Текст книги "Циклопедия"
Автор книги: Александр Матюхин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)
– За то, что в школе не учился! – наставительно сказал Яркула. – Даже я, на что в гипнозе мало разбираюсь, и то знаю, что в подобных делах просто незаменим посредник!
– Посредник? – заинтересовался Мусор. По мере того как спирт проникал в его кровь, лицо наливалось красками, глаза затуманивались и Мусорщик начинал усиленно потеть. Я точно знал, что после третьего стакана ему даже "Олд Спайс" не поможет. – А кто такой посредник? Можно посмотреть? В целях познания вашей культуры?
Ирдик перевел пышущий гневом взгляд на Карла Давидовича.
– Ты пьян?
– Я? С чего ты взял? Выпимши. А что, нельзя?
– Тогда не пойдет. – Взгляд джинна скользнул по тощей фигуре Севы, который попытался спрятаться от него за бутылкой и блюдечками с фаршированными яйцами. Севу выдавали его чудовищных размеров уши, но Ирдик все равно не обратил на него должного внимания. Взгляд его, между прочим, не предвещающий ничего хорошего, остановился на мне. Так обычно смотрит петух на притаившихся в сарае курочек. Во взгляде Ирдика, как и вышеупомянутого петуха, можно было прочесть много пикантных и не слишком радужных подробностей насчет того, что сейчас с вами будут делать. Честно сказать, я бы предпочел петуха.
– Ты мне нужен! – сказал Ирдик, ткнув в меня корявым зеленым пальцем. – Будешь посредником.
– Не буду. Не посмеете! – пискнул я и попытался улезть под стол, но был схвачен поперек живота тонкой красной лентой, оторвавшейся от ладони джинна, поднят на воздух и вытащен в коридор вслед за Ирдиком. На прощание я послал Мусорщику и Севе воздушный поцелуй, но они полностью меня проигнорировали. Мусор, кажется, упрашивал Яркулу вынуть из воздуха еще пару бутылок подобной браги. Последнее, что донеслось до меня, было: "И вот, значит, слышу я чьи-то осторожные шаги и понимаю, что туалет-то я не закрыл! Представляете, кто-то собирался воспользоваться туалетом, пока меня нет! Он же не знал, что я забрался в кабинку и отвинчиваю засорившийся бак. Ну, я притаился, сижу, значит, с гаечным ключом наперевес. И тут дверь с тихим скрипом открывается… страшно?.. Так вот, дверь, значит, открывается и…"
И в этот момент мы зашли в комнату. Ирдик плотно закрыл за мной дверь. Ленточка превратилась в легкий дымок и растворилась. Я встал на ноги и огляделся.
3
Больше всего комната походила на пещеру какого-нибудь древнего колдуна.
Шторы были плотно закрыты. Свет погашен. На столе и на телевизоре разместились пучки свечей, разбрасывающих по залу дрожащие огоньки. В углах и по полу стлался зеленоватый туман. Добравшись до моих ног, он приятно охладил щиколотки, но захотелось тут же подпрыгнуть и больше в туман не окунаться. Над диваном сгустились тени. Вернее, одно большое размытое черное пятно, похожее на кляксу. От пятна поднимались к потолку миниатюрные вихри. Они кружились в диком танце, дотрагивались до потолка, отскакивали и летели зигзагами по комнате. Вдобавок, откуда-то из-за стены лилась тихая мрачная музыка, от которой мои зубы сами собой застучали друг о дружку. Я невольно поежился.
– Впечатляет, правда? – торжественным шепотом произнес Ирдик за моей спиной. – Похлеще, чем у Жена Тьмы в его амбулатории. Он в ней опыты ставит над мелкими Женовыми родственниками.
– Хорошо обустроил, – согласился я, разыскивая глазами табуретку. Оказалось, что она скрыта в тумане и с ее сиденья лениво стекает на пол зеленоватая клубящаяся пена. – А я-то для чего нужен?
– Для посредничества, – объяснил Ирдик. – Да ты не бойся. Кроме некоего И. И. Василькова, никто еще не ощутил на себе побочные последствия гипноза.
