Текст книги "Афганистан идет за нами вслед (СИ)"

Автор книги: Александр Колотило

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

У входа в ущелье ютился небольшой кишлак. Поразили дома, огороженные наглухо со всех четырех сторон высокими дувалами. Стены из глины были в метр толщиной. «Мой дом – моя крепость», – подумал Степанов. У крайнего строения несла свои мутные воды неширокая, но быстрая река. Через нее был перекинут мостик. Рядом с ним и остановился «Урал».

«Ну чего медлим, чего медлим?..» – сокрушенно вздохнул Алексей. – Пока колонна втянется в ущелье, душманы, уже проведав о ней, или разбегутся, или такую встречу приготовят… Вот тогда и прочесывай. «Фактор внезапности»… Стоим у каждого поворота полчаса…»

На берегу реки сидел грязный, оборванный подросток. С первого взгляда на него офицер понял, что мальчишка не в себе. Блуждающие глаза, судорожно дергающиеся и ползущие в разные стороны губы… Алексей отстегнул с пояса фляжку, сделал несколько глотков. Подросток посмотрел на шурави и что-то промычал нечленораздельное, показывая пальцем на мутный поток. Однако Степанов его понял. Подумал:

«Нет, парень, пей ты оттуда сам».

В это время по мостику проходил пожилой афганец. Он приостановился около мальчишки и что-то строго сказал ему. При этом выразительно посмотрел на советского офицера, на его автомат, на застывшую колонну. Однако подросток остался по-прежнему сидеть на берегу.

Алексея привлек звонкий детский смех. Он поднял голову и увидел афганских ребятишек, выглядывавших из-за высоченного дувала. Добрались как-то до его верха. А одна девочка даже посадила на стену малыша, видно, братишку. Степанова потянуло к детям. Ои подошел поближе и стал смотреть на них. Мальчишечка был таким забавным, что захотелось взять его на руки и погладить белую, как одуванчик, головенку. Ребенок заулыбался советскому офицеру, что-то залепетал. У всех детишек, выглядывавших из-за стены, были иссиня-черные волосы. А у этого белые.

«Как у Машки… И возраст примерно такой…» – больно укололо в сердце.

Девочка, заметив, какое пристальное внимание обратил шурави на братишку, сняла его со стены и спряталась. Степанов расстроился. А потом посмотрел на себя ее глазами: на плече автомат, на боку пистолет. Подсумок с патронами. «Вооружен и очень опасен», – кисло усмехнулся этой мысли и отошел к машине.

Из «тридцатьчетверки» вылез механик-водитель. Худощавый, в зеленом комбинезоне, он чем-то напоминал грузина. Приятное лицо, правильные черты… Он подошел к советскому офицеру и начал о чем-то расспрашивать. Степанов ничего не понял. Но несколько раз разобрал слово «инженер». Подозвал переводчика. Тот, выслушав афганца, сказал:

– Нужен инженер. Двигатель танка не заводится…

– Ничего себе, – присвистнул Степанов. – А сам, что, не может? Если бы у нас каждый механик-водитель надеялся на инженера, то половина бы машин стояла в парке.

Переводчик развел руками – что есть, то есть.

Колонна тронулась дальше, а «тридцатьчетверка» так и осталась с экипажем у реки.

3.

Вошли в ущелье. Над колонной нависли отвесные скалы. Но команды спешиться пока не поступало. В предчувствии близкого боя каждый напрягся, сосредоточился. Водитель резко крутил баранку то в одну сторону, то в другую, объезжая камни и выбоины, угрюмо посматривал наверх. Степановым овладело знакомое сосущее чувство. Сердцу становилось тесно в груди. «Вот сейчас… Сейчас», – стучалась молоточком в черепную коробку мысль. Он ждал начала перестрелки. А о возможной мине, странное дело, и не думал. Как будто за спиной и не было восьми тонн боеприпасов.

В небе появилось звено вертолетов. Машины шли высоко. Одна стала разворачиваться над вершиной горы. Всматриваясь вдаль, Степанов заметил маленькие фигурки людей.

– Товарищ старший лейтенант, товарищ старший лейтенант!.. – повернул удивленное лицо к офицеру водитель. – На вершине люди… Но что это они делают?! Стреляют по нашему вертолету!..

