Текст книги "Десять тысяч дней осени (СИ)"

Автор книги: Александр Мендыбаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Глава 12

Поворот, еще поворот. Темень, стужа. Ни одного светящегося окна. Дархан шагал вперед, держа автомат наизготовку. Второй висел на спине. Рядом с баллоном хлорки. Боезапас – девять рожков. Двести семьдесят патронов. За поясом – пистолет. В кармане охотничий нож. Еще один – в сапоге. И узкое, неудобное, но почти незаметное лезвие в обшлаге рукава. Дархан знал – шансы совсем невелики. Какими бы бойцами не были закировцы, а воевать в домах и квартирах приловчились. Мародеры ли, родственники несчастных жертв, кто-то обязательно оказывал им сопротивление. Нельзя недооценивать врага. Эх, спланировать бы атаку. Но увы времени у Дархана не было. А еще во внутреннем кармане была редкая и оттого такая отрадная граната РГД-5. Взорвется она или нет – известно одному Аллаху.

Дархан, уткнувшись поплотнее в теплый воротник, прибавил ходу. Это его последний бой и проиграть в нем Дархан не имел права. Главная цель – отбить брата. Вырвать из рук Закира. У него был шанс расправиться с проклятым палачом и безумцем, но Дархан пошел на поводу у младшего брата и чертовой Шары.

Дархан, пока шагал, успел подумать и про нее. Что спасло Шару от его мести? То, что упала в ноги? Возраст? Дархан знал ответ на этот вопрос. Несчастная сумасшедшая, которую похоронили в подвале. Этого жернова хватит Дархану до конца дней. Он больше не повторит ошибки. Дархан пару раз пытался подумать, что сделает с Шарой, когда вернется. Ответа не было. Вернуться представлялось маловозможным.

* * *

Усадьба Закира встретила его слепыми темными окнами. Как ни старался Дархан рассмотреть в бинокль хотя бы что-то, метель и темень делали это совершенно невозможным. Уже неплохо. Даст шанс подобраться незамеченным. А если учуют собаки? Что же делать? Дархан обошел усадьбу со стороны сараев, углярок и прочих пристроек. Никого. Ну что же – ребята поплатятся за беспечность. Может метнуть гранату? Нет. Это лишь посеет панику, предупредит врага о прибытии.

Гранату Дархан все же переложил в правый карман. Может понадобится в любую секунду. Пора. Была у него и еще одна неплохая задумка. Должно сработать. Нацепив противогаз, Дархан по-пластунски пополз вдоль забора, чтобы быстро перемахнуть через штакетник, закрытый от усадьбы стеной пристройки. Все же пурга и темнота – в кассу. Провалившись в сугроб, Дархан пополз вперед. Вот и окно. Сейчас. Ему надо немного отдышаться. Тишина. Спят ли все? А может уехали в рейд.

Вспомнился Алмаз, их детство. Вот играют в подводную лодку, и брат несет ему бескозырку, безоговорочно признавая капитаном. Новый год – Алмаз угощает брата «Спрайтом», который коварный Дархан, приняв за минералку, благополучно спихнул младшему. Распробовав, Алмаз радостно ликуя, сказал отцу, что ничего вкуснее не пил. Он даже не догадался о помыслах Дархана, лишь сделав пару глотков, протянул фужер брату – мол, пей, такое больше не попробуешь. А вот Алмаза положили в больницу. Аппендицит. И мать всю ночь проплакала в спальне. Дархан же, тогда уже подросток, достал дедовский Коран читал-молился, чего не делал никогда в жизни.

Схватив пригоршню снега, Дархан что есть мочи стал втирать колючую ледяную стужу в лицо. Не время сантиментам. Чертов Алмаз… но вспоминать плохое про брата сейчас, перед штурмом он точно не хотел. Больше всего на свете Дархан хотел спасти брата. Выждав еще пару минут, убедился, что в доме ни звука. Вероятно – спят. И здесь, в этом закутке под окном – не ищут. Пора!

Алмаз проверил баллон с хлоркой. Шланг с распылителем свободно доставал до подоконника. Насадка пошлет струю далеко вглубь комнаты, ну а действие этого чудо-газа Дархан сполна испытал на себе. Дархан хотел проверить, плотно ли закрыто окно. Забравшись на гору досок, он осторожно надавил раму. Дз-ззеньк… Со звоном упал и едва не отсек Дархану руку огромный осколок. В темноте и пороше, слепящей глаза, Дархан и не заметил, что окно разбито.