– А что случилось с И. И. Васильковым?
– Он был призраком, поэтому его реакция на гипноз мало изучена. Когда Жен Тьмы заковал его в кандалы и ввел в транс, И. И. Васильков растворился в воздухе и не появлялся на людях почти полгода. Говорят, его нашла директор психиатрической больницы доктор Сихвуха. И. И. Васильков прятался в подвале и пугал своим прозрачным видом и кандалами на руках местных крыс.
После столь познавательной лекции мне еще меньше захотелось принимать участие в сеансе гипноза. Но холодная рука Ирдика уже подхватила меня за плечо и подтащила к дивану. Подо мной чудесным образом появилась совершенно чистая табуретка, на которую я и уселся, задрав ноги. Туман с пола попытался ухватить меня за пальцы, но не достал, отчего потемнел и, как мне показалось, издал недовольное урчание.
– Я уже вводил Саныча в состояние гипноза, но безрезультатно, – сказал Ирдик. – Видишь это темное пятно на стене?
– Оно потом смоется?
– Даже мыла не нужно, – заверил меня Ир тдик. – Так вот, это пятно и есть память Саныча. Как видишь, она довольно обширна. По моим догадкам, мне удалось проникнуть почти на двести лет в прошлое его воспоминаний. Правда, узнать, что там происходило, у меня не получилось. Проклятый алкоголик все время икает и глотает слюни!
В порыве гнева Ирдик слегка щелкнул Саныча по лбу пальцами. Саныч заворочался, отмахнулся и выдал ряд нечленораздельных слов, общий смысл которых остался мне непонятен.
– Двести лет – это много, – сказал я, подумав, – Разве человек может столько жить?
– Сдается мне, что он не человек, – буркнул Ирдик, сосредоточенно наматывая на указательный палец черную нить с подвешенным на ее кончике колечком. – Твоя задача, Витя, говорить все, что видишь. Твои глаза станут глазами Саныча, ясно? И не забывай: все, что будет происходить, – это всего лишь воспоминания.
– В каком смысле?
– Не пытайся разрубить врага мечом или броситься под танк с гранатой, – ответил Ирдик. – Все это уже было в жизни Саныча, усек?
– Усек, – кивнул я, хотя совершенно ничего не понял. – Что от меня требуется?
– Для начала постучи в стену, чтобы твой сосед вырубил свою поганую музыку, – сказал Ирдик. – На нервы действует. Зуб на зуб не попадает.
Я постучал в стену, стараясь не задевать черную кляксу, пульсирующую и выбрасывающую в воздух один смерчик за другим.
– Вырубаю уже, вырубаю, – ворчливо донеслось из-за стены. – Кляп вам всем в глотку! Насладиться не дают! Буржуи проклятые!
– Во-вторых, как только я введу Саныча в транс, возьми его за руку. Все остальное сам увидишь.
Намотав нитку на палец, Ирдик склонился над Санычем и провел ладонью у него перед глазами. Веки Саныча задрожали, глаза распахнулись. Я в ужасе отшатнулся назад, едва не свалившись в радостно заурчавший туман: глаза Саныча были большими и… стеклянными! На их поверхности застыли капельки влаги. В зрачках отражались свечи и наши с Ирдиком нечеткие силуэты!
Правда, на джинна это не произвело никакого впечатления. Вытянув палец с ниткой, он оттянул колечко и отпустил. Колечко совершило широкую дугу и понеслось обратно, затем еще раз и еще. Странным образом своеобразный маятник не останавливался, а, кажется, еще больше набирал обороты. Зрачки Саныча едва заметно задрожали, наблюдая за колечком. Рот его приоткрылся.
Ирдик, склонившись над человеком так близко, что едва не задевал своим носом его нос, начал бормотать какие-то непонятные слова. С губ его сорвался золотистый ручей, расплылся по комнате несколькими струйками и капельками, воспарил под потолок и, ударяясь об него, исчез, оставив после себя золотистые, расходящиеся в стороны круги.
