Текст книги "Правосудие"

Автор книги: Александр Лекаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)

Глава 33

Раздался выстрел. Кабан споткнулся на бегу и рухнул на бок, взбороздив клыком опавшие листья. Таня опустила карабин.

– Хороший выстрел, – заметила Берта.

Через час они сидели у костра, выпотрошенный кабан висел, подвязанный за ноги к нижней ветке дерева, на длинных дубовых щепках поджаривались куски печени.

– С нас уже второй месяц не берут налог на мак, – сказала Таня.

– С чего бы это? – он усмехнулся, он ждал этого вопроса. – Я не жадный, ты же знаешь.

Таня вопросительно подняла брови. Он достал сигару.

– Теперь налог переведен на меня. Таня не очень удивилась.

– Так почему же ты его не берешь? Он прикурил сигару от уголька.

– Я изменяю форму оплаты.

– И ждешь, пока подрастут цыганские девственницы? – усмехнулась Таня.

– Если бы я хотел девственниц, мне пришлось бы отнимать их от материнской груди, – заметил он. – Ты можешь оставить себе и девственниц и процент. Но, – он выпустил клуб ароматного дыма, – я жду ответного жеста.

– Какого?

– Мне нужен контакт с Россией. Я хочу, чтобы вы доставили мой товар мне, по своему траффику.

– Какой товар?

– Средства связи.

– Их что, здесь нет?

– Таких – нет.

– Это секрет?

– Для тебя – нет. Это такая штука, с помощью которой можно влиять на навигационные приборы самолетов.

– Ого! – Таня тихо присвистнула. – Тебе понравилось смотреть, как падают самолеты?

– И всего, что имеет такие приборы, – продолжил он. – Например, ракет. Это средство связи не с самим прибором, а со спутником, который передает информацию на прибор.

– Ничего себе. Откуда у тебя такие деньги?

– У меня нет таких денег. Но в России есть люди, которые хотят, чтобы у меня была такая штука. Они хотят подарить ее мне, за умеренную плату, – он ухмыльнулся, – как я дарю тебе процент за умеренную услугу.

– Это не умеренная услуга, – возразила Таня. – Это вилы. Ты же понимаешь, что я сделаю для тебя все, но это не мешок мака, за такие дела сразу поставят к стенке.

– Твои люди рискуют головой меньше, чем за мешок мака,

– несколько раздраженно сказал он. – Просто за то, что живут, – и добавил вразумляюще. – И никакой МР не разберется, что это такое.

– Как эта штука выглядит?

– Как электрогенератор. Как два электрогенератора весом по полторы сотни кг.

– Их можно разобрать?

– Нет. Но они в японских корпусах и в ящиках с японскими лэйб– лами – быттехника.

– Хорошо, я попробую.

– Нет, Таня, пробовать нельзя. Если штука пропадет – то клянусь тебе Богом, чертом и своей головой, я приду в поселок и не оставлю в живых никого, ни младенца, ни кошки.

Таня помолчала.

– У меня нет выбора?

– Ты можешь отказаться.

– А у них есть выбор?

– Ты сделаешь выбор за них. И примешь на себя ответственность.

Таня сверкнула глазами, отбросив с лица седую прядь.

– Ты угрожаешь мне?

– Волос не упадет с твоей головы. Но ты отвечаешь их головами за свой выбор.

– Зачем тебе нужна эта вещь?

– А я не знаю! – он расхохотался. – Я только знаю, что это шанс не быть подопытной крысой, а самому ставить эксперименты.

– И этот шанс стоит жизни целого племени?

– Ничья жизнь ничего не стоит без такого шанса! – крикнул он. – Мы живем сегодня, чтобы умереть завтра, и все наши сегодня и завтра нанизаны, как на стержень, на этот шанс. Мы живем, мы боремся, мы грызем друг друга насмерть. Но стоит подняться в воздух одному бомбардировщику, – он вскочил на ноги и взмахнул рукой, – и от всей этой местности ничего не останется, даже червей в земле. И это сделает один-единственный выбля– док, просто щелкнув пальцами, – он снова сел, остывая. – Я согласен склонить голову перед Богом, но я не могу склонить голову перед выблядком.

