Текст книги "Операция "Изольда""

Автор книги: Александр Лидин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

– Сейчас отдышусь, и поедем назад в «Логово дождевого червя»… Вот ведь мерзкое название… Пусть пришлют сюда команду для демонтажа врат. Главное, чтобы они успели перевезти их и остатки архива Троицкого в монастырь до того, как это… – он кивнул на свою руку.

– И все-таки… – протянул Василий, а потом, словно вспомнив что-то, хлопнул себя рукой по лбу и спросил: – Кстати, вы случайно не знаете, кто такой Умр ат-Тавил?

Григорий Арсеньевич, отстранившись, с удивлением посмотрел на Василия.

– Да… Я встречал этого человека… Но… Встречал далеко отсюда. Где ты слышал это имя?

Василий на мгновение замялся, словно не зная, с чего начать, а потом заговорил.

– Ну, когда вы побежали выключать врата… Кстати, вы нашли третьего шоггота?

Григорий Арсеньевич покачал головой.

– Нет… Рассказывай, а потом мы поговорим о продолжении Большой охоты…

– Так вот, из врат полезли щупальца. Паук сцепился с ними, а меня схватили за ногу. От боли я вырубился и оказался в странном месте, ничуть не похожем на обитель Дагона. Там я и встретил Умр ат-Тавила…

– Последний раз, когда я его видел, он отправлялся в Кадат…

– Да, это название я тоже слышал. Кадат на плато Лэнг.

– Выходит, тебе и в самом деле довелось повстречаться с одним из воплощений Йог-Сотота. Но почему он заинтересовался тобой? Что нужно от тебя ключнику миров?

Григорий Арсеньевич снова покачал головой.

– Надеюсь, потом ты подробно расскажешь мне об этой встрече. А сейчас… Сейчас нужно браться за дело: нужно перевезти все это и заново смонтировать. Кроме того…

Где-то далеко закричал кто-то на немецком.

Григорий Арсеньевич замолчал, прислушиваясь.

– Похоже, нас уже ищут.

– Потеряли.

– Скорее всего, прибыл кто-то из лагеря.

– Подмога?

– Пойдем, посмотрим, – Григорий Арсеньевич, не торопясь, поднялся и, придерживая укушенную руку здоровой, медленно побрел к выходу, мимо врат и все еще агонизирующего паука.

Василий хотел было последовать за своим учителем, но скривился, наступив босой ногой на что-то колючее. На мгновение он замер, оглядывая мертвецов. На одной из мертвых женщин были старые резиновые калоши огромного размера. Василий выругался. Что-что, а подобную обувку он не жаловал. Но делать было нечего. Или опять шагать по обломкам и осколкам босиком. Стянув с ноги женщины калошу, он сунул в нее ногу. Удобно не было, но так он, по крайней мере, мог ходить.

Поспешив за Григорием Арсеньевичем, он вскоре оказался на улице. Там все изменилось. Исчезли часть стены и ворота. Во дворе стояли бронемашина и пара грузовиков. Эсэсовцы суетились, закидывая фрагменты человеческих тел в кузов одного из автомобилей. Хромая, Василий обошел военных, убирающих останки, и подошел к Григорию Арсеньевичу, который беседовал с Августом Хиртом.

– Покажи ногу профессору, – попросил унтерштурмфюрер.

Василий поднял ногу в галоше, упершись пяткой в борт бронемашины, засучил брючину. Хирт, усмехнувшись, поправил пенсне и склонился над ногой оперуполномоченного. Он долго изучал крошечные ранки, потом, повернувшись к Григорию Арсеньевичу, задал несколько вопросов. Тот ответил.

«Интересно, о чем это они?» – подумал Василий. Его очередной раз подвело незнание языка.

– Господин Хирт считает, что тебе очень повезло, – наконец обратился к Василию Григорий Арсеньевич. – Он собирается внимательно исследовать эти следы в лаборатории. Ни с чем похожим он раньше не сталкивался…

– А вы сами? – поинтересовался Василий.

Григорий Арсеньевич печально вздохнул.

– Каждая из этих тварей по-своему оригинальна. Скорее всего, она ввела тебе какой-то яд.

