Текст книги "Афганистан идет за нами вслед (СИ)"

Автор книги: Александр Колотило

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Читатель, ecли наберется терпения и дойдет до этих строк, может подумать, что в Aфганистане только и занимались обменами да куплей-продажей. Смею его уверить: он ошибается. Но случалось всякое. Было и это…

А еще… Еще Степанов мог бы вспомнить многое… Например, как ходили на «свадьбу». Потом пленные ночевали в клубной палатке и их кормили из солдатских термосов. Два старых бородатых афганца разливали русские щи по алюминиевым мискам, а остальные девять терпеливо дожидались, пока им подадут пищу. Тогда дело было так. По агентурным данным под видом свадьбы в одном из кишлаков должен был собраться исламский комитет. Десантники подошли к населенному пункту ночыо, опоздав на несколько часов. Блокировали кишлак. И тут выяснилось, что днем сыграли целых четыре свадьбы. Попробуй, узнай, под прикрытием которой собрался исламский комитет. Решили дождаться утра. А с рассветом «хадовцы» и царандой качали прочесывание. Десантники взяли одиннадцать пленных. Их афганцы сами бы растерзали на месте, если бы не шурави. Среди душманов оказался один из родственников Амина. Как его и других били «хадовцы»!.. Пришлось русским взять пленных под защиту, чтобы предотвратить самосуд.

Нельзя не вспомнить и о «колонистах» – тех, кто проводил колонны из Союза с горючим, боеприпасами, продовольствием. Сколько солдатских обелисков установлено им на этой суровой земле!.. «Колонистов» расстреливали из засад, они подрывались на минax, горели в бензозаправщиках. И солдаты, и офицеры, и прапорщики. Гибли все одинаково. Да, было. Этого никто не станет отрицать. Было все – и отвага до безрассудства, и тоска до боли в сердце, и прекрасные человеческие порывы, и самые элементарные слабости. Обычные слабости обычных людей. И пусть кто-то скажет, что это не так!.

5.

Особая страница службы десантников в Афганистане – это «братья меньшие». Буквально на второй день после приземления рембатовцы выпросили, а скорее всего уворовали (разве солдаты сознаются?) у пастухов щенка в Баграме. Так его и назвали: «Баграм».

Связисты, те вообще привезли с собой из Витебска Шарика. Два месяца пес прожил в Кабуле. Наводил мосты дружбы с местным собачьим населением. А потом его отправили домой. Попутным самолетом Ил-76. В то время немало желающих нашлось бы в лагере оказаться на месте Шарика…

Позже у десантников появились Кабул, Кнопка, прибилась та черная, которой дали неприличную кличку за привычку воровать и шакалить. Как обыватели палатки с нею боролись! Это был враг номер один, и не потому, что черная объедала воспитанницу. Хватило бы и на нее – не жалко. Главное – обижала Кнопку. Укусит – и по-подлому бежать. Вдогон – только камни да ругательства.

Щенок, названный рембатовцами Баграмом, был очень забавным. Косолапый, круглый, как колобок, светло-коричневой масти. Видно, не дворняга. Степанов в собаках разбирался слабо. «Афганская овчарка», – объясняли «технари». Впрочем, ему, как и многим другим, было все равно: овчарка, не овчарка… Главное – кутенок очень интересный. Он сразу стал любимцем рембата. А потом – всей дивизии. Вернее, той ее части, что стояла у аэродрома.

Особенно опекал Баграма зампотылу рембата майор Тараканов. Первое время укладывал его спать рядом с собой, заботился, как о ребенке. Когда начали выдавать доппаек, для щенка настала поистине сладкая жизнь. Никто не жалел для него сгущенки.

Баграм рос быстро. Через полгода это уже был большущий красивый пес. Он давно исследовал все окрестности далеко за пределами рембата. Нередко гостил и в штабе дивизии. Особенно в «молодежной» палатке, куда к лету переселили Степанова с подчиненными – лейтенантом Терентьевым и прапорщиками Батуриным и Шиловым. А солдат отправили в комендантскую роту. Не хотелось Алексею делить свой коллектив на «верхних» и «нижних» чинов, но приказ есть приказ – молодые офицеры и прапорщики должны были жить в лагере отдельно от солдат. Конечно же, это ни в коем случае не касалось рейдов – во время ведения боевых действий все по-прежнему были вместе…