– А ты уверен, что…

– Нет, не уверен, – ухмыльнулся он. – Я не уверен, что Бог – не вы– блядок. Такой же, каким я являюсь сейчас по отношению к тебе. Но если бы Бог не вбивал меня в землю ударами по башке – я бы не научился выпрямляться.

– Цыгане не нуждаются в чувстве собственного достоинства, – усмехнулась Таня. – Им достаточно золота.

– Не достаточно. Вынь из любого человека стержень, то, что он почитает за собственное достоинство – и человек рассыплется, как куча мусора. Что пользы тебе в богатствах земных, если жизнь свою потеряешь?

Таня посмотрела на него долгим и внимательным взглядом, потом кивнула.

– Хорошо. Я привезу тебе эту штуку. Я сама поеду. Он тихо рассмеялся.

– Ты старая лиса. Ты хочешь подсунуть мне свою голову в залог? Таня расхохоталась

– Но у меня же больше ничего нет, – она чисто цыганским жестом хлопнула себя между ног, – кроме моего достоинства!

Через несколько часов они сидели друг напротив друга в жарко протопленной бане. Таня несколько отяжелела в последние годы, в ее черных волосах появились длинные седые пряди, но это красило ее, и она все еще продолжала оставаться роскошной женщиной. Он подумал, что и в старости она будет очень красивой старухой.

– Почему ты не хочешь привезти эту вещь сам, – спросила Таня, – если она такая ценная?

– Потому, что она слишком ценная, чтобы рисковать по-дилетантски. Я хочу, чтобы она прошла проверенным, надежным каналом.

– Я так понимаю, что ее нельзя перемещать по транспортным линиям?

– Нельзя. На телеге, на горбу, полем, лесом – как угодно. Но она не должна проходить через точки, где может оказаться радиометрический контроль.

– Она что, радиоактивная?

– Не то, чтобы радиоактивная. Но там есть плутониевая батарея, и спать на ней не рекомендуется.

– Ты уже заплатил за эту дрянь?

– Нет. Ты заплатишь. Я дам тебе деньги и явку, все остальное – на тебе.

– Ты дашь деньги, я заплачу – кто-то умрет, – усмехнулась Таня.

– Так работает каждый гребаный пистолет и каждый гребаный бакс в этом мире, – сказал он.

– На том «боинге» был российский триколор, – заметила Таня.

– А не надо делать бизнес на чужой беде. Впрочем, они умудряются сделать бизнес и на своей собственной, каждая пуля, которую чеченцы всадили в башку русского солдата, сделана в России.

– В том самолете вообще не было солдат.

– Ну и что? Бомбы делают не солдаты, их делают люди, которым надо кормить свои семьи. А чтобы их семьи могли кушать – чья-то семья должна умереть под бомбами. А чтобы бомбы полетели, какой-то политик в смокинге подписывает указ. Все виновны. Но когда их детей бомба достает по дороге в школу – они начинают кричать про терроризм. Да, это терроризм. А кормить своих детей хлебом из чужой крови – это не терроризм? Нет невиновных, и каждая бомба попадает в цель. Этот проклятый игорный автомат, Таня, устроен так, что всегда приносит доход владельцу – кто бы ни дернул за ручку. Человек – дурак. Он будет дергать и дергать за ручку, надеясь выиграть миллион и принося доход владельцу, пока проклятая машина не сломается. Я – песок в машине. Я не надеюсь на выигрыш и не участвую в доходах. Я ни в чем не заинтересован и не нуждаюсь ни в каких идеологических оправданиях – я просто хочу ее сломать.

– Но ты же хочешь этого по какой-то причине, – усмехнулась Таня.

– Единственная причина – это моя всеобщая, всеохватывающая, слепящая ненависть к машине. Я – живой. Иногда у меня такое чувство, что я единственный живой человек на планете.

– Ты сумасшедший.

– Я сумасшедший.

– У тебя психология джахида.