– И теперь я умру?

Унтерштурмфюрер лишь усмехнулся.

– Не все так печально. Боюсь, твои проблемы ерунда по сравнению с моими, – он чуть сдвинул рукав, показав плоть вокруг раны, которая стала чернеть, приобретая зеленоватый оттенок.

– Пока тут разгребают, нам придется провести один небольшой эксперимент, – после этого он обратился к Хирту. Тот кивнул. Потом они о чем-то заспорили и, наконец, придя к какому-то соглашению, пожали друг другу руки, после чего Григорий Арсеньевич вновь повернулся к Василию. – У тебя еще остались «заговоренные пули»?

Василий кивнул.

– Маузер! – потребовал Григорий Арсеньевич, протянув руку.

Василий вынул пистолет и передал его Григорию Арсеньевичу.

– Что вы собираетесь делать?

Унтерштурмфюрер не успел ответить. На зов Хирста подошел здоровенный немец, и Григорий Арсеньевич отдал ему маузер, а потом вновь повернулся к Василию.

– Есть только один способ попробовать вылечиться от этого.

– ?..

– Ты видел паука, змею и чудовище в деревне. Все они испытали превращение, коснувшись врат. Если ничего не сделать, я превращусь в зомби… осталось не так много времени. Я думаю, стоит вернуться. Вновь активировать врата… и я попробую остаться в живых.

– Но ведь вы можете превратиться…

– В любом случае это лучше, чем зомби. К тому же, если что-то пойдет не так, Отто меня пристрелит, – и Григорий Арсеньевич кивнул в сторону эсэсовца.

– И никаких возражений, Василий. Я специально отдал ему твой маузер, потому что у тебя могла бы рука дрогнуть, а Отто выстрелит без всякого колебания.

– Выстрелит?..

– Пристрелит, если что пойдет не так, – он вздохнул, а потом, махнув рукой, предлагая всем следовать за собой, пошел внутрь здания.

– Но Гри…

Унтерштурмфюрер только махнул рукой.

– Мы должны пойти на это, Василий. Помни то, о чем мы говорили там, у генератора. Не стану повторять. А пока мы с господином Хиртом проведем маленький эксперимент.

Василий захромал назад к вратам. Несколько эсэсовцев столпились возле мертвого паука, опутанного обрубленными щупальцами. Отто и Григорий Арсеньевич подошли к колоннам. Хирта нигде видно не было. В самом деле, куда он подевался?

Кто-то крикнул из-за ящиков, и тут же послышалось низкое гудение. Вновь по старинным колоннам побежали зеленые искры. Василий весь напрягся. Неужели снова? Взглядом он поискал свои вилы, которые обронил где-то в зале. Ни их, ни его сапога, сжатого щупальцем, нигде видно не было. Единственное, что осталось у Василия, – штык. Только вот чем он сможет помочь Василию, если из врат опять полезет какая-нибудь гадость?

Колонны искрились все сильнее. Постепенно между ними снова начало образовываться белое облачко. Григорий Арсеньевич шагнул вперед и вытянул укушенную руку. В какой-то миг на фоне белого облачка появилась серебристая поверхность. Быстрое движение, и унтерштурмфюрер сунул укушенную руку по локоть в серебристую жидкость.

Глава 8

Не совсем человек

Из воспоминаний Григория Арсеньевича Фредерикса

(Окончание)

Если б не насмерть, – ходил бы тогда

Тоже героем.

В. Высоцкий. «Баллада о звездах»

(Часть страниц в записках отсутствует.)

Порою жизнь играет с человеком странные шутки. Как, например, случилось и в тот раз. Меня укусил оживший мертвец. Значит, вскоре я должен был бы стать одним из них. Это как инфекция. Стоит только капле заразы попасть в кровь – и все…

Как-то, оказавшись в Африке, в Бенине, я столкнулся с настоящей эпидемией. «Нзамби», так называли этих тварей. В переводе с банту это означало – «душа мертвеца». То есть тело оставалось человеческим, а разум… Все сводилось к инстинктивному желанию пожирать все подряд. Ненависть ко всему живому. Тогда мне благополучно удалось избежать этой заразы, а вот в России в самом начале Отечественной войны…

