Текст книги "Правосудие"

Автор книги: Александр Лекаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Глава 10

– Ты хорошо развита физически. Занималась спортом?

– Специально – нет. Но в школе у меня неплохо получалась легкая атлетика. Потом бегала на лыжах зимой, летом плавала, пока не познакомилась с той мразью. А в университете я даже некоторое время ходила на карате, не долго.

Они находились в небольшом спортивном зале – полированное дерево и куча дорогостоящего металла – который его жена оборудовала, чтобы гонять свои жировые складки.

– Чем наносят удар? – переспросил он.

– Ну, чем… Кулаком, ребром ладони…

– Выбрось из головы эту чушь. Такие штуки может себе позволить только профессиональный боец. А у тебя суставы вылетят или запястье сломаешь. Человеческая кисть, слишком тонкий инструмент, чтобы бить ею по башке. Можно, конечно, научиться, но это то же самое, что использовать микроскоп как кувалду.

– Чем же бить?

– Локтем. Локтевые удары – самые мощные и безопасные для исполнителя. Локтем женщина может ударить сильнее, чем здоровый мужик – кулаком. И локтевой удар – хитрый, кисть, сжатая в кулак, проходит мимо носа, а локоть бьет в висок и вышибает мозги напрочь. Локтем можно вбить глаз внутрь черепа так, что он из затылка выскочит. А кулаком ты попадешь в бровь, а не в глаз.

– Мне объясняли, что женщина должна бить ногой по яйцам.

– Еще одна чушь. На самом деле попасть в мошонку очень трудно, только если дурак сам расставит ноги, иначе не попадешь. Не рассчитывай на дурака – поймают за ногу и стукнут затылком об асфальт. Кроме того, яйца живут своей собственной жизнью – в момент опасности они сами прячутся в специальные, природой предусмотренные, паховые па– зухи.

– Первый раз слышу.

– Ну, так слушай и запоминай, – он ухмыльнулся. – Ебари тебе об этом не расскажут. Мошонку легче всего достать сзади, когда атакующий промахнулся, проскочил вперед и расставил ноги, чтобы удержать равновесие. Вот тогда его и бьют – сзади. А вообще, за яйца надо хватать рукой.

– Хватать?

– Хватать и сжимать. На Востоке так убивают баранов – без ножа.

Но для быков способ тоже годится. А если ты бьешь в пах спереди, то делать это надо коленом. Хватаешь за одежду на груди, рвешь на себя и бьешь одновременно – это старый ментовской прием, очень действенный. И знают про него, и все равно ловятся – в такой момент внимание рефлекторно переключается на верхнюю часть тела, а про яйца забывают. А удары коленом – самые сильные, особенно если довернуть удар поясницей: намного сильнее, чем удары стопой, да и безопасней – стопу, пальцы и голень очень легко повредить.

– Но, чтобы ударить коленом или локтем, надо подойти вплотную.

– А это твой единственный шанс – прорваться вплотную. Не строй иллюзий, любой здоровый мужик забьет тебя на расстоянии.

– Не любой.

– Согласен, ты очень крепкая девка. Но рассчитывать надо всегда на более сильного противника: если рассчитывать на слабака, так незачем и учиться.

– Я все равно не научусь, на это годы нужны.

– Очередная чушь. Которую придумали торговцы каратизмом, чтобы сдирать бабки с учеников. Если ты будешь крепко держать в голове основы, которые можно усвоить за час, и освоишь толком три-четыре приема, которые подходят персонально для тебя – тебя никто не побьет. При этом надо помнить, что физическая сила и выносливость как были, так и остались базой для всего – без этого тебе никакие приемы не помогут.

– Мне поможет злость.

– Точно. Тебя почти ничему не надо учить, ты сама все знаешь. Но знать мало. Ты знаешь, что я сделал, когда впервые увидел нож?

– Что?

– Я обосрался. Я не мог сдвинуться с места, застыл, как столб. А ведь я считал себя тогда подготовленным бойцом.

– И что случилось дальше?

– Дальше – ноги проснулись и унесли меня с места событий. А потом голова задумалась – почему со мной случился такой конфуз? Я же тысячу раз делал приемы по выбиванию ножа.

– И почему же с тобой случился такой конфуз?

– Потому, что нож был резиновым, вот почему. Моя нервная система не была готова к встрече со сталью. А вот когда я впервые пошел в атаку на пулемет, я не боялся. Знаешь, почему?

– Почему?

