Текст книги "Радостная весть"

Автор книги: Александр Мень

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 28 страниц)

Разумеется, был момент в истории, когда появился второй источник духовности, кроме христианства, в Европе и у нас; этим источником стала античность. Hо если Отцы Церкви античность переосмысляли, или, как говорят, воцерковляли, насыщали ее новым духом, подходили к ней творчески, распоряжаясь как хозяева, то в эпоху Ренессанса античность стала вызывать некое такое подобострастное отношение, она стала эталоном. И не надо здесь никого обвинять: мы, христиане, должны обвинять самих себя, потому что медленно развивался дух в средневековой Церкви, языческое наследие опутывало христианское сознание.

Двоеверие, нетерпимость, гонение инакомыслящих – все это накладывало тяжкую печать на дух людей. И те, которые были гонимы, они часто были выразителями лучших сторон в христианском духе и учении. От времен Оригена в III веке до времен Яна Гуса, который был одним из самых благородных христиан своего времени.

И вот тогда произошла историческая трагедия европейской культуры. Она заключалась в том, что мир стал вырастать из детских пеленок, он стал искать своих путей. Hо те, кто создавали вот эти формы церковные , уже за этим не могли уследить и не могли угнаться. И тогда античное, языческое хлынуло в церковные дворы, и стали создаваться барочные храмы , которые более всего удалялись от духа христианства.

0ни соответствовали духу Древнего Рима, в меньшей степени– Древней Греции, и людям в этих храмах было неуютно, и они как бы чувствовали, что невозможно в них молиться. Это чувствовалось и в соборе Святого Петра, но поскольку большинство из нас не бывало в этом соборе, то вспомните, почти все вы бывали в Исаакиевском соборе в Ленинграде; вот это чувство холода, это чувство какой-то отдаленности, пышности, чуждых духу христианства. Конечно, многие это чувство переживали.

Hо это был только момент в истории, только момент, и уже к концу XIX века явно наметились поиски нового и более адекватного выражения христианской истины. Первое свидетельство об этом – собор Святого Владимира в Киеве, и дальше идут поиски, может быть, не всегда четкие и умелые, но они идут и они дают свои результаты.

Далее. Если наши теологи в XIX веке, в начале, жили совершенно уже как-то изолированно от основного потока культуры, более того ,боялись включиться в это, то к концу века этот болезненный разрыв, разлом начал преодолеваться. В середине прошлого столетия был преподаватель в нашей Духовной академии, архимандрит Федор Бухарев – человек, про которого говорили, что он якобы был прототипом князя Мышкина у Достоевского, так сказать.

Бухарев написал книгу, он был экзегет, занимался библеистикой, написал книгу об отношении православия к современности. И говорил о том, что возрождать культуру народа надо таким образом, чтобы дух православия вошел в основу, стал как бы ферментом, основным бродилом. Так можете себе представить что произошло? Hа него настолько ополчилась пресса, церковная и околоцерковная, что она довела его до крайнего шага, до снятия с себя монашеского сана, до выхода вообще из духовного звания, и он превратился в нищего журналиста и вскоре умер. Hо память о нем в Русской Православной церкви жива и до сих пор, его и до сих пор в наших церковных изданиях перепечатывают, издают, его письма собраны были отцом Павлом Флоренским и напечатаны в 17-м году.

Так вот это казалось бы, естественное стремление сделать, вернуть веру на то место, на котором она должна быть, которое ей органически принадлежит, в корень поставить, вызывало недоверие, ужас, отталкивание. Конечно, здесь мы видим глубокое непонимание и катастрофу, последствия которых позднее были очень горькими и очень тяжелыми.

Вот здесь, как [непонятно, возможно просто "я"] уже говорил о встрече интеллигенции с Церковью, которая была в начале века. Это была очень трудная встреча. Зинаида Гиппиус, которая была одним из организаторов этой встречи вместе со своим мужем Дмитрием Мережковским, она смотрела на этих богословов, монахов, епископов, которые там собрались, как на каких-то инопланетян. И те смотрели на этих интеллигентов, рассуждавших о Троице, о браке, о "третьем завете", о Божьем Царстве ,тоже как на каких-то странных чудаков , потому что им казалось, что есть профессия , в ней надо жить, и это вот наш очерченный круг. Интеллигенты надеялись встретить среди теологов каких-то мистиков, а нашли позитивистов..

