Текст книги "Грязные игры"

Автор книги: Александр Белов (Селидор)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

XX

По весне Каверин пошел на поправку. Сильные приступы и провалы сознания случались только, тогда, когда приезжали особисты. Именно в такие моменты мозг Каверина поражала необратимая амнезия. В госпитале он значился Василием Бесфамильным.

Как только Каверин начал ходить, он стал задумываться над тем, как сделать отсюда ноги, пока его все-таки не раскусили. Ведь жизнь это не латиноамериканский сериал, где амнезия длится ровно столько, сколько требуется по сюжету. Любой доктор поопытнее здешних костоправов мог раскусить его в момент.

Он придерживался вполне продуманной версии, что приехал сюда разыскивать пропавшего родственника. Кажется, племянника. Но однажды попал в зону огня на какой-то железнодорожной станции. Где, когда и что, он «не помнил». И откуда он – не помнил, и даже кого искать приехал – забыл. Пытается вспомнить, но никак! Бесфамильный – и хоть ты тресни.

Каверин мастерски продолжал изображать из себя сильно контуженного, но понимал, что до бесконечности тянуть резину не сможет. Рано или поздно его прижмут к стенке и поймают на элементарных противоречиях. Он ведь заранее, в Москве никакой легенды не готовил. Такой, чтобы с документами, свидетелями и подстраховкой из Москвы-матушки.

Он даже предположить не мог, что Белый его так подставит. Ведь деньги-то на кону стояли немалые! Но он ни секунды не сомневался, что нападение на состав было спровоцировано Белым. Его звериное чутье в таких случаях никогда не подводило. Он, Белый, он, сука! Когда он начинал думать о Белове, крышу у него слегка сносило, поэтому он старался гнать его «светлый» образ подальше. Придет время – сочтемся. А пока надо было выбираться из этого сомнительного больничного рая.

Спасение пришло совершенно неожиданно – не иначе, как ангел-хранитель о нем вспомнил. Наконец-то! А то он было подумал, что и его амнезия прихватила.

Затяжные периоды беспамятства и болезненного сна сменились теперь у Каверина хронической бессонницей. По ночам он сидел на ящике из-под снарядов возле входа в палатку и смотрел на луну. Он чувствовал себя одиноким волком. Обложенным со всех сторон красными флажками. Буквально со дня на день его могли отправить на Большую землю и там уже доцросить с пристрастием.

А то и того хуже – засунут в какой-нибудь временный концлагерь. О таких «отстойниках» даже среди федералов ходили леденящие кровь легенды. Особенно славился зверствами такой лагерь в Чернокозово. А попасть именно туда у Каверина было все больше шансов. Майор-особист, наглый конопатый тип, пообещал ему это практически наверняка.

– Там ты свою фамилию с отчеством быстро вспомнишь! – ржал ему в глаза конопатый.

Будь у Каверина пистолет, так и всадил бы в него всю обойму!

Луна была полной, лишь с маленькой щербинкой сбоку, будто кто-то чуток надкусил ее, но не съел. Каверин закурил. Табак был паршивый, но хорошо хоть, что был. Папироской с ним поделился Коля, курносый тощенький солдатик из обслуги. Едва ли не единственный, кроме медсестры Ириши, кто к нему относился по-человечески. Коля-то, испуганно озираясь, и передал ему записку, которая показалась Каверину пропуском в будущее.

Записка была от Руслана. Того самого Руслана, с которым они начинали работать по оружию еще в Москве. Записка была короткой: «Завтра .увидимся. Будь готов. Руслан». Ну, молоток, чечен! И разведка у них поставлена – будь здоров. Есть чему поучиться у этих детей гор.         •.

С утра готовили партию раненых к отправке в Ростовский госпиталь. Каверина в списке сначала не было. Но почему-то в последний момент к нему подошел молодой врач-лейтенант и, отведя глаза в сторону, совсем как курносый Коля, тихонько сообщил:

–        Ты тоже готовься.

Только сейчас Каверин понял, что должно произойти по пути в Ростов. Он вырвется, непременно вырвется!

