Текст книги "Везучий Борька"

Автор книги: Александр Гиневский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Александр Михайлович Гиневский
Везучий Борька

Об этой книге

Она познакомит тебя, дорогой читатель, с Вовкой и его друзьями. То и дело случаются с ними истории и приключения. К тому же весёлые. И не в какой-нибудь фантастической жизни, а в нашей, самой обычной. Но главное – не в историях и приключениях, а в том, что герои рассказов Александра Гиневского заняты очень важным на земле делом – поисками радости, счастья. Ведь не зря говорят, что детство – это запас счастья на всю жизнь.

Всё, что происходит с ребятами в рассказах, вызывает не только улыбку, но и наше одобрение, сочувствие. Почему? Потому что перед нами – люди весёлые и добродушные. Порою даже простодушные. Но не добрячки-простачки. Когда надо, они могут постоять за себя или за слабого. И не грубой силой (так ведь можно и самому в хулигана превратиться!), а своей находчивостью, такой шуткой, от которой грозный силач и обманщик Михеев (рассказ «Пудовый скандал») становится просто смешон. Ну, а раз смешон, то уже и не страшен.

Находит тот, кто ищет. Поэтому и взрослые встречаются героям рассказов – люди, понимающие их, помогающие расти смелыми, уверенными в том, что в мире есть место добру.

Повестью «Высокое прясло» писатель учит нас трудиться. Хотя, пожалуй, слово «учит» тут не подходит. Он увлекает нас – уж так азартно и аппетитно трудятся люди в этой повести.

А вся книга говорит: каким удивительно интересным может быть каждый день твоей жизни, если ты сам умеешь быть другом и любить друзей, умеешь удивляться, радоваться, совершать для себя пусть маленькие, но открытия.

Валерий Попов

ПУДОВЫЙ СКАНДАЛ
Рассказы

Привет из Крыма

Вадик уезжал на юг, к морю. И папа его, и мама тоже уезжали. Вместе с ним. На целый месяц.

Вадик пришёл ко мне попрощаться.

– Я тебе, Вовка, – говорит, – оттуда что-нибудь привезу. Что-нибудь такое морское. Какой-нибудь камешек цветной, какие только там растут. Или ещё что.

– А камешки разве растут?! – удивился я.

– А ты как думал. Они растут, только очень медленно.

– Значит, мы из твоего камешка сможем целую гору вырастить?!

– А ждать сколько, пока гора вырастет?! Я лучше тебе письмо пришлю. Маму попрошу, она и напишет. Про всякие впечатления. Мне-то лень будет. Да и некогда: купания, загорания всякие…

– Ага. А я тебе, Вадик, знаешь что?.. Вот!

И я стал дарить ему свой любимый свисток. Он свистит, как электричка. Я его в прошлом году у Борьки на ручку от старинного патефона выменял.

Я дарю ему как другу свой любимый свисток, а он совсем не радуется.

– Думаешь, свисток – пустяковина? Думаешь, он тебе не пригодится? – говорю.

– А зачем он мне там? – спрашивает Вадик скучным голосом. – На море с ним делать нечего.

– Эх ты!.. Ведь в Чёрном море дельфины водятся! Знаешь?!

– Знаю. Ну и что, что водятся?

– Ничего ты не понимаешь. Ведь этих дельфинов хлебом не корми, только дай звуки послушать! А если каждое утро выходить к морю и свистеть?! Они же к тебе начнут выплывать! Ты же с ними подружишься! Они к тебе привыкнут! Понимаешь?!

– А что?! – наконец-то обрадовался Вадик.

– Ну, вот видишь! – говорю. – А если ты в море шлёпнешься?! Со скалы какой-нибудь! Ты же плавать не умеешь? Тонуть начнёшь.

– Нет, – говорит Вадик. – Я, Вовка, пожалуй, не буду в море сваливаться.

– Как так не будешь? А если вдруг! Шлёпнешься – и буль-буль, да?

– Меня всё равно спасут.

– Так ведь и я про то же! Дельфины, твои друзья, раз!.. И вынесут тебя на берег. Вот тебя кто спасёт! Понял? И ты даже солёной воды почти не нахлебаешься.

– Конечно, не нахлебаюсь! Только, Вовка… а потом как?..

– Как потом? Когда потом?