Тут и я почувствовал, что проваливаюсь в какую-то магическую дрему. Веки мои налились тяжестью. Руки опустились на колени. И только стабильное отвращение к туману на полу, который упорно дожидается моего падения, не давало мне провалиться в гипноз окончательно. С огромным трудом отведя глаза, я стал рассматривать темные шторы, сквозь которые едва заметно пробивался свет вечернего города.
Голос Ирдика стал громче. Теперь он походил на раскаты грома в тихий летний день. Откуда-то повеяло ветерком, зашевелившим волосы на моей голове.
– Хватай! – заорал Ирдик. – Хватай его за руку!
Я резко повернул голову. Глаза Саныча были закрыты. Я схватился за его безвольно обмякшую руку и крепко сжал ее в своей ладони.
Перед глазами стремительно потемнело. В голове внезапно возник целый рой разнообразных звуков. Но перед тем как окончательно провалиться в черноту, я отчетливо расслышал щелчок проигрывателя, и за стенкой вновь заиграла тихая, зловещая музыка…
Глава восьмая
1
Сначала я падал. Или не падал. Не могу точно сказать. В каком-то смысле сплошная темнота кружилась вокруг меня, потом стала изгибаться, превратилась в темную ленту и исчезла, громко хохоча и держась за несуществующий живот.
А потом я открыл глаза. Вернее, это Циклопедиус открыл. Вернее… тьфу… мы оба открыли глаза. Только он свои, настоящие, а я свои, скрытые в подсознании Саныча, в физическом плане не существующие вовсе.
Потом нахлынули чувства. За шиворот залез холодный ветер, под ногами обнаружилась предельно холодная и скользкая корка льда, покрывающая каменистую мостовую. На самих, собственно, ногах были старые, изрядно поношенные башмаки с дырявыми подошвами. Носки на ступнях тоже прохудились, поэтому выходило, что стоит Саныч на морозе голыми ногами. На нем было надето тонкое кожаное пальто, на голове шапка-козырек. Шея обмотана потрепанным шарфом.
Интересно, куда это мы угодили?
Втягивая носом сопли, Саныч огляделся. Город явно не Новоозерск.
Прежде всего, выяснилось, что стоял он на широкой площади, в толпе людей, кого-то напряженно слушавших. В спину ему дышали, в бок толкали, а и без того слабо защищенные ноги пытались отдавить.
Вытянув шею, Саныч огляделся. В его пульсирующем мозгу я различил только одно страстное желание – похоже, с утра Саныч еще не опохмелился. Только вот угодил он совершенно непонятно куда. Брел себе, брел и выбрел.
Впереди высилось красивое высотное здание, отстроенное в старом стиле. Решетчатые ворота перед зданием были распахнуты. Одна из створ, вдобавок, была сорвана с одной петли и болталась на ветру, издавая характерный металлический звук.
Недалеко от ворот стоял то ли танк, то ли хорошо обитый железом грузовик. На танке стояли люди. Некоторые держали флаги, некоторые размахивали руками, а один лысый, раскосый мужичок с кепкой что-то громко кричал, надеясь, видно, докричаться до всех разом.
Присмотревшись, Саныч разобрал, что было написано на широком красном полотнище, развевающемся позади лысого мужичка: "ПРОЛЕТАРИИ ВСЕХ СТРАН, СОЕДИНЯЙТЕСЬ!".
– О, нет, – выдохнул я. Впрочем, Саныч этого не заметил.
Где-то в сознании раздалось шипение, потрескивание, и сквозь помехи прорвался далекий-далекий голос Ирдика:
"Что ты видишь? Что ты видишь? Повторяю… Как слышимость?"
"Нормальная слышимость", – ответил я, тоже Мысленно, и вкратце пересказал ему, в какое именно воспоминание мы с Санычем угодили.
"Глубже надо смотреть, – решил Ирдик. – Подожди пару минут. Колечко настрою…"
Шум и потрескивание стихли. Саныч засунул палец в ухо и тщательно его прочистил. Пить хотелось страшно.
– …Можно с увехенностью сказать, что великая социалистическая хеволюция свехшилась, товахищи! – тем временем вещал с танка вождь всех народов, безжалостно уродуя великий русский язык.