Теперь медлить точно нельзя. На звон сбегутся. Дархан пустил струю в комнату. Не услышав кашляний и стонов, подтянулся и рухнул на пол, но тут же встал на колено, рыская стволом автомата по углам. Тишина. Никого. Осторожно подошел к двери и только сейчас увидел человека на кровати. Спит? Чертова темнота. Дархан, прикрывая луч фонарика рукой, старался нажимать плавно, но это плохо у него получалось.

Человек был мертв. Лицо сплюснуто, челюсть отъехала в сторону. Майка в чем-то буром. Кровь. Что же, черт возьми, такое. Явно не от хлорки. Дархан на всякий случай потрогал шею, затем тремя пальцами, как учили, пытался нащупать пульс на руке. Мертв, несомненно. Осторожно он покинул комнату. Еще одно тело у входной двери. Валяется рядом со стулом, автомат неподалеку. Лужа крови изо рта натекла на куцый половик. Дархан забрал у мертвого стражника автомат. Он уже видел подобное. Тогда, в заброшенной квартире, где закировцев настиг Рой.

Дархан проник в следующую комнату. Сразу трое мертвецов. Багровые лица, верхняя одежда в крови. Еще одна спальня. Здесь он увидел мертвую девушку в нижнем белье. Свернутая шея. На лице удивление. Узкая струйка крови изо рта. В крохотной комнатушке – обнаженная пара. Оба мертвы, оба даже не успели испугаться. Усадьба стала мазаром.

Дархан услышал едва различимые звуки радио. Осторожно отворил дверь в зал. Дархан догадывался, что увидит внутри. В зале на шахматном столике – огромный, мощный приемник. И рядом с ним, в удобном кресле мертвый человек. Что это у него на коленях. Клаксон? Неужто дежурный сигнальщик? Видать следил за радио, но стоило тому замолчать, гудел в клаксон, будя весь дом. Что же он так? Уснул? Не услышал? Дархан осмотрел каждого, всем закрыл глаза. И всякий раз боялся узнать близорукие глаза брата.

Снова и снова Дархан прочесывал усадьбу. Невольно приметил оружие, патроны, все, что могло пригодится. Алмаза тут нет. Увезли? Казнили? Он не нашел его среди мертвых. Выскочил на улицу. Обыскал сарайку, спустился в погреб. Ничего. Пора уходить. Но как уйти без Алмаза.

Из слухового окошка выпорхнула и забила крыльями пятерка вяхирей. Дархан едва не выпустил по ним очередь. Что их спугнуло?

Дархан вбежал в дом, повторно осмотрел комнаты. Теперь, когда можно светить и не бояться, обнаружил еще несколько тел. В сенях за грудой тулупов, полушубков и пальто заметил зеленую приставную лестницу. Коротковата, чтобы достать до слухового окошка. На верхней ступени – крюк. Осмотрев потолок сеней, Дархан заметил кольцо, подцепил его крюком и, потянув вниз, распахнул потолочный люк. Приставил лестницу, но подниматься не торопился. Может швырнуть гранату? Нет, лучше сделать по-другому.

– Бо-ольно… – Дархан едва не нажал на спуск распылителя. Взобравшись на чердак, он обнаружил Алмаза на крохотном, словно для собаки постеленном матрасе. Рука его была прикована массивной цепью к толстой балке. Рядом стояло ведро и кружка с водой.

– Алмаз, брат… Брат! – Обнимая Алмаза, Дархан и не заметил, что делает тому больно, выворачивая скованную руку.

– Я сейчас, я сейчас… – спустившись, Дархан притащил примеченные в усадьбе лом и топор.

– Ключи у кого? Знаешь у кого ключи?

Но Алмаз не мог говорить. Он дрожал то ли от стресса, то ли от холода. Несколько мощных ударов и цепь слетела. Топором удалось разжать стальное кольцо. Спустив Алмаза, Дархан принялся растирать тому руки и лицо, накинул пару теплых вещей с вешалки. Дархан хлопал брата по щекам, кричал, радовался, а потом внезапно разрыдался. Но тут же сделал вид, что кашляет, еще раз крепко обнял брата и ринулся в комнаты.

