Текст книги "Везучий Борька"

Автор книги: Александр Гиневский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Дела-делишки

Из прихожей портфель полетел в комнату. Завернул за угол и шлёпнулся на диван. Ловко же я его метнул. Как австралийский бумеранг.

– Вовка! Чуть отца родного не зашиб!

Вот так раз! Кто же знал, что папа уже дома, лежит на диване. С книжкой, наверно.

Эх, до чего же не вовремя метнул я свой портфель.

– Ну?.. – недовольным голосом сказал папа, когда я вошёл. – Как дела?

Дела – значит учёба.

– Дела ничего, – говорю.

– Оно и по тебе видно. Пару «троячков» схлопотал?

– Нет. Ничего не схлопотал.

– Так прямо и ничего? Ну а делишки как?

Делишки – значит поведение.

– Та-ак, молчим… Видно, ты для того и портфель мне бросил, чтобы я сам разобрался. А?

И папа полез в портфель, достал дневник.

– С делами и верно – ничего. А это? Вовка, а это что такое? Опять?!

– Где?

– Да что ты прикидываешься сладким петушком на палочке. Вот! «Вместе с другими мальчиками залез на крышу школы без разрешения. Прошу принять меры». Написано красным по белому. Кто писал? Старик Хоттабыч или Виринея Семёновна?

– Это?..

Папа хлопнул рукой по дивану.

– Ты присядь, присядь. На поезд не опаздываешь, на самолёт тоже. Ну? Что это?

– Это… мы на крышу залезли…

– Понятно, на крышу. Залезли бы на телеграфный столб, Виринея Семёновна так бы и написала. Но за каким чёртом вы полезли на крышу?

– Понимаешь, папа, я хотел показать ребятам, как образуются сосульки.

– Образуются… – передразнил папа.

Он замолчал и только крякнул с досады.

– Не могу же я ходить в школу и проверять, заперты ли у вас там чердаки. Да и бесполезно. Я – на чердак, а ты со своими мушкетёрами в подвал залезешь. Перекроете газ, воду. Словом, наломаете дров.

– Да ты что, папа? Что я, дурачок совсем?

– А кто же ты? Кто? Разве умный залезет без разрешения на крышу? Да… всыпать бы тебе надо. По просьбе Виринеи Семёновны…

– Вовсе она об этом не просит.

– Прямо не просит, но понять даёт. Мол, не плохо бы… – папа задумался. – Послушай, Вовка, а как у тебя дела с девочками? – спросил вдруг он.

У меня даже щека зачесалась.

– С какими двоечками, папа? У меня в дневнике даже за прошлую неделю ни одной двоечки.

И я стал очень быстро вспоминать.

Может, и правда наломал ещё каких-нибудь дров, только уже позабыл.

– Эх ты, двоечник… – сказал папа. – И наяву мерещатся. Я про девочек – одноклассниц твоих. Как у тебя с ними?

– А-а. Ничего с ними. Вместе учимся, у доски отвечаем, контрольные даже пишем. Они очень красиво пишут контрольные…

– Похвально же ты о них говоришь. Это на словах. А на деле как? Признавайся: поколачиваешь?

– Так… иногда. Дам по шее или толкну. За дело, конечно.

– Хорошо хоть, не без дела. А всё-таки, Вовка, не стоит.

– Это почему же? За дело – и не стоит!

– Знаешь, Вовка, не стоит…

– За дело – всегда стоит.

Папа посмотрел мне в глаза, молча покачал головой.

– Я ведь, Вовка, тоже когда-то был с тебя ростом. Тоже были у меня дела, тоже – делишки…

– Вот видишь, и у тебя были делишки!

– Обрадовался. Что делать, без них ни один мальчишка не растёт. Так и должно быть. Но сейчас я о другом. Совсем о другом… Однажды на перемене я толкнул девочку. Звали её Оля Румянцева. Из-за пустяка, конечно, толкнул. Упала она неудачно, сломала руку. Рука срослась. Но не совсем так, как должна была. Да-а… А девочка выросла и стала, знаешь, кем?