До слуха донеслись приглушенные дробные очереди.

Алексей снял автомат с предохранителя. Глянул в растерянное лицо солдата:

– А ты как думал? Это же душманы… Ну, сейчас начнется…

И, словно подтверждая его слова, по колонне передали команду:

«Спешиться! К бою!»

Все трое выскочили из «Урала» и залегли. Сзади шли самоходки. Они сразу развернулись в сторону горы. «Сейчас ляжет на боевой курс… Как даст из «нурсов»… – следил Степанов за плывущим в небе вертолетом. Но тот, вернее экипаж, словно не заметил, что по машине били с вершины. Вертолет пошел дальше.

Сзади громыхнуло орудие самоходки. Гулкое эхо прокатилось по ущелью. Но никто не увидел разрыва. Перелет. Наводчик скорректировал прицел. Теперь снаряд лег на склон горы. Фигурки исчезли. Душманы залегли. Третий разрыв был на вершине. Самоходчики вложили туда один за другим несколько осколочных. «Стесали всю гору!» – крикнул радостно Барминов. Степанов в знак согласия кивнул головой, а сам подивился мастерству наводчика. Там, в Джелалабаде, стрелял по пещере опытный офицер. А здесь простой солдат. И смотри ты, как мастерски… Да, научились кое-чему…

Под вечер стали в ущелье. Десантники на одном склоне горы, афганские солдаты – на другом. Последние быстренько поставили для офицеров навес, принялись готовить ужин. А шурави сразу же занялись сторожевым охранением. Алексей сидел на камне рядом с врачом батальона и смотрел на копошащихся в песке жуков скарабеев. Большие мастера они катать шарики из помета. Станут на передние лапы, а задними толкают свою добычу. Да быстро так!

– Слушай, доктор, – вдруг спросил старший лейтенант, – а если вот меня укусит скорпион. Ну, змея там, фаланга. Как раз май, брачный сезон у этих тварей… Самые ядовитые сейчас. Ты, конечно же, сразу сделаешь укол… Так?

– Нет, не сделаю, – равнодушно ответил врач.

– Как это – «не сделаешь»? – округлил глаза Алексей.

– Да так не сделаю. Нет у меня сыворотки, – проговорил эскулап, даже не сменив своей усталой позы.

– Тогда, значит, придется вызывать вертолет?..

– Зачем?

– Ну, в медсанбате, наверное, есть средство от укуса скорпиона?

Врач отрицательно покачал головой.

– Вот это номер! – изумился Степанов. – А в госпитале в Кабуле есть?

– Не знаю, – пожал плечами доктор.

Алексею сразу же стало неуютно сидеть на камне. Теперь ему всюду мерещились скорпионы, змеи, фаланги. Когда стемнело, он начал подыскивать себе место для ночлега. В кабине лег спать Барминов. Его лихорадило. Водитель где-то пристроился. А Степанов подумал-подумал, да и полез в кузов, на пропыленный тент, натянутый на ящиках с боеприпасами и тротилом. «Лучше мгновенно, если вдруг шарахнут по машине, только не от скорпиона», – подумал, натягивая на голову воротник десантной куртки. Во сне, двинув ногой, услышал стук – с кузова слетел один из ящиков. Ночью Алексей замерз до такой степени, что начал трястись всем телом. «Э, так не пойдет, – решил, проснувшись. – Надо снять куртку и укрыться. Бог с ним, с этим пыльным тентом». Так и сделал. Стало немного теплее.

С рассветом колонна дальше не пошла. Перевернулся танк, приданный из пехоты. Пока его поставили на гусеницы, потеряли часа четыре. Рано утром Степанова нашел земляк капитан Русинов. Должность у него была – заместитель командира батальона по воздушно-десантной подготовке. Но какие парашюты в Афганистане?!. Поэтому капитан переквалифицировался в обычного боевого замкомбата.

– Леш, хороший колотун дал ночью? – спросил Русинов земляка, и полное лицо его расплылось в простоватой добродушной улыбке.

– Как будто сам не знаешь, – усмехнулся Степанов. – До сих пор не могу согреться.

Капитан достал из-за пазухи фляжку. Спросил:

– Глотнешь немного?

– А что это? – насторожился Алексей.

