Текст книги "Правосудие"

Автор книги: Александр Лекаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

– А что было потом?

– А потом уже не было ничего интересного. Мы шли и шли, и шли, пока не вышли на дорогу. Потом опять шли, пока не пришли в кишлак. Там мы вырубились. Кто-то из местных съездил на заставу и привез наряд. Вот и все, – он усмехнулся. – Но мой напарник умер.

– Отчего умер?

– Неизвестно. Он так и не проснулся, может быть, не захотел.

Его без сознания привезли на заставу, и через пару часов он перестал дышать. Там же не было никаких врачей, и никто не станет гонять вертолет ради какого-то доходяги. Я сам добрался до отряда только через сутки.

– Тебе дали медаль?

– Мне дали выговор с занесением в личное дело.

– За что?

Он ухмыльнулся.

– За некомпетентность. За то, что неправильно действовал в бою, людей угробил, – он выплеснул в рот остатки водки. – Но мороз и голод дали мне медаль, они мне ее дали, Эвелина.

На лестнице раздались шаги.

Глава 17

– Я привезла к тебе дочь, чтобы ты воздействовал на нее авторитетом, она нажралась, как лахудра, а теперь ты сидишь и пьешь с ней водку посреди ночи, – сказала Рита, запахивая халат на роскошной груди.

– Я не пью водку с ней. Я пью ее сам. И уже утро.

– Ты считаешь, что уже можно выпить?

– Да, я так считаю.

– А почему ты пьешь сам? Ты не единственный, кому нужно похмелиться.

Он налил в бокал приличную дозу, можно было не опасаться, что Рита блеванет от ранней опохмелки. Так оно и случилось.

– Что за хамство – не закусывать самогон? – с отвращением сказала Рита, выдохнув воздух.

– Это не самогон. Можешь взять в холодильнике огурец.

– Могу.

Рита взяла огурец. И сыр, и колбасу, и холодное мясо – она никогда не жаловалась на похмельное отсутствие аппетита.

– Что делает Берта? – спросил он, когда Рита разместилась рядом со своими тарелками.

– Что может делать человек, который без сознания? – Рита пожала плечами.

– А почему она без сознания в твоей шубе? Рита задумалась.

– По-моему, я ей эту шубу подарила.

– А в чем ты поедешь домой?

– Я что, уже должна ехать домой?

– Нет, посиди еще.

– А полежать ты уже не предлагаешь?

– Я и не предлагал.

– Ну, тогда налей, хотя бы. Он налил и они выпили. Рита вздохнула.

– Хорошая баня пропала. Все из-за тебя, – она метнула уничтожающий взгляд в Эвелину.

– А вам там не было тесно втроем? – нейтрально спросила Эвелина.

– Представь себе, нет. Пока ты не появилась.

– Я понимаю.

– Что ты понимаешь? – Рита повысила голос. – Как матери замечания делать, это ты понимаешь?

– Я просто…

– Заткнись.

Он начал понимать, что жизнь Эвелины с Ритой была далеко не сладкой.

Наверху лестницы появилась встрепанная Берта в шубе. Она была похожа на непроспавшийся манекен из бутика.

– Пьянка, – обреченно сказала она и начала медленно спускаться по ступенькам, но на середине лестницы вдруг рванулась вниз и исчезла в туалете.

– Осторожно! – крикнула ей Рита через дверь. – Эта шуба стоит пять тысяч долларов!

Шуба была дорогой, но стоила максимум тысячи две. Занимался холодный рассвет, пора было покормить собак, он встал, чтобы нарубить им мяса, и тут от ворот донесся слабый автомобильный сигнал. Он взглянул на монитор у входной двери, но камера ухватывала только серебристый капот, руки на руле и чью-то крепкую челюсть за тонированным сверху стеклом.

– Кто это? – спросила Рита.

– Понятия не имею, – ответил он и пошел посмотреть. Владимир не нашел нужным выйти из машины, он только приспустил стекло и широко улыбался в щель.

– Привет! Мне бы Ритку повидать, дело есть.

Он знал этого типа, шапочно, видел пару раз. И усмехнулся в ответ:

– Ну, проезжай.