– Потому, что я не видел и не слышал пуль – это дурная храбрость. Когда я был пацаном, меня били уличные пацаны, как собаку. А я был сильнее многих из них.

– Почему же они тебя били?

– Потому, что они были привычны, их нервные системы легко входили в состояние, нужное для драки. А я впадал в ступор. С другой стороны, на войне мне пришлось учиться кланяться пулям, чтобы они не отбили мою дурную башку. Нервная система – это машина. А ты – не нервная система, ты – водитель машины. Как ты ее заправишь, как ты ее поведешь – так она и поедет. Но ты никогда не будешь знать, как она поведет себя в реальных обстоятельствах, пока гоняешь ее только на тренажерах.

– Значит, тренироваться не к чему?

– Очень даже есть к чему – в гараже сгниет твоя машина. Но есть фактор, который определяет все и стоит выше всякого тренинга.

– Какой фактор?

– Ты знаешь, какой.

– Злость?

– Точно. Ты когда-нибудь видела, как дерутся вокзальные бляди?

– Бог миловал.

Он ухмыльнулся, потер пальцем бровь.

– Я начинал свою работу в милиции в патрульно-постовой службе. Однажды нам пришлось задерживать одну такую. Это была старая уже потаскуха, пропитая насквозь, а нас было трое здоровых, молодых парней. Не знаю, что на нее нашло, но она взорвалась, как бомба. Она стала похожа на циркулярную пилу, честное слово. Она визжала, била всеми четырьмя конечностями и хватала зубами…

– Могу себе представить.

– Нет, не можешь. Это на словах выглядит смешно, но уверяю тебя, я видел серьезных урок в драке – так она была страшнее. Чтобы просто скрутить ее, не было и речи, мы достали дубинки.

– И что, задержали?

– Ни хрена не задержали. Она сломала одному парню руку, его же дубинкой, другому выбила глаз и ушла, перепрыгнув на стройплощадку через двухметровый забор – это с ее-то жирной задницей! Ее отловили на следующий день, спящей на лавке, и дали пять лет.

– Око за око?

– Не только за око, – он оскалился. – Мне она вышибла новые фиксы, хорошие такие фиксы были, почти золотые, я их потом так и не нашел. Пока она нас товарила, какой-то добрый человек подобрал их и унес, на бутылку пива сменял, наверное, дай бог ему здоровья.

– Ты эту притчу рассказал, чтобы вразумить меня примером?

– Тебя не надо вразумлять, ты сама пример. Тебе надо запоминать свои аффекты, если они были эффективны, впечатывать их в свою нервную систему, и тогда они сами возникнут – в тех же ситуациях и с тем же результатом, без затраты времени на рефлексию. Побеждает тот, кто не думает. А два сигнала противоположного свойства – бить или не бить – разорвут твою нервную систему и введут тебя в состояние ступора, пока противник будет бить тебя по голове. Если ты способна бить по голове сразу и чем попало – ты будешь сбивать каратистов, как кегли, пока они только подумают, чтобы встать в свою стойку. Поэтому я и говорю тебе постоянно: не позволяй втягивать себя в игру. Бей шахматной доской по голове – и ты выиграешь у любого гроссмейстера. Есть надежный способ побеждать всегда – бить первым, изо всех сил и по голове. Боевое искусство – это искусство единственного удара, все остальное – чушь для фраеров. Поэтому сделай мне одолжение: разомнись слегка и поработай полчаса вот с этими гирьками – мне приятно смотреть, как ты двигаешься.

– Ты уже больше получаса смотришь на мою грудь и задницу, тебе не хочется посмотреть, как я трахаюсь?

– Хочется, но тебе нельзя. Люди наивно полагают, что трахнуться – это что руки помыть. Но они глубоко заблуждаются, в этот момент происходит мощный обмен между телами, а тебе сейчас совершенно не нужен чужеродный белок.

– Можно обойтись без белка, ты взрослый человек и знаешь, как это делается.

– Белок – это не только сперма, но и пот, и ферромоны, и слюна, и даже дыхание.

– Почему мне может повредить твой белок?

– Ты понимаешь, что с тобой происходит?

– Буду счастлива, если ты объяснишь.

– Это можно объяснить так, как объясняет Таня. Она объясняет понятно, но ее объяснения не имеют подтверждений в твоем повседневном опыте. Это можно объяснить в терминах физиологии, научная терминология тоже не имеет подтверждений в твоем повседневном опыте, но она опирается на твою базу данных, и поэтому ты можешь ее интерпретировать.