– Я родился с поясом джахида. И прожив такую жизнь, какую я прожил – уже не нуждаюсь в том, чтобы корчить из себя нормального. Я выпрямился.

– Мы знакомы с тобой уже двадцать лет. И все это время я хотела тебя. И всегда боялась. Ты меченый, ты сам – как бомба. Но сейчас у меня есть предчувствие. Скоро бомба взорвется, – Таня встала, широко раздвинув ноги, ее тело блестело от пота, она подняла руки и собрала черно-белые волосы на затылке, ее груди напряглись. – Я хочу тебя сейчас. Давай сделаем это.

Глава 34

После того, как упал «боинг», охранная зона аэродрома была расширена еще на два километра. Но вскоре, в короткий промежуток времени, потерпели катастрофу еще два стратегических бомбардировщика. Один упал в тридцати километрах от аэродрома, второй – свалился прямо на аэропорт. Обе машины находились на боевом дежурстве и несли полный боезапас, их падение причинило страшные разрушения и жертвы. Обе машины потеряли управление незадолго перед тем, как начали снижаться к взлетно-посадочной полосе.

Механизм контрразведки пришел в движение, цепляя шестерни армейских подразделений, военной полиции и компрадорских структур, американцы почти сразу поняли, с чем имеют дело – сами не раз баловались такими штуками.

Режим ужесточился, гайки заскрипели, закручиваясь и плюща тела, – на террор НАТО ответило террором. Оккупационные власти и раньше не очень церемонились, но теперь начали стрелять в каждого, кто казался подозрительным, и секли головы обалдевшим от такого поворота дела местным князькам. Туземные вожди, наперебой стараясь доказать свою лояльность, зверствовали совсем уж беспредельно, не считаясь со здравым смыслом, бойни Аримана наполнились. Но Город – ядовитое сердце этого гниющего тела – продолжал пульсировать неоном и испускать миазмы, он не мог остановиться, он был причиной, и туда сходились нити всего действа. Сияли огнями казино, визжали убиваемые под горячую руку проститутки, лихорадочно сновали «мерседесы», кипела работа в маклерских конторах – все старались успеть. Склонялись над картами седовласые стратеги, холодно щурили глаза контрразведчики, холодно сияли экраны компьютеров и телевизоров во всем мире, с которых оживленные комментаторы изливали потоки слов, рационализирующих безумную суть этого кровавого действа. В сетях рассудочной болтовни страна выглядела, как красивый цинковый ящик со скрытым от глаз гниющим трупом внутри, в забитом такими же ящиками и залитом бестеневым светом формальной логики морге мира, по которому слонялся некто скучающий.

Щелкали выбиваемые пальцы, лязгали машины, печатающие доллары, улыбались младенцы с рекламы памперсов, корчились младенцы в огне напалма, в синем небе телевидения летали стратегические бомбардировщики и гигиенические прокладки – и никто ни в чем не был виноват.

Цыгане забаррикадировались в своем поселке, как неолитическое племя, в наивной надежде пережить тяжелые времена, но теперь каждый поселок превратился в такое племя, вся страна стала пространством неолита, по которому, среди горящих хат, которые с краю, рыскали вооруженные хищники в натовской и ненатовской форме. Братья-славяне смотрели из-за бугра – все это было, пока еще, не у них, как не у них была когда-то и Югославия.

Когда-то, еще на заре оранжевой революции, археологически давно по нынешнему отсчету времени, немногочисленные тогда еще серые лисы наткнулись на ценный объект посреди чистого, но очень загаженного промышленными отходами поля, на краю покалеченного леса. Это был наклонный ствол како-то брошенной шахты, а может, и не шахты – никто и никогда толком не знал, что есть что в Донбассе, что и кем там строится и что там есть, а чего там нет под землей. Вход в ствол был частично обрушен и засыпан наглухо так, что на поверхности торчал только заросший травой удлиненный курган. Он бы почти не отличался от других курганов, могил по-местному, которых здесь было полно, но в одном месте бетон обнажился в результате оползня, и непогода, вода или нерадивость строителей оставили глубокую щель между основаниями двух арочных перекрытий, куда нашли вход лисы полевые, а вслед за ними, по протоптанной животными тропе – и их человеческие собратья. В сотне метров от заваленного входа ствол, или туннель, или квершлаг был наглухо перекрыт кладкой из бетонных блоков, но пространства оставалось достаточно, чтобы вместить пару-тройку железнодорожных вагонов, тем более – нескольких человек с лошадьми, и серые лисы устроили там резервное укрытие, расширив и замаскировав обнаруженный проход.