Так вот, в «молодежной» палатке у Баграма было два интереса. Первый – это бледно-рыжий флегматичный кот по кличке Мальчик. Обитал он у «особистов». Считался единственным представителем семейства кошачьих в гарнизоне. И, казалось, понимая это, несказанно гордился. Более того, Мальчик, возможно, сознавал еще и то, что живет в необычной палатке и каждый день общается с необычными людьми. Кое-кто называл их «Молчи-молчи». Но будь его, Мальчика, воля, непременно бы дал такому обидчику острым когтем в глаз…

Сначала Степанов думал, что в Афганистане вообще нет котов – ни одного не видел ни на одной из улиц. Но потом его убедили в обратном. «Наши кошки, – рассказывал знакомый афганец, – по улицам бегают редко. В городе. А в кишлаках их многих перестреляли. И наши, и ваши… Ради забавы…»

В детстве самым любимым животным у Алексея был кот. Черный красавец. Когда пришлось однажды на неделю уехать в Киев, тот вообще отказался есть. Войдет в дом, поищет хозяина и с жалобным мяуканьем – на улицу. Нравилось ему спать с Алешкой, свернувшись калачиком на одеяле. Всегда влезал на плечо, когда тот делал уроки, выгибаясь так, что хвостом щекотал лицо, а влажным и холодным носом старался потереться, мурлыкая, об ухо хозяина. Придет кот, бывало, в умиление, растает от нежности… Даже слюна капнет на тетрадь…

Все дома посмеивались над Алексеем. Только он на это не обращал никакого внимания. А позже ему уже и самому стало не до котов. Интерес к ним проявлял только изредка. Наверное, именно поэтому Алексей решил однажды угостить в столовой Мальчика. Как говорится, от себя оторвал. Питались-то по солдатской норме. Бросил он в угол палатки мясо, а Мальчик даже не глянул на эту подачку. Степанова задело. Еще бы, сам остался на обеде с одной «шрапнелью», и на ж тебе, не поняли… Побрезговал, что ли?

Подняв с пола мясо, Алексей под дружный смех обедавших запустил им в кота. Попал. Но то ли кусок был маленький, то ли Мальчик разъелся до того, что ему все нипочем, – трудно сказать. Во всяком случае кот только чуть ускорил свой степенный шаг. Он даже не обернулся в сторону обидчика.

Это всех развеселило еще больше:

– Леш, дай ты ему пинка!

– Зажрался, котяра, мы «шрапнелью» питаемся, а он от мяса нос воротит… И чем его там в особом отделе кормят?..

– Нюх потерял, мышей не ловит…

Засмеявшись, Степанов догнал Мальчика и, слегка пнув сапогом, придал ему должное ускорение.

– Вот так, отстегнул с барского плеча, – потешались обедавшие, – да ты знаешь, почему он отказался? Мясо-то не простое – кенгурятина. Жуешь, жуешь, а оно словно резиновое. Смотри, какое красное… Вареное таким не бывает…

Никто не узнал, пошел ли урок на пользу Мальчику или нет. Больше Степанов его не угощал. Не обращал на обидчика внимания и кот. А может, просто не хотел терять собственного достоинства. Изредка даже приходил мышковать в палатку.

Короче: Мальчик был для Баграма интересом номер один. Большое удовольствие ему доставляла очередная возможность сбить спесь с гордеца. Внезапно застать где-нибудь кота и тут же обратить его в бегство. В таких ситуациях от солидности и невозмутимости четвероногого зазнайки не оставалось и следа. Что есть сил улепетывал он от своего преследователя за спасительную колючую проволоку в палатку «особистов».

Второй интерес возник у Баграма позже, с появлением в палатке Кнопки.

Эта крошечная беленькая собачонка, чем-то смахивавшая на ягненка, «прописалась» в «молодежной» палатке в последних числах апреля. Степанов даже не помнил, кто из ребят ее принес. Но всем понравился щенок. Тут же распределили в шутку родственные обязанности – старший лейтенант Сашка Нечипорук из бронетанковой службы стал воспитаннице мамой, лейтенант Хромов, командир взвода НАД – начальника артиллерии дивизии, – папой, Степанова и Терентьева назначили дядей и тетей. Даже песенку сочинили об этом.

Начали решать, какую выбрать кличку.

– Назовем Кнопкой, – предложил Нечипорук.

– Нет, Белочкой, – стал возражать Терентьев.