Дархан вернулся с огромной спортивной сумкой через плечо. Стволы, патроны, ножи, батареи, проволока, консервы, лекарства, прочие мелочи, которые Дархан приметил, пока среди мертвых искал Алмаза. Пора уходить из этой могилы. Осталась куча нужных, полезных вещей, но больше они не унесут.

* * *

Когда братья вышли на улицу, метель прекратилась и взошла огромная яркая, словно отполированная луна. Стало светло. Алмаз шел медленно и говорил, что почти ничего не помнит.

– Алеке, брат. На чердаке ты как оказался? Может тебя позже притащили?

– Не помню, брат. Не помню. Голова гудит. И тошнит. Очень, – Алмаз остановился, его едва не вырвало. Утерся снегом. Полегчало.

Когда проходили вдоль речки, Алмаз сказал:

– К реке спускайся. Здесь мосток. Пару километров срежем.

Дархан помог брату спуститься. А когда шагали к мостку, заметили людей. Трое без шапок и верхней одежды стояли у бетонного откоса, двое других с оружием наперевес целились в них при свете луны.

– Суки, казнят… – Алмаз не успел закончить, а Дархан уже вскинул автомат и дал короткую очередь. Стрелял он наудачу, не целясь, скорее хотел напугать, но зацепил. Ближний свалился, крича и охая. Кровь на снегу в свете луны казалась черной. Дальний все пытался схватить брошенный автомат, но видя, что Дархан бежит к нему, так и не посмел. Нервы сдали и рухнув на колени, он поднял руки вверх. Троица, чудом избежавшая расстрела, в оцепенении смотрела на своего внезапного спасителя. Стоявший на коленях смотрел то на троицу, то на Дархана и часто-часто заговорил:

– Умоляю. Не убивайте. Не убивайте. Мы по приказу Закира-ага, это мародеры…

Осмотрев раненого, Дархан понял, что прострелил руку навылет. Ранение не опасное, но без помощи истечет кровью. Дархан (радуясь, что так и не пришлось использовать для брата) расщедрился на новый, все еще упакованный в пачку бинт, умело и крепко перевязал рану. Забрав оружие, он посмотрел на закировцев.

– Убирайтесь домой! Вашего командира больше нет.

Раненый, не сказавший и слова благодарности, оскалился и прорычал:

– Что ты мелешь, пес? Мы тебя найде…

Дархан, нервы которого были на пределе, ударил раненого прикладом.

– Заткнись! В следующий раз не промахнусь. Закира больше нет. Не веришь – иди в усадьбу, пока не растащили, – Дархан поймал себя на мысли, что невольно кивнул в сторону мародеров.

Заметив его реакцию, один из них жалобно спросил:

– А мы… А нам?..

– Домой! Идите по домам. И сообщите всем, что Закира больше нет.

Дважды приказывать не пришлось. Правый и левый тут же драпанули прочь. Тот, же, что в середине, ухмыльнувшись в лицо своим палачам, неторопливо пошел по следам Дархана и Алмаза, нервно насвистывая незатейливую мелодию.

Закировцы смотрели на Дархана. Раненый – злобно и недоверчиво. Напуганный – словно ожидая чего-то.

– Уходите. Оружие я забираю. Больше никаких казней. Никаких убийств. Никаких жертв Артықу. Передайте своим. Хотя из ваших никого не осталось.

– Я тебе не верю, – раненый от ярости скрипел зубами и явно нарывался. Но убийств на сегодня было достаточно.

– А мне твоя вера не нужна. Усадьба – сам знаешь где. Иди и проверь. Пошел нахер! – Дархан двинулся вперед, с силой шибанув плечом раненого.

Даже под шубой, накинутой поверх пальто, Алмаз замерзал, стуча зубами. Дархан увеличил скорость, оставив закировцев далеко позади. Те смотрели им вслед, но уходить не торопились.

* * *

Алмаза знобило. Дархан, растопив снег, грел на огне кастрюлю, из которой то и дело подливал горячей воды в ведро, куда Шара велела Алмазу сунуть ноги. Разыскав пачку давно просроченной горчицы, она всыпала туда почти всю пачку и заставила Алмаза болтать ногами. Тот же читал Бебахтэ, не выпуская из левой руки кружку горячего чая.