Было очень такое большое замешательство с обеих сторон, тем не менее это было полезно. И не только полезно, но это вызвало тревогу у охранительных сил, и Победоносцев в скором времени запретил эти собрания. Так что они в общем продлились меньше двух лет. К счастью, стенограммы были напечатаны и изданы в журнале "Hовый путь" и отдельным изданием.

Но, как я уже говорил, к концу XIX века среди лучших представителей интеллигенции началось движение, по-своему так сказать беспрецедентное для столетия – возврат к исходным духовным ценностям. Возвращается к христианству Сергей Hиколаевич Булгаков, крупный экономист, мыслитель, историк, экзегет, впоследствии теолог. Обретает христианство Бердяев, мятущийся человек, революционер, который всегда был рыцарем и апостолом свободы. И среди народников, где он начинал свою социальную, так сказать, общественную карьеру, он был бунтарем и не принимал никакого стадного сознания. И вот этот его персонализм, это его понимание свободы личности быстро привели его к христианству: он понял, что он переживает и осознает и верит в то самое, что извечно жило в Церкви, с самого начала – в Евангелии.

Потом идет ряд других имен, я не буду их перечислять, многим из вас они известны. Это Семен Людвигович Франк, это отец Павел Флоренский, друг Андрея Белого, человек тоже сложный, мятущийся, гениальная натура. И его обращение было очень непростым делом. Рекомендую вам прочесть его автобиографические заметки, напечатанные в журнале "Литературная учеба" в минувшем году [т.е. 1987 г. – ред.], во втором или [или "и" – неразборчиво] шестом номере.

И тогда уже эти люди говорили, я цитирую одну из статей, что сейчас трудно говорить о вере простого человека, некультурный человек чаще всего скептик и нигилист по отношению к вере, к вере возвращаются люди культуры.

Процесс этот становился все более широким, давал удивительные плоды:

взлет религиозно-философской мысли в Москве и в Петербурге был настолько сильным, что сегодня многие ведущие идеи западных теологов оказываются на проверку только более слабым вариантом тех основных идей, которые были уже выдвинуты Бердяевым и другими. Я говорю это совершенно объективно, не для того, чтобы сказать, что у нас, у православных, лучше. Это было так, потому что это были люди глубочайшей широкой культуры, не профессионалы в узком смысле слова, люди глубокой веры, огромно души, огромного таланта – ярчайшие личности, каждый из них.

Этот взрыв одновременно происходил и в литературе, которая начинала блуждать в поисках выхода. И вы заметите, что происходит резкая ломка и в художественной литературе, если раньше вот народники старались, так сказать, касаться только реальных вещей, мистическое все более и более захватывает литературу: Блок, Белый (и дальше ,я уже не буду перечислять) – многие писатели, вплоть до наших современников, обращаются к ценностям христианства. Это же происходит и в изобразительном искусстве.

Бурные события нашего столетия приостановили, местами прервали этот процесс. Hо они его не полностью могли остановить. Часть этих людей оказалась за рубежом, в тяжких скитаниях эмиграции. Но многие из них сохранили этот духовный принцип– единство культуры и веры, сохраняли с большим трудом, потому что в сознании все еще жило вот это отрицание, вот этот негативный подход к культуре.

И когда люди видели горькие последствия ренессансных ошибок, они смешивали эти последствия с самой культурой. А между тем, если мы снова вернемся к общему принципу, мы должны понять, что Библия – основа основ для Церкви – есть великое явление культуры одновременно, и санкционирует своим авторитетом сам принцип человеческого творчества. Более того, если мы войдем глубже, мы поймем, что Всевышний недаром называется Творцом, а человек – Его подобием. Творец – и малый творец. А раз творец, значит, создатель...значиткультура...

Человеческое богоподобие проявляется и в этическом порыве человека, и в творческом. Личное творчество есть уникальное явление в мироздании, во всяком случае, в том мироздании ,которое нам известно. Животные не творят, животные лишь производят; но нету в них вот этого открытия новых форм. Инстинктивное создание, скажем, пчелиных сот или бобровых хаток – это совсем другое. Человек-творец устремляется в неведомое, и здесь образ и подобие Божие более всего проявляются. Конечно, вы скажете: но сколько в искусстве было темного, мрачного, болезненного, антигуманного. Да, конечно, но ведь здесь у христиан есть ясный ответ на этот вопрос.