– Не принимай меня за дуру, а просто объясняй.

– Хорошо. Все, что происходит в организме, включая психические процессы – это интерпретации белка. Нервные клетки обмениваются сигналами при помощи молекул белка. Электрическая активность, которая при этом возникает, является следствием, а не причиной нервной деятельности. Содержимое твоего мозга, твои мысли, чувства, воспоминания – можно собрать в пробирку, но нельзя записать на дискету, понятно?

– Понятно.

– Очень мощный стресс разрушил связь между той частью нейронов твоего мозга, которая являлась твоим «Я». На некоторое время ты перестала существовать. Если бы это продолжалось долго, твой организм умер бы вслед за тобой, поскольку все органические процессы тоже контролируются из этой точки.

– Так же, как умерла моя дочь? Он помолчал.

– Да. Таня не смогла ничего сделать для нее. Но она смогла включить твою разрушенную связь.

– Как она это сделала?

– Ты не можешь думать, что я располагаю истинами в последней инстанции. Я могу только объяснить тебе так, как понимаю сам. Я не знаю – как. Но я знаю, что разрушенная связь не может быть восстановлена идентично. Ты теперь другой человек. И ты продолжаешь строить себя из своего собственного белка. Теперь ты понимаешь, почему я не могу участвовать в этом строительстве? Я хочу, чтобы ты была собой, а не мной.

– Я интерпретирую твой белок так же, как я интерпретирую белок колбасы.

– Нет.

– Почему нет?

– По той же причине, по которой колбаса не может оплодотворить твою яйцеклетку, для этого требуется другая колбаса – с яйцами.

– Не надо мне объяснять, откуда берутся дети. Но множество женщин принимают сперму в оба конца пищевода, даже втирают в кожу головы – чтобы лучше росли волосы, и у них не вырастают яйца или члены на голове.

– А никто не может знать, каковы отдаленные последствия таких экспериментов, никто их не контролировал. Сперма – это магическая вещь. Я знаю это, потому что так мне сказала Таня.

– Таня, Таня. У тебя свои мозги есть?

– Есть, но мало. Множество вещей я не могу ими понять – нет ответов на путях рационального мышления. Ты знаешь, откуда берутся дети. А ты знаешь, КАК они берутся? Этого не знает даже Господь Бог, которого нет. А Таня знает. Таня – это магия. У нее нет ответов, но у нее есть действие. А в счет идет только результат, а не болтовня. Ты жива, настолько жива, что даже катишь на меня бочку – это результат. Мои белково-биологические объяснения ничего не объясняют и не могут объяснить – это только подпорка для моих и твоих мозгов, чтобы они не съехали с катушек. Настоящие тайны необъяснимы. Но у меня есть тайна для тебя, которую я могу объяснить, но не стану этого делать.

– Почему не станешь?

– Потому, что я не хочу быть тобой.

Глава 11

Время шло, наступила оттепель, приближался сороковой день со дня смерти девочки, но сценарий действа еще не вызрел, еще не пророс сквозь талый снег на тропе войны, истоптанный ногами ее матери. Они возвращались со стрельбища, Берта легко несла на плече карабин, остро пахло хвоей, в сыром воздухе разносились крики галок.

– Странное дело, – сказала она. – Я постоянно помню о дочери, но чувствую себя так, как будто бы ее никогда не было, как будто я прочитала о своей прошлой жизни в какой-то книжке, – она помолчала. – Если бы со мной не произошло то, что произошло, я бы сейчас сидела перед телевизором и поглядывала на часы, чтобы не пропустить время, когда вести девочку к учительнице английского языка.

– То, что с тобой произошло, это не беда – это трагедия, полный обвал, – сказал он. – Но если бы этого не произошло, ты бы никогда не имела возможности встать перед собой лицом к лицу.

– И увидеть волчью морду, – усмехнулась она.

– А что ты надеялась увидеть? Ангела? Лет через пять-шесть ты бы увидела жирную телку в бриллиантах, если бы твой муж продолжал нежно любить тебя и дочь, продолжая оставаться все тем же базарным фуфлом.

– Знаешь, учитель, любое нежное базарное фуфло – лучше, чем ты.

– Только не для тебя.

– Почему? Мне нравилось быть телкой, я хотела быть счастливой матерью, я хотела быть хорошей женой. Я не хотела быть бешеной сукой.