– Девятьсот сороковой зулфаят. «Ворвавшись в дом недруга убью его, убью раба, не пощажу ни супруги, ни дряхлых стариков. Но тот, кто стал мне другом, не должен бояться гнева, стой он хоть со скимитаром». Ты слышала цифру девятьсот сорок?

– Нет.

– Тогда может просто совпадение?

Дархан, сняв с таганка кастрюлю, медленно начал вливать крутой кипяток в ведро.

– Ай… горячо. Горячо! Горячо!

Лишь на третьем слове Дархан остановился.

– Прям как в детстве. Знаю же тебя, собака такая, – Дархан ласково улыбнулся. Проигнорировал протянутую Шарой пиалку чая.

– Никакого совпадения там не было. Его притащили, когда уже все погибли.

– И не заметили, что в доме все мертвы?

Дархан ничего не сказал. Лишь пошел к лестнице на крышу, зачерпнуть еще снега. Оставшись вдвоем, Шара виновато посмотрела на Алмаза.

– Это все из-за меня. Если бы я…

Алмаз ласково дотронулся до Шариной шершавой руки.

– Не надо. Все уже позади. Не надо.

Вернулся Дархан, на этот раз он притащил сразу два ведра снега.

– Теперь за водой можно ходить, не бояться.

Шара внимательно посмотрела на Дархана.

– Когда вы ушли, я все время просидела у радио. Просила лишь об одном. Чтобы Рой спас Алмазика.

Дархан, не глядя на Шару, злобно ухмыльнулся. Сменив тон, она деловито спросила:

– Ты видел его труп?

Дархан промолчал. Алмаз повторил тот же вопрос. Посмотрев на брата, Дархан ответил:

– Там месиво, понимаешь. Груды трупов. Лица – как будто машиной переехали.

– Так ты видел или нет?

Дархан суетливо поставил ведро на чугунок.

– Месиво видел. Живых не было, – Дархан не хотел признаваться ни себе, ни другим, как с досадой вспомнил уже у реки, что в поисках брата среди мертвецов совершенно не распознал Закира.

* * *

В полдень тишину квартиры разорвали радостные крики из радио:

– Свобода! Свобода! Закира больше нет!

Глава 13

Дархан осторожно отодвинул штору. Навел бинокль на детскую беседку. Трое парней резались в карты. Алмаз, выглядывая через плечо, пытался рассмотреть, что происходит на улице.

– Когда они сменятся? Вечером? Под утро?

Дархан злобно посмотрел на брата.

– Какая еще смена? Картишки. Бухло. Тоже мне… защитники правопорядка!

Шара нацепила теплую шаль.

– Я пойду. Я врач. Меня весь город знает.

Дархан грубо рванул штору. Ткнул пальцем на бельевую площадку.

– Так хочешь? Иди!

Шара случайно бросила взгляд, туда, где на перекладине болтались двое мужчин, старик и женщина.

Шара посмотрела на Алмаза. Тот неловко протер очки и, заикаясь, промямлил:

– После того, как их повесили, патруль на четыре дня пропал куда-то. Может мести опасались? Я, когда за водой ходил, мимо прошел специально. У каждого – табличка. Старик – отец закировца. Видать где-то тут сына прятал. Тот, что левый – оказывал сопротивление. Подробностей на табличке не написано. Правый – не сдал ружье. Нашли при обыске…

– А когда обыск-то был?

– Да мне то откуда знать.

– Девчонка. С ней что?

– Укрывала продукты.

Дархан грубо выругался. Укрывательство продуктов при новой власти было едва ли не главным грехом. Страшнее, чем мародерство. Страшнее, чем невыход на работу (новая власть давно плюнула на это дело). Наверное, лишь закировцы вызывали бо́льшую ненависть.

Про новую власть знали мало. По радио она называлась Советом Спасения города. И свое правление начала с откровенной лжи, приписав себе расправу над Закиром и его приспешниками. Народ веселился весь день и всю ночь. Дархан и подумать не мог, что в городе осталось столько граждан. Все обнимали друг друга, дарили безделушки, угощали последними крохами. Не обошлось без инцидентов – разбили ларек (кому он нужен), мужики, подпивши, приставали к девушкам, но беды, слава Аллаху, не случилось. А потом пошли самосуды. Родственники жертв закировцев брали приступом дома и квартиры и выносили всех причастных, а заодно и домочадцев, если тем приходило в голову оказать сопротивление.