Я пытался отключить врата Йог-Сотота. Генераторы сторожили бывшие селяне, а ныне пораженные болезнью мертвецы. А может, и не болезнь это была вовсе. Может, это проклятие драугров– выходцев из скандинавской мифологии. Согласно древнеисландским преданиям, драугромназывали восставшего из могилы мертвеца. Выглядели они всегда сообразно тому, какую смерть приняли. Если кто-то утонул, то производный от него драугрпоявлялся в мокрых одеждах, если человека зарубили, то его драугрбыл покрыт пятнами крови и оставлял кровавые следы. Этим тварям приписывали нечеловеческую силу и поговаривали, что убить драуграможно, только отрубив ему голову. Эти твари обычно охраняли древние могилы и сокровища, но иногда могли отправиться и попутешествовать, обращая всех, кто попадался им на пути, в подобных себе чудовищ. Однако все это были «предания старины глубокой», а в реальности меня укусила обращенная разумным шогготом тварь, и теперь я должен был превратиться в безумное, отвратительное создание.

Изначально я считал, что у меня есть день-два. Думал, что немцы успеют размонтировать врата, потом смонтировать их на новом месте, и там все проблемы окажутся решенными.

Но уже в первые минуты, когда все закончилось, и рана на руке еще не потемнела, сидя с Василием у электрогенератора, я почувствовал неладное. Странные ощущения накатили на меня, как волна. Голова закружилась, появилась мгновенная слабость. Но в этот миг окружающая меня реальность представилась мне совершенно в ином свете. Все бесплотное стало единой серой массой, неким монолитным серым сооружением из однородного бетона. Свет стал странным, пульсирующим. Он то становился невероятно ярким, слепящим, то притухал почти до полной темноты, и его пульсации соответствовали пульсации крови в укушенной руке. Вдох, и свет становится нестерпимым, выдох, и вместе с воздухом уходит свет. Мгновение, и становится совсем темно, а потом легкие вновь начинают набирать воздух. Окружающий мир светлеет, словно проступая из кромешной тьмы вечной ночи.

На мгновение в поле моего зрения попали мертвые тела. Мое новое зрение превратило их в зеленые уродливые тряпки, из которых выжат весь сок жизни. Они были не просто мертвецами, а выжатыми тряпками. Черными тряпками на сером бетоне. А Василий? Он был переполнен жизненным соком. От него исходил очаровательный запах – как от почти готового шашлыка. Эдакое ароматное блюдо: тонкий ломтик обжаренного бифштекса с хрустящей корочкой, с гарниром из свежих овощей и пахучих трав. Вот только вцепиться к него, сжать руками, выдавить жизнь и выпить ее, как самое вкусное, булькающее, пенящееся молодое вино…

Я потряс головой, и видения отступили. Мы о чем-то говорили с Василием, и я понял одно: если врата будут куда-то переносить, я не выдержу… Тут, похоже, каждая минута была на счету… Но как же поступить?

Ломая голову, я отправился следом за Василием на встречу с Хиртом. Почти сразу я понял, что у меня только один способ выпутаться из создавшейся ситуации – войти во врата. Тогда яд смерти останется на серебре зеркала, разделяющего миры. Но ждать, пока врата перевезут? Нет, надо «очиститься» прямо здесь. Если Йог-Сотот на моей стороне, ничего страшного не случится. А если нет, то зачем над собою издеваться?

«Пройти через врата», – легко сказать. Ведь я при этом мог измениться… сильно измениться. Я мог превратиться в какое-нибудь чудовище. Вполне. Но, с другой стороны, этого могло и не случиться. Ведь если Ктулху и Йог-Сотот собирались использовать меня и дальше… Хотя, что я мог знать о богах, об их поступках и желаниях? Почему они вообще позволили наплодиться этому мертвому воинству?..