– Да, конечно. Ты не хотела, чтобы твоя дочь умерла, ты не хотела, чтобы тебя облили бензином, ты не хотела, чтобы твой муж отрезал голову твоему отцу. Но все это произошло. Потому что миру плевать на то, что ты хочешь, он не является тем, что ты о нем думаешь, а ты есть то, что ты есть, а не то, чем тебе хотелось бы быть.

– Все могло бы быть и по-другому.

– Могло. Но это не значит, что ты могла бы быть счастливой – были и посчастливей тебя, которые полезли в петлю от такого счастья. Чего не хватало принцессе Диане? Она была любимицей нации, принцессой крови, с внешностью, которой завидовали фотомодели, женой принца, матерью двух очаровательных детей. И она бросила все и размазалась об столб с каким-то черномазым купцом, и папарацци фотографировали ее измочаленное тело, с задранной на голову юбкой. А чего не хватало Мерилин Монро – богатой женщине, секссимволу Америки, по которой сохли миллионы мужчин, любовнице президента? Почему она покончила с собой? Потому что нет счастливых. Когда человек беден – он страдает от бедности. Когда человек богат – он страдает от богатства. Если он уродлив – то страдает от своего уродства, а если красив – то от своей красоты. Счастье существует только в глазах зависти. Когда люди видели богатого и красивого Элвиса Пресли – кто мог предположить, что он сдохнет от героина? Зачем этому счастливчику понадобился героин?

– С жиру взбесился. А у меня не было «мерседеса» и я в глаза не видела героин.

– Что не помешало тебе увидеть смерть своего ребенка. И никто не знает, что ждет водителя «мерседеса» за следующим поворотом дороги. Любая дорога ведет в ад, независимо от того, бредешь ли ты по ней с нищенской сумой или катишь на «мерседесе». Ты представляешь, как грызет себе локти Сорос, зная, что придется умереть и оставить свои миллиарды шакалам?

– Плевать мне на Сороса.

– Правильно: плевать. И на всех счастливых и несчастливых этого мира – тоже плевать. А на себя – не плевать. Ты жива, хочешь ты этого или не хочешь. Тебя швырнули на эту дорогу, независимо от твоего желания, она закончится там же, где и началась – в аду. И ты будешь страдать, идти, ползти или мчаться, гонясь за счастьем и увеличивая страдание – по кругу.

– Нет!

– «Нет» скажи дороге.

– Нет!

– Не позволяй ей втягивать себя в свою игру! Не иди по ней, не ползи с нищенским посохом, не мчись в «мерседесе» – уйди с дороги, замри в засаде и охоться на все, что идет, ползет или мчится. Стань охотником, установи свои правила игры – это единственный способ побеждать.

– Стоя на обочине?

– Сидя в засаде. Выжди – и бей, бей наверняка, ничего не оставляя случаю. Нейтральных нет. Есть охотники, и есть жертвы. Единственное, чего не может охотник – это прекратить охоту. А жертва не может ничего. В этот вечер учителю пришлось, в очередной раз, научиться кое-чему о самом себе. Он сидел в засаде – со стаканом кальвадоса в руке – и слушал, как шуршит снимаемая одежда за дверью ванной, куда удалилась ученица, чтобы смыть пот боевой и политической подготовки. Дверь оказалась приоткрытой, может быть – случайно, и он мог видеть в щели мелькание обнаженного тела, не будучи в состоянии определить, что именно видит. Кто на кого охотился? Он усмехнулся и отвел глаза, но уши продолжали прислушиваться, а воображение – монтировать кадры, в соответствии со звуковой дорожкой: вот она подняла колено, переступая через край ванны, вот она чуть нагнулась, регулируя краны, пошла вода, она подняла руки к груди – он попался. Он ухмыльнулся еще шире, вспомнив, как обучал Берту ментовскому удару коленом.

– Они знают, – говорил он. – Но все равно попадаются, потому что внимание рефлекторно переключается на грудь, а про яйца забывают. «Не забывай про яйца», – сказал он сам себе и ушел в свою спальню, забаррикадировавшись изнутри глухотой запертой двери.

Глава 12

Следующим утром действо проросло – звонком из Парижа.

– Я хочу приехать. Ты не против? – спросила бывшая жена и бывшая любовница.

– Не против. Но у меня женщина.

– О. – в трубке возникло молчание, затем смешок. – Ты времени не теряешь.

– Это не моя женщина. Она… крестница Тани.

– Тоже цыганская ведьма?

– А куда ты дела своего Владимира? Он уже не владеет твоим сердцем?

– К черту Владимира. У Эвелины проблемы.