– Ни вашим, ни нашим, назовем ее Кнопкой или Девочкой, но по-афгански, – попытался поставить в споре точку Алексей.

Пошли к переводчику.

– «Кнопка» по-афгански будет «тукма», а «девочка» – «дохтар», – проконсультировал тот.

– А!.. Зовите, как хотите, – махнул рукой Нечипорук. – Для меня она Кнопка.

Так и прижилась эта кличка за воспитанницей.

Через несколько дней Степанов ушел в рейд. Вернувшись, узнал, что Кнопка очень сильно заболела и ее долго выхаживали. Кормили таблетками, сгущенкой. Неячипорук брал ее на ночь в свою кровать, чтобы не замерзла. А тут еще прибилась эта черная. Откуда она появилась – кто ее знает. Но подлая!.. Сказать «воровка» – не то слово. Постоянно обижает Кнопку.

Баграм теперь перестал быть любимцем в «молодежной» палатке: как-никак, есть своя воспитанница. Но он оказался умным псом, зря, что избалованным. Хотя все ему и это прощали. Любил пошутить над собакой инструктор политотдела по комсомолу прапорщик Ласкин. Привяжет пакет с печеньем на шею Баграму, тот и носится между палатками со своими харчишками, пытаясь лапой достать лакомство. Побегает-побегает, и опять к Ласкину. Иван, конечно, сжалится. Пес съест печенье и растянется на щелястом полу палатки. Вот тут и начинается для Кнопки раздолье. То взбирается к нему на спину, то треплет за уши, то ухватит за щеку – ему хоть бы что. Никогда не обидит. Умница.

Полюбили Кнопку и в особом отделе. Где-то в пять утра она обычно приходила в палатку к начальнику и начинала тянуть с него одеяло – в гостях сгущенка, наверное, была всегда вкуснее…

Баграм однажды даже познакомился с заезжей знаменитостью – Иосифом Кобзоном. Кажется, в апреле восьмидесятого он впервые прилетел в Афганистан. Конечно же, выступил и у десантников. После концерта Кобзон был приглашен на обед в командирскую палатку. В самый разгар беседы появился Баграм. Он имел привычку приходить без приглашения, за что его и пожурил генерал. Однако Кобзону Баграм, как потом рассказывали, понравился.

– Хороший пес, – погладил он непрошенного гостя.

Так Баграм приобщился к искусству. Но он, конечно же, не Мальчик. Нос задирать не стал. По-прежне6му совершал свои ежедневные обходы лагеря, ночевал же непременно дома.

Рембат стоял метрах в трехстах от штаба дивизии. Однажды Степанов, возвращаясь ночью от «технарей», неожиданно услышал за спиной шорох. Схватившись за кобуру, отпрянул в сторону. Резко обернулся – сзади стоял Баграм. Тот выполнял долг вежливости: провожал гостя. Вместе дошли до штаба. У крайней палатки пес остановился.

– Пойдем, Баграм, угощу сгущенкой, – манил Алексей, – иди за мной. Слышал? – Сгущенка!

Нет, провожавший не двинулся с места. Он свою задачу выполнил и мог вернуться в рембат. Так и сделал.

Баграма и Кнопку объединяло главное – преданность хозяевам. Правда, у каждого из четвероногих друзей это проявлялось по-разному. Баграм, например, не мог терпеть афганцев. Узнавал безошибочно, даже если они одеждой почти не отличались от наших. Обязательно облает и до тех пор не пустит в лагерь, пока на него не прикрикнет кто-нибудь из своих. А однажды произошел вообще анекдотический случай. Осенью, когда прилетел из Союза командующий воздушно-десантными войсками, попросили у афганцев на время шикарный по тем временам черный «Шевроле». Адъютант комдива гонит машину в лагерь, а Баграм бросается на нее с яростным лаем. То забежит вперед, загородив дорогу, то отскочит в сторону, пытаясь ухватить зубами колесо. Туго пришлось адъютанту. И нельзя наехать на любимца, и машину надо подать вовремя к штабу. Обругался последними словами, а свидетели этой сцены упали со смеху…

Баграм исчез через полтора года. Сначала его ранили. Пуля прошла по касательной и лишь рассекла кожу на груди.