Однако сейчас мне нужно было совсем иное: нужно было убедить Хирта мне помочь. И это оказалось не так уж сложно. Я боялся, что придется убеждать и доказывать собственную правоту, но ничего подобного не случилось, Август Хирт был настоящим исследователем. Он всегда стремился заглянуть за грань реальности. В тот день мне с легкостью удалось сыграть на его научном любопытстве. Однако Хирт, увидев останки зверушек Йог-Сотота, в свою очередь поставил мне условие: они запустят генераторы, и я смогу попытаться излечиться с помощью врат, но просуну через врата только укушенную руку, и если на то будет воля Древних, этого вполне хватит.

Я тоже на это надеялся. Впрочем, особого выбора у меня не было. Если бы даже я взбунтовался, эсэсовцев было слишком много.

К тому времени, как запустили врата, я уже едва мог соображать. Пульсации замедлялись, и все больше времени я проводил в странном мире «по ту сторону реальности». Подойдя к пульсирующим колоннам, я замер в ожидании того момента, когда откроются врата. Порой мне начинало казаться, что я попал в ужасный кошмарный сон, чужой сон, живущий по собственным правилам. В какой-то миг промелькнула мысль: «Неужели все. Неужели мне Судьбой уготована столь ужасная смерть». А потом что-то внутри сказало мне: «Не для того ты прошел столь длинный путь, чтобы в конце его столь бездарно погибнуть».

Вот врата приоткрылись, и я, решительно шагнув вперед, сунул руку в серебряную пустоту.

В первый момент я не почувствовал ничего, кроме приятной прохлады. Я застыл, наслаждаясь ощущением расслабленности, разом охватившей меня, боль укуса отступила. Голова начала кружиться, и я закрыл глаза, а потом что-то сильно сдавило мне кисть и рвануло. Я не ожидал этого, и со всего маха врезался в серебристую поверхность врат.

А дальше? Дальше была вспышка и боль. Ощущение, что все пошло не так, и предчувствие смерти… Я рвался, я выл, я отчаянно боролся, но все казалось бесполезным, бессмысленным. Я слышал, как кричал Хирт и его адъютант. Потом кто-то схватил меня и потянул в другую сторону, пытаясь выволочь из ворот, но не тут-то было, а потом весь мир померк, я уже терял сознание, когда неожиданно осознал, что нахожусь в странном зале, убранном восточными коврами и всевозможными лампадами и светильниками. И хотя все они горели, в зале царила странная полутьма, а в воздухе витал странный запах благовоний, какие бывают в храмах Южной Бирмы.

И все же самым удивительным было не это, а рисунки ковров. То ли пейзажи, то ли узоры, то ли фантазии безумных художников. Они заставляли меня всякий раз вздрагивать, стоило начать присматриваться к рисунку, но спросите меня, что же все-таки там было изображено, и я не смогу ответить. Эти странные рисунки словно бы перетекали один в другой, создавая ощущение всеобщей нереальности.

Я осторожно огляделся. Никого. Как я попал сюда? Все же прошел через врата? Я попробовал дернуться, но ощутил, что кто-то крепко держит меня, не давая сдвинуться с места. Стоило ли бороться, чтобы снова обрести свободу движений? Я не знал. Какое-то время я стоял, задумавшись, полуприкрыв веки, и пытался рассуждать. Что это, в самом деле? Где я очутился?

Хриплый, надрывный голос прервал мои размышления.

– Приветствую тебя, барон. Рад, что ты посетил мои владения, хоть и не по своей воле.

Я резко оглянулся. За спиной у меня стоял старик, хотя я мог бы поклясться, минуту назад его там не было. Выкрутасы Великого Спящего? Не похоже. Старик был в зеленой чалме и старом полосатом халате, лицо его закрывала тонкая вуаль.

– Недавно я говорил с твоим другом… – продолжал он.

– Ты… Умр ат-Тавил? – догадался я.

Старик кивнул.

– Некоторые называют меня именно так. Другие… Таящимся за Порогом… Впрочем, можешь называть меня как угодно.

– И?

– Ты пришел, чтобы просить о помощи Йог-Сотота?

– В общем… да… – замялся я.

– Но ты не слуга Великого Ключника, а твои заслуги перед Великим Спящим не имеют значения.

– Я надеялся, что врата…

– Врата сами по себе лишь способ общения с божественной сущностью Ключника миров.