Берта выходила из туалета как раз в тот момент, когда они вошли в дом, и Владимир уставился сначала на нее, а потом уже перевел взгляд на Риту и Эвелину, сидевших за столом.

– Здравствуйте, ангелы мои!

Рита смотрела на него ошарашено, Эвелина молча отвела взгляд. Нимало не смущаясь, гость сбросил дубленку в кресло и быстро потер украшенные парой перстней руки.

– Почему не слышу оваций?

Владимир был высоким, широкоплечим мужчиной, очень фотогеничным, хотя и с заметной плешью в свои 35 лет. Не дожидаясь приглашения, он прошел к столу.

– Что ты здесь делаешь? – наконец, выдавила из себя Рита.

– А почему ты не спрашиваешь, как я доехал? Нормально доехал. Хотя и нелегко было выбраться из Парижа на те копейки, что ты мне оставила. Я потратил на тебя все свои деньги, ты же знаешь.

– Откуда у тебя свои деньги?

– От верблюда. Я замерз и хочу есть. Вы позволите присоединиться?

Не дожидаясь ответа, Владимир плеснул себе водки в чей-то бокал и ухватил кусок сыра чьей-то вилкой. А он смотрел со стороны на жующего Владимира и тихо удивлялся. Неужели этот человек не понимал, что здесь ему могут просто открутить голову? Или у него было что-то в рукаве? Владимир не был умен и мог как угодно далеко оторваться от местных реалий, мотаясь по Парижам и Лондонам, но он, все-таки, был русским. Не мог же он всерьез полагать, будто этот лес и парк Тюильри – одно и то же?

– Зачем ты приехал? – спросила Рита. Владимир с усилием проглотил кусок мяса.

– Соскучился. Ты что, не рада меня видеть? – при этом он подмигнул почему-то Эвелине.

– Не вовремя ты соскучился. И незачем было ехать сюда. Мог бы и позвонить.

– Ну, мы же не чужие люди, – он мельком глянул на хозяина дома.

– Одна семья, можно сказать, – Владимир хохотнул.

Хозяин дома улыбнулся в ответ. Ему это удалось без особого труда, он уже почти принял решение.

Берта, наблюдавшая встречу родственников, опершись одной рукой на теплые изразцы печи, а другой придерживая воротник шубы, вздохнула и пошла наверх. Эвелина поднялась из-за стола.

– Куда же вы, дамы? – Владимир скоморошно развел руки в перстнях. – Не лишайте меня своего присутствия!

Не отвечая, Эвелина скрылась за дверью ванной. Пока Берта поднималась по лестнице, Владимир не отводил глаз от ее ног.

– Что ты собираешься делать дальше? – спросила Рита.

– Ну, во-первых, я собираюсь побыть здесь некоторое время. Идти мне некуда, денег нет.

– А на что ты вообще рассчитывал?

– На тебя, – Владимир ухмыльнулся.

Он вспомнил, что надо покормить собак и встал из-за стола – ему не хотелось взваливать на себя весь груз решения, в конце концов, это был любовник Риты, и дом был, фактически, тоже ее. Звери хрипели в вольере и кидались на стальную сетку, он высыпал им миску замороженного мяса, с удовольствием наблюдая, как они рвут его белыми клыками. Он начал запирать их с того часа, как в доме появились чужие – все люди были врагами для этих собак. За спиной его раздался скрип шагов по снегу, и он обернулся.

– Этот ублюдок опять достал нас, – сказала Эвелина, она волновалась, и в ее речи снова послышался акцент.

– Мне он до задницы, это твоя мать с ним хороводится.

– А он лезет ко мне.

– Значит, дала поводы.

– Я не давала повода. Но мне нужен был кокаин и таблетки. А он доставал.

– Мать знает?

– Нет, конечно.

– И что я, по-твоему, должен сделать?

– Вышвырнуть его отсюда.

– Это не решит проблему. Он присосется в другом месте, вы же не будете вечно здесь сидеть. А твоя мать сегодня не любит, завтра полюбит. А послезавтра тебе захочется нюхнуть, так ты и сама соснешь, – он едва успел перехватить ее руку и цыкнуть на собак.

– Ты тварь! – крикнула Эвелина.