– Кем?

– Хирургом. Это, брат, так же редко, как женщина – капитан дальнего плаванья. А?..

– Да-а.

– Тут надо характер иметь. И голову тоже. А хирургу ещё нужны и руки. Сильные мужские руки. Без них хирургов не бывает. И эти руки тоже должны быть умными…

– Вот видишь, папа. Ты её толкнул, а она всё равно выросла. Да ещё хирургом.

– Эх ты-ы… выросла. Рука срослась, но всё равно это уже не та рука, понимаешь? Тем более для хирурга. Ты пойми главное…

– Ага…

– Я вот до сих пор не могу простить себе той мальчишеской глупости. Мотай, брат, на ус и будь с девчонками поосторожней. Из них ведь не только хирурги, портнихи, повара и капитаны дальнего плаванья вырастают. Из них, между прочим, матери вырастают. Да, да, представь себе…

Я попробовал представить себе Гальку Кирпичёву матерью. Но что-то у меня не получилось. Из этой зануды Кирпичёвой?! Да какая из неё мать? Но я промолчал. Да и потом, если представить, скажем, Тучкину Валю – совсем другое дело. Вот из неё мать получится. Её заденешь – и никакой сдачи. У Тучкиной одни тихие слёзы, а потом улыбка. Совсем человек не умеет обижаться. Такого и обижать не очень-то хочется. Я так обхожу её за сто километров. Чтобы лишний раз не задеть. А у Кирпичёвой что? Одна голова. И та длинная, как огурец. Правда, хорошо работает. На математике…

Нет, не зря я так думал про Кирпичёву.

Однажды, после нашего с папой разговора про девчонок, я сидел за партой. В большую перемену. Я заранее писал срочную шифровку для Борьки. Дело в том, что Борька с Вадькой раньше сидели за нами с Толькой. Но Виринея Семёновна пересадила их в другой конец класса. Чтобы мы не очень-то… Мы сначала погоревали, но потом поняли, что для нас так даже и лучше. Можно переговариваться по самодельному телефону и пересылать друг другу зашифрованные шифровки.

И вот я сидел, весь сосредоточенный, и корпел над хитрой шифровкой. В это время зануда Кирпичёва каким-то незаметным образом подкралась ко мне и… выхватила секретную шифровку.

От неожиданности я так и приклеился к парте.

А длинноногая Кирпичёва помчалась по классу с криком:

– Товарищи! Вражеская секретная шифровка! Сейчас я её расшифрую!

«Чёрт её знает, эту Кирпичёву, – подумал я. – Ведь она со своей головой вдруг и верно – расшифрует!»

Тут я вскочил и бросился за ней. Догнал. Схватил за шиворот. Но в это время почему-то вспомнил про врачиху-хирурга. И зачем она мне только вспомнилась?

Стою как дурак, держу Кирпичёву за шиворот и не знаю, что с ней делать. Ударить – нельзя. Толкнуть – тоже, потом ещё рука не так срастётся. Что же можно?! Ведь я не первый полез.

– Ну, врачиха-кирпичиха! Ну, врачиха-кирпичиха! – твержу.

– Ах, ты ещё и обзываться?! – взвилась Кирпичёва. Схватила с парты чей-то учебник и по голове меня – тресть!

Тут я всё забыл. Видно, выбила она у меня из головы последние мысли. Ка-ак толкну Кирпичёву, так она и полетела на пол.

Опомнился я, бросился к ней.

– Галя, вставай, Галя, я, честное слово, не хотел…

А она ревёт:

– Ага, испугался? Уйди! Знаю я ваши честные слова, знаю. Не хотел… Ещё как хотел. Вон как коленку разбил. До крови…

– Да я же нечаянно, Галька!

– Называется нечаянно… На, забирай свою шифровку. Тут и расшифровывать нечего. Читай через одну букву и всё поймёшь.