– Но…

– Люди пришли сюда, хоть их никто и не звал. Они, как и ты, несли в своей сути печать шоггота – низшего существа, раба врагов моего господина, так почему же мой господин должен помогать тем, кто не уберегся, перешел на сторону врагов, пусть и по чужой воле, и только потом обратился к моему господину? Йог-Сотот не должен помогать никому из вас еще и потому, что все вы – люди – точно такие же, как шоггот. Вы вырвались из-под власти своих хозяев, предав их, вы уничтожили большую часть наших следов на Земле, в течение веков предавали анафеме тех из вас, кто, понимая истинное положение вещей, начинал служить нам… а вот теперь ты приходишь ко мне за помощью. Ты хочешь, чтобы я освободил тебя. Но мне-то это зачем? – И старик покачал головой.

– Циничные рассуждения, – заметил я. – Ты, конечно, можешь не помогать мне, и я благополучно стану еще одной безвольной игрушкой Старцев… Но не кажется ли тебе, старик, что ты говоришь ерунду, противореча поступкам своих хозяев. Не для того, чтобы бесславно сгинуть, Ктулху пожертвовал несколькими из своих слуг и позволил мне бежать, не просто так, наслав нужные сны, он подтолкнул высших офицеров Рейха к тому, чтобы мне присвоили звание унтерштурмфюрера СС…

– Тебе ведомы некоторые пути наших владык…

– А тебе стоило бы поубавить цинизма. Ты ведь не простой обитатель мира грез, ты – воплощение Йог-Сотота, а по сути, и есть Йог-Сотот в земном теле…

– Ты слишком много знаешь…

– Это недостаток или достоинство?

– Как посмотреть… – протянул старичок. – Как посмотреть. В общем, скажу прямо. Проект, затеянный немцами, нам на руку.

– Даже так? Я-то считал, что Древние хотят уничтожить его.

– Так и есть, – кивнул старик. – Тут есть одно «но»… то, о чем я не счел нужным сообщить твоему ученику. Времена меняются… Меняются слишком быстро, человечество идет вверх по лестнице цивилизации семимильными шагами, вы же… я имею в виду и тебя, и твоего ученика, и Катерину, которая в свое время сыграет определенную роль… Все вы – фигуры шахматной партии, которая началась задолго до вашего рождения и закончится через многие тысячелетия после вашей смерти. Эту партию нельзя выиграть, но можно проиграть. И чтобы этого не случилось, нам необходимо, говоря языком древней индийской игры, провести пешки в королевы. Для этого Великий Спящий и подтолкнул руководство Аненербе к созданию проекта «Изольда»…

Старик сделал паузу, словно ожидая, что я начну расспрашивать его, задавать различные вопросы, но я молчал, и он волей-неволей вынужден был продолжать.

– В данном случае нам интересна первая часть древней истории и не интересна вторая, без сомнения, позаимствованная из греческого мифа о Тезее. Изольда – синоним исцеления и открытие истинной любви. В Аненербе посчитали, что создание сверхсолдат – это своего рода исцеление нации. Мы же считаем, что в результате всей этой операции человечество хотя бы отчасти избавится от болезненных попыток самосовершенствования. Любое изменение видов – творение богов, и человек не должен вмешиваться в него. Вы – ты, твой ученик и эта женщина несете в себе элемент Древних…

– Я? – перебил я старца, искренне удивившись.

– Да… Женщина получила этот элемент в далеком детстве, сама того не сознавая. И изначально мы считали, что этого вполне хватит, но теперь мы решили подарить частицу божественного и тебе, и твоему ученику. В дальнейшем, после того, как вы вернетесь в лагерь германцев, ты должен сделать так, чтобы ни означенная женщина, ни твой ученик не сбежали раньше, чем начнутся эксперименты, после чего вы должны будете испытать на себе воздействие немецкой науки, а после разрушить аппараты. Это «воздействие» изменит вас, придаст вам силы, с тем, чтобы вы и в дальнейшем смогли служить нашим целям.

– Вы говорите «воздействие». Мы что…

Старик поднял руку, призывая к молчанию.