– Да потом, когда мне уезжать надо будет! – кричит Вадик. – Ведь и я же к ним привыкну! К дельфинам! Что же мне, их, по-твоему, сюда в Ленинград везти?! В холодный Финский залив выпускать?!

– Верно, – говорю. – Об этом я как-то не подумал. Что же нам с ними делать?

Вадик повертел в руках свисток, сунул в рот и чуть-чуть свистнул. И свист получился такой, будто электричка далеко, где-то в лесу.

– Я вот что сделаю, – сказал Вадик. – Я их потом буду понемножку отучать от свиста. Чтобы они постепенно отвыкали от меня. Они ведь очень умные.

– Конечно!

– Они поймут, что я уезжаю и никак не могу взять их с собой…

– Потому что у нас Финский залив холодный! Ты попробуй им там как-нибудь!.. Растолкуй! Вдруг сумеешь. Ладно?

– Ладно, – отвечает Вадик. – Хорошо, что у тебя свисток оказался.

И вот он уехал.

Я подождал письма три дня, устал и совсем забыл, что мне надо ждать. Потому что на дворе лето. Наступили тёплые денёчки, и у нас с Борькой и Толиком появилась куча летних дел.

А когда от Вадика пришло письмо, я всё вспомнил. И так обрадовался, будто совсем не забывал про то, что он мне напишет. У меня даже руки затряслись, когда я стал конверт распечатывать.

Никакого письма в конверте не оказалось. Зато в нём была фотография. На ней помещалось очень много камней. Впереди – просто огромный, а вокруг него – поменьше. За камнями виднелись деревья. Далеко-далеко. Прямо не деревья, а травинки какие-то.

Внизу, в углу фотокарточки, было написано: «Привет из Крыма».

Я стал искать на снимке Вадика, но его не было. И никакого моря – тоже. «Вот так, – подумал я, – написано привет, а от кого – не понятно. От камней, что ли?..»

Папа перевернул фотокарточку и прочёл: «Гурзуф, пятое июня. Вовка, на этом снимке я и горы».

– Значит, здесь Вадик! – кричу. – На фотографии!

Папа перевернул снимок, и мы опять увидели одни голые камни.

– Давай-ка, – говорит папа, – поищем твоего друга среди камней. Здорово он замаскировался, ничего не скажешь.

И мы стали внимательно разглядывать снимок. По маленьким кусочкам.

Мы его и вверх ногами изучали. Я даже сбоку посмотрел. Мы так завертелись, что под конец не могли понять, где верх, где низ. Хорошо, что надпись была: «Привет из Крыма».

– Что за чушь?.. Кроссворд какой-то… Сам чёрт ногу сломит, – бурчал папа.

– А может, Вадика ветром сдунуло? – говорю. – Каким-нибудь самумом?..

Пана посмотрел на меня.

– Ты соображаешь, что говоришь?

– А что?

– А то, что самум случается в пустыне, в песках. А тут пустыней и не пахнет. Это Крым, если верить надписи. Впрочем… Может, действительно твоего Вадика сдуло со снимка каким-то ветром?..

– Или морской волной…

– Нет. Не может этого быть, – говорит папа. – Вот же написано: «На снимке я и горы». Если бы Вадика унесло или сдуло, не видать бы нам этой головоломки.

И вдруг я заметил:

– Папа, смотри!.. Чайка!

Папа покачал головой:

– Нашёл чайку… Что ж она, по-твоему, скалолаз какой-то, чтобы уцепиться сбоку валуна? Чайки всегда стоят на камнях. Сверху. Да-а, шуточки…

Вадика мы не нашли.

А я так долго рассматривал большой камень, что он мне во сне приснился.

На камне сидел Вадик. У него на коленях была тарелка с манной кашей, а вокруг стояли дельфины. У них хвосты сильные, и они легко на них стояли. А Вадик зачерпнёт ложкой кашу, подует и даёт одному дельфину. Потом другому. Я не выдержал, кричу ему:

– Что же ты, дуралей, делаешь?! Ведь у них животы разболятся! Ведь им нужно свежую рыбу! А ты что даёшь?!

Вадик испугался. И вдруг как свистнет в мой свисток. Все дельфины прыгнули в море, а Вадика каким-то ветром сдунуло с камня.

Я этот сон никому не рассказывал. Потому что дельфинов манной кашей кормить – это же форменное преступление.