В натуре он мало походил на свои фотографии и черно-белые кадры кинохроник. Я бы с удовольствием понаблюдал за торжественным моментом отечественной истории, но Саныч уже развернулся и пошёл прочь из толпы, распихивая людей тонкими локтями. Он хотел найти дешевую выпивку, но смутно догадывался, что в городе после революции таковая вряд ли найдется.
– Цигарку дайте, господа, – жалобно попросил Саныч, останавливаясь перед группой матросов. Матросы, все как один, были в бескозырках и с перетянутыми крест-накрест поперек груди пулеметными лентами.
– Господа все в городе Париже, – беззлобно хохотнул один из них и протянул Санычу не-докуренный бычок, – На, батяня. Чего ж ты на старости лет без дома и без работы?
– Инвалид я, – буркнул Саныч, затягиваясь.
– Ничего. Вот новая власть придет и до тебя доберется.
Неизвестно, что имел в виду моряк, но я расценил его заявление по-своему и тихо усмехнулся в темном уголке сознания. Да уж. Доберется до всех…
Докурив, Саныч аккуратно затушил окурок в ладони и побрел дальше, громко шаркая ботинками. Толпа не кончалась довольно долго, а когда кончилась, оказалось, что Саныч вышел в узкий переулок. Здесь стояли повозки. Возчики внимательно слушали речь Ленина, хотя досюда слова доносились слабо и обрывками, шикали друг на друга и на лошадей, нервно перестукивающих копытами.
Саныч замер, покусывая ногти на отмороженных пальцах. Где-то недалеко была подпольная лавочка "Братья Горилкины", где водку продавали Дешево и даже в кредит. Решено было направиться туда. Минут пять Саныч сновал по узким улочкам, сторонясь проспектов, пока не вышел наконец к многоэтажному дому, у основания которого высилась каменная пристройка с дверью. За дверью, как можно было предположить, тянулся длинный коридор в подвальные помещения.
"Заберите меня отсюда!" – взмолился я, когда Саныч взялся за ручку двери и обнаружил, что заведение открыто.
"Одну минуту!" – слабо донеслось в ответ.
И в тот момент, когда Саныч ступил на первые ступеньки, я вновь почувствовал, что проваливаюсь в темноту…
2
…Тихо потрескивали свечи.
В хоромах было полутемно, сухо и уютно. Слабый свет отбрасывал на белые стены причудливые тени. Сквозь маленькие, узкие оконца пробивались редкие лучики солнца, но их было явно недостаточно. К тому же, кажется, день клонился к вечеру.
Недалече, на широкой лавке сидели два человека и вкушали яства, в изобилии покрывавшие стол перед ними. Один, тот, что постарше, был облачен в широкий балахон с вышитыми узорами на груди и плечах. На голове, чуть съехав на бок, дорогая шапка, увенчанная крестом. Окуная острый нос и не менее острую черную бороду с проблесками седины в чан с вином, человек одновременно пытался разломить одной рукой курицу.
Второй был помоложе, хотя одет не менее богато. Шапки у него не было, а были аккуратные черные волосики, зализанные в разные стороны, отчего голову делил на две части ровный пробор. Молодой хлебал щи, запах которых разлился по хоромам и вызывал у Саныча приступ слюноотделения.
Но Саныч был писцом. Ему не положено вставать из-за своего столика до конца смены. Поэтому сиди и облизывай кончик перышка, терпеливо ожидая, когда царь и сын его закончат обеденную трапезу.
"Как слышно меня? – вновь зашипело и за-трескало. – Что видишь? Куда попал?"
"Да я еще толком сам не знаю, – ответил я, подумав. – Царь какой-то. Положил скипетр и державу на лавочку, сидит и ест".
"И больше ничего не делает?"
"Нет".
"А Саныч?"
Я прислушался.
"Он браги хочет нажраться. Думает, как бы незаметно вечерком в подвалы спуститься. Кошмар какой-то. Пятьсот лет живет, а уже алкоголик".