– Я тварь, также, как и ты. И мне легко убить Вовика, прямо сейчас. Но это не решит твоих проблем.

Эвелина шипела, как кошка, пытаясь вырвать руку, и с ненавистью кривила рот, он делал ей больно, но она не плакала.

– Ты что, не могла нюхать свой драный марафет, не пользуясь трубочкой Вовика? – крикнул он ей в лицо. – Теперь ты хочешь, чтобы я выкинул его отсюда? А почему ты не сделаешь это сама?

Он отшвырнул ее от себя.

– Потому что мать не даст! – крикнула Эвелина. – Она сразу наедет на меня, а он будет стоять рядом и улыбаться!

– Ладно, – сказал он, остывая. – Мне надо выгулять собак. Ты можешь пройтись со мной, и мы обсудим ситуацию, а можешь убираться вон – как хочешь.

После оттепели снег еще не выпадал, и они свободно шли меж редко стоящих сосен, собаки, вывалив алые языки, метались поблизости.

– Больше года вы жили ладной семейкой, – сказал он. – Тебя устраивал Володин кокаин, твою маму устраивал его член, вас обеих устраивало то, что в доме есть хоть какой-то мужчина. Затем что-то не заладилось, и вы решили от него избавиться, удрав в другую страну. А он появился снова. Так?

– Ну, примерно, так.

– Знаешь, почему вы от него никогда не избавитесь?

– Почему?

– Потому, что вы этого не хотите. Вас устроит мусорщик, который возьмет вашу игрушку за ногу и закинет подальше. И вас устроит, если игрушка вернется через месяц или через год, присмиревшая – и примется за исполнение своих обязанностей. Этот тип такая же игрушка, как и кокаин! Ты его нюхаешь, но это он играет тобой, а не ты им! Что тебе нужно, чтобы избавиться от всех твоих витаминов?

– Избавиться от них. Не иметь.

– Избавься от Владимира.

– Как?

– Возьми кухонный нож, подойди к нему сзади и воткни нож под лопатку. Если даже не попадешь в сердце, он все равно умрет через несколько минут.

– Я не хочу сидеть в тюрьме.

– Ты не будешь сидеть в тюрьме. Ты будешь сидеть в кресле и смотреть, как трое свидетелей убийства хлопочут, избавляясь от трупа.

– Зачем им хлопотать?

– Твоя мать будет покрывать тебя, я буду покрывать вас обеих,

Берта будет покрывать меня. Что тут непонятного? Никто не даст в обиду маленькую девочку, измученную витаминами.

– Я не могу этого сделать.

– Ты хочешь, чтобы это сделал я – старый, опытный убийца.

– Не в этом дело.

– А в чем?

– Он человек, такой же, как и я.

– Нет людей, таких же, как и ты. Ты никогда не узнаешь, что в голове у другого человека. Все, что ты знаешь – ты знаешь о себе. Другие люди – это твои мысли, наложенные на них, и тебе никогда не станет известно ничего больше.

– Это я уже слышала – человек человеку волк.

– Почему обязательно – волк? Может быть – друг, товарищ и брат.

Это зависит от того, что ты о нем думаешь. Но он не зависит от твоих мыслей. Он движется по своим траекториям. Человек, состоящий из твоих мыслей – это фикция. А его траектория – это реальность. Самый эффективный способ взаимодействовать с людьми, это оценивать их движения так, как ты оцениваешь движение автомобиля. Человек – это автомобиль с тонированными стеклами. Ты не знаешь, кто там, внутри, и тебе нет до этого дела – может, там, вообще никого нет. Если тебя не устраивают правила движения или ты не знаешь их, не выходи на дорогу, стоять там нельзя. Если хочешь взаимодействовать – двигайся по правилам. Если кто-то нарушает правила – уйди с его дороги или сбей его. Вот и все. До тех пор, пока ты будешь впутывать в правила движения Бога, черта, честь, совесть, человеческое достоинство и другие фикции, ты будешь неэффективна. Это то же самое, что спать и видеть сны или читать «Плэйбой» за рулем.

– Это красиво звучит, но человек – не машина, ему приходится отвечать за свои поступки.

– Никому нет дела до твоих ответов. В счет идет только результат, оплата наличными. Заплати цену – и ты получишь все, что хочешь.