А снимок я показал Борьке и Толику. Они тоже изо всех сил искали Вадика. Искали, искали и порвали фотокарточку. Пришлось её склеивать.

Однажды днём я сидел дома и обедал. Вдруг слышу: электричка свистит. Прямо под окном! Я выглянул. Смотрю: во дворе какой-то мальчишка. Весь чёрный. Как негритёнок. Только волосы ужасно белые. Как у Вадика. Ну конечно, это был он! Я быстренько окно раскрыл.

– Вадик! – кричу.

И поздороваться позабыл. Тут всё на свете можно позабыть, если человека так долго не было.

– Вернулся! Приехал! – кричу. – Со свистком! Выбежал я на улицу. И стал мне Вадик рассказывать про Чёрное море.

– Оно большое-большое, – говорит. – Синее-синее…

– Ну это я знаю, а ещё что? Рассказывай!

– Мы у хозяев жили.

– А ещё что?

– Всё.

– Как всё?! Финский залив тоже большой и почти синий. А ведь это же – совсем другое море! Чёрное! И при чём тут хозяева?!

А Вадик говорит:

– Ещё в Чёрном море медузы водятся. Белого цвета. А хозяева у своих домов углы сдают. Чтобы приезжие жили. Поближе к морю.

– А-а… А дельфины?! Видел?!

– Видел. Только очень далеко. В бинокль.

– Самого главного-то и не сказал! Ты им свистел?!

– Свистел.

– Ну и что?

– Так они же далеко были! Их в бинокль-то почти не видно было!

– Эх, жалко!..

– А ты фотокарточку получил? – спрашивает Вадик.

– Получил. Прислал одни камни…

– Ну да?! А я где? Нашёл меня?!

– Тебя ветром сдунуло. Тоже мне, «я и горы…»

Тут Вадик как расхохочется.

– Я так и знал, что не отгадаете, где я! – кричит.

– И отгадывать нечего. Там только одна чайка сбоку большого камня. А тебя там нет.

– Да какая же это чайка?! Это же я и есть!!

– Ты?!

– Я, конечно! Я из-за камня этого высовывался, а папа меня снимал. Я плохо высунулся, вот и получился на снимке один козырёк пластмассовый. От моей белой шапки! Понял?!

– Значит, это ты?!

– Ну конечно!

– Вадька, а ведь я тоже сначала думал, что это ты. А потом стал думать, что это чайка! А потом мы с папой решили, что тебя ветром сдунуло. Ведь мы же не знали, что ты спрятался за камень целиком!

А Вадик доволен, смеётся.

– Здорово получилось?!

– Здорово. Только из-за этого Борька с Толиком порвали твою карточку. Тоже всё тебя искали. Пришлось её склеивать…

Я думал, Вадик как начнёт про Крым рассказывать, так день и ночь слушать придётся. А получилось так, что я целый день рассказывал ему про то, как мы жили тут без него. Вадик даже расстроился.

– Жаль, – говорит, – меня с вами не было.

Пришлось мне его успокаивать.

– Конечно, – говорю, – хорошо бы, если бы ты никуда не уезжал. Зато ты Чёрное море видел. Дельфинов! Хоть и в бинокль. А ведь я их только на картинках…

Вечером я лёг спать и придвинул к себе стул поближе. У меня на стуле лежала длинная водоросль с мелкими листочками. Водоросль была не зелёная, а жёлтая. Потому что Вадик сначала её высушил, а потом привёз и подарил мне. И пока я не заснул, я всё время её нюхал. У неё был такой чудесный запах! Потому что от водоросли чуточку пахло Чёрным морем, в котором живут дельфины.

Пудовый скандал, или Гиревик Михеев – человек с большой буквы

Двери парадных, как увидят Михеева издалека, начинают дрожать от страха. Потому что им некуда деться. Потому что если шестиклассник Михеев заденет дверь плечом, она может вылететь вместе с петлями. Такой уж он могучий. Ещё бы! Михеев играет в железные игры. У него есть две пудовые гири. И вот он ими поигрывает. Правда, не двумя сразу, а только одной.

Что там про двери говорить. Нам от Михеева тоже достаётся. Когда он идёт по двору, прямо сплошной треск стоит. От подзатыльников. Михеев их раздаёт направо и налево. Если попадёшь под его спортсменскую руку, так летишь со скоростью звука. Летишь и долго остановиться не можешь. Как в космосе. А остановишься, оглянешься – его уже и след простыл.