– Если бы я хотел открыть завесу тайны, я бы сказал по-иному. Теперь же вы все должны принять как должное то, что должно случиться, и ни в коем случае не препятствовать судьбе в исполнении предначертанного Древними… Теперь же тебе пора вернуться в свой мир, и… прими наш дар.

Он коснулся моей руки. Той самой руки, на которой уже красовалась отметка потустороннего – отпечаток зубов мертвеца. И вновь все мое тело пронзила боль, словно меня укололи длинной тонкой иглой. Но почти сразу же боль сменилась приятным, теплым ощущением…

– Погоди, еще один вопрос, – взмолился я.

Но старик не стал дожидаться, пока я задам его.

– Что до твари, породившей весь этот ужас… – тут старик замолчал, запрокинув голову, словно прислушиваясь к чему-то, а потом, вновь приняв обычную позу, продолжил: – Что же до шоггота… разумного шоггота, которого вы пытались поймать… Вы еще встретитесь, и, поверь мне, это случится много раньше, чем ты рассчитываешь.

Я еще пытался о чем-то спросить, но уста мои были словно скованы неведомой колдовской печатью. Я пытался задать еще вопросы, хотел уговорить старика подробнее рассказать об операции «Изольда» и уготованной нам участи, но не смог. А потом соринка попала в глаз. Я моргнул, и старик исчез, словно его никогда и не было. Мгновение, и все вокруг меня вновь приобрело некий отпечаток нереальности, нечеткости, словно я глядел на мир через неровное стекло.

И тут я почувствовал, что кто-то тянет меня за руку. Я покачнулся. Весь мир поплыл у меня перед глазами. Мгновение… и я, как пробка из бутылки, вылетел из «объятий» зеркала и рухнул спиной вперед на что-то мягкое.

Подушкой мне послужили Василий и два эсэсовца, которые, по их же словам, минут пять пытались вытащить меня из «зеркала». Сначала они решили, что я окончательно и бесповоротно застрял в серебряной поверхности, и лишь ценой неимоверных усилий им удалось вытащить меня. На моих ногах и руке остались синяки от их рук. Хотя я полагаю, что они смогли вытащить меня только тогда, когда им позволил это сделать Умр ат-Тавил.

Но самое странное рассказал, а точнее, показал, мне сам Хирт. Оказывается, у него с собой был фотоаппарат, и когда я оказался наполовину втянутым во врата, он сделал несколько снимков: на них была половина меня. Нет, если бы мне раньше кто-то показал один из этих снимков, я бы решил, что это простой фотомонтаж. Полчеловека, срез серебристой поверхности и… все, собственно.

(Часть страниц в записках отсутствует.)

…Я долго рассматривал свою руку. Шрам от укуса едва можно было различить, но кожа… Сама кожа руки ниже локтя изменилась. Она поменяла цвет, и теперь казалась не телесного, а скорее, серого цвета. Ногти вытянулись, стали толстыми, грубыми, пожелтели и больше напоминали когти какого-то хищника. Отвратительно. Вначале я хотел надеть черную перчатку, как это делают инвалиды, но на мои когти не одна перчатка не налезала. Я попытался подстричь их, но почти сразу понял, что процесс этот болезненный и совершенно бесполезный.

Тогда я просто замотал руку бинтом. Я очень надеялся, что после экспериментов Хирта рука вновь приобретет свой первоначальный вид.

Кроме того, когда я вернулся в «Логово дождевого червя-2», у меня состоялся долгий и неприятный разговор с Василием и Катериной. Для того, чтобы поговорить о случившемся, мы отправились на берег реки, прихватив удочки. Откровенно разговаривать в помещениях, выделенных нам на территории монастыря, я не решился – тем более, что, несмотря на мое немецкое происхождение и звание младшего офицера СС, Хирт относился ко мне с подозрением. Лишь много позже я понял, что в то время он видел во мне не потенциального врага Рейха, но человека, который с легкостью может его подсидеть.

Так вот, сославшись на раны и усталость, мы втроем на следующий день, несмотря на то, что зарядил мелкий затяжной дождь, отправились на рыбалку. Правда, Глоук – помощник коменданта лагеря – приставил к нам для охраны двух солдат, но они держались особняком и ничуть нам не мешали.

