Текст книги "Правда об Афганской войне"

Автор книги: Александр Майоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

Пехотный батальон свою задачу выполнил и скрылся за холмами. Стрельба постепенно стихла и вскоре прекратилась совсем. Уместно сказать, что к подготовке этого учебного боя приложил руку Петр Иванович Шкидченко. Батальон отобрали из лучшей пехотной дивизии Первого армейского корпуса – из седьмой, а непосредственной подготовкой батальона к учениям руководил лично полковник Халиль Ула.

Затем Рафи пригласил всех к трофейному оружию и передал мегафон Халилю – его подразделениями было взято все это вооружение, так пусть он и докладывает.

Поблагодарив Аллаха за поддержку, ХалильУла пояснил, что демонстрируемое оружие захвачено лишь в течение последних трех месяцев, и добавил, что еще больше – осталось у противника.

Повсюду сновали репортеры газет, телевидения и радио. В последующие дни обо всем будет рассказано в средствах массовой информации. Поможет своими силами и средствами Главное политуправление Советской Армии.

Я наблюдал за Халилем и вспоминал мои встречи с ним, и в частности самую первую, 8 августа прошлого года, когда я только-только делал первые шаги перед выстроившимися для встречи меня афганскими военными и гражданскими чинами, когда он четко, по-русски доложил:

– Полковник Халиль Ула. Командир Центральный корпус!

Затем я видел его во многих боях, становился свидетелем его храбрости и смекалки. И решительности. «Гульбеддин… здес!» или: «Наджиб – вонючий шакал!» (это после Герата)… И еще были совсем по-другому сказанные его слова: «Афганистан спасет джирга. И женщина с белым платком… И армия шурави уйдет с позором из Афганистана…»

Смотры, учения… Сколько их было на моем веку. И все они рано или поздно завершались, как теперь говорят, в «неформальной обстановке».

В двух больших госпитальных палатках уже стояли накрытые столы. Основное блюдо – гороховый суп. Почему так – не знаю. Достоверно мне известно лишь, что в Союзе, во время проведения в полках и дивизиях подобных мероприятий с приглашением высоких гражданских руководителей, тоже готовят гороховый суп. Традиция…

Ну а у Черемных, естественно, был и второй сюрприз – русский квас. Его подали к шашлыку. Разумеется, можно было ожидать, что собравшиеся выпьют и чего-нибудь покрепче. Однако это мероприятие, связанное со стрельбой, пусками ракет, с действиями авиации, вероятно, было и без того изрядной нагрузкой для многих присутствовавших (я даже предположил, не вслух, конечно, что некоторые гости, кто впервые оказался в такой обстановке, могли подумать: уж не собрались ли устроители в довершение всего еще и прикончить их прямо здесь?). Так что не до крепкого! Квас! Квас, господа мусульмане!

По приказу полковника Халиля командир 7-й пехотной дивизии доложил о результатах боевой стрельбы и предложил оценку действий батальона. Тут позволю себе сказать для непосвященных, как определяется такая оценка. Для этого берут три параметра. Первый – решение огневой задачи. Если поражение целей составляет 50 процентов, то выставляется оценка «удовлетворительно». Если больше 60 процентов – оценка «хорошо». А если поражено более 70 процентов целей – «отлично».

Второй параметр – тактика. Речь идет о сочетании тактических действий с огнем в движении.

И третья оценка выставляется за управление батальоном в бою.

И вот, пока публика пробавлялась гороховым супом, пловом, шашлыком и квасом, комдив обратился с докладом к Халилю, а тот в свою очередь к министру обороны. Рафи вроде приготовился доложить мне, но я сделал ему знак, чтобы все вопросы решали сами.

Оценки оказались такими: по огневой подготовке – «хорошо», по тактике – «хорошо», за управление батальоном, хоть оно и было признано «уверенным», решили поставить «удовлетворительно» (чтобы, как принято в таких случаях говорить, «не завышать» оценку). Общая оценка действий батальона получилась – «хорошо». Бурные аплодисменты. Вот так бы и заканчивать все наши дела в Афганистане – церемониальным маршем, учением с боевой стрельбой да гороховым супом. Ну еще шашлыком и русским квасом!..

Политические цели этого мероприятия были достигнуты. Похоже, присутствовавшие поверили в способность афганской армии одержать скорую победу – конечно, во взаимодействии с 40-й армией – над моджахедами.