Странные всё же девчонки. Про то, что я её толкнул, разбил коленку, Кирпичёва ничего не сказала Виринее Семёновне. А вот про «врачиху» сказала. Пожаловалась. Мол, Богданов дразнится.

Виринея Семёновна никак не могла понять, что же дразнильского в этом слове, если Кирпичёва у нас ещё не доктор и даже не круглая отличница. Но меня она всё же отчитала.

Я стоял, слушал Виринею Семёновну и кивал головой. Потому что если не кивать, она может потребовать дневник и записать.

Да, этот день у меня был потруднее вчерашнего.

Вечером папа спросил:

– Ну, Вовка, как дела?

– Ничего, – говорю.

– В полном смысле?

– В полном.

– А делишки?

– Делишки тоже.

– А как с девчонками? – вдруг спросил он.

Я растерялся. Потому что никак не думал, что он вспомнит про девчонок именно сегодня. Видно, как-то догадался. По лицу моему, что ли?.. По лицу ведь про многое можно догадаться.

– С девчонками, папа, не очень, – сказал я прямо.

– То есть?

– Толкнул я тут сегодня одну… Гальку Кирпичёву.

– За что?

– За дело.

– Не сильно, надеюсь, толкнул.

– Получилось сильно. На коленке царапина осталась.

– Ну, вот видишь. А ведь твоя Кирпичёва…

– Она не моя!

– Ну, ваша Кирпичёва. Она ведь тёзка Галины Кулаковой. Знаешь такую?

– Конечно. Олимпийская чемпионка по лыжам.

– Верно. Кто знает, может, и Кирпичёва станет лыжницей, а ты ей коленки разбиваешь…

– Не станет она лыжницей, папа! Знаешь, кем она станет?

– Кем?

– Ноной Гаприндашвили.

Папа даже присвистнул.

– С чего ты решил?

– Кирпичёва в шахматы хорошо играет. У неё голова знаешь как варит!

– Не заговаривай зубы.

– А чего заговаривать… Кирпичёва меня но голове учебником треснула. У меня даже из глаз звёздочки посыпались, вот. А я до её шахматной головы даже пальцем не дотронулся. Так только, за шиворот подержал чуть-чуть…

– Но ты Кирпичёву всё же толкнул?

– Толкну-ул.

Папа хлопнул рукой по ноге, поднялся с дивана и сердито зашагал по комнате.

– Своё, значит, получил. Ай да Кирпичёва! Видно, треснула без лишних слов.

– Нет, папа. Она сказала. Потом… Про коленку… Я слышал. «Ничего, – говорит, – до свадьбы заживёт».

Корова под куполом цирка

– Вот что, ребята, – сказала Виринея Семёновна в конце последнего урока, – через неделю готовьтесь в гости к малышам соседнего детского сада. Хорошо бы прийти к ним не с пустыми руками. Но учтите: никаких покупных подарков. Всё должно быть сделано вашими руками. Договорились?

– Ур-ра! – дружно ответили мы.

А когда наше «ура» утихло, Виринея Семёновна добавила:

– Дома на досуге поломайте головы: что и как? Можно приняться за дело вдвоём, втроём – кому как удобно. И побольше выдумки, фантазии. Ясно?

– Ясно!

– А пока до звонка осталось немного времени, повторим пройденное.

Но мы с Толькой тут же начали ломать головы. Насчёт подарков для малышей. Толька писал срочную шифровку Борьке с Вадькой, а я связывался с ними по ниточному телефону. Правда, Виринея Семёновна всё это заметила. Она сделала нам двенадцать устных замечаний. Потом велела положить на стол дневники. Мы положили. Но тут зазвенел звонок. Виринея Семёновна сказала нам:

– Возьмите свои дневники, но учтите…

Так что обсуждали мы всё как следует у Тольки дома.

Собрались в назначенный час.