Интуиция его не обманула. Раненых вывозили прямо как ценный груз. На автобусах, «рафиках» и в сопровождении бронетранспортера. Плюс милицейская лоханка с мигалкой и раздолбанная санитарная «газелька».

На одной из многочисленных остановок тот же врач-лейтенант сказал ему:

–        Давай, Вася, иди, попроси воды вон в том доме, – он моментально понял, что это означает.

В доме его ждали, и колонна из Ханкалы двинулась дальше уже без него. Никто не обратил внимания на его отсутствие. Отряд, что называется, не заметил потери бойца.

Той же ночью Володю, не расспрашивая, а лишь переодев в длинный плащ и мохнатую шапку, переправили в горный аул, находившийся на территории, куда не ступала нога федералов. Там его ждал Руслан.

–        Да, ничего себе, крепко тебя стукнуло, – сказал он, посмотрев на исхудавшего Каверина. И зацокал языком, увидев искалеченную руку. – Ну ничего, поправишься. У нас здесь спокойно.

Каверин лишь криво улыбнулся. Он не любил быть кому-то обязанным, но что поделать, если так сложилось?

–        Спасибо, друг, – поблагодарил он Руслана.

Каверина поселили в отдельном домике, стоявшем в глубине большого двора. А долечивал его местный знахарь, неимоверно заросший седой бородой сморщенный старичок! Одни глаза из нее торчали... Он почти не говорил по-русски, но Каверину не нужен был собеседник. Да и о чем ему было говорить е этим дремучим лекарем? Не о своем же, в самом деле, здоровье!

На домашних харчах и травяных отварах Володя окреп прямо на глазах. Пора было думать о том, как возвращаться в Москву.

И возвращаться туда надо не нищим калекой, а на коне. Желательно белом и с притороченной к седлу сумкой с золотыми монетами. Для мести нужны были деньги, и немалые. Была у Каверина на сей счет неплохая идея. Идея валялась, можно сказать под самыми ногами, нагнись и подними: уж очень много пленных солдатиков, а то и офицеров попали в руки чеченцев. Кто вкалывал как дармовая рабская сила, а кто и просто сидел в холодной яме. И это был хороший товар, на который наверняка найдется покупатель.

Каверин начал продумывать схему заработка. Головные боли сразу отступили, вернулся сон, и жизнь бывшего опера обрела новый смысл.

XXI

Тамара была на седьмом небе от счастья. Она много раз слышала это выражение, но только теперь поняла, как оно там бывает, на седьмом-то небе. Чудодейственные лекарства, привезенные из Швейцарии помогли. Правда, и стоили они, что маленькая «вольво», но и результат стоил того. Слава богу, что Валерка хорошо зарабатывает!

–        А «вольво» мы тебе потом купим, – сказал Фил, й Тома радостно кивнула. Она мечтала о такой машинке, непременно оранжевого цвета, но сейчас ей все-таки лучше ездить с мужем или с водителем.

С того момента, когда анализы подтвердили, что она беременна, Тамара не ходила – летала. Фил все время останавливал ее:

–        Том, куда ты несешься? Осторожнее!

– Пока можно, – успокаивала Тамара. – Погоди, скоро ползать буду.

–        Ты все же поосторожнее, – урезонивал муж.

Он был горд неимоверно и то и дело норовил аккуратно потрогать ее пока

еще плоский живот. Даже ухо прикладывал.

– Да там еще не слышно ничего, – смеялась Тамара.

Но сама постоянно вслушивалась в саму себя, стараясь представить, каково ему там, ее мальчику. В том, что у нее будет мальчик, она почти не сомневалась.

В Институт матери и ребенка, где ее наблюдал милейший Сергей Михайлович, Она теперь ездила без страха и волнения, чуть посмеиваясь над прежними собственными переживаниями. Она теперь была другая, и весь мир стал другим...

–        Ну что ж, голубушка, пока все идет нормально, – Сергей Михайлович улыбнулся и стал заполнять ее карту. Катя радостно подмигивала Томе из-за плеча профессора. – Побольше овощей и фруктов. Творог – каждый день, лучше рыночный, или самой делать.

–        Хорошо, – послушно кивала Тамара.

–        Поменьше жареного, спиртное и сигареты исключить, – профессор строго взглянул на пациентку.