Улыбался и Илмар Янович. Пользуясь его хорошим настроением, я попросил доложить мне о ходе боевых действий в тот момент. Он развернул карту-бланковку. Из доклада следовало, что в районе Герата под командованием заместителя командарма-40 разворачивается операция «Салют-2». В районе Заранджа – операция «Гранит-2»; ею руководит командир 5-й мотострелковой дивизии полковник Громов.

– Надо туда слетать.

– Жэлатэльно нэ позжэ 5 фэвраля.

– Согласен. А что с «Ударом-3»?

Бруниниекс доложил, что высажено восемь вертолетных десантов. Бои идут в секторах. Все операции выполняются в намеченные сроки. На КП в районе Газни находится генерал Жолнерчик.

Ну вот тебе и гороховый суп. Учения учениями, а война войной. Чем там солдатики между боями питаются? Не шашлыками – это точно.

Подошел министр национальностей и племен Сулейман Лоэк. Он был явно взволнован и , похоже, забыл про котелок в руках, хотя протокольные правила никак и не возбраняют после учений министру ходить от собеседника к собеседнику с котелком в руках.

С приближением весны, сказал Лоэк, племена начнут движение с юга на север через афгано-пакистанскую границу. Он слышал, что некоторые тропы и дороги минируются, там выставляются засады. Это не может не беспокоить министра – ведь при массовом движении людей и овец многие погибнут… Потери будут большими не только среди животных – они, двигаясь стадом впереди кочевников, конечно, первыми подорвутся на минах, – но и среди малишей. Что касается засад, особенно организованных бойцами из состава андроповских спецбатальонов, то малиши вступят с ними в открытый бой и, естественно, многие погибнут. Министр просит меня принять его в ближайшие дни, чтобы подробнее обсудить положение.

Я в уме прикинул: завтра с утра пораньше ко мне с докладом прибудет генерал-лейтенант Шкидченко, на девять часов приглашен генерал Самойленко (возможно, с ним придет и Голь Ака). Затем – вполне подходящее время для приема академика-министра. Похоже, что-то его тревожит – и не только проблема перехода границы племенами кочевников… Ну что же, завтра все и узнаю.

Я предложил Лоэку прийти на следующий день в десять часов утра.

– Щюкрен, – поблагодарил Лоэк и отошел.

Раннее-раннее утро. За окнами моего кабинета уже ярко, по-весеннему светит солнце.

Нас двое – я и генерал-лейтенант Шкидченко Петр Иванович – мой заместитель, начальник Управления по ведению боевых действий. Чаевничаем второй час. Неторопливо анализируем оперативно-боевую обстановку.

Из всех генералов-советников ВС ДРА Петр Иванович – самый редкий посетитель моего кабинета. И здесь, сидя со мной за чайным столиком, он чувствует себя стесненно – ему привычнее руководить боем, находясь на НП, КНП или КП. А если туго приходится, он и в атаку может повести бойцов. Я часто наблюдал его в деле, восхищался его выдержкой, умом, отвагой и не по возрасту удальством. Петр Иванович стрелой прошел иерархию армейской службы: командир взвода – роты – батальона – полка – дивизии – корпуса. Последняя его должность в Союзе – заместитель командующего войсками Забайкальского военного округа по боевой подготовке. Из деревенского паренька в генерал-лейтенанты – фантастика?! Нет, реальность! Труд, труд и еще раз труд, профессионализм и моральная чистота – вот что продвигало личности в армии по служебной лестнице.

Генерал Шкидченко, словно сойдя с панорамы Рубо, своей внешностью – ростом, чубастостью, повадками властного, сильного и доброго, но и упрямо резкого человека – всем нам напоминал известного героя 1812 года – генерала А. П. Ермолова.

«Смирись, Кавказ, идет Ермолов!»

Кавказ не смирился…

А что будет с Афганистаном?..

Вот о чем мы говорили в то утро.

– Власть в аулах находится в руках исламских комитетов… Функционеры парчам из провинции в аулы не ездят.

– Даже когда там находятся подразделения афганской или Советской Армии?

– Так точно, Александр Михайлович!

– А хальк?

– Его в провинциях нет. Вырезан.

– Что нового у моджахедов в тактике боя?

– Рассредоточенность. Их девиз: «Ходить врозь, драться вместе!» На вооружении у них «стингеры», базуки, снайперские винтовки, радиомины, радиосюрпризы…

– А какова выучка у моджахедов?