"Слушайте, а может, он с самого начала алкоголиком был?"
Несколько секунд я пораженно молчал.
"Кто это?"
"Это я, Яркула. Решил послушать, о чем это вы речь ведете. Разве нельзя?"
"Я же сказал, что гипноз – это сугубо личное", – прорычал голос Ирдика.
"Ну почему же? И я тут, – раздался третий, знакомый чревовещательный бас. – Интересно же. Я лично никогда ни к кому в голову не влезал".
"Заткнитесь все! – приказал Ирдик решительно, хоть голос его был слышен слабее остальных. – А то у Саныча может случиться приступ. Представляете, у него в голове целых четыре голоса?"
"Представляем, – ответил Миша Кретче-тов. – С ума сойдет и все. В то время прокаженных сжигали!"
"А что за время-то?"
И тут царь грозно стукнул ложкой по столу. Саныч вздрогнул. Я тоже, если можно так выразиться. Голоса разом смолкли, хотя потрескивание и шумы помех остались.
– Пошто батюшку гневишь? – спросил царь, грозно хмуря бровь.
Саныч мгновенно окунул перо в стеклянную чернильницу и застрочил по бумаге.
– Чего гневлю, чего гневлю? – затараторил сын, опуская руки на стол. – Сам же говорил, что ни девок тебе, ни жениться! Ну, я и не женюсь!
– А Педрон Игнатьевич давеча жаловался, что ты с его сынушкой…
– Да мало ли что Педрон накляузничать мог! У него сынушка такой страшненький, что на него не то что я, ни одна кобыла не посмотрит!
– Но-но! – царь погрозил пальцем. – Педрон мне друг…
– Но истина дороже! – закончил сын, качая головой.
– Умный, что ли? Я тебя сейчас челом-то об стол как тресну, будешь знать.
– А я вам, батенька, очи ваши ясные выцарапаю!
– Что-о?! – Царь вскочил с лавки, опрокидывая стол. – Да как ты смеешь, холоп, на отца своего руку поднимать! ТОПОР МНЕ!
– Пошто топор, так бейте! – закричал сын, тоже вскакивая. – Ежели нет в вас ничего святого, колите меня, режьте!
– Помедленней, пожалуйста. Я записываю, – прервал дискуссию Саныч, поднимая глаза на спорящих. – Сей исторический факт не должен дойти до предков в искаженном виде. Говорите четче, государь батюшка.
Царь кивнул, подошел к писцу и скрестил руки на груди.
– Значит, так. Пиши. И в день тринадцатый от Ярилы Коленопреклонника разгневался царь Иоанн Четвертый на сына своего…
– Ну, я пойду пока? – тихо спросил из-за его спины сын.
– Пшел прочь на горох! – рявкнул Иоанн Грозный, гневно раздувая ноздри. – До утра стой и молись, чтоб я тебя к опричникам не отправил. Понял?
– Как же не понять, батюшка… – Сын закивал пуще прежнего и, пятясь, скрылся за дверью.
– Пиши дале. Взял Иоанн Грозный стеклянную чернильницу…
– А может, чего потяжелее? – спросил Саныч, старательно выводя буквы. – Голова, она, государь батюшка, костяная. Чернильницей не расшибешь.
– Хорошо. Сам допишешь, раз такой смекалистый. – Грозный царь тряхнул головой, – В общем, убил он сына своего, и сжал его в крепких объятиях, и запричитал: "На кого ж ты меня, родимого, оставил…"
"Ты готов?" – глухо спросил далекий голос Ирдика.
"К чему?"
И тут наступила темнота.
3
«Забросил я тебя, сам не знаю, на сколько времени назад! – сказал в голове голос Ирдика. – Тыщи на три, не меньше. Уж если там ничего не выяснится, то я даже не знаю, что делать».
А следом другой голос тихим, зловещим шепотом произнес:
– Тсс. Не время вздыхать. Враг услышит, оставит от нас рожки да ножки.
Голос был реальным и доносился из темноты. Под ногами, между тем, появилась твердая, хоть и слегка неровная земля. Саныч хрипло дышал и все норовил кашлянуть, но сдерживался и затыкал рот кулаком.