–        Конечно, профессор, – поспешно согласилась она.

–        И... – профессор чуть замялся, – никаких половых контактов до конца третьего месяца.

Такого оборота Тамара никак не ожидала и, видимо, это отразилось на ее лице.

–        Мужу объясните, – сказал профессор тоном непререкаемого авторитета, – сейчас это опасно для ребенка. Потом наверстаете, – рассмеялся Сергей Михайлович и добавил снисходительно, – дело молодое, у вас все еще впереди...

–        Совсем нельзя? – все-таки осмелилась спросить Тамара.

–        Совсем, – отрезал профессор и повторил, – до конца третьего месяца, когда не будет угрозы выкидыша.

Услышав это страшное слово, Тамара сжалась и испуганно посмотрела на доктора. Сергей Михайлович упредил готовый вырваться у нее вопрос:

–        Пока угрозы нет, – он подчеркнул слово «пока», – все зависит только от вас. Режим, питание, еженедельный осмотр. А вообще, – Санта-Клаус, ласково улыбнулся и снял с плеча Тамары невидимую пылинку, – примите мои поздравления!

После приема Катерина затащила озабоченную Тамару к себе в кабинет. За время этой эпопеи с зачатием они страшно сдружились. Классная все же тетка у Саши! Будь у нее такая же вот старшая сестра может, все и сложилось бы у Тамары по другому.

Не было бы глупых юношеских абортов, по глупости подхваченного воспаления придатков – посидела хорошо на бережку в мокром купальнике. Не было бы и сегодняшних проблем, воспитывали бы уже с Филатовым целый детский сад. Но это была ее жизнь, и уж как сложилось, так сложилось. Будут у них с Валеркой дети, будут! Почин есть. Полдела сделано, теперь осталось только выносить долгожданное дитятко.

–        Кать, а он что, серьезно про угрозу выкидыша? – жалобно спросила она Катю, готовившую им чай.

–        Не волнуйся, он всегда перестраховывается. Хотя он прав. Ты себя береги – это на первых месяцах даже важнее, чем потом, – успокоила Катя. – Ты что будешь, пастилу или тортик? У меня есть свеженький, сегодня у Насти из первого отделения день рождения, она всех отоварила.

–        Я буду... яблоко! – рассмеялась Тамара, вспомнив совет профессора про фрукты-овощи.

–        Значит, пастилу, ее как раз из яблок делают, – решила Катя. – Ну а мне тогда тортик.

И она глубоко вздохнула – где уж тут с вечными днями рождениями коллег и пациентов диету соблюдать! Сколько раз давала себе слово не есть сладкого, как опять – бац! День рождения! И так уже, чай, не худенькая.

–        Слушай, Том, а давай Оле позвоним? – за преступным поглощением сладостей Катерину всегда посещали гениальные мысли.       .

–        А у них там сейчас не ночь? – Тамара никогда не могла правильно высчитать разницу во времени и, когда звонила Оле, всегда ухитрялась разбудить и ее, и Ваньку. Потому и звонила редко.

–        Так, у НДС сколько? Четыре? – Катерина взглянула на часы и наморщила лоб. – Значит так, если минус восемь, то у них сейчас, – она считала в уме, но это было сложно – восемь от четырех упрямо не хотело отниматься.

–        Ну и бестолковая же я! – развеселилась Катя.

–        Десять утра, – быстро подсчитала Тамара. – Так вот почему я всегда звонила неправильно! – сообразила, наконец, она. – Нужно отнимать восемь часов, а я прибавляла!

И они закатились счастливым смехом... Тамаре от этого смеха стало легко на душе: все заботы и страхи остались позади... Ну, скажем так, почти все,..

–        Вот дуры-то бабы! – вытирая слезы на глазах, проговорила, наконец, Катя. – Тупой, еще тупее!

И новый приступ смеха настиг их, когда Оля, наконец, ответила. Они по очереди хохотали в трубку, вырывая ее друг у друга и пытаясь что-то объяснить Ольге.

–        Девочки, вы пьяные, что ли? – ничего не понимая, развеселилась и Оля.

–        Нет, нам пить нельзя! – за обеих ответила Тамара.