– Спирт. Комэск «мигарей» в Кабуле дал. Он же наш земляк Мировой парень. К Красному Знамени представлен…

– Умеешь ты наводить мосты дружбы, – проговорил восхищенно Алексей. – А еще у тебя нюх на такие вот вещи. Ты бы шел не в «вэдээсники», а в прапорщики, начальники складов. Хватка у тебя есть.

– Какая еще хватка? А, ты про летный сухпаек! – догадался Русинов. – Так то ж сам бог велел. Все крушат самолет, а на «энзэ» ноль внимания. Пришлось прибрать к рукам. Не я, так другие бы утащили…

4.

Дело было зимой. Степанов с Терентьевым, только что позавтракав, вышли из палатки и стали свидетелями трагического случая. Четырехмоторный «Ан-двенадцатый» проскочил взлетно-посадочную полосу, сбил столбики с колючей проволокой и вылетел на позиции артполка, зацепив крылом машину. Десантируемая «Газ-шестьдесят шестая» с направлящими (реактивная система залпового огня – по-просту «Катюша», а по-современному «Град») кувырнулась, как игрушечная. Самолет развернуло почти на сто восемьдесят градусов, он воткнулся винтами в землю и задымился.

Все помчались к месту катастрофы. Подбегая к позициям, Степанов бросил взгляд на перевернутую машину. Из ее кабины артиллеристы вытаскивали водителя. Офицер заметил, что было много крови. «Угробили парня», – подумал на ходу. Но как позже выяснилось, солдат выжил. Ему только сильно свезло кожу на лице и на руках.

В хвосте самолета открылся люк и оттуда спрыгнули на землю два человека. Это были командир корабля и борттехник.

– Кто там остался? В самолете есть еще люди? – подбежали с вопросами десантники. – Да что же вы молчите?! Говорите же!..

Авиаторы были в шоке. С трудом добились от них нескольких фраз. Штурман, находившийся внизу в плексиглазовом колпаке, смятом в лепешку, погиб наверняка. Осталось два человека. Но к ним не пройти – груз сдвинулся.

– А запасной люк?

Командир пожал плечами – его тоже надо открывать изнутри.

– Руби, ребята!.. – догадался прапорщик из рембата.

И первый, схватив оказавшуюся под рукой кирку, начал что есть силы бить в дверку. Люк не поддавался. На помощь пришли еще два человека с ломом и топором.

Командир корабля, молодой парень, стоял и отрешенно смотрел, как десантники крушат его самолет. Он не проронил ни слова. Кто-то подал офицеру прикуренную сигарету. И тот сразу жадно затянулся на все легкие…

Тем временем подлетела санитарная машина. Благо, ехать было от медсанбата не больше километра. «Реанимационная», – прочитал Алексей на лобовом стекле. Прапорщик с помощниками, наконец, выворотили люк. Полезли в самолет. Через пару минут, чихая и кашляя, передали одного пилота, затем другого. Оба авиатора были без сознания. Их тут же уложили на носилки. Врач прижал к лицам летчиков кислородные маски, и машина помчалась в медсанбат. Последним извлекли мертвого штурмана. В самолете горела проводка – где-то замкнуло.

Позже десантники узнали причину катастрофы. Этот борт пришел из Ферганы. Летчики неудачно зашли на посадку. Земля дала команду еще на один круг.

– Штурман, пойдем на следущий? – спросил командир экипажа.

– Не стоит, сядем, – ответил тот.

Вот и сели. Погиб один штурман…

– Что будет с ребятами? – спросил Степанов у знакомого летчика, служившего в Кабуле.

– Суд экипажа, – ответил тот. – Разберутся досканально по каждому, но, конечно же, больше всего выпадет на долю командира…

Самолет стоял еще несколько дней на позициях артиллеристов. Авиаторы сняли двигатели, всю ценную аппаратуру. А остальное начали потихоньку растаскивать десантники – кто кусок дюраля оторвал на пол палатки, кто присмотрел какую-то деталь, а Русинову пришелся по душе «НЗ» – летный паек.

Потом крылатую машину попытались отбуксировать к горам. «Впрягли» десантную самоходку. Ни с места. Вызвали еще две. И Степанов увидел такую картину: три машины, надрывая свои мощные двигатели, медленно волокут брюхом по земле изуродованный самолет, словно муравьи гигантскую стрекозу.