Совет Спасения такие рейды не поощрял, но относился с пониманием. Закировцам (для их же безопасности) предложили сдаться. Всем обещали справедливый суд. Сдаваться пришло человек восемь (во всяком случае такую цифру сообщили по радио). Но до суда никто не дожил. Совет Спасения на следующий же день сообщил, что здание, служившее тюрьмой, взяли штурмом, а несчастных Закировцев линчевали. Совет Спасения уверял всех, что нападавшие понесут суровое наказание. Понесли они или нет, так и осталось неизвестным, но в городе появилось множество виселиц, на которых болтались бывшие закировцы, нынешние мародеры, грабители, насильники и прочие социально-опасные элементы, которые бушевали при прежней власти, не успокоились и сейчас.

Алмаз, менявший вяхирей на все еще выпекаемый хлеб на толкучке, узнал от бывшего приятеля, что восьмерых закировцев расстреляли молодчики от Совета Спасения потому что боялись, что оставшиеся рано или поздно их отобьют, а город скоро ждут нешуточные бои.

Прав был приятель. Не прошло и недели, как по радио потребовали сдать оружие Совету Спасения. Всех, кто не подчинится, ждало суровое наказание. И обыски в квартирах проводились ежедневно.

А потом были бои. Закировцы ли отстреливались, владельцы ли оружия – узнать не удалось. Слишком опасно стало на улицах. Шара все умоляла спрятать оружие. Но сейчас, когда на улицах города творится беспредел, сдавать оружие было сродни самоубийству.

Совет Спасения оказался бестолковым организатором. То загорелись и сгорели дотла три дома на Мусрепова, то подчистую разграбили хлебопекарню. Работать никто не желал, а тех, кого ловили, заставляли из-под палки. Народ роптал, что при Закире было лучше. Странным было то, что в разграбленном и обнищавшем городе нашлось что воровать. Во всяком случае в ежедневных сводках сообщалось о том, что некий высокопоставленный член Совета Спасения был уличен в коррупции и расстрелян по решению Суда Старейшин. Что за старейшины были в суде, кто входил в Совет Спасения – никто не знал. По радио сообщалось о некоем режиме секретности, дабы никто не мог навредить ни власть имущим, ни их близким.

Город постепенно сходил с ума. Кончалось продовольствие. Мародерство учащалось. Случались (но жестоко наказывались) невиданные до этих времен факты людоедства. Останки несчастных, сожранные соседями, выставили на школьной парте прямо у дома. Там же рядом висели изувеченные перед смертью тела стариков-людоедов и их умственно-отсталого великовозрастного сына.

Совет Спасения не стал изобретать велосипеда, преступников тащили к Артықу, благо их более, чем хватало. Хлоркой никто не занимался. Люди впервые за многие годы могли спать спокойно.

В боевых отрядах Совета Спасения порядка тоже не было. Все стучали на всех. С диким остервенением искали бывших закировцев (которых в новых отрядах было хоть отбавляй). Все непременно хотели попасть в отряд, потому и не гнушались банальной клеветой, грязными доносами и вечным, как вселенная, компроматом.

Хуже всего было то, что безликая масса лидеров откровенно лгала и давала противоречивые, непоследовательные, губительные приказы. То собирала металлические предметы, то для какой-то цели заставляла явиться всех женщин от шестнадцати до пятидесяти пяти лет, то искала велосипеды, то раздавала (в порыве внезапной щедрости) особо бедным конфискованную у преступников одежду. Особо бедными оказались полгорода, возникла драка, затем давка. Мо́лодцы с голубыми широкими повязками едва навели порядок. Оружия не хватало. Все ходили с длинными деревянными жердями. Жерди эти повыдергивали из забора на токарном заводе, что в первую же ночь привело к массивному налету и новым грабежам.

Последней каплей стало распоряжение передать часть съестных припасов Совету Спасения, чтобы тот мог распределить между больными и немощными. Это вызвало ожидаемый бунт. Горели здания, хрустели под булыжниками и штакетником черепа голубоповязочников. На подмогу вышла главная ударная сила – переметнувшиеся на другую сторону экс-закировцы, бывшие рабочие, молодежь. Вооружены они были как попало. Раздались выстрелы, кровь смешалась с весенней грязью и талыми лужами. Убитых сжигали в огромных кучах, для чего тратили несметное количество угля, который теперь некому было добывать.