Куда-то шли.
– Факел-то хоть зажечь можно? – спросил кто-то сзади тихим же шепотом.
– Увидят враги и вырвут тебе язык! – сказали спереди. – Дойдем до дверей, а там уже и светло будет.
– Что ищем-то хоть? – спросил Саныч. Кажется, его прихватили за компанию, не удосужившись объяснить, что вообще происходит.
– Источник огненной воды Маптух Мам-мая! – сказали шепотом спереди. – Она дарует людям свободу и наслаждения. Одного глотка достаточно, чтобы постичь все радости земной жизни.
– А еще говорят, что две капли огненной воды взывают к богам и они смилостивятся и исполнят любую твою просьбу, – сказали из-за спины.
– Греческую смоковницу хочу, – дрожащим от возбуждения голосом сказали спереди, – и рабов пять тысяч, и плантации около Нила.
– Губу раскатал, – хмыкнули сзади. – Кто ж тебе вот так даст плантации?
– Боги. А если шесть бочек такой воды выпьешь, то появится тебе Дева В Белом и будет жить с тобою вечно, до самой твоей смерти.
"Которая будет быстрой. С белой горячкой еще никто долго не жил", – подумал я, догадавшись о подоплеке разговора.
Самое странное в происходящем было то, что Санычу не хотелось выпить. Мысли его были ясными и плавали вокруг лениво и неторопливо, словно пескари в прогретом солнцем пруду. Правда, смутные сомнения насчет огненной воды не давали мне покоя. Кажется, мы угодили в тот период, когда нашего общего знакомого пристрастили к алкоголю. Словно услышав мои рассуждения, в эфир вклинился голос Ирдика:
"Ну, как?"
"Вроде нормально. Саныч не пьет, – сказал я, – только ничего не видно. Идем мы куда-то".
"Ну, ты продолжай говорить. Я тебя еще немного подержу. Вдруг что интересное разузнаешь? А я пока схожу на кухню, разберусь кое с кем, чтоб не лез в чужие сеансы гипноза".
"Я в сеансы и не лезу, – раздался оскорбленный до глубины души голос графа Яркулы. – Я мысли читаю".
"Тоже запрещено", – сказал Ирдик и затих.
В это время кто-то шедший впереди остановился. Саныч ткнулся носом в его спину и тоже замер. Сзади ткнулись в его спину.
– Дверь, – сказал первый страшным шепотом. – Дверь в святая святых храма Маптух Мам-мая! Открывать?
– А для чего мы сюда шли? – спросил Саныч слегка раздраженно. – Сандалии стаптывать? Открывай давай!
Судя по всему, первый долгое время шарил по двери, ища ручку. Затем дверь с тихим скрипом открылась. Длинный коридор залил яркий дневной свет. Саныч инстинктивно прикрыл глаза ладонями, а когда убрал их, то увидел перед собой взлохмаченную голову шедшего впереди. А за головой… за головой раскинулся широкий простор храма.
Красота покоев поражала воображение. Саныч никогда не видел столь идеального пола, выложенного мраморными плитками. Стены, исчезающие в прохладном полумраке, тоже были покрыты мозаичными украшениями. А в центре зала высилась огромнейшая статуя языческого бога Маптух Маммая. Маптух сидел на стуле, положив руки на колени, и смотрел прямо перед собой. Его шесть глаз были устремлены к широкому окну, сквозь которое врывались в зал солнечные лучи. Рога на голове расходились в стороны. Длинная, густая борода покоилась на груди. У ног языческого бога был сооружен небольшой бассейн, в который резвым фонтанчиком вливалась огненная вода.
– Вот она! – прошептал первый завороженно. В руках он держал большой глиняный кувшин.
– Дайте-ка мне. – Саныча грубо оттолкнули. Худой невысокий мужчина, на котором из одежды были только набедренная повязка и сандалии, поспешил к статуе. В руках у него тоже был кувшин, но размерами поменьше.
– Стой, Мхатеб! Там могут быть… – закричал первый, но не успел.
