Текст книги "Тайна Красного озера"

Автор книги: Александр Грачев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

Глава третья

Ночлег у таежной речки. – Лесная «пустыня» – Смертельная жажда. – Находка. – На вершине дерева. – Схватка с медведицей.

Ночь вблизи неизвестной таежной речки прошла спокойно. Намучившись за день, Пахом Степанович спал всю ночь беспробудно, ни разу не повернувшись с боку на бок.

Против обыкновения, он встал наутро довольно поздно – солнце уже поднялось над Сихотэ-Алинем. Старый таежник хорошо знал: ничто так быстро не восстанавливает силы и не успокаивает нервы, как хороший, крепкий сон. Не торопясь, он приготовил завтрак, съел его без остатка и опять пустился в дорогу.

Пахом Степанович не долго раздумывал над тем, куда ему идти. Он рассудил, что возвращаться назад и разыскивать затесы на деревьях бесполезно. После того как он так далеко зашел и даже, переправляясь в темноте через речку, свой след потерял, набрести на затесы – это все равно, что найти иголку в стоге сена. Нет, на эти занятия он не будет тратить драгоценное время!

По солнцу и лиственницам с их стволами, окрашенными с южной стороны оранжевым налетом, он взял направление на юго-восток – то самое, по которому идут Дубенцов и Анюта в несбыточной надежде прийти к Хунгари. Предварительно старый таежник вынул пули из десятка патронов, а гильзы с порохом рассовал по карманам.

«Буду давать позывные выстрелы», – решил Пахом Степанович.

Дремучий лес обступил старого таежника. В первый час пути ему еще встречались среди этих зарослей старой ели другие деревца – черная и белая береза, иногда черемуха, совсем редко ясень и орешник. Попадались заросли жимолости. Крупные спеющие ягоды, вкусные и сочные, соблазняли его, но он спешил и не разрешал себе полакомиться ими. Лишь мимоходом он сламывал ветки, на которых было особенно много плодов. Тут же, среди ягодника, таежник заметил свежий след сохатого. Однако даже лоси не затронули в нем страсти охотника. Он спешил и дорожил каждой минутой. Пахом Степанович был уверен, что если сегодня, в крайнем случае до завтрашнего вечера, он не найдет заблудившихся, то уж никогда больше не встретит их. Во всяком случае у него не останется никаких надежд, и придется положиться только на волю случая.

Но чем дальше уходил он в глубь равнины, тем меньше стало разнолесья – его вытесняла ель. Все чаще путь преграждали непролазные сплетения ветвей и высокие завалы из подгнивших деревьев. Старому таежнику то и дело приходилось орудовать своим охотничьим топориком. Медлительность, с которой это неизбежно было связано, приводила его в отчаяние.

Перед вечером Пахом Степанович пробирался уже почти в непролазных зарослях сплошной ели. Лес стоял стеной. Пахом Степанович остановился, чтобы передохнуть.

И тут совсем недалеко от себя, впереди, он услышал тот самый звук, который своим сходством с собачьим лаем вчера так глупо сбил таежника с толку. Пролезая на четвереньках под низко нависшими ветвями и под сплошным сплетением колючих сухих зарослей, Пахом Степанович вскоре услышал этот звук над головой. Среди мрака в ветвях ели он увидел большую белую сову с настороженными ушками. Вот она закатила желтые пуговки-глаза, чуть запрокинула назад голову словно что-то проглатывая, и приоткрыла свой пригнутый книзу клюв.

«Гау! Гау!» с усилием выдавила она сипловатый гортанный звук.

– Вот где ты, старая колдунья! – сердито прошептал Пахом Степанович. – Чтобы не сбивала с толку людей, вот тебе, дьявольское отродье!..

Грянул выстрел, и птица, цепляясь безжизненно распущенными крыльями за сучья ели, упала к ногам таежника. Пахом Степанович отбросил ее ногой, продолжая мстить сове за свою собственную оплошность.

В сумерки старый таежник все еще шел вперед. Солнечные лучи погасли в макушках елей, все больше и глуше становился мрак в дебрях, а он шел не останавливаясь. Не одно только желание пройти как можно большее расстояние подгоняло его теперь, но и жажда. Желание пить мучило его давно, он терпеливо боролся с ним, а вода все не встречалась. «Хоть бы маленький ручеек или впадину с дождевой водой встретить!» – думал он тоскливо. Однако ни ручейка, ни впадинки не попадалось на этой сухой, лишенной травы земле, устланной лишь толстым слоем мертвой хвои.