Народ забился по домам и сплетни – новости, бывшие единственной отрадой, прекратились. Тогда голубоповязочники пошли по квартирам. Совет Спасения еще пытался как-то навести порядок, но плюнул на это гиблое дело и предался общей вакханалии.

Вакханалия творилась круглосуточно в здании госбанка. В умирающем от голода городе находились и мясо, и консервы, и хлеб, и спиртное для шести этажей Совета Спасения, Суда Старейшин, Союза Жертв Политических Репрессий (куда ломились все, кто хоть как-то пострадал от Закира) и прочих комитетов, комиссий, конвентов и ассоциаций, выросших, как чирей на заднице в месиве ужасной анархии, которую называли свободой.

Патрулей в городе становилось все меньше, но на несчастье Дархана, Алмаза и Шары, патруль, обосновавшийся тут месяц назад и не думал разбегаться. По радио передавали, что всем, проживающим в округе, следует зарегистрироваться у местных патрулей. За регистрацией шел непременный обход квартиры. Обхода следовало избежать любой ценой. Алмаз уже слышал в городе, что во время обхода голубоповязочники нередко утаскивали ценные вещи, съестные припасы, книги. Могли и просто забрать необходимую вещь, которую потом приходилось «выкупать» у самого же патруля. Жаловаться было бесполезно. В лучшем случае пришлют новый патруль, который совершит новый обход с очередной конфискацией. И, зная, что прежний патруль «слили», новый патруль мог организовать «неподчинение и сопротивление» за которым следовало применение оружия.

Светить квартиру, служившую им убежищем столько месяцев, подвергаться риску конфискации не хотелось ни Дархану, ни Алмазу. Шара подумывала вернуться на свою квартиру в город, но с новой властью все было так непонятно и туманно, что предпочла остаться до поры до времени. Патруль свирепствовал лишь в первые дни. Затем пьянствовал, играл в карты, развлекался стрельбой по птицам и уцелевшим окнам, а зачастую пропадал на целые недели. Лишь несколько раз был шум и грохот – когда казнили нарушителей, вешая на бельевой площадке. Голубоповязочники сменяли друг друга, свои обязанности по обходам исполняли из рук вон плохо и досаждали лишь тем, что кран с водой, торчащий из подвала, был у них под самым носом.

Да и черт бы с ним, всегда можно уйти куда угодно через окно незапертой квартиры на первом этаже. Увы, весна внесла свои корректировки. Снег на крыше стаял, а вместе со снегом ушли последние запасы пресной воды. До поры до времени таскали бутылками и флягами, с колонки на Букейханова. Но пару дней назад колонку огородили колючей проволокой. Новые власти и воду теперь выдавали лишь по особому разрешению Совета Спасения. Впрочем, охранник позволял налить хоть десять ведер за символический подгон в виде съестных припасов или безделушек.

* * *

Дархан, собрав ведро, фляги и бутылки у выхода, сказал:

– Пойду за водой. Если спросят, где живу, назову любую из квартир.

Алмаз почесал переносицу, затем спросил:

– А если увяжутся на осмотр?

– Пусть. Скажу, что бомжевал, решил тут обжиться, потому и выбрал пустую квартиру. Сейчас же это не запрещено.

– Где же ты шатался все это время?

– По подвалам. Там радио нет. Услышал от людей, когда просил хлеба.

Шара, протянув Дархану пару книг и альбом с марками, спросила:

– Почему не сходить на Букейханова? Есть же еще, чем платить за воду.

– Не хочу кормить эту жирную мразь. Уже и книги без обложек не берет, и вилки не принимает.

Алмаз смотрел на брата. Он знал – Дархан рано или поздно сорвется. Пристрелит караульного, разрушит проволочную ограду. Придут каратели. Нет, на Букейханова брата отпускать нельзя. Алмаз двинулся вперед.

– Я с тобой.

– Нет. Ты дома. Налажу контакт, будет у нас вода. Вдвоем сложнее врать. Доверься.

* * *

Все прошло без запинки. Караульные, лениво проводив Дархана взглядом, даже не окликнули его. Набрав воды, он все думал – пойти напрямик домой либо отсидеться до темноты в одном из подъездов. Решил сделать по другому. Покинул двор, чтобы обойти здание и затащить воду через квартиру на первом этаже.