Теперь смеялись уже втроем: Катя и Тома в маленьком медицинском кабинете над остывшим чаем, а Оля далеко за океаном, в удобном шезлонге на берегу океана рядом с песчаным замком, который Ванька построил рядышком.

Что и говорить, недешевым был этот смех по телефону, на пару-тройку деталей для маленькой «вольво» вполне тянул. Слава богу, что Валерка хорошо зарабатывает!

XXII

Весна в Биаррице выдалась на загляденье. Атлантический океан был само дружелюбие. С Пиренеев дул теплый ветерок, приносивший запахи цветущих лугов и истекающих смолою сосен. Город утопал в свежей зелени. Птицы словно посходили с ума и закатывали горожанам такие многоголосые концерты, что местной филармонии впору было закрываться на каникулы.

Лиссабонский поезд прибыл точно по расписанию. Приехавших было не слишком много. Среди них – спортивного телосложения блондин среднего роста, среднего возраста с небольшими усиками и бородкой-клинышком. Его можно было принять за мелкого пошиба коммивояжера, на досуге увлекающегося бодибилдингом. В руках молодой человек держал коричневую спортивную сумку из тех, с которыми путешествуют на не слишком большие расстояния.

Однако человек этот на самом деле прибыл издалека, а именно с греческого острова Корфу Сначала маленьким самолетом он прилетел в Афины, а оттуда прямым рейсом – в Лиссабон. Летел он и вовсе без вещей. А эту дорожную сумку ему передали коллеги уже во Франции, на маленьком полустанке сразу после французской границы.

На вокзале он взял напрокат машину, простенький «форд-эскорт» неприметного зеленоватого цвета. На местные красоты ему, казалось, было наплевать. Быстро проскочив город, он выехал на шоссе, идущее вдоль океана в сторону испанской границы. Проехав пятнадцать километров, «форд» свернул по усыпанной гравием дороге к небольшой речке, на берегу которой и остановился. Место было удивительно тихим и спокойным. Пахло хвоей и травами.

Человек посмотрел на часы, кивнул сам себе и по каменистому берегу спустился к самой воде. Он опустился на корточки, зачерпнул ладонями воду и ополоснул лицо. Сзади зашуршали по гравию шины подъехавшего автомобиля. Это был красный открытый «феррари».

Человек не спеша поднялся, чтобы едва заметным кивком головы поприветствовать тех, кого он ждал.

Из «феррари» вышли двое. Это были Лечи и Тауз Юскаевы.

–        С приездом, Грек! – сказал Юскаев-старший, но руки для приветствия не подал. – Как доехал? Все чисто?

–        Без приключений, – кратко ответил Грек и поинтересовался. – Обо мне будем говорить?

–        Ладно, давай о деле, – Лечи кивнул брату и тот достал с заднего сиденья «феррари» небольшой кожаный портфель, откуда и выудил несколько фотографий.

Грек разложил их на капоте «феррари» внимательно рассмотрел:

–        Саша Белый? Можно было и без фотографий обойтись. Кто ж его не знает? – пошутил он.

Лечи лишь пожал плечами. Он-то понимал, как такие дела делаются: сам в свое время занимался этим ремеслом. Есть отработанная технология, и лучше ее не нарушать. Целее будешь... Словно угадав его мысли, Грек деловито спросил:

–        Адреса, привычки, места, где бывает?

–        Все здесь, – Тауз передал Греку тонкую папку, украшенную изображением брига.

Грек довольно долго перелистывал бумаги, время от времени удовлетворенно кивая. Информация была исчерпывающая, ничего лишнего, только то, что необходимо для выполнения заказа. Собирал ее явно профессионал. Значит, у них есть человек В окружении Белого? Или это фээсбэщники постарались? Похоже на то. Информация, однако, для размышления...

–        Все ясно,– он собрал фотографии и сложил их в папку. – Какие сроки?

–        Вчера, – ответил Лечи.

–        Ну, это как водится, – усмехнулся Грек. – Но на подготовку мне нужно несколько недель. А там уж как срастется. – Он как-то странно, снисходительно что ли, посмотрел на работодателей. Глаза у него были светло-голубые, с почти выгоревшими на солнце ресницами.