Эвелина была тем единственным, что они нажили условно-совместно, она училась в частной школе в Арле.

– Какие проблемы?

– Те же, что и раньше. Я же не могу везти ее в Штаты – там она найдет то же самое.

– Приезжайте.

– Сегодня вечером. Я так понимаю, что ты не склонен встречать нас в аэропорту?

– "Ну"

– Ладно, не напрягайся, сами доберемся. Только пусть твоя цыганочка наденет трусы перед нашим приездом.

Он молчал.

– Пока, – сказала она, не дождавшись ответа.

– Пока.

– Сегодня вечером приедет моя бывшая жена с дочерью, – сказал он Берте за завтраком. – Жена – стерва. У девчонки проблемы с наркотой. Я прошу тебя, во-первых, не ввязывайся, во-вторых, постарайся сделать вид, что ты хорошая девочка.

– Хорошо. А тебе я кто?

– А кто ты мне?

Они помолчали, глядя друг другу в глаза.

– Вот на том и остановимся, – заключил он.

До приезда родственников он, ничего не оставляя случаю, проконтролировал территорию на предмет сокрытия следов изысков и эксцессов – ему не хотелось, чтобы Эвелина наткнулась на некоторые аксессуары быта Берты, или Рита, любившая шарить по углам, обнаружила в горне чьи-то недогоревшие зубы. Автомобильный хлам, непригодный к переплавке, он давно сплавил в ближайший омут недалекой речки, а чистый металл стоял в аккуратных болванках в кузнице, ожидая нового рождения в огне. Он скормил собакам остатки замороженного мяса, выбросил увядшие без употребления розги и еще раз протер полы в помещениях хлорированной водой – теперь он был чист перед Богом и людьми. Берта продолжала носить его джинсы, его белье носки, свитер, ботинки и куртку, но Рита не так хорошо знала его гардероб, чтобы заметить это.

– Ты замел все следы, – заметила Берта, наблюдавшая его хлопоты. – Кроме следов на моей заднице.

– Еще остались? – удивился он.

– Еще как остались. Я полагаю, это последствия моего лечения?

– Да. Таня потребовала, чтобы я отхлестал тебя – для пользы дела.

– А ты больше ничего не делал – для пользы дела?

– Нет. А ты не полагаешь ли, что я изнасиловал тебя, бессознательную?

– Я не была так уж бессознательна, Я помню боль, но она, почему– то, связана в моих воспоминаниях с наслаждением.

– Наслаждение – это ослабленный вариант боли.

– А боль – это усиленный вариант наслаждения?

– Да. Нервный механизм, который задействован в том и другом случае – один и тот же. Недаром люди кричат и от боли, и от оргазма.

– А когда в механизме что-то перемыкает – получается мазохизм?

– Да. Но в этом механизме перемыкает все, причем – постоянно и изначально.

– Что ты имеешь в виду?

– Все. Человек – изначально неестественное существо, перманентный извращенец.

– Это как?

– Он может выжить только в искусственной среде – в микроклимате очага, печки или кондиционера. Чужая шкура, надетая для сугреву – это уже извращение. Так же, как и жрать мясо, имея зубной и пищеварительный аппарат, приспособленный для растительной пищи. Эти странные привычки сбили все естественные биоритмы, в том числе и сексуальный. Человек может трахаться в любое время года и научился множеству странных способов извлекать кайф из сексуального инстинкта.

– Например?

– Например, он изобрел поцелуй – чудовищное извращение с точки зрения любого нормального животного. И научился считать половые запахи отвратительными, хотя природа наделила человека специальными органами для выделения и распознавания этих запахов. Нюхать и лизать половые органы – это нормальный способ полового поведения для всех млекопитающих, а вот засовывать свой язык кому-то в рот – это извращение, такое же, как и привычка балдеть от синтетических дезодорантов. А венцом всех извращений является любовь – половой психоз, который выражается в ненормальной и хищнической фиксации на особи противоположного пола, мании. Но пика своей аморальности, по уровню злоумышления против норм Природы, любовь достигает в браке.

– Почему?

– Потому что брак является препятствием к нормальному размножению вида.

Берта рассмеялась:

– Нисколько не является.

– Это потому, – он ухмыльнулся, – что природная извращенность человека столь велика, что он научился аморально нарушать даже самые аморальные из своих институтов.

Они расхохотались вдвоем.

Над лесом давно уже взошла холодная луна, когда у ворот заурчал автомобильный мотор, залаяли собаки – прибыла делегация из Парижа.