Только слышно:

– Не оскудела сила грозной длани. Хоть муха ты – лети быстрее лани. Хлобысть!..

Ну и хвастун этот Михеев!

Мы всё думали: что с ним делать? Проучить бы надо. Чтобы хоть хвастался поменьше. А как проучишь? Силач всё же. Думали-думали, ничего придумать не можем. Но однажды всё вышло само собой. Однажды Михеев получил такой щелчок по носу, что после него научился тоже «летать быстрее лани». И главное, от кого щелчок. От своего друга Кости Пушинкина.

Вот как всё вышло.

Любит Михеев устраивать у нас во дворе показательные выступления с гирями. В такой день Михеев свои силы бережёт и на подзатыльники зря не тратит. Тут уж ребята сбегаются со всех домов. Посмотреть. Ещё бы. Михеев на показательных непременно установит мировой рекорд.

И вот вчера было такое выступление. Михеев пришёл с Пушинкиным. Тоже силач. Их сдружили гири. Поэтому Михеев называет Костю Пушинкина «мой лучший ученик» или Пух-Перо. А Костя зовёт его просто Михей.

Много собралось ребят, но Михеев как всегда сказал:

– Что-то сегодня маловато зрителей. Кто не пришёл, потом пожалеет… – И добавил: – Известно миру: дважды две – четыре. Вострепещи, чугун, – Михеев вышел к гире!

Уж такой он – Михеев.

– Достать снаряд! – приказывает Пушинкину.

Пушинкин полез в большую кожаную сумку. В ней они гири свои носят. Вытащил одну, положил в сторонку.

– Перед вами спортивный снаряд под названием гиря пудовая, – сказал Михеев. – Все видите?

– Все!

– Ну вот! Опять с лекции начал…

– Да слышали мы уже это!

– Многие из вас считают, что пудовая гиря весит пуд, – грозно сказал Михеев, и все замолчали. – То есть шестнадцать килограммов и триста граммов. Сами понимаете, как тяжело с таким снарядом идти на побитие мирового рекорда…

– Михей, давай ближе к делу, – нахмурился Костя Пушинкин.

– Цыц! – сердито ответил Михеев. – Чуть с великой мысли не сбил. Запоминайте, – говорит нам, – из любого хилятика гиря сделает Человека с большой буквы. Мой лучший ученик, верно я сказал?

– Верно, верно… – буркнул Пушинкин.

– Ты что, Пух-Перо?.. Не в духе, что ли?

– В духе, в духе… Давай начинай. А то развёл…

– Смотри у меня, – Михеев погрозил пальцем Пушинкину. – Ладно. Обращаюсь к зрителям: найдётся ли среди вас храбрец поднять гирю разок-другой?

Где там. Я сколько пробовал, ничего не получалось. Нет, один раз получилось. С Валькой мы её подняли. Так ведь вдвоём. А вдвоём не считается.

Михеев начал растирать руки, плечи. Начал вертеть головой для тренировки шеи.

– Ну как? – спрашивает. – Нет смельчаков?

– Они смелые только подзатыльники получать, – сказал Костя.

– Верно! – рассмеялся Михеев.

Он хотел было уже скомандовать: «Убрать снаряд!» – Михеев не любит, чтобы гиря была у него перед глазами, пока он разминается, – но тут выскакивает мальчишка. Меньше меня ростом. Коренастый такой. Я его раньше и не видал что-то.

– Можно мне?

– Тебе-е! – удивился Михеев. – Пух-Перо, подай-ка мне микроскоп, малька разгляжу. Та-ак. Да ты сможешь ли, маленькая инфузория?..

– Попробую.

– Ты что! – закричали ребята. – Где тебе?!

– Это же гиря!

– Пудовая!

– Тихо, тихо, болельщики. Малёк, ты лекцию мою прослушал?

– Меня не малёк, меня Саша зовут.

– Саша? Шурик, значит. Ну-ну… Пробуй, Шустрик, пробуй. Смотри только снаряд на голову не урони. Останется от тебя одно мокрое пятнышко. В снаряде ведь больше пуда…

– Знаю.

– Ладно тебе, Михей. Попугал и будет, – улыбнулся Пушинкин.