–        Тебе решать, ты профи.:.

«И что этот Грек из себя строит? – подумал Лечи раздраженно. – Прямо Бэтмен какой-то. С другой стороны, дело свое он знает четко. Поэтому, несмотря на высокие расценки, без работы не сидит».

–        Деньги? – казалось, Грек козыряет своей лаконичностью.

–        Все здесь, – Тауз передал ему открытый портфель с пачками денег.

Грек заглянул внутрь, небрежно пересчитал гонорар и, присовокупив папку к деньгам, щелкнул замочком портфеля. Потом, не прощаясь, отвернулся от заказчиков и стал неторопливо спускаться к реке. Портфель он держал под мышкой у самого сердца.

Братья недоуменно переглянулись, и Лечи впервые подумал, что дело здесь нечисто. Уж больно странно вел себя этот блондинчик. Видимо, его брата одолевали те же мысли...

–        Эй, Грек, ты куда? – окликнул его Тауз.

–        Морду водичкой остужу, – отозвался тот, улыбаясь. – Вы там давайте без меня...

Недовольный Лечи едва сдерживал раздражение. Так неуважительно с ним давно никто не разговаривал. «Что этот недоносок себе позволяет? Уж больно смел, – думал он. – Ладно, потом вернемся к этому вопросу. Пусть только сделает работу, а там посмотрим...» Он Махнул брату рукой: мол, садимся. Юскаевы повернулись к «феррари», собираясь занять свои места, но не успели...

–        Эй, ацтеки! – услышали они голос Грека.

Первым обернулся Лечи. И тут же получил пулю в лоб. Тауз тоже успел обернуться. И даже потянулся за пистолетом, но пуля, попавшая в сердце, остановила и его.

–        Не люблю стрелять в спину, – пробормотал Грек себе под нос.

Приблизившись в павшим ацтекам, он аккуратно произвел два контрольных выстрела в голову. И только тогда бросил славно поработавшее Оружие в воду.

На Сашу Белова, как и на все московские расклады, ему было глубоко плевать. Он давно не жил в России и вообще мечтал рано или поздно отойти от дел: Но личная просьба Деда не была для него пустым звуком...

Саша даже не сразу врубился, кто это говорит, потому что десятый сон видел. В Москве было три часа ночи.

– Теперь можешь спать спокойно, – раздался в трубке знакомый голос.

"Гак, узнаю брата Васю... Дед мог звонить только в одном случае: если исполнил его, Сашину просьбу о нейтрализации Юскаевых. Значит, они уже в компании гурий в своем мусульманском раю! Да, у Деда слово с делом не расходятся. Не дай бог под его каток попасть.

–        Спасибо за добрые вести, – совершенно искренне поблагодарил он.

–        Не за что, – отозвался Дед суховатым, похожим на кашель, смешком. – Только не расслабляйся.

–        Да и некогда. Покой нам только снится, – ответил Белов и, услышав короткие гудки, откинулся на подушку. Сон как рукой сняло... А ведь лег он в час, в семь вставать... Какой уж тут покой?!

Часть третья
ПОКОЙ НАМ ТОЛЬКО СНИТСЯ

XXIII

Эту церковь на сорок пятом километре Калужского шоссе Саша впервые увидел еще осенью. Они с Филом тогда как раз ехали в Калугу выручать Космоса. Индус с его заумной методикой ему как бы и помог, однако время от времени у Коса случались рецидивы.

Вот и сейчас друг любезный в очередной раз сорвался в штопор, загулял и разбил витрину в местном универмаге. Прошел сквозь стекло, чтобы познакомиться с манекеном. Пластиковая девушка была в свадебном платье с фатой на прелестной головке, и Космосу взбрело в голову жениться не отходя от кассы...

Как в эту Калугу занесло Коса, он и сам не знал. Это ж надо: проехать за рулем почти двести километров и ни хрена не помнить! Тоже ведь в своем роде искусство! В общем, попал Кос в плен к суровым калужским ментам, хорошо хоть,

разрешили мобильником собственным воспользоваться перед экспроприацией...