– Это одно и то же.

– Нет, не одно и то же. Отвечать – это болтать. А платить – это действовать. Ты всегда действуешь, хочешь ты того или не хочешь. А вот получаешь – далеко не всегда то, что хочешь. Потому что недоплачиваешь, переплачиваешь или вообще не знаешь, чего хочешь. А потом удивляешься, когда вместо букета цветов получаешь удар по лбу.

– Я не понимаю, как это применить к моей ситуации.

– Прямо и непосредственно.

– Убить Владимира?

– Зачем обязательно убивать? Пойди в дом и скажи ему: «Пошел

вон отсюда». Если мать выступит, скажи ей: «Заткнись». Я буду стоять рядом и улыбаться. А если понадобится – в любой момент поддержу тебя, словом и делом.

– Ты сам говорил, что он вернется.

– А ты не играй с ним. Он не вернется, если поймет, что это не игра, а полный и окончательный отмот.

– Ну, так он достанет мать.

– А ты плюнь на мать. Если ты плюнешь и разотрешь, помогая себе, то сможешь помочь и ей. А если не сможешь плюнуть, вы будете до бесконечности путаться в ваших общих слюнях. И в общей сперме. Ну, как, ты готова?

– Нет.

– Я так и знал.

– Да ничего ты не знал! Я ненавижу его, понимаешь?

– За что?

– За то, что он знает это и ему это нравится. Ему нравится играть всерьез, он знает, что я не играю. Он хорошо знает правила движения и он догонит, даже если мать порвет с ним. Я ненавижу его за то, что он есть, за то, что он был и за то, что он будет!

– Ну-у, так это совсем другое дело, – задумчиво протянул он.

Глава 18

Когда они вошли в дом, Владимир не убрал руку с плеча Риты – с обоих ее плеч. Рита не выглядела счастливой, она выглядела подавленной. Зато Владимир сиял.

– Куда вы пропали? – крикнул он. – Эвелина, ангел мой, иди выпей с дядей!

Бутылка на столе была уже пустой, и гость, видимо, рассчитывал на хлебосольство папы. Он не обманулся в своих ожиданиях – папа достал еще одну бутылку, он мог доставать их до самой весны, с интервалом в полчаса и перерывом только на сон. Эвелина выглядела посвежевшей и повеселевшей, она улыбалась и лихо чокнулась с дядей.

– Прозит!

Выпив и закусив, хозяин извинился перед гостями и на минутку покинул их, поднявшись наверх. Рита посмотрела ему вслед, закусив губу. Берта сидела у компьютера с чашкой кофе, в пепельнице дымилась сигарета, раньше он не видел, чтобы она курила.

– Что ты там ищешь? – спросил он, мельком глянув на экран.

– Что милиция выставила публике, что газеты пишут. Интересно все-таки. У меня же нет документов, надо доставать паспорт, надо как– то планировать свою жизнь.

Лицо ее было безмятежно, глаза отсвечивали голубым льдом в свете экрана – перед ним сидела совсем другая женщина, не та, которую он отлупил розгами в бане. Однако у него было достаточно жизненного опыта и он понимал, что лед обманчив, что горячая струя в любой момент может снова ударить в окровавленный череп.

– Я хочу убить этого парня, Владимира, – прямо сказал он. – Этот тип очень сильно обижает мою дочь.

– Как он ее обижает?

– Девочка наркоманка. Он дает ей кокаин в обмен на минет.

– И она берет и то и другое?

– Какая разница?

– Действительно, – медленно сказала Берта, – разницы нет никакой. Как мы его убьем?

Через четверть часа они спустились вниз и приняли участие в продолжение банкета.

– Здесь лучшее место для зимнего отдыха, – убежденно сказал Владимир. – Лучшее! – Он небрежно отвел локоть от своей тарелки, чтобы хозяин мог метнуть туда пару шипящих отбивных по-татарски, которые Берта жарила, стоя у плиты. – Зиму надо проводить только здесь. На воле, на даче, здесь же все есть и все… – он чуть было не сказал «на халяву», но сдержался, – под рукой. А не в загаженном, мокром, вонючем Париже. Тем более что я, – он игриво ткнул Риту в бок, – продал квартиру.