– Я что? Я ничего. Умываю руки и отхожу в сторону, – тоже с улыбкой ответил Михеев.

И вот этот Сашка подошёл к гире. Ухватил двумя руками за чугунное ухо, оторвал её от земли и… как начал. Как начал её одной рукой выжимать. Мы только жимы считаем.

Михеев улыбаться перестал. Толкает в бок Костю Пушинкина.

– Ты… Пух-Перо… Чего это Шустрик выкомаривает?

– Гирю жмёт.

– Какую гирю?!

– Не волнуйся, Михей, чугунную. Просто Шустрик такой попался…

– Ну-у, малёк…

А этот Сашка жмёт и жмёт. Уже двадцать два жима сделал.

– Ай да Шустрик! – кричат ребята.

– Молодец, Сашка!

– Вот вам и малёк!

– Михеев! – кричит Вадик. – Можно, я потом??!

– Сиди-сиди. Хватит нам Шустрика. Да и некогда мне с вами возиться, серьёзные рекорды ждут…

А Сашка всё жмёт и жмёт.

– Стоп, Шустрик! – говорит Михеев. – Хватит! Надорвёшься, потом отвечай за тебя – инвалида гиревого спорта. Хватит, кому говорю?? Пух-Перо, забери у него снаряд.

Костя отобрал у Сашки гирю, засунул в сумку.

– А я бы ещё мог, – сказал Сашка.

– Вижу, что дома тренируешься, – сказал Михеев. – Наверно, по ночам с телевизором в руках приседаешь. Только знай, маленькая инфузория, телевизор не сделает из тебя Человека с большой буквы. Нужны пудовые гири.

– А у меня гантели.

– Гантели – мелочь. Пшено! А пока записываю тебя к себе в ученики. Ученик Михеева – это звучит громко. Не так ли, Пух-Перо?

– Так, так…

– Ладно, пошутили и хватит, – сказал Михеев. – Попрошу соблюдать тишину. Кто помнит мой прошлый мировой рекорд?

– Двести!

– Двести жимов!

– Правильно. Сегодня я чувствую себя в отличной форме. Подарю-ка человечеству новый рекорд, – Михеев задумался. – Двести пятьдесят! – говорит.

– Ого!

– Вот это да!

– Ай да Михеев!

– Да что он, очумел? – спросил кто-то тихим голосом. – Хоть бы двести десять, а то сразу двести пятьдесят.

– Ну ты?! – зашикали на тихоню со всех сторон. – Не видел, так помалкивай!

А Михеев выпятил грудь колесом. Растопырил руки. Пальцами потрясывает. Кругами ходит. Отфукивается.

– Тихо, ребята.

– Михеев с мыслями собирается.

– Сосредоточивается, – зашептались вокруг.

Смотрел я на Михеева, как он сосредоточивается, и думал:

«Ну в каком ещё дворе есть такой чемпион? Таким гордиться надо, а мы его проучить хотели. Ведь на двести пятьдесят жимов пойдёт человек! Считать – и то устанешь. Это же какую силищу надо иметь… Наверно, потому он и подзатыльники раздаёт, что некуда ему девать эту силищу. Прямо жалко его. Ладно уж… Потерпим. Щёлкай своей чемпионской рукой. Только не так больно. А ещё лучше, наверно, не попадаться тебе, если у тебя руки не заняты гирями…»

А Михеев всё ходит кругами. Всё сосредоточивается.

– Так, – говорит. – Почти готов. Пух-Перо, доставай снаряд. Не забудь пыль обтереть. Лишние граммы нам поднимать ни к чему.

– Гиря обтёрта, – отвечает Пушинкин. – Снаряд к бою готов.

– Хорошо. Благодарю, – отфукнулся Михеев. – К бою так к бою.

Посмотрел он на гирю, как на вражескую мину. Потом ка-ак бросится на неё.

– Иэа-ах! – гаркнул.

И поднял её над головой. И застыл.

– Ра-аз! – начали считать ребята.

– Михеев, уже почти раз!

А Михеев стоит и держит гирю. Красиво держит. На вытянутой руке. Только лицо розовое-розовое. Как после горячего душа.

Михеев согнул руку и с трудом её вытянул.

– Два!

– Два, Михеев!

– А что он так тяжело?.. – спросил кто-то.

– Погоди. Сейчас у него рука разработается, только успевай жимы считать. У него манера такая.