Местных ментов Саша взял даже не столько деньгами, хотя и без этого не обошлось, сколько столичным лоском и шутками по поводу своего любвеобильного друга. Рискованно, кстати, шутил – ему еле удалось отбиться от рыжеволосой, засиженной мухами пластмассовой девицы. Дежуривший по отделению майор, подогретый виски и долларями, непременно хотел засунуть «невесту» в багажник Косова «мерина»: это когда Саша с дуру намекнул, что церемония бракосочетания переносится в Москву. Отбились. К этому времени Кос понял, что с предложением руки и сердца он слегка переборщил.

Косов «мерс» повел Фил, а самого жениха Саша забрал в свою машину, рискуя быть заговоренным насмерть. Коса, что называется, понесло – это было явным признаком «отходняка».

– И что, в натуре, менты ее нам совали? Башку ей отвинтили. Руки на шарнирах... А на хрена мне такая нужна после этого? – вещал Кос, и было непонятно, то ли он шутит, то ли бредит.

Саша его не слушал: не хватало еще в аварию попасть. Он смотрел на дорогу, изредка поглядывая по сторонам. Мимо проносились начинающие краснеть и желтеть перелески, бедные деревушки, грязные проселочные дороги. Все вокруг было сирым, темным и убогим, кроме разве что природы, хотя и она-у нас не отличается великолепием. Изредка чужеродными вкраплениями справа и слева от дороги возникали красно-кирпичные островки благополучия за высокими заборами.

Колокольню Саша увидел издалека и почему-то сразу понял, что свернет к этой церкви. Посигналив Филу, он повернул руль вправо... Вслед за ним и тот съехал на проселок.

При ближайшем рассмотрении: церковь выглядела вполне запущенной, однако не заброшенной, явно действующей. Окна кое-где были заколочены фанерой, но над колокольней и куполом были кресты – деревянные, еще не потемневшие, водруженные, похоже, совсем недавно. Внутри церковной ограды было небольшое кладбище и каменный домик: священника. Перед домиком стояла красная «копейка», в двигателе которой копался длинноволосый бородатый парен» лет тридцати.

– День добрый! – окликнул его через ограду Саша, выходя из машины. Фил к нему присоединился. Космос остался внутри, по-прежнему что-то бормоча. Кажется, он наконец собрался заснуть.

–        Добрый день! – откликнулся парень, отрываясь от «копейки» и тщательно вытирая руки ветошью.

–        Красивый у вас храм. Можно посмотреть? – Саша по лицу и глазам парня понял, что он и есть местный батюшка.

–        Гостям всегда рады, проходите, я сейчас переоденусь и открою храм.

Через несколько минут он вышел из дома, одетый уже в серый подрясник.

–        Отец Николай, – представился батюшка, позвякивая связкой ключей.

–        Александр, а это – Валера, – сказал Саша, показывая на Фила: он как раз вслед за ним входил в ограду храма.

Отец Николай, чуть-чуть улыбаясь, поклонился нежданным гостям и скользнул взглядом по двум дорогущим «мерседесам». Нетрудно было догадаться, что за птицы к нему залетели.

Внутри храма было гулко и пусто. Штукатурка отбита, однако кое-где на стенах и колоннах можно было рассмотреть остатки росписей. Иконостас был самодельный, фанерный, с дешевыми иконами, кое-где даже бумажными. Только две иконы были старинными.

–        Месяц назад храм освятили, – объяснил отец Николай. – Служим, народ к нам идет. Общими усилиями потихоньку восстанавливаем. Но, сами понимаете... – он развел руками.

–        Понятно, – кивнул Саша, осматривая высокие своды.

–        Храм Вознесения восемнадцатого века, построен вместо деревянного, сгоревшего. Здесь были владения– князей Гагариных. Ват Петр Андреевич Гагарин, выйдя в отставку, и заказал составить проект известному петербургскому архитектору. Представляете, за три года храм возвели.

–        Три года? Так долго строили!– удивился Фил.

Батюшка улыбнулся:

–        По тем временам это были космические скорости. Тогда же никуда не торопились, все казалось незыблемым, – вздохнул он.

–        А при большевиках что здесь было? – спросил Саша.