– Итак, – закончил я свой рассказ о встрече с Умр ат-Тавилом. – Что скажете?

Молодые люди переглянулись.

– С одной стороны, все выглядит довольно просто, – начал Василий. – С другой… Вы видели наших пленных, видели, что выделывают эти гады. Они же держат их…

Речь шла о группе военнопленных, которых немцы пригнали для работ по устройству подземного лагеря-лаборатории. Основную работу выполняла инженерная служба вермахта, а тяжелые работы – пленные, причем их и в самом деле не жалели. Кормили хуже некуда, а если человек не мог работать, его ставили к стенке. И каждую ночь несколько телег вывозили мертвецов на братскую могилу, выкопанную другой группой пленных за городским кладбищем. Мне это очень напоминало чистки конца двадцатых, но Василию-то говорить об этом было бессмысленно.

– Твоя задача – уничтожить архив профессора Троицкого, – напомнил я. – Именно об этом ты должен помнить в первую очередь. Твоя задача не пленных освобождать, тем более, что согласно распоряжению твоего нежно и горячо любимого товарища Сталина, любой боец Красной Армии, сдавшийся в плен, – предатель, который заслуживает смертной казни.

– Выходит, и я предатель, да еще более худший, чем они – состою на службе у фашистов.

– Не надо лезть напролом, Василек. Считай себя не предателем, а разведчиком…

– И долго все это продлится?

Я только пожал плечами.

– Не забывай, старец сказал, что мы должны непременно участвовать в экспериментах Троицкого. Без этого нам не будет… скажем так, удачи.

– И мы должны равнодушно смотреть…

– Тема закрыта! – объявил я. – К тому же в нужный момент нам обещали помочь.

– Кто? Кого нам еще ждать? Еще одного разумного паука?

– Быть может… – Я-то знал, кто придет нам на помощь. Шоггот, тот, который запустил оборудование лаборатории Троицкого, который наплодил мертвецов, который… Впрочем, не важно, Йог-Сотот устами Умр ат-Тавила утверждал, что в нужный момент чудовище будет на нашей стороне. А Боги, как известно, не ошибаются… хотя они могут лгать… обманывать простых смертных. Но здесь-то все вроде сходилось. Ктулху не желал просыпаться (в этом наши с ним цели совпадали) и не желал развития человечества, не желал, чтобы люди овладели силами, более могущественными, чем те, что может подарить им природа (тут мы тоже были заодно). Ведь изобретатель должен отвечать за судьбу своих изобретений…

– Все же, Григорий Арсеньевич, вы должны поговорить с начальством лагеря, чтобы они милосерднее относились к пленным. Существуют же… – вмешалась в разговор Катерина.

– Нет, не существуют! – взвился я. – Не существуют! Да все эти немцы – гуманисты по сравнению с тем, что творится в Царстве Белой вши! Вы же были в подвалах на Литейном…

– Но если там поступали плохо, почему и тут должно повторяться то же самое?

На это мне нечего было ответить.

– Хорошо, я еще раз переговорю с Хиртом… Сделаю, что смогу, – пообещал я. – Кроме того, попробую ускорить проект «Изольда». Приборы Троицкого перевезли, так что, в принципе, даже несмотря на то, что лагерь толком не достроен, эксперимент можно начать.

– Тем более, что уже зима на носу, – снова заговорил Василий, – а согласно сводкам с фронта, обстановка все хуже и хуже. Немцы и в самом деле могут захватить Москву.

– Ну, падение Москвы это еще не победа над Россией, – возразил я. – Еще Кутузов говорил: «Чтобы спасти Россию, надо спалить Москву».

Василий нахмурился.

– Знаете ли, Григорий Арсеньевич, при всем моем уважении к вам, должен вам сказать, что подобные шутки в данной ситуации совершенно неуместны.

– А я и не шучу… – фыркнул я. В этот миг я вновь почувствовал, как далек от меня этот простой крестьянский парень, которому в детстве вдолбили в голову лживые идеалы.