– А Вадька где? – спросил Борька.

– Опаздывает. Как всегда.

– Может, без него пока?..

– Давайте.

– Кто что придумал?

– Предлагаю соорудить модель земного шара. Чтобы малышам с детства запомнились всякие дальние страны, – сказал Толька.

– Интересно! Глобус, что ли?

– Глобус.

– Не получится, Толька.

– Почему?

– Нам его круглым не сделать, – сказал Борька. – Получится у нас какой-нибудь ящик. С круглыми углами.

– Ящик!.. Никакой не ящик! Очень даже нормальный глобус получится. Возьмём надувной шарик. Надуем, завяжем. Потом начнём обклеивать его газетами. А потом толстой бумагой. Потом можно и картоном.

– А чего?.. Толково!

– Нет, не то всё это, – махнул рукой Борька. – Подумаешь, глобус… А где Вадька?

– Придёт твой Вадька! Никуда не денется. Ты-то что предлагаешь?

– Я-то?.. Может, сделаем своими руками хорошую крепкую табуретку? Доски у меня есть. Инструмент я у дедушки возьму.

Мне понравилась Борькина идея.

– Толково! Соорудим табуретку! Настоящий подарок.

Но Тольке, конечно, было обидно. Из-за глобуса.

– Тоже мне, подарок… Малыши в детском саду на маленьких стульчиках сидят. Совсем вы забыли…

– Ну, сделаем несколько маленьких стульчиков! Делов-то!

– Может, у них этих стульчиков больше чем детей. Стульчики… Сел на него и забыл, что сидишь на подарке… – ворчал Толька.

– Вот что, ребята, – предложил я, – давайте соорудим змея.

– Воздушного?

– Да. Запускать в небо. Ведь его делать – пустяк!

– Нечего пустяки дарить малышам. Это во-первых, – сказал Борька. – Во-вторых. Побегут малыши за твоим змеем по лужам, не разбирая дороги. Так вымокнут, что потом ни одна воспитательница не станет его больше запускать. Ещё и Виринее Семёновне пожалуется: «Вот, подарили змея, а у меня от вашего подарка полгруппы насморком заболело». Ерунда всё это… А где Вадька?

– Верно. Что это он не идёт?

– Может, простудился, заболел?

– Заболел… Днём носился по школе как угорелый и вдруг заболел. Откололся он от нас, и всё… Наверно, делает подарок для малышей. В одиночку…

– Откололся… Сначала надо узнать, а потом говорить. Может, он и правда заболел.

Сразу стало тихо.

– Да-а… – вздохнул Борька. – Что-то не клеится у нас без Вадьки. Пошли узнаем, что с ним.

Вадьку мы застали дома. Совершенно здоровым, но очень перемазанным. Он деловито вертелся с кисточкой в руках у доски. Такая большая чертёжная доска на ножках. Кульман называется. На ней работает Вадькин отец. Чертит – проводит по линейке линии. Он и но выходным дням тоже проводит линии. Поэтому у них вся квартира завалена рулонами с чертежами.

И вот мы видим Вадьку у этой доски. На ней здоровенный лист бумаги. И на этом листе Вадька что-то такое рисует.

– Та-ак… – сказали мы.

– Его, понимаешь ли, ждут…

Но Вадька будто не слышал. Глаза у него горели, как две включённые лампочки. И вообще, весь он светился, будто у него внутри была ещё одна. Очень большая включённая лампа.

– Нечего рассусоливать! – говорит. – Берите кисти и – за работу!

Он протянул стеклянную банку со всякими кисточками.

– Давайте-давайте! Собирался за вами сбегать, да вот – не оторваться от работы. Просто здорово, что сами пришли.

Вадька макал кисточку в краску, а потом подбегал к чертёжной доске и тыкал ею в бумагу.

Ему действительно было некогда.

Мы подошли поближе.

– Что это? – грозно спросил Борька.

– Картина, Боря, картина! Художественное полотно!