Когда НАТО принялось закручивать гайки, серые лисы не свернули, а активизировали свою деятельность, раскручивая гайки в обратную сторону, и то тут, то там срывая их с резьбы. Натовский террор ударил, как всегда, в основном по населению, мирному и немирному, но не помышлявшему о сопротивлении оккупантам. Идейные борцы и бандиты прекратили грызню за территории, и на фоне стихших усобиц, в бардаке жесточайших, но безалаберных карательных действий разнонациональных миротворцев образовалось пространство для маневра небольшой мобильной группы. Но пришел день, когда пространство сузилось до глухого угла.

Они атаковали на стыке дня и ночи небольшую железнодорожную станцию и неплохо повеселились, устроив фейерверк из бензиновых цистерн и вздернув на виадуке всех, кого поймали, не разбирая формы. Они неплохо нагрузились качественным товаром евросоюза, но все пришлось бросить, потому что преследование началось почти сразу. Они избежали вертолетов, ввиду наступившей ночи, но не могли знать, что по ближнему шоссе будет проходить колонна польских спецназовцев, которые азартно ринутся в погоню. Сначала поляки потеряли их, запутавшись в посадках, но снова нашли по следам копыт на мягкой земле и, выдернув из какого-то хутора нескольких местных жителей, знавших окрестности, плотно сели на хвост. Осознав, что уйти рывком не удастся, поскольку поляки передвигались на мотоциклах, а первый луч солнца станет смертным приговором, командир сбросил след по пустырю, забитому строительным мусором и увел группу в резервное убежище. Но их снова нашли, вероятно, не без помощи местных гнид. У поляков хватило ума не соваться под землю, но не хватило терпения, чтобы, связавшись с базой, дождаться спецов с газом. Они просто заложили пластит по обе стороны от прохода и обрушили внутрь несколько десятков тонн бетона, навсегда похоронив возможность побеседовать с серыми лисами.

Группа из одиннадцати человек оказалась запертой в тесном пространстве между завалом и стенкой. Стиснув зубы, командир отдал приказ застрелить лошадей, – чтобы людям досталось больше воздуху. Завал был непроходим, оставалось биться в стенку. У них не было взрывчатки, но были маломощные наступательные гранаты. Расковыряв штыками стыки между блоками, они заложили туда гранаты и взорвали их при помощи шнурков от ботинок, укрывшись за трупами лошадей. Фонари были у каждого – отходить планировалось ночью – и они вошли в пролом, за которым мог оказаться очередной тупик. И они уткнулись в тупик через несколько часов полуслепого блуждания по горным выработкам. Они взорвали и эту стену – уже почти ни на что не надеясь. И оказались в лабиринте коридоров, резко отличающихся от шахтных проходок. Им пришлось взорвать еще две железных двери, прежде чем они ступили на дно глубокого бетонного колодца, где лучи издыхающих фонарей уперлись в округлый бок стальной колонны и поползли вверх, высвечивая знаки и устремленное в зенит острое акулье рыло.

Глава 35

– «Уж небо осенью дышало…» – продекламировал он, с наслаждением вдохнув запах хвои и осенних листьев.

– В преддверии ядерной зимы, – хмыкнул Бум. – И не надейтесь, шеф, эту штуку невозможно активировать.

Они прогуливались по лесу неподалеку от усадьбы, с ружьями на плечах, не обращая внимания на вспархивающих фазанов – двух, уже подстреленных, было вполне достаточно.

– Ты это уже говорил. Но у меня чисто спортивный интерес: почему невозможно?