На этом наш разговор закончился. Василий по-прежнему смотрел на меня волком, а Катерина… Она до сих пор не решилась, чью сторону ей принять. С одной стороны, Василий был ей симпатичен. Это очевидно. Достаточно тех томных взглядов, что она украдкой бросала на него. С другой – ее родителей и большую часть родственников расстреляли, сама она прошла через жернова НКВД и не питала никаких иллюзий относительно сталинского режима, впрочем, и фашистов она не жаловала…

Точно такой же неприятный разговор состоялся у меня со штурмбанфюрером Августом Хиртом.

Прихватив бутыль самогону, выменянную у одной из местных теток, я зашел к штурмбанфюреру вечером того же дня. В то время, не зная о всех «подвигах» фашистов – о лагерях смерти и, в буквальном смысле, разграблении России, я много лояльнее относился к офицерам СС. Господин Хирт был не один, но как только я появился, он отослал остальных офицеров.

– Я хотел бы поговорить… – начал я, выставив на стол бутыль самогона.

– Понимаю, – согласно кивнул Хирт. – Россия, тылы Восточного фронта – бесперспективная провинция. Тут приходится или работать, или спиваться.

– Но ведь можно совмещать приятное с бесполезным.

Хирт, тем временем, достал две маленькие разделочные доски – немецкая традиция. Потом, словно по волшебству, на столе появились сало, зеленый лук, буханка ржаного хлеба.

– Как это у вас в России говорится, «хлеб да соль».

– Не «у вас», штурмбанфюрер, – поправил я своего собутыльника, – а у русских. Я же себя к таковым не отношу. Как немецкий дворянин…

– Ах, бросьте, – отмахнулся Хирт. – Это все условности! Вы большую часть жизни прожили в России, а значит, как бы вы не выпячивали свое германское происхождение, по воспитанию вы славянин.

– Вы хотите сказать, что если бы я большую часть своей жизни провел в Р'льехе, то стал бы одним из слуг Ктулху или глубоководным?

– По сути своей, именно так. Долго находясь в определенном социуме, в полной изолированности, вы волей-неволей принимаете определенные правила игры. Однако то, что внутри вас, рано или поздно вылезет наружу. А ведь вы немец в четырех поколениях? ^[2]

Тут я вынужден был согласиться.

– Так что в вас… в глубине вас… дорогой Григорий Арсеньевич, кроме имени, ничего русского нет и быть не может.

Я не спорил с Хиртом. Он, как и руководство СС, считали меня чистокровным арийцем. Ну и пусть. Лично я всегда считал себя русским офицером, и присяга царю и Отечеству по-прежнему значила для меня больше, чем «чистота арийской крови».

– …А находясь здесь, в России, мы с вами вынуждены пользоваться дарами местных людей, созданий второго сорта, опуститься на их уровень быта, их уровень самосознания, – и он налил в маленькие стопочки самогон. – Что ж, как там говорят на Руси…

– С Богом! – объявил я, подняв свою стопку, потом залпом опрокинул ледяную мутную жидкость и тут же потянулся за салом и луком.

Хирт тоже принял на грудь, после чего как-то размяк. Эх, сколько бы он ни хвалился превосходством арийской расы, немцы никогда не научатся пить…

– Собственно, я зашел к вам поговорить о своей судьбе, – и я продемонстрировал штурмбанфюреру свою руку. Он-то отлично знал, что скрывается под бинтами.

– И?

– Я бы хотел ускорить проведение операции «Изольда».

Хирт покачал головой.

– Это совершенно исключено. База до сих пор не оборудована полностью, мы не разобрали записи Троицкого. Да, один из его аппаратов уже смонтирован в подвале монастыря, но… Вы же понимаете, с такими вещами торопиться нельзя. У нас всего три…

– Послушайте, профессор, вам придется поторопиться, – настаивал я. – Поймите, мне совершенно не хочется превратиться в одно из чудищ, вроде тех, что мы обнаружили у врат. Да, я избежал участи живого мертвеца, но то, что теперь ожидает меня, окажется ненамного лучше. Если же ваш опыт окажется удачным…

– А если нет, у меня останется только парочка русских, у которых элемент «божественного» – по крайней мере, я так это называю – не столь велик, как у вас. Я бы предпочел с точностью до наоборот – экспериментировать на них, а потом превратить вас в первого сверхсолдата великого Рейха.