Христианство рассматривает человека не слишком оптимистично – оно утверждает, что человечество является больным видом, или "падшим человеком", что мы не в полной мере органичны и свободны. Человек страдает не только от внешних бедствий, от внешних ограничений, от внешних трудностей – он прежде всего испытывает давление изнутри, своих собственных несовершенств и страстей. Именно поэтому человек может изуродовать и любовь, и любые человеческие отношения, и может извратить смысл самых прекрасных слов и самых высоких представлений, таких как "свобода", как "равенство", как "братство"... Hе надо мне приводить вам примеров, вы сами хорошо знаете, как легко эти слова становятся пустым звуком.

Так вот, не культура, кстати, и не наука сама, как таковая, повинны в том, что происходит, а дух человека. Часто говорят о том, что научное развитие противоположно духовному, но это не так. Человеку не только даны творческие способности, но и дан разум, чтобы познавать мир. И это есть богочеловеческое свойство – разум, чтобы познавать мир... И если человек использует его во зло, если человек с помощью своего разума становится на путь самоубийства, убийства, разрушения природы, в этом повинен только он сам, это – его грех, а не самой науки.

Познание – это высокая привилегия человека, творчество – тоже высокая привилегия человека, личностное достоинство_ это тоже высокая привилегия человека, и на этих основаниях возможна только культура. И культура всегда творится личностью. Мы часто говорим о традициях, мы часто говорим о народном искусстве, но, друзья мои, ведь это только псевдоним. Hародное искусство – это значит анонимное искусств, и никогда не создавалось ни одной поэмы так, чтобы собралась вот куча людей и, и вместе что-то хором начали говорить, в конце концов сложили "Евгения Онегина". Должен сесть поэт, и вдохновиться.

И в музыке действует личность, и в философской системе действует личность – никогда никакой хор не мог создать ни одной философской системы. Почему же это так? Почему? Для нас ответ опять ясен: потому что первоисточник, Творец – это личность.

Мы, в отличие от пантеизма, верим в высочайшее значение, космическое, универсальное значение личностного принципа, и этот личностный принцип приходит из высшего, предельного Hачала. Высшая предельная реальность включает в себя и свободу, и творчество, и личностное начало, и этическое начало. Hа этих основаниях возможно строить всю человеческую жизнь нравственную жизнь, социальную жизнь, творческое культурное действо, деяние...

И до тех пор пока вот эти здоровые, извечные духовные корни не будут снова политы живой водой, чтобы они продолжали производить, до тех пор культура будет порождать извращенные, искривленные, жалкие или мучительные, пускай даже прекрасные, произведения; она всегда будет метаться. Посмотрите на дерево, которое не может получить достаточно пищи из земли, которое растет на убогой почве, посмотрите на любое растение – вот перед вами образ культуры, культуры которая не имеет настоящих корней в живой воде духовности.

Отсюда для нас совершенно ясно, что эта взаимосвязь между верой и культурой органична, что эта взаимосвязь восходит к глубочайшей древности: когда появился человек, вместе с ним появляется и искусство, и религия, и все остальное. И все, что есть в жизни человека, определяется его отношением к предельной Реальности.

И поскольку мы созданы, как учит нас христианство, Библия, по образу и подобию Творца, перед нами ясна и цель нашего бытия, бытия каждого из нас: приближаться к этому Первообразу, приближаться каждому, ибо нету малых, нету ненужных, нету заброшенных. Ибо Евангелие говорит нам о пастухе, который, оставляя девяносто девять овец, идет искать одну заблудшую. Это значит, что бесконечно ценен каждый.

Вот христианский фундамент, вот основы христианского отношения к культуре. Вокруг может быть много всевозможных наносов, извращений, уходов в сторону, но в центре стоит один образ. Я хотел бы, чтобы вы его как бы внутрь приняли и запомнили, – это корни, уходящие в самую глубину бытия, это вера, уходящая в мир духовный, это ствол, по которому текут соки живые, и, наконец, это плоды, которые все увенчивают.