– По целому ряду технических причин.

– Помнится, на советском телевидении, – раздумчиво сказал он, – выставляли такую заставку: «Перерыв по техническим причинам», когда у них случалась какая-нибудь лажа, не с техникой, а с головой.

– С головой у меня все в порядке, – хохотнул Бум.

– Тогда объясни мне, дураку, в чем дело?

– Во-первых, там все прогнило уже давно.

– Нет, не прогнило, и мы оба это знаем. Шахта законсервирована, на командном пульте нет ни пылинки, а сверху туда невозможно пробиться через метровую броню, даже если точно знать, где вход.

– А вот, вы можете объяснить, как можно было украсть ядерную ракету? Документы, что ли, подделали?

– Не заговаривай мне зубы, причем здесь документы? В этой стране украли целую страну, а тебя удивляет какая-то ракета. Не было никаких документов. Ее просто не указали при передаче имущества новому хозяину. Откуда эти шпаки могли знать, что есть, а чего нет у военных? Да и не крали ее, вероятней всего. А просто спрятали до лучших времен. Или до худших. Отсюда до любой натовской базы в Европе лететь намного ближе, чем от Уренгоя, если я что-то понимаю в географии. А сегодня ракета находится в центре такой базы. В структуре советской власти далеко не все были дураками, могли и предвидеть такой поворот дел. Меня другое удивляет: почему ее не вычислили американцы?

– А вот здесь я вам могу дать пояснения, – ухмыльнулся Бум. – Эту шахту построили без вскрышных работ. Ее пробили из-под земли, из промышленной, гражданской шахты, вход в которую находится за тринадцать километров от ракетной точки. На поверхности не было никаких следов работ.

– А как туда воткнули ракету?

– Привезли ночью и опустили краном. То, что все можно засечь из космоса – это сказки для дураков. Надо просто передвигать объект, когда спутник слежения находится над другой стороной планеты, вот и все.

– Давай вернемся к нашим баранам: почему ее нельзя запустить?

Бум помолчал, потер подбородок.

– Может, кто-то и смог бы, а я не смогу.

– Почему?

– Ракета не является автономным объектом. Она управляется через навигационную сеть, расположенную на земле и на орбите. Эти каналы связи заблокированы, если еще существуют. Требуется жидкий кислород…

– Ракета заправлена, и ты это знаешь.

– Я не знаю стартовый код! У меня нет кода доступа к стартовому коду!

– А-а-а, ну ладно, ну и черт с ним. Пусть себе торчит, железяка фуева, пошли домой.

В усадьбе навстречу им вышел Григорий.

– Беда случилась. Таня погибла.

– Как?!

– Американцы обстреляли поселок с вертолетов. Там, в доме, – Гриша мотнул головой, – две женщины с ребенком. Говорят, что больше никого не осталось, – он быстро прошел в дом.

– Ай-й-й, не знаю, почему, не знаю, зачем! – кричала женщина, Берта бинтовала окровавленную руку ребенка. – Прилетели, начали стрелять, убили всех!

– Откуда ты знаешь, что это были американцы? – спросил он.

– Звезды на них были, белые.

– Где Таня, где ее тело?

– Ничего не осталось, золотой ты мой, ничего! – женщина замотала распатланными волосами. – Они бросали что-то такое, что горит, сразу загорелось все, камень горел, люди горели, нечего хоронить! Вторая женщина лежала на диване, не произнося ни слова и глядя потолок мертвыми глазами, похоже, у нее был шок. В комнате стояла едкая вонь напалма, которой пропиталась их одежда. Он взял с собой семь человек, включая фельдшера и, плюнув на безопасность, выдвинулся к месту трагедии на двух автомобилях, забитых медикаментами.

Но помогать было некому. Ничего не осталось, кроме золы и пепла, даже развалин. Поселок находился в глубокой балке, и по двум узким дорогам, которые обстреливались из пулеметов, люди не смогли спастись из ловушки, залитой напалмом.