– Не иначе, как «летуны»… Наши не сделали бы такого, – возмущались все. – Знать бы, кто точно…

Летчики иногда грешили, поначалу доставляя немало хлопот десантникам. Как вечер – так у них стрельба. Пока начальник штаба дивизии Пресняков не предупредил: «Еще раз затеете пальбу, буду считать это за нападение душманов. Разверну артполк и врежу прямой наводкой по аэродрому…»

А потом Баграм и вовсе пропал. Говорили, что видели его посаженным на цепь у летчиков. Начали искать. Пес как в воду канул. Найти его так и не удалось.

А Кнопку сгубила ее же преданность. Она признавала только жителей «молодежной» палатки да еще немногих избранных. Остальных же, проходящих мимо, старалась обязательно облаять. И делала это очень своеобразно. Можно даже сказать, добродушно. Скорее всего, для забавы. Налетит с яростным лаем, бросится под ноги – вот-вот ухватит за сапог. Но в самый последний момент остановится. И так стоит секунды две-три, застыв с разинутой пастью.

Все были знакомы с чудачеством Кнопки и прощали ей эти шалости. Но однажды проходил мимо палатки один полковник. Он только что получил это звание досрочно. И не только звание. Еще и орден Красного Знамени. И надо же было Кнопке его облаять! Полковник ухватился за пистолет. Но подоспевшие ребята отбили свою любимицу, утащив ее в палатку.

Полковник, задетый покушением на его авторитет, не успокоился. Взял себе в помощь двух товарищей из штаба и пришел расправляться с обидчицей.

– Посмотрите, у нее же красные глаза! Она двоих солдат из моего полка искусала, – доказывал он.

– Да у нее от рождения такие, – защищал свою воспитанницу «мама» Нечипорук. – И не красные, а коричневые…

Хоть у полковника и у его спутников на погонах было значительно больше, чем у каждого из обитателей «молодежной» палатки, Сашка не спасовал перед старшими по званию. Кнопку в обиду не дал.

– Тащи ее домой, – сказал Ласкину, передавая тому собачонку. – Да смотри не выпускай…

Оплошал Иван. Кнопка вырвалась из рук и, проскользнув под пологом, выскочила из палатки.

Полковник тут же выхватил пистолет, взвел курок и, набычившись, пошел к ней. Когда патрон в канале ствола, тут уж не до шуток. Подвернешься под горячую руку, а вокруг люди…

– Кнопка, беги! Беги, мать твою!.. – ругался Сашка Нечипорук.

– Пошла вон! – кричали ей другие. – Назад!..

Кнопка не привыкла к такому грубому обращению. Она стояла и, словно загипнотизированная, смотрела на пистолет, слабо помахивая хвостом. Выстрелы треснули сухо. Три. Один за другим. Собачонка, наверное, даже не поняла, что случилось – брошенная ударом наземь, она еще по инерции два раза вильнула хвостом…

Чувствовали себя все мерзко. С той поры полковник, проходивший в штаб мимо «молодежной» палатки, нередко слышал выкрики: «Убийца!»

Трудно объяснить его поступок. Всем показалось, что он был выпивши. А ведь знали его как боевого заслуженного офицера. Спустя годы Алексей будет служить под его началом, потом, когда тот пойдет еще выше, в Москву, будет часто встречаться с ним. И никогда этот офицер не даст повода сказать о себе, что он непредсказуемый генерал. Он всегда будет ровным, тактичным, сдержанным. Так что же тогда с ним случилось в тот день в Афганистане?!.

Наверное, подумает Степанов, в те минуты у полковника, как сейчас модно говорить, «поехала крыша»… Ехала она у каждого и по-разному. На войне как на войне…

Глава третья

1.

Распутица началась в Кабуле в конце января. До этого стояли по ночам двадцатиградусные морозы. Днем на солнце подтаивал снег, а ночью опять лужи сковывал лед. Непривычной для десантников была эта первая афганская зима. Грань между нею и весной как бы отсутствовала. Было и то, и другое. Весна приходила днем, зима – ночью. А потом зарядили дожди. Шли они, не переставая, суток по трое подряд. Расчистится небо, блеснет солнышко… Не успеют ему порадоваться, как опять пойдет дождь.

Земля в лагере раскисла до такой степени, что просто не хотелось выходить из палатки. Того и гляди, зачерпнешь голенищами сапог густую и липкую жижу. Дорог не было. То, что ими могло называться лишь условно, машины разбили невероятно. Из лагеря выходили только автомобили с повышенной проходимостью. Идет, бывало, «ГАЗ-66-я», вода доходит до самого полика. У водителя уже ноги промокают. Словно катер на волнах, ныряет в глубокие колдобины. Но идет все же!