Под горами попытались поджечь останки «Ан-двенадцатого». Но ни тут-то было. Чем его только ни поливали! А потом махнули рукой – ценного ничего нет. Пусть стоит себе. Этого только и ждали десантники. После во многих палатках можно было найти часть обшивки. Остальное довершили афганцы. У них металл в большой цене. Для ремесленника, кустаря дюраль как находка. Растащили все до последней заклепки.

Вот об этом трагическом случае и вспомнил Степанов, болтая со своим закадычным другом.

– Так выпьешь? – спросил Русинов.

– Немножко можно. Но самому как-то не с руки…

– Почему – «самому»? Вон подполковник-советник. Наш, из Гродно. С афганцами пришел… Да и я составлю компанию.

Капитан позвал советника. Предложил выпить. Тот охотно согласился. Еще бы! Со своими… Русинов вскрыл ножом банку с кашей, разогрел ее на сухом спирте. Налил в кружки.

– Хватит, хватит, – остановил Степанов. – Днем, в жару с ума сойдешь. Да и вообще – пить до двенадцати дня…

– Брось свои интеллигентские замашки… И не делай умное лицо. Ты же советский офицер…

Алексей послал подальше приятеля, выпил спирт и принялся закусывать. Стало тепло. Закурил. Советник, не заставивший себя долго упрашивать, сразу разговорился.

– Мне бы взвод ваших хлопцев, чудеса бы с ними делал… – хвалил подполковник десантников. – А с этими, – он кивнул в сторону афганцев, – и не знаешь… Доживешь ли до утра или тебя найдут на помойке с перерезанным горлом. А то еще и пошинкуют, как капусту…

– Что бы вы делали, дай вам взвод десантников? – заинтересовался старший лейтенант.

– Во-первых, хорошо бы их подготовил. Оттренировал бы в горах. Не один месяц для этого нужен. А потом со взводом одиночными перещелкал бы любую банду. Заметьте, одиночными… Не очередями…

– Оно понятно, – согласился Степанов.

– Мне бы с полгодика их потренировать… – продолжал советник.

– Полгодика… – Русинов скривился. – Нас подняли и сразу бросили сюда. Какая там подготовка… Только на аэродроме выдали карты. И то не всем. Тогда, наконец, мы поняли, куда летим.

– Вот это точно, – подтвердил Степанов, – а готовили нас воевать в лесисто-болотистой местности.

– Да что зря кулаками махать? – прервал разговор «вэдээсник». – Может, еще понемногу?

Лицо советника оживилось.

– Давай, – сказал он.

На этот раз старший лейтенант отказался.

После второй подполковника, как говорится, повело. Он достал фотографию красивой шатенки лет тридцатипяти, показал десантникам: «Жена». Те посмотрели на нее, потом на советника. Он казался значительно старше супруги, хотя кто знает, сколько лет назад сделана фотография.

Подполковник начал перечислять то, что он уже переслал в Гродно. Сколько дубленок, какую радиоаппаратуру. Похвастался, что у него еще наберется и на «ГАЗ-двадцать четвертую». Это уже было лишним. Степанову стало неприятно слушать хвастливые откровения. А Русинов, мужик деловой, практичный, начал расспрашивать, сколько советник получает афганей, какие вещи лучше покупать здесь, чтобы с выгодой продать дома. Налил гостю еще спирта. Алексей остановил было, дескать, хватит, но на него уже не обратили внимания. Разговор перешел в следующую стадию, когда подвыпившие начинают «понимать» друг друга и постукивать кулаком в грудь. Правда, больше это касалось советника. Русинов был мужиком крепким…