Пол под человеком бесшумно разошелся. Поболтав в воздухе ногами, человек беззвучно провалился куда-то вниз, крепко прижав к груди кувшин. Секунду спустя раздался всплеск и чей-то похожий на крокодилий рык. И все стихло.
– Жалко Мхатеба, – сказал человек, оборачиваясь.
У него был длинный, ровный нос, не было бровей, а подбородок скрывался под аккуратной круглой бородкой.
– Теперь пойдешь ты.
– А я зачем? – удивился Саныч, вдруг обнаружив, что у него-то кувшина как раз нет, зато дома дел выше крыши.
– Наберешь мне огненной воды и уберешься куда подальше, ясно? – В руке человека возникло тонкое обоюдоострое лезвие, и кончик его воткнулся в дергающийся кадык Саныча.
– Чего же тут неясного? – прохрипел Саныч. – Давай сюда свой проклятый кувшин.
Потными пальцами он сжал ручки кувшина и медленно побрел по мраморному полу, разглядывая причудливые узоры под ногами.
"Я вернулся, – сообщил голос Ирдика в сознании. – Что там у вас происходит?"
"Вот так Саныч пристрастился к спиртному", – сказал я, наблюдая за тем, как мой знакомый тщательнейшим образом обходит то место, куда провалился Мхатеб.
"Чего?" – не понял Ирдик.
"Тащи меня отсюда еще глубже, говорю. Здесь нам делать нечего".
"Куда же дальше?"
"В античность", – брякнул я.
"Я постараюсь, хотя ничего обещать не могу".
Ирдик замолчал. В это время Саныч подошел к фонтану и опустился на колено перед бьющей из каменной ноги струей. Осторожно набрал воды в ладошку и пригубил.
Боже мой! Медицинский спирт в чистом виде! Не то что неопытному Санычу, мне, пьющему со стажем, дурно стало!
"Тащите меня отсюда быстрей!" – взмолился я, и Ирдик внял моим молитвам.
Я вновь погрузился в темноту.
4
На этот раз, кажется, калейдоскоп воспоминаний Саныча Циклопедиуса подошел к концу. По крайней мере, вынырнув из темноты, я остро ощутил желание Саныча уйти из этого мира насовсем. Самое интересное, что летел-то я в прошлое, а не в будущее. А так не бывает, чтобы сначала уходили из мира, и только потом работали писцом у Ивана Грозного и искали выпивку на следующее утро после Октябрьской революции.
Тем не менее Саныч решительно хотел уйти.
Взгляд его был обращен к бумагам, покоившимся на плоском валуне, поэтому осмотреть толком местность я не смог. Тонкой трубочкой, самый кончик которой был пропитан красным соком, Саныч выводил на верхнем листе корявые, непонятные буквы, которые каким-то странным образом стали понятны и мне:
"И когда Россия станет чемпионом мира.
Циклопы узнают час своей гибели…"
"Привет, это снова я, – жизнерадостно произнес до боли родной голос Ирдика, – Как у нас дела?"
"Кажется, отлично, – сказал я, вчитываясь в следующие строчки, выводимые зеленой трехпалой рукой. – Сдается мне, что мы на правильном пути. Саныч вовсе не тот, кого мы видели в квартире".
"Не понял, – сознался Ирдик. – Я там тяпнул на кухне, за здравие, поэтому не очень хорошо соображаю. Да и слышимость не очень… Повтори, что ты сказал?"
Саныч поднял руку и аккуратно поковырялся в ухе, пробормотав себе под нос насчет того, как сильно он устал от всех этих внутренних голосов. Покоя нет.
Понизив голос, я надиктовал Ирдику, что происходит. Джинн понятливо сказал: "Ага-ага" и добавил, чтобы я слушал и запоминал внимательно. Минут через десять он произведет обратный отсчет и вытащит меня оттуда.
Тем временем Циклопедиус закончил писать свое последнее пророчество и положил лист поверх общей стопки, ровно лежавшей на краю стола. Рядом легла сочившаяся соком трубочка. После этого циклоп наконец огляделся.