Оставалось пройти не более полсотни метров, когда сзади загорохотал-засигналил грузовик. Поравнявшись с Дарханом, грузовик сбавил скорость. Из кузова высунулся молодой наглый голубоповязочник:

– Эй, воды дай.

Дархан остановился. Протянул флягу. Боец, выпив, с удовольствием облил себе голову, промочил лицо и рассмеялся.

– Еще!

Дархан смотрел на парня, но воды не давал.

– Оглох что ли? Еще давай!

Дархан протянул бутылку. Тот грубо ударил по руке.

– Флягу давай. И ведро.

Едва сдерживаясь, Дархан сказал медленно и очень тихо.

– Мне тоже вода нужна. Берите, сколько хотите, только тару оставьте.

Молодчик, кажется, только и ждал такой реакции. Проворно спрыгнув с борта, он подошел к Дархану.

– Ты че, охренел что ли? Ты кому так отвечаешь⁈ – Молодчик поправил старое ружье, болтавшееся как попало на плече. Он все напирал. Дархан не отступал.

– Э, ты кого толкаешь, ты ко… – договорить он не успел. Отмеренным коротким в челюсть Дархан отправил бойца в дальнее плавание. Боец же, как свергнутый памятник, начал падать медленно, даже не думая сгруппироваться. Раздался громкий стук, буйная голова крепко ударилась о бортик грузовика. Как горох посыпались остальные. Стали избивать Дархана палками и прикладами. Последнее, что он запомнил – лежащая на дороге фляга, из которой булькала-выплескивалась вода. Вода текла к бордюру, смешиваясь с его кровью.

* * *

Дархан пришел в себя в темном душном подвале. Горела пыльная оранжевая лампочка. Кошачье окно было забрано тонкой решеткой. Выбраться через окошко не представлялось возможным.

– Пи-и-ить!

Курчавый толстяк, пробравшись к Дархану, поднес к его губам грязную миску с водой. Дархан начал жадно пить. Стало полегче. Голову ломило. С трудом подняв руку, Дархан потрогал затылок. Кровь давно уже запеклась, но волосы превратились в жесткий лохматый клок. Он осмотрел сокамерников – уже знакомый курчавый толстяк в спортивном костюме, лысый крепкий старик, морщинистое лицо которого не подходило пышущему здоровьем могучему телу и чахлый подросток, совсем еще мальчишка. Курчавый, вернувшись к кошачьему окошку, сел под ним, и начал беззвучно молиться. Он все смотрел куда-то вверх. Лысый подозрительно глянул на Дархана.

– Кто такой? – сказано это было грубо, Дархан поспешил огрызнуться.

– А ты кто?

Курчавый, не опуская глаз, ухмыльнулся и сказал:

– Враг новой власти.

Лысый цепко наблюдал за Дарханом. Тот снова потрогал разбитую голову.

– Воду отобрали. Оказал сопротивление. Доставили сюда.

Лысый, покачав головой, сказал:

– Расстреляют. По любому – расстреляют.

Дархан задел слипшийся от крови клок волос. Зашипев от боли, спросил:

– Да за что?

Ответил ему Курчавый.

– По-другому нельзя. Иначе бояться не будут.

Дархан горько усмехнулся. Он не верил этим странным людям, но доля правды в словах Курчавого была. Чтобы окончательно не потерять лицо, он дерзко спросил:

– А вас тоже?

Он посмотрел на Лысого, тот не ответил, но и не отвел глаз. Курчавый продолжал смотреть на закопченный потолок. Подросток же, заерзав, ответил:

– Нас то точно. Мы ж закировцы.

Лысый бросил в подростка грязную тряпку, служившую не то одеялом, не то подстилкой.

– Заткнись, щегол. Я тебе что говорил⁈

Мальчишка поник. Дархан попросил еще воды. Курчавый молча протянул ему миску.

– Эй, с водой на «вы». Эти суки полведра на день дают.

Долго сидели молча. Ничего не говорили и ни о чем не спрашивали. Дархан все думал, на чем тут ездят грузовики. Слышал он диковинные рассказы про переделку двигателя под паровой котел. Слышал, но не верил. А еще – Шара рассказывала про несметные запасы топлива, оставшиеся от воинской части. Да хоть озеро набери. За столько лет выдохнуться должно. Может насадки-присадки какие используют?