В рейде память Степанова запечатлела не то, как ночью выходили из района, а трассеры прошивали колонну и с боков, и спереди, и сзади. Как подрывались на минах танки. Как в перевернувшемся «бэтээре» задавило начальника штаба полка. Как погибли еще восемь человек… Нет, Алексею запомнилось не это. В последний день, когда проходили через какой-то кишлак и машины с трудом переваливали через глубокий, разбитый гусеницами арык, у дороги стоял старик-дехканин и лопатой бросал под колеса землю. Он улыбался всем своим добрым морщинистым лицом, и улыбками отвечали шурави, благодарно кивая головами. На обочинах стояли афганские ребятишки. Десантники бросали им с машин пачки с галетами и сухарями, банки с консервами, сахар, сигареты. А те ловили на лету скромнне солдатские дары, смеялись, махали на прощание руками, бежали за машинами, соревнуясь, кому больше достанется… Все это напоминало о чем-то мирном и теперь уже далеком. Когда были те «теплые» ученья? – Месяцев девять назад. Стан-ция Скрибовцы под Лидой, улыбающиеся дети, взрослые с цветами… И яблоки… Много-много яблок, которые сыпали прямо ведрами в люки боевых машин…

Глава шестая

1.

Канули в Лету май и июнь 1980-го. Боевые действия, начавшиеся в конце зимы, с наступлением тепла достигли наивысшего напряжения. Редкий, наверное, выпадал день, чтобы не происходило вооруженных стычек с душманами. Потери несли и те, и другие. Степанову тоже приходилось несладко. Хватало и работы в штабе, и ночных патрулирований, и проверок в Кабуле, в частях, боевых охранениях, и различных выездов в другие провинции Афганистана.

Лето 1980-го было жарким – и в прямом, и в переносном смысле. Десантники постоянно меняли тактику борьбы с противником. Не оставался в долгу и он, всячески изощряясь в сопротивлении советским войскам. Отвоевали весь июль и август, нелегким выдался и сентябрь. В октябре вроде бы стало немного потише.

Однажды Степанову вспомнилось, что когда-то в суворовском военном училище он вел дневник. «Не возобновить ли это занятие вновь? – подумалось ему. – Кто знает, как мы отнесемся к этим событиям лет эдак через двадцать…» А тут как раз пришло письмо от Лины и, прочитав его, Алексей утвердился в своем решении. В политотделе он нашел три какие-то небольшие инвентарные книги и вечером принялся за дело. Острым десантным ножом отрезал в них ненужные графы. Получились неплохие разлинованные тетради в жесткой обложке. Как раз то, что и требовалось. Дождавшись, когда в палатке за маленьким раскладным столиком освободилось место, он пристроился у самого краешка его и раскрыл будущий дневник. Казалось, писать было особо-то и не о чем, но только начал, как сразу же увлекся. Эти записи частично сохранятся и некоторые из них он привезет в Союз. Вот что он будет читать спустя два десятилетия:

25 октября 1980 г.

Вчера получил от жены письмо. Она в серванте нашла старые дневники и неожиданно зачиталась, чуть не опоздав на работу. Пишет, испытала такое ощущение, будто слышала мой голос. И я подумал: Афганистан когда-нибудь кончится. Это сейчас мы материмся, говорим друг другу: «Вычеркнем все из памяти». А удастся ли? Уже десять месяцев позади, но просвета нет. Условия, в которых живем, побуждают говорить откровенно хотя бы с самим собой. Сейчас, когда все немного затихло, рейды пошли на убыль, появилось время поразмыслить о многом. Глупо, конечно, доверять бумаге свои чувства, переживания. И все-таки…

Для начала – о дне минувшем. Сегодня с Терентьевым и Батуриным не пошли на зарядку. Они почему – не знаю. А я ночью проверял боевое охранение. Кончи-лось тем, что в палатку ворвался начопер. Поднял нас, как мальчишек, и пригрозил: если не будем вставать на зарядку, станет посылать каждую ночь на проверки. Таким образом, настроение испортили с самого утра.

Сделаю «лирическое» отступление: в лоб, словно «мессер», пикирует муха. Атакует по всем правилам воздушного боя. Мухи здесь очень наглые. На человека кидаются, как на падаль. Хотя в этом что-то, наверное, есть… Имею в виду наши особые условия.

Пишу дневник в «греческом зале». Мы отгородили угол палатки досками из-под разбитых ящиков для артиллерийских снарядов, заклеили стенки вырезками из «Плейбоя». Кстати, никакого секса и женщин. Даже намека на них. Лишь реклама автомобилей, радиоаппаратуры и прочих благ цивилизации. В палатке топится печка, из радиоузла Коровина доносится песня: «А мне не надо от тебя… Наверно, выдумали мы весну, весну, когда шумела вьюга, наверно, выдумали мы от одино-чества друг друга…» Тоска, поручик, тоска…

До обеда работал в рембате. Разговорились с замполитом. Мужик толковый, но, по-моему, неудачник. Хотя в сравнении с тем, что здесь в любое время можно стать покойником, это ерунда.