– Что?! – ошарашено отшатнулась Рита. – Как ты мог продать мою квартиру?!

– Это была моя квартира, – улыбнувшись, заметила Эвелина. – А, черт с ней!

– Ну, как-как, – Владимир уверенно плеснул себе еще кальвадосу.

– Так. Не мог же я допустить, чтобы на тебя наехали за мои долги.

– Ты подделал документы? – тихо спросила посеревшая Рита.

– Ничего я не подделывал, – Владимир хохотнул. – Я купил другие.

– А деньги где? – все так же тихо спросила Рита, но, зная ее, хозяин заволновался: а не придется ли менять свои планы.

– Я же сказал, где! – раздраженно ответил Владимир. – Долги отдал. На дорогу потратился. Машину здесь купил, она еще не зарегистрирована, могу тебе подарить, – он хлопнул водки и занялся отбивной.

– Да ладно, мама, – примирительно сказала Эвелина, – другую купим.

Рита молча покачала головой.

– Вот-вот, – оживился Владимир, – у тебя что, денег мало? Давай лучше думать, как зиму провести с комфортом. Здесь же, – он небрежно повел плечом в сторону хозяина, отлучившегося к плите за очередной порцией отбивных, – наверняка ни черта нет. Дерьмо какое-то пьем, – он наморщил лоб, прикидывая. – Напитков надо купить, фруктов, одежда мне нужна теплая. Дрова для бани есть? Ему никто не ответил.

– Дрова для бани есть? – спросил он громче и начальственней.

– Есть, – ответил хозяин от плиты.

– Хорошо. Значит, завтра кто-нибудь баньку протопит. Для нас, – он перевел взгляд с Риты на Эвелину. Хозяин посмотрел на его плешь, покрытую каплями пота, и вернулся к столу с блюдом отбивных в руках. Вместе с ним подошла Берта и, присаживаясь, случайно перевернула бокал Владимира.

– Блядь! – выкрикнул Владимир, тряся манжетой. – Поосторожней нельзя?

– Ты что, собираешься спокойно на все это смотреть? – прошипела Рита. Они стояли во дворе. Он скромно покинул застолье, чтобы подышать свежим воздухом, а Рита вылетела вслед за ним, и никто ее не удерживал – Эвелина увлеченно обсуждала с Владимиром планы перестройки дачи, а Берте было все равно.

– На что смотреть? Это твой любовник, а не мой, вот и смотри на него.

– Я не знаю, чей это любовник, он никак не может выбрать, кого потащить в постель, меня или Эвелину.

– Так тащитесь втроем.

– Ты сволочь!

– Я не сволочь. Что ты от меня хочешь?

– Чтобы ты нас защитил.

– Еще раз повтори.

– Я хочу, чтобы ты нас защитил от этой падлы.

– Это твое решение?

– Да, это мое решение.

– Хорошо. Ты готова платить?

– Я заплачу тебе столько, сколько ты скажешь.

– Ну, тогда слушай мои условия…

Глава 19

– Поздно уже и холодно, – говорил Владимир, шагая между Ритой и Эвелиной. – Можно было и во дворе шашлыки пожарить.

Он без церемоний опирался на их плечи, рука его мяла замшу на груди Эвелины, но прощупать маленькую девичью грудь через толстую дубленку было довольно затруднительно – зато другая его горсть наполнилась полной мерой.

– Ничего не поздно, – сказала Эвелина.

– И ничего не холодно, – сказала Рита, – сейчас разведем костер и выпьем.

Ярко светила мелкая, как копейка, луна, сосны стояли редко и отбрасывали длинные тени, хозяин шел впереди, удерживая, рвущихся с поводков собак, сзади молча шагала навьюченная припасами Берта.

– Ну, вот мы и пришли, – сказал охотник, хлестнув арапником по голенищу сапога, отчего собаки сразу сели. – Это правильное место.

– Ну, вот и подсуетись, – сказал Владимир, убирая руки и засовывая их в карманы, – раз ты тут все знаешь.

Женщины с облегчением расправили плечи, Берта сбросила рюкзак в хрустнувший снег.