–        Ну, это как обычно. МТС, потом склад. А последние годы вообще никому не нужен был. Только мальчишки на колокольню лазили, птиц гоняли.

Словно в ответ на эти слова под куполом подняли возню голуби.

–        А вы здесь давно? – спросил Фил.

–        Сразу после семинарии. То есть – скоро полгода, – объяснил батюшка.

–        Хорошо у вас тут. Спокойно, – признался Саша.

Ему здесь нравилось. Тишина и умиротворение – вот что было главным в этом храме. Ну а что иконы бумажные – так это поправимо.

–        Отец Николай, а что если я вам архитектора своего пришлю? Вы с ним смету составите. Он у меня специалист по реставрации. А мы с Валерой вам средствами поможем, на восстановление. А, как? – глаза у Саши азартно заблестели.

–        Если от души, от благой помощи не откажемся, – с достоинством ответил батюшка.

Присмотревшись к отцу Николаю, Саша понял, что священнику на самом деле еще далеко до тридцати, даром что борода длинная. Неужто они одногодки?

Он попросил отца Николая показать церковное кладбище. Втроем они вышли во двор, обошли вокруг храма. Несмотря на многолетние старания людей привести здание в негодность, кирпичная кладка его показалась Саше не тронутой временем. Белый известковый раствор между красным кирпичом создавал декоративную сетку и одновременно порождал ощущение прочности и красоты. Саша пожалел, что свой дом он построил по современной технологии, на скорую руку. Все-таки цемент – это не то. Однако где взять пресловутые «три года» на строительство? И что с ними всеми будет через три года?

Кладбище, судя по всему, тоже еще недавно пребывало в запустении. Поваленные в советские годы купеческие надгробия из черного полированного гранита были возвращены на постаменты, однако кое-где плиты не совпадали по стилю и цвету. Но песчаные дорожки между могилами были старательно выметены, а трава везде скошена. На перекрестье дорожек возвышались горки желтых и багряных листьев.

Саша остановился перед массивным надгробным камнем, покрытым золоченой славянской вязью. Надпись гласила: «Купец первой гильдии Иван Петрович Каюк». Родился Иван Петрович при царе Николае I, а умер в один год с Лениным. Пожил, однако, бизнесмен старого покроя в свое удовольствие. Девяносто восемь годков!

Голос отца Николая прервал его размышления:

–        Вы потеряли кого-то из близких, Саша?

Белов вздрогнул. Чувство вины по отношению к матери подспудно давило ему на мозг, на душу, хотя эти мысли он инстинктивно старался загнать подальше внутрь. В глубины сознания. Роднее матери у него никого не было, ну, может, только Ванька. И, конечно, в том, что она так рано ушла из жизни, виноват был только он. И никто другой.

–        Да, маму, – коротко ответил он.

Вопреки ожиданиям, отец Николай утешать его не стал. Только сочувственно покивал и повел их дальше по желтым дорожкам кладбища. Фил с любопытством читал надписи на чужих могилах... У него-то самого как бы вообще не было предков. Отца своего он не знал, а мать-алкоголичку, бившую его в детстве почем зря, постарался забыть...

Потом был скромный ужин: вареная картошка, черный хлеб, молоко и чай. Вот и вся трапеза...

Усадив гостей за стол, отец Николай произнес благодарственную молитву и пригласил отведать, что бог послал. Кос пробормотал себе под нос что-то насчет отсутствия поросятины, но в конце концов удовлетворился тем, что есть.

Спать он лег, в отличие от друзей, не в доме, а в машине. Сказал, что, будучи потомственным солнцепоклонником, желает первым встретить восход светила.

Выезжали поутру. Отец Николай вышел за ограду храма, чтобы проводить гостей. Он крепко, по-мужски, пожал им руки. И сказал, обращаясь в основном к Саше:

–        Помните, как один из распятых со Христом на Голгофе злодеев уверовал в него на кресте и покаялся в своих грехах? И Христос пообещал ему, что тот еще сегодня будет рядом с ним в Царствии Божием?

К стыду своему, никто из его гостей не мог похвастаться знанием Библии. Сбитые с толку, они-молча смотрели на отца Николая.