Сумрак в дремучем лесу стал непроглядным. Идти стало невозможно, да и рискованно из-за опасности потерять направление. Он сбросил ношу и принялся устраивать ночлег.

От жажды у него кружилась голова, а во рту все пересохло до того, что больно было ворочать языком. Пахом Степанович при свете костра открыл банку сгущенного какао, к которому до сих пор не прикасался, хотя в мешке у него лежало больше дюжины таких банок. Густая приторная масса не утолила, а еще более разожгла жажду. Всю эту ночь таежнику снилась вода. Он пил ее, пил без конца и никак не мог напиться…

На рассвете он встал слабый, измученный. Сухой язык прилипал к нёбу. К счастью, утро выдалось росистое. Но оказалось не легким делом добыть хоть несколько капель воды – роса осела в верхней части крон. Пахом Степанович попробовал раскапывать землю. Под слоем хвои обнаружился подзол, слегка напитанный влагой, и Пахом Степанович уже обрадовался. Но его ждало разочарование: чем глубже он долбил яму, тем земля становилась суше и плотнее. Никаких признаков воды в этом белесоватом суглинке не было.

Старый таежник с отчаянием бросил свой топорик.

Ничего не оставалось, как взобраться с котелком на дерево, и, каких бы это трудов ни стоило, попытаться собрать немного росы, чтобы хоть горло промочить. Почти час лазил Пахом Степанович по вершине могучей ели. Он подставлял котелок под ветки и стряхивал с хвои мельчайшие изумрудные капли. Между тем солнце поднималось все выше; роса испарялась, а в котелке оказалось так мало воды, что она едва закрыла дно посудины. Там же Пахом Степанович одним глотком осушил котелок.

И снова изнурительный путь по тайге. Над головой только маленький клочок неба, а перед глазами могучие деревья, одни деревья…

Несколько выстрелов, сделанных в первой половине дня, безответно потерялись в глухой тишине леса. Воды по-прежнему нигде не было. Всю ее без остатка впитывал в себя густой еловый лес. В сущности, этот лес представлял собой, как ни странно, мертвую пустыню, в которой властвовал не песок, а сплошная однообразная ель, давно уничтожившая здесь все другие деревья. В этом лесу не слышно было пения птиц, не водились звери. Даже комары прилетали редко, а мошкары и совсем не было.

Пахом Степанович напрягал последние силы. В ушах у него стоял непрерывный нудный звон. Иногда начинала кружиться голова, в глазах рябило, и все качалось. И трудно сказать, чем все это могло бы кончиться, если бы в полдень на его пути не оказалось счастливой находки. Ель неожиданно расступилась и образовала небольшую поляну шириной метров в пятьдесят. Заросли кустарника, что сплелись на поляне, несказанно обрадовали Пахома Степановича – там была жимолость. Сдерживая себя, чтобы не броситься к ней, он прошел к середине поляны, надеясь встретить ручей. Старый таежник не ошибся: небольшой родничок пробивался тут из-под корневищ кустарников. У ключа образовалась лужица студеной воды.

Пахом Степанович призвал все свое спокойствие, чтобы не спеша снять с плеч тяжелый мешок. Встав над родничком на колени, он дрожащими губами взял два глотка воды. Отдышавшись, снял фуфайку, сбросил шляпчонку и несколько минут сидел неподвижно, приходя в себя. Когда лицо немного остыло, он еще сделал несколько глотков, умылся. Опасаясь пить много холодной воды, он решил утолить остаток жажды ягодами.

Он раздвинул кусты, и осунувшееся его бородатое лицо озарилось счастьем: на лозах от земли почти до макушек были налеплены гроздья крупных янтарно-черных ягод, покрытых налетом спелости. Они оказались ароматными, сочными, моментально утоляли жажду.