– Понятно и без тебя, что полотно… Для кого малюешь?

– Как для кого?.. Не задавай глупых вопросов. Для малышей, конечно!

Борька покачнулся, будто по плечу его хлопнул ручищей богатырь Добрыня Никитич. У Борьки даже лицо скривилось.

– Слы-слыхали?! Я же говорил, что он откололся! А мы, дурачьё, жалели его: «Заболел, заболел…» Айда, ребята, отсюда!

– И верно. Пошли!

– Пускай один с полотном своим остаётся, раз откололся!

– Такое, Вадька, ни в какие ворота не лезет, – сказал Толька.

И мы пошли.

Но с дверью что-то случилось. Её никак было нельзя открыть.

– Эй, вы, не ломайте мне двери! – крикнул из комнаты Вадька. – Ключи у меня в кармане. Пока все вместе не закончим картину, я вас всё равно не выпущу. Так и знайте.

Мы переглянулись.

– Вадька-то наш того… – говорю.

– Ошалел. Красок, наверно, нанюхался…

– Э-эх, ну будто чувствовал, что с ним что-то стряслось, – сказал Борька.

– Вот именно. Чего ж на него сердиться? Он же не виноват.

– А потом, с ним стряслось, а мы – уходить.

– Он сейчас в ошалелом состоянии может знаете что?..

– Что?

– Всё может. Порисует-порисует, а потом возьмёт и подожжёт отцовские рулоны. Пожар устроить может…

– Верно. Теперь его одного нельзя оставлять.

– Вернулись?! Молодцы! – обрадовался Вадька. – Держите кисти! Так! Понятно, что мы придумали?!

– Мы… мы… замычал… – буркнул Борька и опустил кисточку в банку с водой.

Только теперь мы внимательно посмотрели на картину.

– Вадька, что это у тебя?.. Большая коза, что ли, нарисована?

– Не у меня, а у нас! И не коза, а корова.

– Корова?!

– Да. Обыкновенная молочная корова. Бурая с пятнами. А что?

– А чего она в небе висит?

– Хоть бы с крыльями была…

– Сам ты с крыльями! – крикнул бешеный Вадька. – Не видишь, что ли, что она идёт! По канату! По натянутому! Вот же он нарисован! Смотреть надо!..

Мы переглянулись. Толька шепнул мне:

– Во даёт!..

– По канату? – переспросил Борька.

– Да. Картина называется: «Под куполом цирка».

– Вот оно что?!

– Совсем другое дело!

– Так бы сразу и говорил!

– Да кто же про картину говорит такие вещи?! На картину смотрят и сразу всё видят и всё понимают!

– Поймёшь тут… когда ещё никакого цирка не нарисовано.

– Нарисуем!

– А я-то думаю: зачем корове сбоку синий бантик?

– Послушай, Вадька, – сказал Борька, – ну что это за копыто у нашей коровы?

– Какое?

– Вот это.

– А что? Нормальное копыто.

– Да это же консервная банка.

– Не нравится, нарисуй лучше!

– А серая краска у нас есть?

– Серой краски не бывает! Возьми чёрную и смешай с водой. Что-нибудь получится…

– Верно.

– Вадька, а мне рога не нравятся, – сказал Толька. – Какие-то они развесистые. Как у оленя…

Вадик со злости швырнул кисточку в банку с водой.

– Да что вы ко мне пристали?! – кричит. – Вот кисти, вот краски, вот полотно! Это же общее полотно! Борька копыта пусть рисует! Ты – рога! Вовка – хвост. Я верёвку! Вернее, канат. Потом много зрителей нарисуем. Купол, прожектора, оркестр с музыкой.

– Верно! Молодец ты, Вадька!

– Только не надо так горячиться. Спокойней работай.

– Потому что под горячую руку я могу нарисовать лишнюю ногу, – хмуро сказал Борька.

Работа у нас кипела.