– Три!

– Четыре!..

– Восемь!..

– Десять!

– Давай, давай! Двести сорок жимов осталось, Михеев!

А Михеев вдруг застыл. Стоит. Красный как варёный рак.

Отфукивается с диким шумом. И гиря у него над головой так и пляшет.

Наконец отфукался. Успокоился немного.

– Пух-Перо, – говорит сдавленным голосом. – Ты какую мне гирю подсунул?

– Твою личную. Которая для показательных выступлений…

– Врёшь! – гаркнул Михеев. – Ты мне чугунную подсунул!

И пудовая гиря шлёпнулась к ногам Михеева.

Что тут было!.. Шуму-то, шуму! Целый скандал получился.

И до чего же алюминиевая гиря оказалась похожей на чугунную. И тоже чёрной краской покрашена. С виду не отличишь. Зато лёгкая, как спичечный коробок без спичек.

С тех пор двери парадных, как увидят Михеева, не дрожат от страха, а трясутся. Потому что из-за каждой двери Михееву кричат:

– Эй ты, Человек с большой буквы!

И тогда Михеев «летит быстрее лани». И врывается в парадное, как артиллерийский снаряд сверхбольшого калибра. Только мы не боимся. Потому что такой снаряд издалека слышно. Потому что зачем же попадаться Михееву, когда у него руки не заняты гирями…

Ноль внимания, фунт презрения

Если меня просто так послать за чем-нибудь, я, может, и не пойду. Не интересно так. А если скажут: «А ну, Вовка, отправляйся на боевое задание», – совсем другое дело.

Вот раз послал меня папа на такое задание. В «Союзпечать» за газетой «Футбол – Хоккей». Отличная газета! Про футболистов и хоккеистов. Чтобы они, когда выходят на поле, не лоботрясничали, а играли. И не на «хиленькую ничью», а на «звонкую победу». Папа так любит говорить. Так что я эту газету тоже люблю. Ну вот. Постоял я в очереди, купил газету, выхожу из «Союзпечати». Смотрю: у дверей мальчишка ревёт. Отвернулся к стене, ковыряет её пальцем. Только слёзы по лицу катятся. Прямо чудеса. Такой мальчишка, вполне большой и – разнюнился. Я бы, может, пошёл бы своей дорогой, если бы не эти слёзы. Уж больно крупные.

Подхожу.

– Ты чего?

Молчит.

– Деньги потерял?

Молчит, только носом хлюпает.

– Может, ключи потерял, домой не попасть?

Опять молчит, отворачивается.

– Ты, наверно, сестрёнку потерял. Понимаю. Они, маленькие, только и смотрят, куда бы им подеваться. А потом получай дома за них нагоняй…

Тут он взглянул на меня сердито. Даже со злостью.

– Ты чего прицепился?! Чего пристал со своими сестрёнками?!

– Да я не со своими. Думал, у тебя есть…

– Заладил тут: «Потерял, потерял…» Сам-то растеряха!

И верно. Газета у меня под мышкой была, да как-то незаметно на землю упала. Поднял я её.

– Не хочешь разговаривать, не надо. А за газету – спасибо. Она, правда, немного в лужу упала. Но ничего, высушим на батарее.

Смотрит он на меня. Хлопает своими взмокшими глазами.

– Спасибо? За что?.. – спрашивает.

– За газету, за что! Не заметил бы, так и ушёл бы. Вот и вышло бы, что не выполнил боевое задание.

– Задания какие-то придумал, да ещё боевые…

Вижу: человек стал спокойнее. И вообще, весь как-то прояснился.

– Послушай, – говорит он, – а как твоя фамилия?

– Зачем тебе?

– Так… надо…

– Богданов моя фамилия. Зовут Вовка.

– Да-а… – вздыхает. – Хорошая у тебя фамилия, Вовка. Почти Суворов.

– Какой Суворов?

– Тоже мне, Суворова не знает. Полководца Суворова.

– А-а! Полководца. Знаю, как же.

– Суворов – это да. Это – фамилия!

– Ещё бы, – говорю.

В это время мимо нас мальчишки бегут. Трое. Бегут и орут во всё горло:

– Эй, Тюля!

– Тюля, Тюля-загогуля!

– Тюля – мятая кастрюля! – И хохочут.