Старый таежник ходил от куста к кусту, как вдруг обратил внимание на длинный бугорок, показавшийся среди зарослей. Бугорок напоминал человека, засыпанного листвой. Не успел Пахом Степанович подумать об этом, как в глаза ему бросился какой-то черный предмет, похожий на ружье, прислоненный к лозам. Пахом Степанович полез в гущу и внимательно осмотрел этот предмет. Оказалось, что это была покрытая ржавчиной старая берданка. Ложе уже сгнило, и в руках Пахома Степановича остался один ствол, когда таежник взялся за берданку. Он разворошил стволом листья на бугорке и увидел истлевший клочок одежды, желтые кости скелета. Таежник отшатнулся, потом набрался мужества, рассмотрел тряпицу, подцепив ее стволом. На ней еще сохранились чуть заметные следы орнаментированной вышивки…

– Бедный ты человек! В какую же лихую годину настигла тебя беда? – печально и мрачно пробормотал Пахом Степанович.

Он осторожно разгреб слежалые, ставшие прахом листья. Под ними обнаружился скелет человека, покрытый истлевшим тряпьем. Рядом оказался патронташ, набитый позеленевшими от окиси гильзами, под ними лежали остатки котомки. Они рассыпались от прикосновения ствола, показались круглые шарики – свинцовые пуля. Пахом Степанович посидел, раздумывая над судьбой безвестного человека, сложившего вдали от родного угла свои кости.

Потом собрал свинцовые пули, разрядил патроны, вынул из них дробь. Все остальное, в том числе и старую берданку, он положил рядом со скелетом и принялся засыпать безыменную могилу толстым слоем земли. Постояв с опущенной головой у выросшего холмика, он сказал грустно и тихо:

– Прощай, паря! Спи спокойно…

Отдых, а главное вода и ягоды подкрепили силы. Пахом Степанович запасся ягодой, сколько могли вместить котелок и банка из-под какао, и, закинув мешок за спину, продолжал путь. Шел он теперь быстро, стараясь отогнать мрачные мысли, навеянные встречей с безвестной могилой.

До вечера он сделал еще два выстрела, но, как и раньше, лесная глушь не отзывалась ему.

На следующий день Пахом Степанович с утра выстрелил вверх и опять ответа не дождался. Тогда впервые в его таежной жизни встала неразрешимая задача: что делать дальше? Долго он думал над своим положением и над судьбой заблудившихся Дубенцова и Анюты. Какие только мысли не приходили ему в голову! Наконец, он сбросил мешок и полез на одну из самых высоких елей. С ее вершины ему открылся знойный простор солнечного дня. Гряда сопок, которую он миновал, чтобы вступить в равнину с густым ельником, осталась далеко позади. Впереди же, километрах в двух-трех, тянулась новая вереница сопок. Ярус за ярусом громоздились они все выше и выше. Там, повидимому, пролегал главный хребет Сихотэ-Алиня.

На первом плане выступала высокая сопка с раздвоенной, похожей на верблюжий горб вершиной. Судя по яркой зелени, на этой сопке рос березняк, и с нее должна Хорошо просматриваться панорама окрестной тайги. «Если с ними ничего не случилось в этом проклятом ельнике, – думал Пахом Степанович о Дубенцове и Анюте, – то они обязательно задержатся у этой сопки. Должны же они убедиться, что идут не в ту сторону! Нужно добраться туда да развести на сопке костер побольше. Авось, увидят и дадут знать, где они».

В этот день он уже не страдал от жажды: то и дело ему встречались шумные ручьи, бегущие со стороны хребта. В полдень Пахом Степанович не стал готовить обед, чтобы не тратить время, а устроил лишь короткую остановку. Закусив наскоро мясными консервами, он стал пробираться к запримеченной с дерева сопке. Когда, по его предположениям, до нее было недалеко, он очутился в еловой пустыне.

Пахом Степанович выстрелил, надеясь, что, может, хоть теперь его услышат. То, что произошло после этого выстрела, оказавшегося роковым, старый таежник припоминал впоследствии весьма смутно.

Сначала до его слуха донесся треск сучьев. Пахом Степанович мгновенно обернулся. Неподалеку по стволу дерева с шумом и треском летели вниз два медвежонкамуравьятника. Как они кувыркались! Но внимание Пахома Степановича привлекло другое. Ломая колючие ветви, к нему прыжками неслась большая серая медведица с белым треугольником на груди.