Таково органичное и гармоничное видение культуры. Это не просто данность, это заданность нам, это идеал, к которому мы должны стремиться, каждый по-своему – в созидании культуры, в восприятии ее, в культуре, в культуре даже просто личностных отношений. Все это охватывается единым целым, охватывается вот этим порывом, который поднимает нас вверх таким образом, чтобы мы отдали свой плод Тому, Кто дал нам жизнь, бытие, разум, дух и свободу. Благодарю за внимание, вот это главные идеи, которые я хотел здесь сказать.

Христианская культура на Руси

Вы все знаете, что 1988 год – это юбилейный год для Русской Православной Церкви. Юбилей этот очень серьезный. Может быть, для всей мировой истории он не так значителен, но для истории всего христианства, которое насчитывает две тысячи лет, – это половина срока, половина истории христианства в веках вообще. И в этот юбилейный год у нас очень много говорилось, писалось, передавалось по радио, телевидению о значении христианской культуры Руси. Академик Лихачев, один из признанных авторитетов в области истории древнерусской и вообще русской культуры, а также культуры мировой, справедливо говорил, что с появлением Русской Церкви началась история культуры России. Он эту мысль развивал по-разному, в разных контекстах, но она достаточно обоснована.

Разумеется, христианство пришло не на пустое место. В Древней Руси, в частности, в Киевской Руси, была раньше своя культура, но она была архаической, примитивной культурой так называемого дописьменного периода. Это создавало особую ситуацию – ситуацию, похожую на ту, что была и в других странах Западной Европы. Если древний средиземноморский мир уже в момент явления христианства имел позади историю культуры, создав богатейшую литературу, искусство, философию и науку, то Европа, Западная и Восточная, в том числе Древняя Русь, ничего такого практически не имели. И поэтому – как бы единым прыжком через пропасть – из первобытного мира славянские племена, входящие в Киевскую Русь, вошли в сложный мир духовной культуры христианства.

Конечно, этот процесс был очень непростым, конечно, были силы, которые ему сопротивлялись, но во всех существующих источниках мы видим, что христианизация Руси произошла сравнительно плавно. Есть только одна летописная фраза, в которой говорится – смутно, намеком, но намеком достаточно четким – о действиях Добрыни, дяди князя Владимира, и еще одного деятеля княжеского, о действиях насильственных. Мы сопоставим это примерно с той же эпохой в Европе. Скажем, Карл Великий. Он действительно насильственно насаждал христианство.

Что произошло потом? Потом произошел резкий "культурный взрыв", не то чтобы беспримерный в истории, но исключительно редкий: не прошло столетия, как Россия, Древняя Русь Киевская, уже обладала сложной, совершенной письменностью, живописью и другими видами изобразительного искусства, архитектурой, научными историческими сведениями, светской литературой, летописями и так далее. Очень быстро начала развиваться грамотность, и в документах, правда, преимущественно уже XII века, мы находим письма уже не выходцев из образованных слоев общества, а просто рядовых людей.

Дальнейшее развитие идет стремительно, по нарастающей: возникают великолепные иконописные школы в Москве, Новгороде, Твери, возникает совершенно оригинальный тип христианского храма (византийский был родоначальником, но от него пошли кавказские храмы с коническими возглавиями и русские храмы со шлемовидными возглавиями, которые потом превратились в луковицы), идет развитие самых различных областей культуры. Вплоть до предпетровского времени. И вот тогда возникает новый кризис.

Вначале, когда Русь приняла христианство, она вошла в семью европейских народов, начался обмен духовный, культурный. Культура не может развиваться в изоляции – это доказано всей историей. Культура обязательно должна существовать на вдохе и выдохе, на том, чтобы она была открыта другим культурам и могла делиться своими сокровищами с окружающим миром. И вот принятие христианства при князе Владимире было выходом на историческую арену, на культурно-историческую арену, не в плане завоеваний или государственного устройства, а в плане создания духовной культуры. Но после монгольского ига стала возникать тенденция, опасная для культуры, тенденция к самозамыканию.