Вадька то и дело отходил подальше. Хмурился. Смотрел, смотрел. То один глаз зажмурит, то другой. Да ещё недовольно хмыкнет.

Мы тоже отходили. Тоже жмурили глаза. И никак не могли понять: чего же Вадька хмыкает?

– Эх, с тенями у нас плоховато, – сказал он наконец. – Просто никуда не годится.

– А что с тенями?

– У нас вроде всё очень хорошо. Никаких теней.

– Вот плохо, что никаких! Что это за картина без теней?

– С тенями мазня одна получится.

– Много ты понимаешь… Ладно. Что-нибудь придумаем.

И Толька придумал.

Он придумал на одном конце каната нарисовать такую площадку. С перильцами. И на этой площадке мы нарисовали телёнка. С зелёным пучком вкусного сена во рту.

Телёнок смотрел на корову и будто говорил: «Смелее, мама! Вниз не смотри. Смотри только на сено, и всё будет хорошо».

Но Борьке этого показалось мало.

– Ребята, а вдруг она всё же свалится? – сказал он.

Куда ж она свалится, если она у нас уже почти нарисована? К тому же, она хорошо стоит.

– Сам же вон какие копыта ей нарисовал. Таким даже лошадь позавидует.

– Нет, так дело не пойдёт, – покачал головой Борька. – Нужен это… страховочный тросик. На всякий случай. Кто ж выступает Под куполом цирка без всякого тросика? Как хотите, а без него я нашу корову на арену не выпущу. Да. Мало ли что?..

– Пожалуй, верно. Всё же корова. Не какая-нибудь ловкая гимнастка.

– Ладно, рисуй свой тросик. Только чтобы не очень-то заметно было, – согласились мы.

Борька нарисовал.

Мы отошли подальше. В который раз рассматриваем полотно.

– Эх, с тенями плоховато, – бубнит Вадька. – И этот тросик Борькин… совсем лишняя верёвка… Да и на хвосте у телёнка, вон… что-то многовато бантиков…

– Вадька, послушай, а чего тебе взбрело в голову нарисовать корову? – спросил вдруг Толька.

– Действительно!

– Я что-то не слышал, чтобы коровы выступали в цирке, – говорю. – Да ещё чтоб прогуливались по канату. Они по ровному-то полю едва ходят.

– Ну там, скажем, тигры, ягуары те ещё туда-сюда. Они по канату ходят, я видел. А вот коровы… Они же дрессировке не поддаются, молочные коровы.

Мы посмотрели на Вадика.

– Что?.. Не нравится картина? Корова не устраивает? – обиделся он.

– Нет, картина ничего получилась. И корова симпатичная. Добрая такая. И ещё, оказывается, смелая.

– Конечно. Картина ничего. Только почему корова, а не ягуар или тигр?

Лицо у Вадика стало грустным.

– Так уж меня осенило, – сказал он не сразу. – Пришла в голову корова, и всё. А вот ягуары что-то не пришли…

– Ладно вам, – сказал Толька, – привязались к человеку со своими хищниками. Хорошо он придумал. Помните, Виринея Семёновна говорила: побольше выдумки, фантазии.

– Верно.

– Вот именно! – обрадовался Вадька.

– Это просто здорово, что ему в голову корова пришла.

Вадька так и засветился весь.

– Нет, Толька, это ты молодец, – говорит. – Тебе в голову телёнок пришёл. Вот это я понимаю! Выдумка! С телёнком прямо настоящее полотно получается.

От Вадькиных слов Толька тоже весь засветился.

– Ну ладно, может, на сегодня хватит? – сказал Вадик. – Может, завтра докончим?

– Да уж, пожалуй, – согласились мы.

Дома дверь мне открывал папа.

– Вовка, ты где такие разноцветные уши достал? – спросил он.

– У Вадьки был…

– Ну химики-алхимики! Наверно, из куска асфальта алмазы добываете.

– Да нет, папа. Картину рисуем. В красках.