Рёва мой сорвался с места и помчался за ними. Только кулаки посвистывают в воздухе.

Напрасно помчался, не догнал.

Возвращается. Хмурый такой.

– Дразнятся?

– Ага, – кивает головой.

– Ещё больше дразниться будут.

– Это почему же? Да я, если поймаю, так надаю!..

– Вот-вот. Ещё больше дразниться будут.

– Заладил: «Больше, больше…» Почему больше?!

– Да потому что злишься! Потому что от злости с кулаками бегаешь!

– А как мне прикажешь бегать?

– Вообще бегать не надо. Гулять надо. Понимаешь?..

– Значит, пускай дразнятся, да?!

– Ты погоди, не злись. Я же тебя не дразню. Чего ты на меня-то злишься?

– Я не на тебя, я на них.

– И на них не надо. Вот ты начни дразнить меня.

– Чего-чего?! Тебя?!

– Ну да. Придумай как-нибудь и начни. Вот у меня губа вот эта, видишь? Толстая. Прямо Толстогубик… Пожалуйста, дразни Толстогубиком. Попробуй! Посмотришь, что получится…

– Не-ет, – говорит. – Толстогубик не годится… Меня ведь из-за фамилии дразнят.

– Из-за фамилии?! А какая у тебя фамилия?

Он горько вздохнул:

– Тюлькин моя фамилия.

– Тюлькин?! Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!..

Я даже не сразу понял, что это я и хохочу.

– И ты тоже! – Он замахнулся на меня кулаком. И треснул. Но мне было не до боли.

– Ты постой, не сердись! – кричу. – Да это же я нечаянно! Я совсем не хотел, честное слово! Я же не дразнюсь. Я, знаешь, отчего засмеялся?

– Отчего?

– Оттого, что у тебя лицо было такое…

– Какое?

– Глупое, вот какое.

– А я подумал, из-за фамилии.

– Фамилия! Что ж, человек, по-твоему, из одной фамилии состоит? А имя?!

– Верно. Имя тоже очень важно, – согласился он. – Меня Серёгой зовут. Ты уж не обижайся…

– Ничего, – говорю, – в другой раз сдачи получишь.

– Ладно, – смеётся Тюлькин.

– Ну вот! Серёга – отличное имя. И ничего смешного. Ну ты и чудак! Застрял, понимаешь, на своей фамилии и про имя забыл.

– Нет, не забыл.

– А вообще-то, не в этом всё дело, – говорю. – Ты вот что, Серёга. Когда начнут дразнить, ты не злись. И кулаками не размахивай. Ты лучше кулакам своим тихо так, про себя, говори: «Спокойно, ручки, спокойно…» Понял? И в ту сторону, откуда дурак кричит, не смотри. Будто это и не тебя дразнят. Стой себе или гуляй как ни в чём не бывало. Будто и не слышишь. Смотри на небо, считай голубей или ещё что. Понял?

Не успел я ему всё растолковать, как из-за угла высунулась голова.

– Тю-у-ля-а! Эй, Тюля!

– Не смотри туда, слышишь?! – шепчу Серёге. – Не смотри! Я, если что, и сам надаю по шее дразнильщику, а ты не смей!

Молодец Серёга. Послушался. Стоит. Как статуя каменная. Смотрит в небо, голубей считает.

Высунулась из-за угла ещё одна голова.

– Тюля, Тюля-загогуля, Тюля – мятая кастрюля!

– Серёга, Серёга, – шепчу, – повторяй про себя: «Спокойно, ручки, спокойно…» Та-ак, молодец. И не вздумай погнаться за ними. Стой себе и на них ноль внимания, фунт презрения. Понял?

Серёга кивнул головой, а у самого лицо уже туча тучей.

– Держись, – говорю ему.

Высовывается из-за угла ещё и третья голова. Я даже глаза протёр. Что за фокусы? Натуральный Змей Горыныч за углом «Союзпечати». «Э-эх! – думаю. – Мне бы сейчас волшебный меч. Так бы и снёс все три башки одним махом!»

– Эй ты, Серёга! – кричат три головы. – Се-рё-га-а! Оглох, что ли?!

– А теперь поворачивай голову, – шепчу Тюлькину. – Тебя же Серёгой назвали. По имени, а не по-глупому!

А Серёга мой стоит, как вкопанный. И ухом не ведёт. Не слышит, что ли?