Пахом Степанович моментально сообразил: он случайно потревожил медведицу, обучавшую детенышей лазанью по деревьям. Подобные сценки ему случалось наблюдать и раньше. Мамаша подводит своих косолапых чад к облюбованному стволу и, урча, загоняет их на дерево.

Стоит медвежонку заупрямиться, как он получает крепкую оплеуху. Загнав детенышей на дерево, медведица грозным рычанием предупреждает их попытку сползти вниз.

Из-за сильного ветра в тайге Пахом Степанович не мог вовремя обнаружить присутствие зверей, как и медведица, занятая своим делом, не слышала, что вблизи появился человек. Но Пахом Степанович первым обнаружил свое присутствие, и поэтому медведица оказалась в более выгодном положении, чем он. Рассвирепевшая медведица так быстро катилась к Пахому Степановичу, что у него даже не оставалось времени, чтобы перезарядить берданку. Он только успел повернуться к ней навстречу и выбрать более или менее твердую стойку, чтобы не быть сразу сбитым с ног.

Медведица встала на задние лапы и с остервенением бросилась на охотника. В руке Пахома Степановича сверкнул охотничий нож.

Началась лютая, беспощадная борьба. Только чья-нибудь неминуемая смерть могла положить ей конец.

Зверь принадлежал к породе муравьятников, или гималайских медведей. Он мельче бурых, но злее их и проворнее. Недаром охотники предпочитают скорее ходить на бурых медведей, чем на муравьятников.

Очутившись возле Пахома Степановича, медведица с поразительной расторопностью встала на дыбы и своей громоздкой тушей, изрыгая яростный рев, обрушилась на таежника. Став боком и защищаясь ружьем, как рогатиной.

Пахом Степанович видел перед собой лишь розовую пасть, полную зубов, да лапы с длинными острыми когтями. Ему удалось затолкать конец ствола в пасть разъяренного зверя.

Медведица вертела головой, грызла железо, норовила достать лапами голову человека или вырвать ружье.

Таежник намеревался перезарядить ружье и стал выбирать удобную позу. Однако медведица с неослабевающей силой рвала из его рук берданку, и ее приходилось крепко удерживать обеими руками. Вот он чуть подался назад, мгновенно выбросил пустую гильзу. Оставалось главное – зарядить ружье разрывной пулей. Тогда бы он был спасен.

Он сделал еще шаг, выхватил из патронташа патрон, но не рассчитал своих сил; зверь ринулся на него с новой яростью, и ружье, выскользнув из его рук, оказалось под ногами медведицы. Пятиться было дальше нельзя: путь назад преграждала валежина, свалиться через нее – верная гибель.

Медведица вновь встала на задние лапы и с еще большим остервенением бросилась на таежника. Но в руках Пахома Степановича уже сверкнул охотничий нож, в свое время сделанный из большого напильника. Старый таежник нагнулся, чтобы подставить свой мешок медведице и снизу поразить ее ножом. Он хотел пошире размахнуться – и не успел, очутившись в смертельных объятиях зверя.

Нестерпимая, острая боль обожгла его затылок, затуманила сознание. Как во сне, он чувствовал, что нож все-таки вошел в мохнатую грудь. Изо всех сил Пахом Степанович повертывал рукоять, нажимая на нее обеими руками. Потом снова воткнул, но сознание уже покидало его, он упал в забытье…

Глава четвертая

Сознание возвращается к Пахому Степановичу. – Таежное лекарство. – Поиски воды. – Таежник выбивается из последних сил. – Благодатный уголок. – Бивуак на лугу.

Пахом Степанович очнулся ночью. Он не сразу понял, что с ним случилось, когда сознание вернулось к нему.

Первое, что он почувствовал, было нестерпимое желание лить. В ушах звенело, боль разламывала затылок. Он лежал навзничь и сразу попытался подняться; какой-то груз на спине и на шее не давал ему даже пошевелиться. Все тело казалось связанным.

С трудом поднял он свободную правую руку, чтобы обшарить пространство вокруг себя. Пальцы нащупали мягкую шерсть медведицы. Шеей своей она придавила ему голову, а туша распласталась сбоку, прижав его левую руку.