– Картину? В красках? Это что-то новенькое.

– Да. Полотно целое. Для малышей детского сада. В подарок.

– Всей толпой, что ли, рисуете?

– Ага.

– Понятно. Смотри мне только, чтобы от ваших стараний не развалился Вадькин дом. Вот будет картина…

– Да нет, папа. Мы ничего не взрываем.

– Ладно, иди отмывайся, живописец…

Картину мы закончили.

Виринея Семёновна попросила принести её. Показать классу.

Вадька принёс.

– Любопытно, что вы там нарисовали? – сказала Виринея Семёновна.

Вадька вышел к доске с картиной. Она была свёрнута трубочкой. Вадька держал её под мышкой.

– Можно, я сначала скажу несколько слов? Про картину.

– Очень даже хорошо. Пожалуйста, Вадик.

– Картину мы писали вчетвером, – начал он. – Это было ужасно трудно. Мы так уставали, так уставали… Потому что много спорили, ругались, а один раз даже подрались. Но картину мы всё же нарисовали. За три дня. Называется она: «Под куполом цирка».

– Подожди, Вадик. Вижу, всем не терпится полюбоваться вашей работой. Ну-ка, Вова Богданов, соавтор, закрепи её на доске.

Я с гордостью пошёл к доске. Беру у Вадьки картину, закрепляю – и вдруг…

Вдруг у меня в глазах стало совершенно темно. Будто я провалился в какой-то чёрный сундук, а крышка захлопнулась.

– Ты что, растяпа, притащил?! – зашипел я Вадьке в спину. – Слышишь, лектор пустоголовый?!

Но Вадька не слышал. Он опять весь светился. Как тогда.

– Мы изобразили корову, – светился Вадька. – Как она идёт по канату под куполом цирка. Простую, добрую, но отважную корову. Зовут её Ночка…

Какая Ночка?! У нашей коровы никакого имени не было!

Но Вадька продолжал:

– Нашей смелой Ночке помогает выступать телёнок. Очень даже храбрый сынишка. Зовут его Маленький Мук. Вот, ребята, полюбуйтесь на обоих…

Вадька повернулся к доске.

Постоял секунду и стал быстро-быстро тереть глаза. Потом посмотрел на меня убийственным взглядом.

– Ты что, дурак, повесил?! – шипит.

– А ты что, олух царя небесного, притащил?!

Весь класс валялся на партах.

Охали, ахали, ухали с протяжным стоном. А маленькая незаметная Валя Тучкина уже громко икала. Она уже пищала своим тихим голоском:

– Воды-ы…

Но всем было не до неё.

Виринея Семёновна плакала. То ли от смеха, то ли от горя. Только нам, авторам-соавторам, было очень тоскливо.

– Виринея Семёновна! – заорал Толька. – Чего они смеются?! Вадька рулоны перепутал, что ж тут смешного?! А картину мы нарисовали! Как раз для малышей! Я только не знал, что корову нашу Ночкой зовут, а телёнка Маленьким Mуком!..

Виринея Семёновна держалась за стол обеими руками.

Она с трудом села на стул. Достала платочек.

– Как раз для малышей… Он не знал… – повторяла она, и плечи у неё тряслись от рыданий. – Ладно уж… принесёте своё произведение завтра…

Мы так и не смогли принести. И не потому что обиделись. Просто Вадькин папа прихватил со своими рулонами и наш. На работу увёз. Нечаянно. Стали его товарищи смотреть, что и как начертил Вадькин папа, вдруг бац!.. Картина. Ну и смеху у них было!.. Уж очень она всем понравилась.

Её повесили на стену. Прямо тут же, в конструкторском бюро. Теперь конструкторы подходят к нашей картине полюбоваться. Чтобы отдохнуть немного от своих чертёжных досок. Ладно, пускай отдыхают. Жаль только, для детсадовской малышни нам снова придётся делать. Что-нибудь другое.

Что бы такое соорудить?