– Очень высокая! Храбрость – отчаянная! В плен не сдаются. Раненых пристреливают – Аллах за это не карает…

– А как воюют наши советники?

– Как волонтеры всех времен и народов – за гроши и чужие интересы, – на щите или со щитом…

– Какие выводы можно сделать о перспективах нашей победы?

– Я докладываю фактуру. Мое дело – воевать. Ваше, извините, обобщать и делать выводы…

Повеяло холодком, но я понял, что более откровенного ответа от Петра Ивановича не получу.

– Ладно! Воюй. Береги себя. Ну а мы тут будем обобщать…

Обнялись на прощание.

– С Богом!

То была одна из последних моих встреч со Шкидченко у меня в кабинете. Спустя несколько месяцев, когда я уже покинул Афганистан, Петр Иванович Шкидченко погиб под Гардезом – его вертолет был сбит. Погибли еще восемь наших солдат и офицеров.

«Мое дело воевать… Ваше – обобщать и делать выводы» – эти слова задели мое начальственное самолюбие, но, оставшись один, я готов был согласиться: всяк сверчок знай свой шесток. (Подтверждением тому и мой разговор с Огарковым об использовании запрещенных бомб. Николай Васильевич, несмотря на свою огромную власть в Вооруженных Силах и непререкаемый авторитет, – даже он со своего «шестка» ничего не мог противопоставить «Инстанции».)

Дверь кабинета тихо отворилась. Вошел раскрасневшийся и улыбающийся Самойленко и официально обратился:

– Здравия желаю, товарищ генерал армии!

Быстро встав из-за стола, подошел к нему.

– Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант! – в тон ему ответил я.

– Голь Ака исповедовался…

– По-православному?

– Все значительно серьезнее, Александр Михайлович…

– Тогда садись и докладывай.

И вот что рассказал Самойленко:

Голь Ака пришел к нему около шести часов утра (Управление ГВС по-прежнему находилось на казарменном режиме) взбудораженный и причитающий:

– Пропала жизнь… Пропала… О Аллах Акбар!

Выпив с Самойленко несколько рюмок «Смирновки», он совсем раскис. Плача и вздыхая, твердил:

– Шакал я… Злой пастух… – и, рыдая в голос, – захотел господином быть… Пошел к ним… К парчам… Шайтан попутал…

Самойленко, подливая и подливая ему в рюмку, успокаивал его как мог. А он:

– Уйду в хальк! Он победит парчам!!! – и, выпив еще одну за одной залпом две рюмки, – прогортанил: – Скажи: что мне делать?

– И что ты на это ответил? – спросил я у Виктора Георгиевича.

– Три к носу – все пройдет!

– Ты – комиссар Мегрэ, Виктор! Давай развяжем узелок.

– Согласен.

– Ювелиры золото испытывают огнем.

– Знаю.

– А мусульмане истину и верность – ложью…

– О! Это-то я и подумал: провокация!

Нам принесли крепкого чаю.

– Следует опасаться треугольника: Анахита-Наджиба-Голь Ака. Они по Его указке что-то задумали…

– Может, с ними и Табеев?

– Не исключено. Им во что бы то ни стало надо разрушить хальк в армии… Вот что им нужно! Комиссар, будь на высоте! Поутру пей только чай!

И после долгого молчания я спросил Самойленко:

– А как решается проблема: арифметика– экономика-политика?

– Чем больше узнаю, тем меньше знаю…

– Не отбрыкивайся, идеалист. Готов ли доложить?

– Пока нет. Но работаю. Боюсь, что в мыслях по лезвию хожу…

– Все мы по лезвию ходим. А теперь иди спать, – я посмотрел на часы, – до четырнадцати. Через несколько минут у меня будет Сулейман Лоэк.

Он прибыл со своим переводчиком.

Можно было ожидать разговора о положении племен кочевников. Мы были не в состоянии и не имели морального и политического права не пускать на контролируемую нами территорию несколько десятков племен белуджей, хазарейцев и других национальностей. Установить пропускной режим было невозможно. Достоверно отличить среди кочевников обыкновенных мирных граждан от моджахедов нам тоже вряд ли удалось бы. Все это составляло проблему, которая не была полностью решена ни во время моей службы в Афганистане, ни позже.

Но Лоэк заговорил о другом, и меня поразила его рискованная откровенность. Он горячо заявил мне, что не является ни членом парчам, ни членом хальк.