Сегодня праздник. Получил два письма. От побратима Коли Мартынова и однокашника по училищу старшего лейтенанта Сашки Феденко. Последний пишет, что жизнь у него прекрасна, надоедлива, все есть, но «хочется чего-нибудь такого». Играет в русскую хандру. А я бы не прочь побывать в ее объятиях на месте Феденко в Ленинграде. Здесь, в Кабуле, по-настоящему понимаешь, что такое Родина. Отечество – это прекрасно. На чужбине, в пыли, холоде я часто вспоминаю слова Петра Первого: «Природа произвела Россию только одну: она соперницы не имеет!»

26 октября 1980 г.

Сегодня воскресенье. Ждали вручения дивизии ордена Ленина. Мероприятия не было. Почему – не объяснили. Получил письмо от Лины. Сообщает, что Орловский попал в госпиталь в Белоруссию. В Полоцк. Не в Ташкент, как другие. Да, ему крупно «не повезло». Что значит – близкий к сильным мира сего. Болеть, сирому и горемычному, придется с комфортом. А там отпуск…

Лина жалуется, что две недели не получала вестей. Тревожится. Видно, не все письма доходят. Многие передаешь с отпускниками, но люди разные. Один добросовестно выполнит просьбу, другой забудет, а потом потеряет или выбросит. Я пишу не реже двух раз в неделю. Надо все-таки поддерживать жену. Ей вдвоем с Машей еще труднее, чем мне.

27 октября 1980 г.

День, вернее настроение, испорчено с утра. Перед завтраком во время детской передачи был задан вопрос: «Какие машины могут ехать на красный свет?» «А в самом деле?» – заинтересовался прапорщик Ласкин. Я ответил. Иван назвал еще один пункт: «Правительственные». «Ну, нет, – не согласился я, – для них выставляют регулировщиков». Тут в разговор встрял Сашка Фомин. Наверное, встал не с той ноги. Накинулся на нас обоих разъяренной пантерой. И понеслось. Я от изумления глаза раскрыл, думаю, какая муха укусила, с чего бы это? А он орет: «Вам красный свет, сволочи? А кто ведро вываривать будет? Хоть воды притащили бы… Испоганили, еще и зубы скалят…»

А дело вот в чем. У нас к перегородке прибита подставка для ведра. Где-то в метре от пола. Просыпаемся и видим здоровенную мышь, бегающую над ней по самому верху. «Вот сволочуга, – подхватился с кровати Ласкин, – я ее сейчас…» Взял кобуру и запустил в непрошеную гостью. А она возьми и бухнись в ведро с питьевой водой. И пузыри пустила. Теперь надо вываривать. Вот Фомин и взвился. Нервы у всех… В общем, дошли до взаимных оскорблений легкой степени. А если честно, мы здесь прилично надоели друг другу. Одни и те же лица – в палатке, в столовой, в клубе, в строю и еще кое-где…

Перед ужином занимался гимнастикой. «Химики» соорудили перекладину. Было холодно и темно. Небо обложили черные тучи. У самой их кромки летел гигантский «Боинг». Яркие белые вспышки бортовых огней озаряли края облаков. Я смотрел и думал: «В кабине, в салоне, уют, комфорт… Когда же и мы полетим вот так?..»

После ужина Ласкин напек пирожков. Мастер он на все руки. У меня бы, наверное, не хватило терпения…

28 октября 1980 г.

Пасмурно с самого утра. На завтрак были «шрапнель» и мясо, будто из кожзаменителя. Чуть не обломал зубы. Обычное меню здесь – суп «тра-та-та», каша «и-го-го», компот «пшик». Это по определению лейтенанта Терентьева.

После завтрака начал накрапывать дождик. Вскоре он разошелся. Посыпал мелкий такой, надоедливый. Сразу стало грязно и холодно. Однако работа сегодня пошла хорошо. До обеда успел сделать больше, чем планировал на весь день. Поэтому решил вздремнуть. А как известно, на дождь хорошо спится. Открыл глаза – уже темно. Солдаты пилили дырку в полу для печки, это и послужило последним толчком к пробуждению.