– Перед тем, как насладиться дичью, – сказал охотник, – мы должны ее забить, мы должны насладиться охотой, – он принял из рук Берты тяжелый охотничий арбалет.

– Что? – Владимир презрительно скривил губы. – Что ты гонишь, какая охота? У тебя что, еще и мяса нет?

– Есть, – охотник вложил арбалет в руки Рите. – Ты – мясо. Раздевайся.

– Ритка, у него что, крыша съехала, у твоего козла? Обдолбался, что ли?

Охотник быстро взял в руку цевье арбалета и нажал другой рукой на палец Риты, лежавший на спусковом крючке. Тетива тренькнула, Владимир взвыл, – стальная стрела впилась ему в правое плечо.

– Теперь тебе раздеваться будет намного труднее, – охотник подошел к упавшему на колени Владимиру и хлестнул его арапником поперек лица, Владимир взвыл еще громче, тонко и хищно завизжали собаки, перебирая лапами по снегу, – но ты разденешься и побежишь.

– Не надо! – изжелта-побледневшее лицо Владимира заливала кровь и слезы. – Я…

Охотник снова ударил его по голове:

– Раздевайся.

Не переставая подвывать, Владимир начал стягивать с себя дубленку. Рита отвернулась, ее трясло, но Эвелина не отводила глаз, Берта смотрела бесстрастно.

– В пяти километрах отсюда, всего в пяти километрах, – говорил охотник, – оживленная трасса. Если ты добежишь туда, можешь остановить машину и рассказывать все, что хочешь, мы тебя отпустим. Я дам тебе фору в сто метров, потом спущу собак, и мы будем на тебя охотиться.

– Это убийство! – прорыдал Владимир. – Я…

– Конечно. Никто не собирается играть с тобой в благородство.

Мы будем убивать тебя долго, больно и мучительно. Снимай трусы и обувь.

– Я больше не могу! – беззвучно сказала Рита.

– Возвращайся в дом, – тихо сказал он ей на ухо и вынул из ее рук арбалет.

Владимир не хотел вставать, пришлось бить его. Потом он вдруг вскочил и рванул изо всех сил, ломая хрупкий наст огромными ступнями, вслед за Ритой. Собаки без команды сорвались с места и мгновенно сбили его с ног. Рита испуганно оглянулась и пошла быстрее, втянув голову в плечи.

Охотник подбежал к хрипящему и воющему клубку тел и арапником отогнал черных.

– Сидеть!

Затем несколько раз перетянул бело-красное.

– Беги!

Владимир поднялся и, шатаясь, побежал в лес. Собаки повизгивали, но не смели двинуться с места.

Охотник посмотрел в лицо Эвелине – о Берте можно было не беспокоиться. Эвелина была бледной, ее глаза отливали серебром в свете луны, алый рот приоткрыт, из него часто вырывались облачка пара.

– Ты как? – спросил он.

– Нормально. Смотри, убегает!

Он крикнул «Ату!» – и собаки снова сбили дичь с ног, охотники медленно подошли вслед за ними.

– Я заплачу… – хрипел Владимир. – У меня есть бабки…

– Эвелина! – охотник передал Эвелине арапник. Собаки с визгом отскочили прочь. Владимир завизжал, извиваясь на снегу, во все стороны полетели капли крови.

– Хватит! – охотник перехватил тонкое запястье Эвелины, по ее подбородку текла кровь, лоб был забрызган кровью. – Беги! Владимир побежал.

На первый взгляд, от него мало что осталось, но он был сильным, здоровым мужчиной и мог бежать еще долго.

– Ату!

Собаки снова сбили его на землю, и снова охотник отогнал их, не дав добраться до горла и паха, Владимир скорчился на снегу в позе зародыша, прикрывая широкими ладонями затылок. Берта пнула его в мошонку, красным грибом застрявшую под волосатыми ягодицами.

– Беги!

В этот раз ему дали бежать дольше, потому что он бежал медленней, сильно пятная кровью снег. И упал в конце дистанции.

– Вставай, дядя Вова! – Эвелина пошевелила ногой стрелу в его плече. – Уже близко.