–        Так вот, – продолжал священник, – первый человек, попавший в Царствие небесное был разбойником. Это значит, что по крайней мере одна из дорог перед нами ведет ко Христу и спасению... Помните об этом, – он осенил их крестным знамением и махнул рукой: мол, с богом...

– Аминь, – засмеялся Кос, но никто из друзей его не поддержал, каждый из них молча направился к машинам.

Захлопали дверцы... Два антрацитово-черных «мерса» с ревом стартовали от ограды храма. Некоторое время над дорогой порхала понятая воздушным потоком стайка красных и желтых листьев... Через минуту они улеглись на землю: тихо умирать, как и доложено осенней листве...

Всю дорогу до Москвы Фил, сидевший за рулем в «мерсе» Космоса подтрунивал над приятелем. Тот, как это частенько бывало с ним в последнее время, был весь в себе. Он смотрел куда-то в одну точку, его пальцы перебирал четки, а сам он безостановочно напевал заветные мантры:

–        На-ма-си-ва-ю, на-ма-си-ва-ю, на-ма-си-ва-ю, – монотонно повторял Кос.

–        Что ты бормочешь? – ткнул друга кулаком в бок Фил. – Переведи!

–        Это не переводится, – вяло отмахнулся тот.

Но Фил, если уж чем-то заинтересовался, любил доводить дело до конца:

–        Тогда объясни, что это значит? ~ настаивал он.

–        Пять стихий, – кратко ответил Кос и затянул вновь свое «на-ма-си-ва-ю».

–        Что за пять стихий?

–        В мире, в мире, пять стихий есть. Темный ты, Фила, – все-таки чуть оживился Космос. – Ну какие? Вода, земля, воздух, огонь и... – он не договорил и задумался          -

–        Что, забыл что ли? – подначил друга Фил.

–        Да ну тебя, – рассердился Космос и, приоткрыв окно, закурил.

Он действительно забыл пятый элемент, но не собирался в этом признаваться... Даже Филу...

Весна в этом году выдалась ранняя. После череды дождей наконец-то установилось теплая погода, больше напоминающая лето.

День был чудесный! Небо было высоким и прозрачно-голубым, ни единого облачка. Свежая зеленая листва деревьев казалась глянцевой в лучах утреннего солнца. Обрадовавшись теплу, природа прямо с ума сошла – все вокруг росло, распускалось и благоухало.

Спящую Москву друзья проскочили быстро. По воскресеньям город словно вымирал. Дачники свалили за город еще

накануне, возвращаться же никто еще не торопился.

–        Какой праздник-то сегодня? – обернулся сидевший за рулем Саша.

Пчела с Филом, развалившись на заднем сиденье, поправляли здоровье минералкой. На Сашин вопрос Пчела лишь пожал плечами. Фил отозвался:

–        А после Пасхи ведь вся неделя как сплошной праздник. Святая неделя, так и называется.

Больше Саша не произнес ни слова. Он . наслаждался пустой дорогой и выжимал из «мерса» максимум заложенной в него скорости. Только ветер свистел в открытых окнах.

Позолоченный купол знакомой колокольни с новеньким, поблескивающим на солнце крестом они увидели издалека. Празднично одетый народ подтягивался со всех сторон к храму. И не только старушки, было много и молодых. Люди подъезжали целыми семьями из всех окрестных деревень и дачных поселков. Несмотря на то, что одни прибыли сюда пешком, другие на рейсовых автобусах, а третьи в навороченных тачках, в ограде храма ими овладевало ощущение совершенного равенства и единения.

Наверное, из-за особого, праздничного настроя.

Утреннюю службу целиком отстоял только Саша. Кос вообще отказался выходить из машины, – так сказать, ушел в себя, – а Пчела с Филом постояли немного, но скоренько выбрались за ограду – курить. Их деятельным натурам было .тесно и-скучно в набитом людьми храме. Народу сегодня здесь было невпроворот. Все оглядывались-по сторонам и восхищенно ахали. Храм, надо сказать, за полгода действительно преобразился неузнаваемо. Стены и своды церкви были покрыты свежими яркими фресками, все пять чинов резного иконостаса и царские врата сияли позолотой. Неземная красота!