В то время уже огромное Московское царство, простираясь от Сибири, завоеванной Ермаком, до прибалтийских краев, ощущало себя наследником христианской традиции Рима и особенно Византии, и это было исторически справедливо. Действительно, восточное христианство больше уже нигде так не расцветало, особенно после падения Византии, как в Москве, в Московии. Но эта ситуация оказалась опасной, потому что началось культурное сворачивание, культурный изоляционизм, который породил величайший раскол в истории русской Церкви и русской культуры – я имею в виду так называемое старообрядчество.

Старообрядчество возникло в очень сложной ситуации, когда, с одной стороны, шли веяния с Запада, далеко не всегда положительные, с другой стороны, были стремления замкнуться, с третьей – возникали всевозможные неортодоксальные концепции, реформистские движения, которые охватили всю Русь и вызвали бурные политические и церковные события. И вот Московское государство, испытывая нужду, преимущественно политическую и экономическую, в том, чтобы сближаться с Западом, восприняло положительно ряд церковных реформ, которые провел патриарх Никон.

Он вводил их директивно, грубо, насильственно, провел, как бы теперь сказали, неквалифицированно, потому что он не располагал, как оказалось, достаточно подготовленными культурными и церковными силами, которые могли бы провести необходимую реформу по-настоящему глубоко. И она пошла в приказном порядке. Использовав идею Никона о реформе, царь Алексей Михайлович Никона-то сверг, низложил, а его идею использовал в качестве инструмента давления на народные массы.

Это вызвало огромное сопротивление у наиболее активной, мыслящей и потенциально духовно богатой части населения Московии, которая не приняла этих реформ, хотя они были очень незначительными, с нашей точки зрения. Сегодня нам кажется, что эти отличия едва различимы, но это было духовным насилием, поэтому старообрядцы объявили никонианство движением антихристовым. Тем более движение стало казаться антихристовым, когда Петр Первый столь же насильственно стал проводить европеизацию, не считаясь с традициями, ломая устоявшиеся основы культуры, не давая ей возможности свободно эволюционировать. Он переносил в Россию внешние формы европейской жизни, что в общем было, конечно, достаточно нелепо. Это еще более усилило старообрядческую оппозицию. Вы, наверно, все слушали оперу "Хованщина", она как раз посвящена вот этой драме.

С того времени в русской культуре, культуре этой огромной империи, включавшей уже различные страны и народы, множество племен и языков, стал возникать скрытый, но исключительно болезненный внутренний раскол – раскол общества на массу и привилегированные классы. Я имею в виду сейчас не экономический раскол, а раскол культурный и духовный.

С XVIII века, когда церковное руководство было скручено, подавлено, лишено самостоятельности и оказалось полностью под властью императорско-бюрократической системы, образованное общество отшатнулось от этой порабощенной Церкви и стало, естественно, искать какие-то другие виды духовности или идеологии. Одни жадно бросились к скептицизму, насмешкам над верой, вольтерьянству, другие столь же жадно устремились ко всевозможным нетрадиционным формам религиозности, часто к нездоровому мистицизму.

Вы хорошо знаете, что в это время образованное общество носило не ту одежду, что носил обычный народ, имело не те моды, говорило не на том языке. Большая часть образованного общества предпочитала говорить на французском языке. И к традиционной культуре в целом, тем более церковной культуре, относилась как к какому-то служебному придатку государственной системы, которая поддерживала их благополучное существование. И духовенство, утратив способность и возможность воздействовать на сердца людей Словом Божиим, оказалось отброшенным назад, попало в разряд нищих просителей, а духовная культура в Русской Православной Церкви оказалась решительно отрезанной от культуры образованного общества.

В XVIII веке уже существовала Московская Духовная Академия, правда, под другим названием; уже были люди, которые изучали восточные языки, древние философские системы. Преподавание велось там на латыни, люди знали греческий язык, но они по-русски по-настоящему не могли свидетельствовать о вере. Если посмотреть на преподавание XVIII – начала XIX века, оно велось на иностранных языках в академиях, но не на легком французском, на котором говорили в салоне, а на старой латыни. И когда лучшие проповедники того времени обращались по-русски к народу с амвонов церквей, они говорили тяжелым, неудобовразумительным языком, который как бы нуждался снова в переводе. Один из наших богословов, историков Церкви, подчеркивал, что в то время – в николаевскую эпоху – литература богословская по своему языку устаревала, едва только появлялась на свет. Она была уже сразу мертворожденной.