Пещера, по меркам тех времен, была что надо. Внушительная такая пещера, габаритная. Потолок ее исчезал где-то в темноте. Неровные стены были испещрены рисунками и письменами, некоторые я даже смог разобрать, причем не без удивления. Например: "Здесь был Кухт одноглазый" или "Не забывайте Меткого Трехпалого", а также "Саакхен и Шурет = новая кладка из пятидесяти яиц". Пробежав глазами по надписям, Циклопедиус встал и направился к своеобразному умывальнику, расположенному в углу пещеры. Прямо в стене была проделана брешь, из которой сочилась прозрачная вода. Над брешью услужливо повесили немного потрескавшийся бронзовый щит. Разглядеть в нем что-либо было очень трудно, но я все же увидел зеленый цвет лица Циклопедиуса, приплюснутый нос и один-единственный глаз, слегка смещенный влево. Из зеленого острого подбородка торчали редкие волосики, наверное, олицетворявшие бороду. По сравнению с ней Мусор-щикова борода являлась идеалом всех бород современности.
Омывая руки водой, Циклоп смотрелся в щит. Потом примерился и двумя пальцами выдавил большой красный прыщ, торчавший на уровне брови. Удовлетворенно крякнув, Циклопедиус неожиданно заговорил:
– Знаю я, что неохота уходить. Но сил нет более тянуть на себе племя одичавших, оголодавших, озлобленных циклопов. Все, что я видел и что знал о будущем, уместилось на ста страницах. Пусть теперь сами разбираются и решают, что правда, а что нет. А мне пора уходить.
"Куда?" – спросил я неожиданно даже для самого себя. Обычно я не отличаюсь любознательностью.
Циклопедиус замер перед умывальником и долго, нахмурившись, всматривался в свое отображение.
– И не спрашивайте. Уйду на пять тысяч лет! И вернусь только тогда, когда возникнет желание. Может, когда странная Россия станет чемпионом мира и циклопы узнают час своей гибели.
"Но ведь они от вас узнают! Верно?"
Неожиданная догадка пронзила меня подобно молнии и, порывшись в моем сознании, заняла там свободное местечко.
Циклопедиус понуро кивнул, вытер руки о халат и побрел к выходу из пещеры.
На улице было темно и прохладно. На остроконечные скалы, которых вокруг было натыкано в изобилии, смотрел тонюсенький серп луны. Мигали звезды.
Потоптавшись на месте, старый предсказатель махнул на все рукой и неторопливым шагом направился в сторону видневшегося невдалеке перешейка.
"С ним все ясно, – раздалось у меня в голове. – А что делать с остальными циклопами?"
"Миша Кретчетов? А ты как все это видишь?" – удивился я.
"Ну, я же чревовещатель, а не бабка-гадалка, – сказал Миша и, как мне показалось, скромно потупил взор. – Я еще и на печатной машинке умею…"
"А что с циклопами?"
"Они же все совсем по-другому решили. – Миша вздохнул. – Эх, чуют мои шесть сердец, что от вашего славного городка в скором времени камня на камне не останется! Даже Александр Панкратов не выживет, хотя я так любил к нему наведываться в виде чертиков, бегающих по дну стакана!"
"Можно же что-то сделать! – воскликнул я. – Можно предотвратить!"
"Мне бы гранат связку и бронетранспортер, – мечтательно сказал Миша Кретчетов. – Я бы всю их братию… а нельзя. Я же бесплотный, посему не могу даже колечка из гранаты выдернуть!"
"Тащите меня отсюда! – взмолился я. – Ирдик, где же ты?"
"Слышу тебя хорошо, – сказал Ирдик тихим голосом. – Начинаю отсчет. До поднятия перископа… то есть, тьфу, до выхода из гипноза осталось десять!"
"Чего десять?" – взвыл я жалобно.
"Девять, восемь, семь…"
Циклопедиус успел преодолеть половину пути до того момента, как Ирдик начал выводить и меня, и его из состояния гипноза. Помахав Циклопедиусу на прощание ручкой, я воспарил в темноту и растворился в ментальном пространстве…