Там было еще очень горячо, по сожженной земле пробегали огоньки пламени. Он искал долго, искал безуспешно, размазывая по мокрому, как в бане, лицу, черную гарь. Потом, зачерпнул в горсть легкого пепла и съел его.

Глава 36

Они находились глубоко под землей, на командном пункте ракетной точки. Отсюда, через анфиладу распахнутых стальных дверей, было видно тело ядерной акулы, устремленное в зенит. Теперь здесь все было залито ярким, бестеневым светом, гудело напряжение в проводах. Он успел отдать по рации последний приказ серым лисам, – разбегаться, кто куда может. Но теперь это уже не имело никакого значения.

Он атаковал сердце города, юго-восточный штаб войск НАТО. Он сделал это в самой зеленой из всех ядовито-зеленых зон в этой черной от страха и крови стране. Для этого пришлось подчистить своих бывших сообщников по освободительной борьбе – их база, маленький завод в пригороде, была идеальным местом для расположения ракетных установок. Но зачистку не удалось произвести стерильно – кое-кто ушел, и в тот момент, когда он нажимал первую пусковую кнопку, контрразведке уже было известно имя инициатора атаки.

Инициатору удалось вырваться из города, потеряв почти всю группу, но логово серых лис перестало быть логовом. Серых лис больше не существовало, этот этап жизни закончился. Собственно, и жизнь уже подходила к концу.

Он поправил цветы на груди мертвой Берты – Берта и ее цветы было все, что он сумел унести с поверхности земли. Но оставалось еще кое-что.

«Судьба прядет нити наших жизней», – сказала когда-то Таня, – «а узлы завязываем мы».

И разрубаем их тоже мы. Он подошел к аппарату спутниковой связи и набрал длинный код.

– Боже мой, как ты сумел ко мне пробиться? – закричала Рита. Он хмыкнул в трубку.

– Есть способы. Как дела у Эвелины?

– А почему ты не спрашиваешь, как у меня дела?

– Как у тебя дела?

– Я вышла замуж. Мой муж – профессор консерватории, очень интеллигентный человек.

– Я рад за тебя. А как…

– Все нормально у нее, она сидит в тюрьме. Это лучше, чем сдохнуть под бомбами.

– Что ты мелешь?

– Я ее посадила. Она пыталась уехать к тебе. Не волнуйся, она через два месяца выйдет. Как у тебя дела? У вас же там кошмар.

– Действительно, кошмар. Но все уже заканчивается.

– Ну и хорошо, ну и слава Богу. Моя баня меня ждет? Ой, кто-то трезвонит в дверь, ну, пока, ты перезвонишь?

Он отключил связь.

– Пора начинать, Бум.

– Что начинать, шеф? – Бум оторвал от губ фляжку с виски и со стуком поставил ее на пульт управления.

– Активируй бомбу.

– Вы что, с ума сошли, шеф? – Бум неуверенно ухмыльнулся. – У нас же есть шанс отсидеться.

– Хватит. Пора выпрямляться, старик. Бум побледнел.

– Вы что, хотите взорвать пол-Донбасса?

– Больше. Я хочу направить ракету на Москву.

– Зачем?!

– Русские ответят ударом по Америке.

– Вы хотите устроить Апокалипсис?

– Да. Ты его устроишь.

– Ракета не долетит до Москвы, ее собьют.

– Не имеет значения, границу она пересечет в любом случае.

– Это в принципе невозможно, у нас нет кода и…

– Ты взломаешь любой код при помощи этой штуки, – он кивнул в сторону двух аппаратов, похожих на портативные электрогенераторы, – так, как ты это делал с навигационной системой самолетов.

– Я не буду этого делать! – Бум сжал кулаки.

– Ты сделаешь это, Саша, – он достал пистолет. – Мы все умрем. Мы можем умереть быстро или грызясь, как крысы. Я прострелю тебе колено, потом – второе колено, и если ты умрешь раньше, чем ракета взлетит, я попытаюсь поднять ее сам. И у меня может получиться.

Они смотрели друг на друга, лица обоих мужчин и мертвой женщины были зеленовато-бледными в свете люминесцентных ламп.

Он начал поднимать пистолет…