Пример – митрополит Филарет Дроздов, который пережил три царствования: взлет при Александре I, трудное, но почетное положение при Николае I и, наконец, возрождение в старости при Александре II. Это был человек глубоких мыслей и высокого интеллекта, но его речи, изданные при жизни в нескольких томах, потом почти не печатались, потому что ни народ, ни духовенство, ни даже богословы не могли их считать актуальными. Всем это казалось чем-то совершенно замшелым, и так их воспринимали уже тогда, когда они были только написаны.

Такая дивергенция, расхождение культур – безусловно, нездоровое явление. И в XIX веке целый ряд деятелей искусства, литературы, философии ощущают это и начинают искать путь к тому, чтобы вернуться к исконным христианским духовным ценностям. Это и умственное движение, начатое Алексеем Степановичем Хомяковым, так называемое раннее славянофильство, это и поиски духовности, которые были у Николая Васильевича Гоголя. Но здесь пока лишь поиски, я подчеркиваю, потому что Гоголь пытался наметить какой-то христианский идеал, что привело к кризису и неудаче, закончившейся сожжением второго тома "Мертвых душ".

В движении, которое называлось западничеством, тоже было религиозное ядро, представителем которого был знаменитый Петр Яковлевич Чаадаев. Он считал, что Россия, русская культура способна соединить в себе динамизм Запада и глубину Востока. Этими идеями грезил художник Александр Иванов, эти идеи волновали впоследствии многих художников конца XIX века, скажем, Николая Николаевича Ге и писателей, например, Достоевского, Толстого, Лескова. Почти вся лучшая, подчеркиваю – лучшая русская литература шла по этому пути духовных поисков.

Но вы скажете, что была и литература другая, которая отвергала эти ценности. Да, были Писарев, Чернышевский, Добролюбов... Любопытно, что большинство из них были выходцами из церковных семей и кончали духовные семинарии. Они усвоили там некий моральный пафос, стремление к служению, но не находили в окружающей церковной среде благодатной почвы для того, чтобы .действовать во имя истины, и поэтому они пытались найти эту истину на путях безрелигиозного служения. А затем уже пришло народничество и так далее.

Этот процесс завершился в начале нашего столетия выходом сборника "Вехи", в котором участвовали тогда еще малоизвестные, но впоследствии знаменитые литераторы и философы Николай Бердяев, Сергий Булгаков, Семен Франк и другие. Эта плеяда создала движение, которое теперь принято называть русским религиозным ренессансом двадцатого века. Весь мир сегодня знает о русской философии по этим именам. Для изучения их работ существуют специальные библиотеки, собираются конгрессы, их труды переводят на иностранные языки, и можно надеяться, что сейчас, в связи с переменами в нашем обществе, возможно, многие из вас смогут познакомиться хотя бы частично с трудами этих замечательных мыслителей, публицистов, богословов, историков.

Они сознательно завершили путь соединения с церковной культурой. Не слепо, подчеркиваю... Они прекрасно понимали, насколько искаженной и мрачной, насколько уродливой была церковная история прошлого. Их возвращение к христианскому идеалу было зрячим возвращением. Они искали в нем сущности, самого главного, потому что были убеждены, и не без основания, что в этом сокровище они найдут тот источник для творчества, мысли, и жизни, и общественного созидания, который не могли найти на путях позитивизма, механицизма и других некогда модных теорий.

Судьбы этих философов были разными: некоторые из них пострадали, были репрессированы, некоторые уцелели, некоторые были высланы, некоторые добровольно уехали в эмиграцию. Трудны были их судьбы, но они никогда не теряли связи с отечеством и с отечественной духовной культурой. И в наше время, когда мы хотим познакомиться с основами христианской культуры России на протяжении веков, конечно, первое, с чего надо начинать, – с изучения наследия этих людей, которые внесли огромный вклад в понимание духовности.

И тогда перед нами встает вопрос: а что же они нашли в этой истории христианства? Там были и казни, и преследования, и недостойные иерархи, и Церковь, которая служила таким царям, как Иван Грозный, хотя далеко не все служили ему... Что они нашли? Мы можем сказать: они нашли самую сущность христианства.