Распахнулась дверь. В камеру забросили человека в камуфляже. Стоять он не мог и сразу повалился на пыльный пол. Лысый и Курчавый тут же ринулись к нему:

– Галым, Галым. Ты жив? Жив?

На несчастного было страшно смотреть. Вместо лица – лиловое месиво. Правый глаз заплыл. Когда Лысый переворачивал пленника, Дархан обратил внимание на его левую руку. У пленного были вырваны ногти. Курчавый порвал свою майку. Вместе с Лысым начали обрабатывать раны, стирая кровь. Пытались напоить, но вода лилась прочь из разбитых в мясо губ. Подросток, подобрав ноги, трясся и скулил. Стонущим голосом подросток залепетал:

– Дядь Еркен. Они же и до меня доберутся. Пытать станут. Я не выдержу. Я не выдержу этого. Дядь Еркен. Научите. Что говорить⁈ Что мне говорить?

Лысый, на секунду оставив раненого, гаркнул:

– Заткнись! Ничего не говорить. Инструкцию помнишь?

Подросток прикусил фалангу пальца. Затем сказал:

– Так они же знают про инструкцию. Говорили, что врем.

– На понт брали. Терпи. Терпи, пока силы хватит. Выдашь – всем хана.

– Да нам итак хана!

Лысый подскочил к парню. Ударил по щеке.

– Прекрати истерику. Не о себе думай. Нам так и так помирать. Пацанов не выдай…

В камеру постучали. Парень с ужасом уставился на дверь. Но это всего лишь караульный втащил парашу.

* * *

Время шло. Галым так и не приходил в себя. Он тяжело дышал, стонал. Помощи просить было бесполезно. Дархан, осмотрев своих не в меру молчаливых спутников, сказал:

– Стало быть – вы закировцы. А я – оказавший сопротивление.

Курчавый подставил палец к губам. Дархан подвинулся поближе, Лысый и Курчавый сделали то же самое.

– Нас все равно шлепнут. Ведь так?

Закировцы не отвечали.

– Да и черт с вами. Будете в молчанку играть – растаскают по одиночке и, выпотрошив все тайны, – он указал на пленного, – пустят в расход.

Лысый молчал. Курчавый же спросил:

– Что предлагаешь?

– Бежать. Бежим вместе, а там – как получится. Сколько их тут?

На этот раз ответил Лысый.

– Не очень много. С десяток. Может меньше.

– Они не ждут сопротивления. Иначе бы связали руки.

Курчавый горько усмехнулся.

– Ну еще бы. Обещают справедливый суд. В госбанк повезут.

Дархану не надо было объяснять два раза. Сам работал на той стороне. Любая, даже самая призрачная надежда, гасит в человеке искру. Бороться как зверь он способен лишь когда загнан в угол. Пытай его, тащи на суд – пока еще это не зверь. Всего лишь человек. Биться он начнет лишь как почует смерть.

Дархан поднялся, обошел камеру. Обычная подвальная каморка. Глазка в двери не имелось. Вряд ли охрана вела какое-то наблюдение. Да и не охрана это вовсе. Заходят как к себе домой, дверь – нараспашку. Видать, и вправду, ничего не умеют. Но их больше и оружие имеется. Врага нельзя недооценивать. Но все же… Дархан подошел к кошачьему окошку. Эх, дурни. Такое оставлять нельзя. Он взялся за тонкие прутья, пошатал их. Курчавый лениво проговорил:

– Оставь. Даже щегол не пролезет.

Дархан пожал плечами. Щегол может быть и не пролезет, а вот прутья пригодятся. Глянув на пацана, Дархан властно приказал:

– Встань на шухер.

Пацан, посмотрев на взрослых, осторожно подошел к двери. Дархан начал шатать клетку, стараясь шуметь как можно меньше. Шатал долго, но в конце концов клетка осталась в его руках. Еще раз осмотревшись, Дархан попросил Курчавого встать на край клетки. Сам же начал с усилием тянуть ее вверх. Клетка выгнулась. Дархан попросил Курчавого убрать ноги. Перевернул клетку. Выровнял ногами. Снова потянул. Так, изгибая и переворачивая, он разломал ее, затем стал высвобождать вертикальные пруты. Нашел в стене крохотную выщерблину, углубил ее острым концом прута, всунул кривой конец, стал сгибать вверх и вниз. Курчавый с Лысым подхватили эту затею. Затем долго и нудно затачивали пруты о бетонную стену.