– Я настоящий пуштун. Я знаю свою родину, знаю девять колен своей родословной. И хочу сказать вам, господин генерал, что Афганистан никто и никогда не сможет победить. Вы можете меня сейчас арестовать…

– Ну что вы, господин Лоэк…

– Нет-нет… Вы послушаете, что я вам сейчас скажу…

И он почти дословно повторил мне то, что несколько недель назад я услышал от отца Бабрака Кармаля.

– Афганистан победить не удавалось никому. Ни Александру Македонскому, ни Чингисхану, ни англичанам. Не удастся это и вам. Афганистан можно только купить. Но вы бедны. Вам не выдержать конкуренции с исламским миром, с королями нефти, да и с Америкой.

Что я мог ему ответить? Какие привести аргументы? Начал что-то неубедительное говорить про Саурскую революцию, про интересы Афганистана, про партию, про поддержку революции интеллигенцией и тому подобное…

– Никто эту вашу революцию не поддерживает! Вы – неверные! Ислам вам никогда не победить!

И тут мой слух резанули его слова:

– Прямо дороженька, насыпи узкие,

Столбики, рельсы мосты.

А по бокам-то косточки русские… – гортанно изрек Лоэк.

– Грубая жизнь, грубая политика, – продолжал он уже через переводчика. – Афганистан-то живет по шариату. Мы славим мудрый Коран и следуем ему. Наша политика – ислам.

Вот как обернулась моя беседа с академиком и поэтом. Я знал, что он увлекается сбором «ландый» – двустиший народного творчества, – знал, что из русских поэтов ему ближе других Некрасов. Но то, что он прибегнет к некрасовским строкам для иллюстрации российской «грубой политики», – меня поразило.

Лоэк еще что-то хрипло сказал переводчику. Тот заколебался. Лоэк буркнул снова:

– Уходите из Афганистана по-хорошему, с честью.

Спокойный, исполненный чувства собственного достоинства, Лоэк перебирал пальцами фигурные янтарные четки. Я то и дело глядел на янтарь и спрашивал себя: неужели он умышленно взял именно эти четки, а не какие-нибудь обыкновенные, костяные например? Неужто хотел мне напомнить о родине, о тех местах, где я прежде служил (янтарный край Прибалтика!), и таким образом намекнуть: убирайся-ка ты отсюда восвояси?

«Уходите из Афганистана по-хорошему, с честью», – то ли переводчик повторил эту фразу, то ли она застряла в моем сознании…

Тут вошел Черемных и доложил, что нежданно-негаданно идут ко мне секретари ЦК НДПА Нур и Зерай. Я извинился перед Лоэком.

Новые мои гости оказались чем-то взволнованы. Нур с ходу взял быка за рога:

– Товарищ генерал армии, приглашаем вас и шурави Черемных и Самойленко завтра в 15 часов на торжественный ленч во дворец. Мы уполномочены передать вам личное приглашение товарища Бабрака Кармаля. – И, выдержав паузу: – Академик Лоэк, – и Нур посмотрел на не успевшего еще уйти поэта, – тоже приглашен во дворец.

Лоэк поклонился Нуру и Зераю.

Трое моих утренних посетителей ушли вместе. На прощание я успел сказать Лоэку, что буду думать над поставленными им проблемами.

Следующим днем была пятница – выходной день по Корану. Я пригласил Самойленко и Бруниниекса и спросил, что могло бы значить приглашение Бабрака.

Самойленко предположил, что оно связано с получением приглашения из Москвы для участия в XXVI съезде КПСС.

По случаю выхода на официальный прием я приказал всем быть в форме. Только переводчику Костину – в штатском.

К 15 часам мы прибыли во дворец. Вошли в большой зал, где возбужденно и шумно общались между собой человек тридцать. В центре зала стоял Бабрак Кармаль. Рядом, ссутулившись, чтобы не казаться выше Генсека, стоял и отчаянно жестикулировал руками посол. Переводчик, не успевая, вероятно, переводить, тоже помогал себе руками. Товарищ О., как всегда в сером костюме, находился слева от своего кабульского патрона.

Столы с закусками и напитками располагались вдоль стен.

Это все, что я успел заметить, прежде чем хозяин дворца двинулся нам навстречу. За ним, как на привязи, – товарищ О.

– «Скажи-ка , дядя, ведь недаром…» – радостно приветствовал нас глава государства. – Глаза его приветливо светились. После короткого приветствия он вернулся к послу – видимо, беседа с Табеевым его весьма занимала. А ко мне подошли Анахита Ротебзак и Голь Ака.