Он всхлипнул, скорчился и вдруг начал кричать – протяжно и тонко. Охотник согнулся над ним, заглядывая в лицо – без ненависти, без сожаления – черный вопросительный знак над красной креветкой на белом снегу. Владимир был похож на новорожденного – с окровавленными волосами, прилипшими к черепу, красный, скользкий и вонючий. Он был похож на каждого новорожденного в мире, на любого человека, приходящего в этот мир в крови и дерьме и уходящего из этого мира в крови и дерьме. Он был жертвой и палачом, как все. Он ничем ни от кого не отличался, он был родным братом охотника, красным вопросительным знаком – «зачем»? А низачем. Просто – не повезло.

Эвелина присела у головы Владимира и произнесла фразу, возможно, понятную только им двоим.

– Ангел мой, – сказала она, – ты постоишь на коленях или поваляешься на спинке?

Потом она встала и ударила его ногой в лицо. Но девочка не умела бить ногой в лицо. Сапожок скользнул по окровавленной голове, и девочка села попой в снег. Папа помог ей подняться, Берта начала деловито избивать охающее тело, собаки визжали, ярко светила луна. Тело поднялось и побежало, оно уже ничего не видело и натыкалось на деревья, впереди появились столбы света от фар пролетающих машин, послышался шум моторов.

– Уже близко! – крикнула Эвелина, беглец налетел на дерево и упал навзничь, быстро-быстро дыша, от него валил пар.

– Ты что, действительно позволишь ему бежать до дороги? – спросила Берта.

– Нет, конечно, – охотник ухмыльнулся. – Он ведь может и добежать. Эвелина! – негромко окликнул он, доставая из чехла охотничий нож. – Кончай его!

Эвелина взяла нож, она выглядела возбужденной и очень заинтересованной.

Присев на корточки возле жертвы и высунув язык, она ударила клинком в грудь, сталь расщепила ребро. Владимир резко сел, один его глаз почти вываливался из глазницы, разорванной собачьим когтем. Берта мгновенно сбила его на землю ударом ноги в голову. Эвелина ударила еще раз, в живот, нож вошел по самую ручку. Владимир снова сложился пополам, и снова Берта сбила его на спину.

– Заканчивай это, – сказал охотник, обращаясь к Берте. – Эвелина, отдай нож.

Берта взяла нож и быстро перерезала Владимиру горло. Волной хлынула кровь и, дымясь, начала пропитывать снег. Охотник усмехнулся: все, как на охоте. Смерть этого человека ничем не отличалась от смерти любого другого человека, от смерти кабана на снегу – в двух шагах от оживленной дороги, по которой мчались слепые машины, чтобы залить своей кровью, калом, слезами – снег, асфальт или белые простыни – где– то в другом месте.

Охотник посмотрел в небо – ничего там не было, кроме мертвой луны. Охотник посмотрел в лицо Эвелины – на Берту можно было не смотреть, она была мертва уже давно. На лице Эвелины было оживление и любопытство: она была жива. Охотник взял двумя пальцами кровь с шеи Владимира и мазнул ею Эвелину по лбу, взял кровь и мазнул ею по лбу Берты:

– Причащайтесь, кто как может.

На лбах охотниц остались по две параллельные линии, он слизнул кровь с пальца, она была соленой и отдавала медью – как у всех. Тушу следовало разделать, пока она не замерзла.

– Здесь его нельзя оставлять, – сказал он. – Берта, выпотроши его, брось кишки и мочевой пузырь на снег, пузырь пробей ножом – к утру от них ничего не останется. Остальное заберем с собой.

Собаки повизгивали, с их черных губ свисали розовые слюни, и Берта бросала им куски, разделывая тушу, – хозяин не возражал. Эвелина, приоткрыв рот, заворожено следила, как суки хватают мясо на лету и, чавкнув, мгновенно проглатывают, они успели усвоить не менее четверти дяди Вовы, его сердце, легкие, печень и почки, а потом продолжали хватать его за руки, когда охотники поволокли тело прочь от дороги. В исходной точке, где Владимир получил первый удар стрелой, они разожгли жаркий костер из сосны и сожгли в нем его одежду, разрезанную на куски обувь, кисти его рук, его ступни, скальп и половые органы – собаки не жрали половых органов. Затем, обсмолив горящими сосновыми лапами шерсть с туши, они расчленили ее на куски и понесли домой.