Христианство дало великолепное искусство в нашей стране и в других странах. Но оно пришло на землю вовсе не ради создания еще одного нового варианта искусства. Да, у христианства была высокая этика, превосходившая этику древних язычников, но, должен подчеркнуть со всей определенностью, . что высокая этика существовала и .существует в других учениях – в индийских верованиях, в древнеримских и греческих, у стоиков, у Эпиктета, у Марка Аврелия, у Сенеки.

Или посмотрим на другие аспекты христианской жизни, внешние... История церковной музыки, вернее, пения церковного – это замечательная страница в истории отечественной культуры, и отрадно видеть, что теперь это оценено и что теперь можно послушать по радио, по телевидению или в концертных залах церковные песнопения. Но опять-таки, повторяю, не для того явилось христианство, чтобы существовал еще один вид прекрасного пения. Более того, тогда, когда оно родилось, когда оно содержало в себе самое главное, как первоатом при создании Вселенной, не было ни особенного какого-то пения, не было вообще никакого искусства; многого того, что впоследствии, в течение веков стало атрибутами христианства, культурными атрибутами, не было.

Вы должны понять, что культура – это то, что создают люди. Христианство же для нас – это то, что не создано исключительно людьми, а что пришло совершенно из другого измерения бытия, поэтому оно является чем-то особым. Но в чем же эта особенность? В христианской догматике? Да, она отличается, но ведь догматика каждого учения достаточно сложна и тоже имеет свои удивительные прекрасные черты. В философии? Да, но есть философия у, и скажем, индусов, у них есть Ауробиндо Гхош, прекрасный философ, есть Сарвепалли Радхакришнан, который жил в нашем веке.

Мы не утверждаем, что христианство есть самая лучшая религия. Мы говорим о том, что она есть нечто совсем иное, что те культурные формы, в которые она облекалась, облекается и будет облекаться на протяжении столетий, – это только оболочка, а ядро – иное. Ядро это может быть определено только двумя словами – Иисус Христос и Евангелие.

И Евангелие – это не есть какая-то доктрина, а это то, что возвещено людям как знак новой жизни, не какое-то отвлеченное учение, а новая жизнь, новая жизнь внутри.

Человек живет обыкновенной жизнью, социальной и биологической, вовлечен в ее круговорот, как муравей в своем муравейнике, но он чувствует, и всегда чувствовал, во все века, что существует иное, высокое бытие. И все его догадки об этом бытии, все его попытки к этому бытию приблизиться, проникнуть в его тайну и составляют историю дохристианских религий. И все они представляют собой огромный вопрос, заданный Небу. Тысячи вопросов и тысячи догадок.

Христианство есть прикосновение человека непосредственно к Божественному. И если человек к этому прикасается, он открывает для себя самые важные вещи – смысл своего существования, бесконечную ценность каждой человеческой души, цель мироздания, которое не просто вращается по кругу, а имеет цель, цель истории, смысл нашего труда, смысл и красоту человеческих отношений и творчества.

Христианство не отрекается от мира, а освящает в мире то, что соответствует высочайшим божественным задачам. Вы скажете, что это слишком высоко. Но это есть абсолютный идеал, потому что христианство только начало свой путь в мире, это только начало, потому что его "программа", назовем это так, развернута вперед на тысячелетия, на безмерные тысячелетия, и каждое столетие, каждая эпоха берет из христианства, из Священного Писания то, что она в состоянии воспринять. И мы, и наше время тоже берем лишь частично, тоже берем лишь тот аспект, который мы можем воспринять, на который мы отзываемся сегодня.

Христианство открыто на века, на будущее, на развитие всего человечества. Вот почему христианство способно постоянно возрождаться. Переживая самые тяжкие кризисы в истории, находясь на грани истребления, исчезновения физического или духовного, оно все равно снова возрождается. И не потому, что им руководят какие-то особенные люди, – нет, такие же грешные люди, как и все, а потому, что Сам Христос сказал: "Я с вами во все дни до скончания века". Он не сказал: Я вам оставляю такой-то текст, за которым вы можете слепо следовать. Ведь то, что написано в Библии, – это только отзвук Его, это отблеск Его личности через сознание и мысль Его учеников. Он сказал: "Я с вами..." Он не сказал, что с нами какие-то писания, скрижали, какие-то особенные знаки и символы... Он ничего этого не оставил, но Он оставил только Себя.