– Господин генерал, леди благодарит вас за Герат. – И добавил, кивнув на присутствующих: – Сейчас они торжествуют победу, а несколько дней назад могли оказаться в Поли-Чорхи, или на докладе у Аллаха.

Эта реплика, видимо, была заранее подготовлена. Тогда я спросил, убедившись, что рядом с нами нет посторонних:

– Ну а в чем же все-таки суть гератских событий?

Он посмотрел на Анахиту и доверительно сообщил мне, пользуясь своим не вполне отшлифованным русским языком:

– Радиосигнала из Герата ждали в Кандагаре, Гардезе, Мазари-Шарифе, возможно, и в Джелалабаде…

Любезно кивнув, они с Анахитой отошли.

Подошел и поздоровался Кештманд. Сказал о том, что сообщение по дорогам Кушка – Кандагар и Термез – Кабул налажено и подтвердил, что количество диверсий после Герата пошло на спад. Хорошо отозвался о моем заместителе по тылу Иване Харитоновиче Коломийцеве, сумевшем вместе с афганскими министрами организовать плановую доставку грузов из Союза. Премьер-министр оказался вполне доволен тем, что накануне весенних полевых работ в Афганистан поступают и горючее, и техника.

Председатель правительства, министр планирования и экономики Султан Али Кештманд выделялся среди деятелей государственного и политического руководства ДРА компетентностью, знанием экономических за конов,трудолюбием и немногословием. Ревниво относился к этим качествам Кештманда даже Хафизулла Амин – сам человек умный, сильный организатор и коварный политик. Ревность эта в конце концов выразилась в том, что Амин решил избавиться от Кештманда как от соперника и возможного претендента на первый пост в государстве, упрятав его в тюрьму.

Мы знали о прежних дворцовых интригах, как знали и теперь о недостатках и достоинствах руководящих деятелей, о взаимной ревности между ними. Поэтому не показывали на людях своей симпатии к Кештманду, не обнаруживали связанных с ним надежд на возможную расстановку сил в будущем. Если бы что-то подобное стало известно Бабраку – а уж люди Наджиба смогли бы нужным образом преподнести такую информацию, – то Кештманда непременно уличили бы в каком-нибудь заговоре против Апрельской революции или Политбюро ЦК НДПА. И тогда «заговорщику» в лучшем случае светила бы тюрьма.

Знал ли Кештманд о нашем отношении к нему, о том, что он один из тех людей, на кого мы делаем ставку, думая о будущем Афганистана? Вероятно, нет. Хотя, возможно, догадывался.

Собравшиеся пили и закусывали по мере того, как официанты в белых перчатках предлагали еще и еще. Но вот свита примолкла , и Король вышел на середину. Признаюсь, я по-черному позавидовал дисциплине и показной уважительности, проявленным по отношению к руководителю его людьми.

Бабрак Кармаль с гордостью сообщил, что товарищ Брежнев и другие товарищи из советского руководства – верхушку он назвал поименно – пригласили большую делегацию из Афганистана для участия в работе XXVI съезда КПСС.

– Мы готовы доложить КПСС и мировому революционному движению, – сказал Бабрак, – насколько успешно идет вооруженная борьба, насколько успешно укрепляется народная власть и развивается демократия в славном, древнем и любимом нами Афганистане.

Посол одобрительно кивает и, похоже, готов подсказать Бабраку нужные слова. Весь вид главы советской колонии выражает уверенность в том, что Афганистан скоро станет шестнадцатой советской республикой.

Все радостно аплодируют. Товарищ О. подпрыгивает на месте. И только на лице Кештманда – восковая маска.

Вот посол обнялся с Бабраком и выпил с ним до дна по полному фужеру.

Спокоен и безупречен Халиль Ула, радостно блестят глаза близнецов-братьев Нура и Зерая, хмурится курносый Наджиб, рядом улыбается, не стараясь согнать с лица тень озабоченности, Лоэк. Очаровательна в своей загадочности Анахита – похоже, она лишь терпит все происходящее…

Ни словом, ни звуком не обмолвился Бабрак о идущих по всей стране боях.

Вот и скажи-ка теперь, дядя, ведь недаром?..

Мутный осадок остался у меня на душе от этого мероприятия в резиденции главы государства.

Мы вернулись в офис, и Черемных опять повторил:

– Пора менять конька.

– Ему еще выступать на съезде в Москве, – напомнил я.