Эта рука совсем онемела, и у Пахома Степановича не хватило сил вытащить ее из-под туши зверя. Правой рукой он попробовал освободить голову. Острая боль резанула по затылку. Скоро Пахом Степанович сообразил, что его связывают еще и заплечные ремни мешка.

Скрипя зубами от боли, таежник откинул свободную руку назад и с большим трудом снял с плеча ремень. Он сразу почувствовал себя легче и свободнее. Упираясь ногами, он подался вперед и приподнял плечом тушу медведицы. Сразу освободились придавленная рука и шея. Пахом Степанович поднялся на колени. Голова кружилась. В тайге стояла непроглядная аспидно-черная темень. Он достал спички, стал ими чиркать. При слабом свете он собрал вокруг себя сушняку, развел огонь.

Скоро пламя костра осветило этот глухой уголок в лесной чащобе. Только теперь Пахом Степанович мог разглядеть последствия схватки с медведицей. Его одежда и руки были окровавлены. Кровь застыла на шее, ворот рубахи неприятно прилипал к телу.

Медведица лежала на брюхе, вытянувшись. Под задними лапами зверя валялась берданка. Таежник достал ее, осмотрел. Ружье оказалось неповрежденным. Зарядив берданку, Пахом Степанович стал искать нож. С трудом перевернул он застывшую тушу зверя и увидел рукоять ножа, торчавшую из шерсти. От напряжения у него закружилась голова, красные круги поплыли перед глазами, и он снова едва не потерял сознание. Отдышавшись, Пахом Степанович с усилием вытащил нож, вытер лезвие о мех зверя, засунул в ножны.

Теперь можно было заняться раной. Она оказалась большой – медведица сорвала почти всю кожу с его затылка. Нужна была вода, чтобы утолить жажду и обмыть кровь. Но даже признаков воды нигде поблизости не оказалось – земля была сухая. С трудом двигая ногами, Пахом Степанович обошел с зажженным факелом ближние кусты и вернулся ни с чем. Он спустился к костру. В глазах его потемнело, деревья стали клониться перед глазами, к горлу подступала тошнота. Он лег навзничь и в таком положении пробыл полчаса, пока не почувствовал себя легче.

Он подбросил сушняка в костер и, вынув нож, принялся за тушу зверя. Долго он возился возле нее, наконец вернулся к огню с куском нутряного медвежьего жира. Отвязав котелок от мешка, Пахом Степанович положил в него эти куски и поставил на огонь. Вскоре в котелке зашумело, в воздухе разнесся запах жареного. Тем временем таежник достал из мешка два индивидуальных пакета, разорвал их и раскатал бинты. Когда в котелке оказалось достаточно растопленного жира, он снял посудину с огня и дал немного остыть. Обмакнув тампон в жир, он осторожно стал смачивать им рану. От прикосновения горячего к открытой ране Пахом Степанович едва не потерял сознание, но, превозмогая нестерпимую боль, продолжал свое занятие, пока весь затылок не был обильно смочен жиром. Обмыв затем пальцы в жиру, он тщательно разобрался в обрывках кожи на затылке и осторожно стал складывать их на свое место.

Около часа продолжалась эта мучительная операция.

Стараясь не двигать головой, Пахом Степанович вновь смочил тампоны в котелке и накрыл ими рану. Только после этого он туго забинтовал голову – и сразу почувствовал себя лучше.

Короткая летняя ночь подходила к концу. В вершинах деревьев засветлело небо, где-то застучал дятел. Пахома Степановича клонило ко сну. По несравненно сильнее, чем сон, мучила его жажда. Мрак в лесу быстро редел, небо в просветах крон стало совсем голубым, и теперь можно было отправиться на поиски воды. Пахом Степанович оставил у костра мешок и пошел к востоку, где, по его расчетам, совсем близко должны были находиться сопки. Его одолевали приступы головокружения, он отдыхал и снова шел, надламывая на пути ветки.

Утро наступило прохладное, тихое. В ветвях и макушках деревьев вспыхнул бледно-розовый свет – взошло солнце. Над головой Пахома Степановича с шумом пронеслась стая синичек. Он не видел их с тех пор, как вступил в еловый лес, поэтому радостно насторожился. Едва успели промчаться синицы, и вот уже чуткое ухо охотника уловило в утренней тишине новый знакомый звук. Звук этот начинался низким стремительным жужжанием, потом быстро повышался и вдруг, сорвавшись, неожиданно, по какой-то странной прихоти переходил в нежный перезвон колокольчика, а потом моментально заканчивался исступленным, как бы металлическим скрежетом. Проходила минута-другая, и весь этот цикл звуков вновь повторялся.