И тут я стал свидетелем такой сцены. Валентин Батурин разжег печку и в хорошем настроении, мурлыкая под нос и помахивая палочкой, которой досылал в топку горящую бумажку для воспламенения соляра, прошелся взад-вперед по палатке. Лучинкой он слегка стукнул по книге читавшего Коли Сомова по кличке «Губошлеп». Тот моментально вскинулся, заорал и плюнул в Валентина. Наверное, от избытка человеконенавистнических чувств. Батурин ошеломленно опустился на стул, минуты две посидел с выпученными от удивления глазами, а затем резко возмутился. Подозреваю, подогрел его Сашка Фомин. Возможно, просто красноречивым взглядом. Валентин подошел, взял Сомова за загривок и внушительно сказал пару ласковых. Коля попытался стать в позу: «Товарищ прапорщик… Я вам приказываю…» Но Батурин ответил, что здесь все равны и, в принципе, ему терять нечего. «Губошлепу» пришлось извиниться.

Конечно, Коля язва. А теперь, получив капитанские погоны, вообще возомнил о себе. Хотя нельзя сказать, что он вообще уж… Как-то он и меня попытался «застроить». На что я ему ответил стихами собственного сочинения: «Губами я готов весь мир обнять, люблю я ближних донимать… Мне радостно, приятно жить, когда могу кого-то заложить…» Коля был сражен. «Ты помощник? – говорю. – Вот и помогай. А я начальник. Ты на капитанской должности, а я исполняю майорскую. Да и пошел бы ты, пошел… от греха подальше…»

Тогда все рассмеялись. Сомов сначала обиделся, потом успокоился. Нервы, конечно же… А еще – Коля просто беспардонный человек.

Вечером вернулся из рейда Сашка Нечипорук. «Нашла награда героя» – ему вручили медаль «За боевые заслуги». Распили по случаю вдевятером бутылку водки (не было Ласкина). Сашка, бродяга и выдумщик, притащил рефлектор от большого прожектора. Помыл и говорит: «А что, если выпить из него?» Все начали смеяться. Нечипорук вылил свою порцию водки, она хорошо смочила зеркальную поверхность и растеклась по всему отражателю. Терентьев и говорит: «Ну, Саня, теперь лижи, как кот». Развеселились еще больше. Решили вылить в рефлектор сваренный накануне Ласкиным суп. Хлебали ложками из этой большой тарелки. Забавная картина.

Иногда мне хочется закурить. Бросил месяц назад. Пока терплю. Хотя все чаще думаю: «А зачем?» И когда эти мысли начнут совсем донимать, тогда, наверное, закурю. В наших легких уже и так по пуду пыли. Немного еще никотина… Какая разница? Свинцовая «пломба» хуже…

29 октября 1980 г.

Второй день идет дождь. Утром он на время прекратился, и можно было с удивлением заметить, что причудливые облака стелются прямо по земле. Темно-синие, фиолетовые, серые… Громоздятся на крышах палаток. Описать это невозможно. А ведь в Афгане мы действительно к облакам ближе и в переносном, и в прямом смысле – высота около 1800 метров. Или, может быть, здесь ниже небо, чем в России?..

Вернулся из рейда Пресняков. Как всегда, довел свои требования, касающиеся соблюдения внешнего вида и распорядка в лагере. Показал пистолет прапорщика С. Летом кто-то уворовал у него и у М. Оказалось, солдат. Взяли с поличным уже в Союзе. Начальник штаба объявил по пять суток ареста за небрежное хранение оружия обоим прапорщикам.

После построения все разбрелись по местам. Точнее – кто спать, кто читать, а кто и в самом деле работать. К последним относился и я. Когда стоишь на месте, жизнь, как болото. Спасает работа. Кто меньше ею загружен, тому, наверное, еще труднее.

Опять начался дождь. Шел он и всю ночь. Земля в лагере раскисла. Это напомнило весну. Бр-р-р! Сколько грязи было! Неужели опять точно так же?!.