– Поворачивай голову, дуралей! – шепчу ему громким шёпотом. – К тебе же по-человечески обращаются! Будь и ты человеком!

– Ну? Чего? – хмуро сказал Серёга и посмотрел на Змея Горыныча.

– Отец твой приехал, – ответили головы и скрылись.

– Ну?.. Как? – говорю. – Понял?..

– Здорово, конечно. Только, знаешь, адское терпение надо иметь.

– А ты как думал! Без терпения он захотел! Видали?!

– Да кто спорит?

– И спорить нечего! Ты погоди. Ещё пару разиков с терпением, и всё будет в порядке. Вот увидишь. Уж это проверено. Думаешь, меня не дразнили? Ого-го как дразнили! Бывало, дразнят, а я почихиваю. Не сразу, конечно, научился. Постепенно. О-отстали! Знаешь почему?

– Потому что почихивал.

– Нет. Потому что языком молоть одно и то же – устать можно. А почихивать легко. Совсем не устаёшь. Только немножко терпения, и всё.

– Ладно, постараюсь с терпением. Пошли.

– Куда пошли?

– Отец приехал.

– Ну и что?

– Он на трейлере. По пути заехал. Перекусит дома и нас с тобой прокатит до проспекта.

– На трейлере?!

– На трейлере. У меня отец шофёр первого класса.

– Первого?! Везёт же людям!.. Эх ты, – говорю, – у тебя такой отец, а ты?!

– А что я?

– А ты за дураками с кулаками как дурак гоняешься! Ладно, на трейлере я никогда не ездил, пошли.

– Газету только сунь в карман, а то опять потеряешь.

Ну и машина у Серёгиного отца! Да на ней не то что бульдозер или экскаватор какой-то поместится! На неё можно три Медных всадника погрузить! Вместе со скалами! Такая огромная и мощная машина.

Мы с Серёгой, наверно, полчаса забирались по лесенке в кабину. Я как глянул с последней ступеньки, с самой верхотуры, так у меня чуть голова не закружилась. Высота!

Пока мы по лесенке поднимались, тут эти дразнильщики поналетели. Взмолились хором:

– Серё-ога!

– Ну, Тю-юлечка!

– Будь другом, прокати!

– Хоть метров десять!..

– Хоть пять!..

– Кыш! Фигушки вам!

– Ну, Тюлька, берегись!..

Серёга захлопнул дверцу.

– Зря ты так, – толкаю его в бок, – зря. Вон же места свободного сколько…

Он что-то буркнул сердито. Машина тронулась, я не расслышал.

Мы сидели с Серёгой, как на балконе пятого этажа. Нет, не так! Мы сидели с Серёгой, как на огромном слоне. Слон осторожненько шёл по улице и всё боялся наступить на какую-нибудь легковушку-муравьишку под ногами.

И Серёгин отец легко управлял такой махиной. Только папироску посасывал. Посасывал и не спеша крутил руль.

Его могучие руки спокойно лежали на баранке трейлера. Посмотришь на такие руки, и сам становишься чуточку могучее…

– Всё, – толкнул меня Серёга. – Вылезай, приехали.

Мы спустились на землю.

– Ну и машина?! – говорю. – Вот это машина!

– Понравилась?

– Спрашиваешь!

– Приходи ещё.

– Возьмёшь?

– Возьму.

– И ребят возьми.

– Больно нужно…

– Так, так… Раз не хочешь брать, – значит, злишься на них. А раз злишься – дразнить будут.

– Думаешь?

– Вот увидишь.

– Ладно, посмотрим.

И мы расстались.

Несколько дней я не видел Серёгу. А вчера иду на боевое задание, вижу – он. И с кем?! С дразнильщиками! О чём-то говорят. Вернее, Серёга говорит, а они слушают. Внимательно так.

«Вот тебе раз, – думаю. – Неужели так быстро научился почихивать?!»

И тут у меня – не знаю, как, зачем и почему, – открывается рот, и я…

– Эй Тюля! – кричу. – Тюля – ржавая кастрюля!

Не успел я рта закрыть, как на меня налетели, повалили, оседлали. Прямо не вздохнуть, не охнуть.

Подходит Серёга.

– Отпустите его, – говорит спокойным, полководческим голосом. – У меня на дурака ноль внимания, фунт презрения.

Сказал и посмотрел в небо.