– Бекас… иссохшими губами прошептал Пахом Степанович. – Вода близко…

Он терял последние силы и уже не мог идти, но жажда гнала его вперед. Тогда он пополз на четвереньках. Одна мысль владела им: «Воды, хоть каплю воды!..» Сознание много раз покидало его, возвращалось вновь, и тогда он продолжал двигаться вперед, хотя бы на шаг.

Солнце поднялось уже высоко над тайгой, когда Пахом Степанович увидел впереди белые березы и как будто расслышал журчание воды. Сперва он не доверял своему слуху, потом убедился, что слух не обманывает его. Собрав остатки сил, он пополз. Начался кустарник, потом пошло густое разнотравье. Эта часть пути в несколько десятков метров показалась таежнику самой трудной в жизни. Он окончательно изнемог, но победа была близка: заросли кустарника и высокого разнотравья оборвались, вместе с ними кончился и лес. Кажется, сама природа вознаграждала таежника: перед ним метрах в трех бежал под пригорком светлоструйный ручей.

Слева открылся благоуханный луг с зеркальной гладью озера, уходящего к подножию Верблюжьего горба, над озером, на высоте нескольких метров, висел ровный и неподвижный пласт прозрачно-сизого тумана. Словно под крышей, под пластом тумана носились стаи уток, и их кряканье четко раздавалось в гулком утреннем воздухе. По берегам видно было множество цапель. Они либо важно расхаживали, забредая в воду либо стояли на одной ноге, издали кажущейся былинкой. Иногда их зычные голоса оглашали утренний воздух, разносясь далеко над тихим озером. А в солнечном небе звенели голоса бекасов…

Один вид этого благодатного уголка, полного торжества жизни, придал силы Пахому Степановичу. Отдышавшись, он спустился с обрывчика и прильнул к звенящим струям ручья. Пил он, делая два-три глотка через большие промежутки времени, купая в воде лицо и руки по локоть.

Через четверть часа, утолив жажду, он поднялся на ноги, взошел на пригорок, осмотрел луг, озеро. У края леса увидел густые кущи голубицы и нарвал ее в шляпу.

Опустившись на солнцепеке, Пахом Степанович с трудом опустошил шляпу, набив оскомину. Он подумал, что нужно сходить за мешком, но сон навалился на него с неотразимой силой. Разморенный ласковым теплым солнцем, он растянулся в мягкой траве и моментально уснул.

Проснулся за полдень. Боль в затылке не была уже такой острой, как утром. Сон настолько освежил его силы, что Пахом Степанович вполне мог теперь идти за своим мешком в лес.

По оставленному следу в траве и надломам веточек он быстро отыскал место схватки с медведицей. Глухое рычание заставило его остановиться. Пахом Степанович неслышно раздвинул кусты и увидел, как два медвежонка терзают распоротое брюхо медведицы. Таежник гаркнул на них что было сил, и звереныши стали метаться, не зная, куда бежать. Потом услышали треск веток, указывающий, откуда грозит опасность, и быстро исчезли в чащобе.

Пахому Степановичу сразу же стало ясно, что нести мешок на спине он не сможет, нужно было придумать какое-нибудь приспособление. Постоял с минуту в раздумье» потом принялся за дело. Вскоре под мешком были носилки из двух прутьев. Кинув берданку за спину, впрягся в носилки и волоком потащил их. Первые десятки метров расстояния дались легко, затем силы стали изменять ему…

Только под вечер он вышел к ручью. Устанавливая палатку-накомарник, Пахом Степанович обдумывал, что теперь предпринять. Оставалось одно: завтра отправиться на сопку Верблюжий горб, подножие которой начиналось за озером, и на самой вершине зажечь большой костер. Не может быть, чтобы Дубенцов и Анюта уже миновали эту пустынную равнину. А раз они здесь, то увидят костер: днем – клубы дыма, а ночью – огонь.

Перед закатом солнца таежник подстрелил на озере двух кряковых селезней и приготовил роскошный ужин.