Погода вторые сутки нелетная. Плюс понедельник – день «неписьменный». Итого три. Даже газет нет. Вчера стал свидетелем случая, когда громадный самолет афганской авиакомпании «ДС-10» поздно пошел на посадку и едва не проскочил взлетно-посадочную полосу. Мог разделить участь нашего «Ан-двенадцатого». Кстати, появились слухи, что разбился корабль. Из-за плохой погоды. Тоже «Ан-двенадцатый». Вылетел из Ташкента и исчез. На борту экипаж и еще три человека. Судьба до сих пор неизвестна.

Пишу дневник поздно вечером. Ребята режутся в дурака. То «на уши», то «на воду». «На уши», кстати, предложил им играть я и рассказал правила игры. Всем понравилось. А суть вот в чем: проигравший получает столько ударов, сколько вытянет из колоды победитель. Попался туз – бьют по ушам одиннадцатью картами одиннадцать раз. Валет – двумя два раза. И т. д. А то все играют на воду – поберегли бы свои желудки и почки. На воду – это после каждого кона проигравший выпивает кружку. Весьма «интеллектуальное» развлечение. Посмотреть бы на игроков их же собственными глазами со стороны… Я начинаю ненавидеть карты. Но и книг почти нет. Куда деваться людям?..

У прапорщика Шилова играет приемник. Поет, кажется, индианка. Время от времени она смеется, причем как-то по-особенному странно. Не то, что ненатурально… Трудно выразить словами. Не поймешь, раздражает смех или наоборот… В общем, побуждает в душе какие-то непонятные чувства. Так вот. Только она: «Ах-ха-ха-ха-ха-ха-ха!..» – ей тут же начинают вторить дикими похабными голосами Шурка Нечипорук и Олег Кожанов. К ним подключаются остальные. Впечатление, что попал в сумасшедший дом…

30 октября 1980 г.

Всю ночь лил дождь. Утром я не был на зарядке – сыро и грязно. Вечером пришел вечный бродяга Нечипорук и давай клясться, что в феврале вернемся в Союз. На это лишь улыбнулись – таких «уток» было уже немало. А дом и на горизонте не виден. Иногда удивляемся: сколько можно держать нас и семьи в неведении?

Пишу, а Олег Кожанов упражняется в ораторстве, излагая свою философию. Вот дословно: «А солнце светит, как у него своеобразная печка… Понятно?».

Чушь такую толкает, ужас. Это у него случается часто. Игроки сегодня поссорились. Режутся в карты «Губошлеп» и прапорщик Шилов. После окончания каждого раунда подтрунивают друг над другом. Причем гадостно. Шилов смеется, как китаец, – мелко и подленько: «Хи-хи-хи!». А его соперник, выиграв, громогласно оповещает палатку о победе и всех приглашает в свидетели. Наверное, сейчас и эти разругаются. Шилов, кстати, очень хорошо играет в карты. Я, например, если сажусь играть, то никогда не ставлю перед собой задачи победить. Продул несколько партий, да и бог с ним. Играю, так сказать, на удачу и никогда не расстраиваюсь. А Шилов – этот другое дело. Он все запоминает, фиксирует, просчитывает. Наверное, не хватает ему мозговой деятельности в чем-то другом. Если бы он покрутился, как я, вывернул бы мозги пару раз наизнанку, наверное, не стал бы так самозабвенно отдаваться картам. Любой проигрыш он воспринимает как личное оскорбление. Но сегодня Шилов обставил несколько раз Колю Сомова и тот «сломался», куда-то ушел из палатки «зализывать» душевную рану. А прапорщик, дабы еще потешить свое самолюбие, бросил клич: кто обыграет его, тому он поставит бутылку водки. Предложение, конечно, заманчивое. В такую погоду выпить никто бы не отказался, но ни у кого ничего нет, а у этого водка есть, вот он и соблазняет. Короче, Батурин не выдержал, принял вызов и проиграл. Огорченный, он завалился на кровать и затих. А Шилов все неистовствует, все зовет на бой. Попробовать сыграть с ним? А вдруг повезет?.. Впрочем ладно, пусть он свою водку бережет до тех пор, пока она не скиснет.

«А Земля, она не круглая, потому что ее камнями избили мальчишки»… – продолжает громогласно, на всю палатку, излагать свою концепцию на устройство Вселенной Кожанов.