А вот с «ЗиЛами» дело обстояло хуже. Особенно туго приходилось водителю «водовозки». Сядет в грязи на самые мосты, тут уж никакой буксир не поможет, кроме самоходки. Она-то и таскала за собой «водовозку» к полевым кухням, баням, к скважине на аэродром.

Но что за мучение было – выезжать на проверку боевого охранения! Втискиваешься в «бэтээр-дэ», а за тобой тянется пуд грязи. Отчищай ее, не отчищай – все равно. Утром посмотришь на свою «десантypy» – плакать хочется.

Когда холодно, грязно и сыро, неуютно становится и на душе. Мало радостей было тогда у десантников. Книг днем с огнем не сыщешь. Если есть несколько потрепаных, то за ними уже большая очередь. К тому же, давали их читать счастливые обладатели в основном на обмен. Единственным светом в окошке были письма и кино. И, конечно же, газеты. В тот вечер вся почта опять отменялась из-за нелетной погоды. Оставался фильм. Механик уже колдовал в клубной палатке. Надо было спешить занять место на скамейке поближе к экрану. Иначе столько набьется народу, что и стоя ничего не увидишь. Да еще накурят. Кое-кто пытался поначалу с этим бороться. Но курильщиков оказалось больше. И глас ненавистников табачного дыма по-прежнему тонул в оживленном говоре ожидавших начала сеанса.

– А что ты нам сегодня покажешь? – начинал кто-нибудь заводить «кинодраматурга» старшего лейтенанта Володьку Коровина.

Тот недавно пришел в политотдел из артполка. Но освоился в новой должности быстро. Одно было плохо – показ фильма для него всегда превращался в пытку. Картину крутили на одном маленьком аппарате «Украина». Пленка постоянно рвалась. Каждую часть фильма приходилось заряжать при включенном свете. Если картина была интересной, «кинокрута» торопили, доставалось и Коровину:

– Что ты опять привез какую-то рвань!

– А вот у летчиков показывали «Экипаж»…

– Да там и «Трактир на Пятницкой» вчера крутили, а у нас…

– У них широкопленочные аппараты, – взвивался уязвленный Коровин. – А попробуй, найди что-нибудь подходящее к «Украине». Вот давай, Терентьев, завтра вместе поедем в крепость. Сам будешь выбирать. Не хочешь?.. Так чего ж подкалываешь?

– Володя, ты у нас самый лучший на свете кинодраматург, – продолжал посмеиваться Терентьев, – вечно из показа фильма драму сделаешь. Попроси у летчиков машину на прокат. Что стоит на один вечер?

– А ведь дело, – поддерживал Нечипорук.

– Да ладно, хватит вам, – доходил до белого каления Коровин, – смотрите «Кота в мешке». Что, плохой фильм?

– Сам ты кот в мешке, – вмешивался Ласкин. – Не привезешь хороший фильм завтра, выгоним из палатки.

– Baня, уж ты бы молчал… Вот попросишь подвезти в Кабул…

– Мужики, кончай, давайте смотреть дальше, – гасил кто-нибудь разгоравшийся спор.

И все страсти разом стихали.

В тот вечер показывали хороший фильм, цветной. На экране Петр Первый воспитывал палкой под дружный смех зрителей зарвавшегося прапорщика. Арап Ибрагим Ганнибал – «ликом черен и прекрасен» – тайно проникал в дом невесты…. Владимир Высоцкий, исполнявший главную роль, был неповторим. На самом интересном месте, когда неудачнику-прапорщику опять наломали бока какие-то обломы, экран в очередной раз погас.

– Давай, заряжай быстрее…

– «Кинокрут», чего там копаешься?.. – раздались недовольные голоса.

– Привести себя в боевую готовность, – послышалась с порога команда. – В Кабуле мятеж…

Степанов, Терентьев, Батурин и солдаты, не разбирая в темноте дороги, пошлепали по грязи к себе в палатку на край штаба дивизии.

– Слушай, Валентин, займи два магазина, – попросил Алексей Батурина.

– А мне самому? Возьми у солдат. Они останутся…

– Берите, товарищ старший лейтенант, – протянул магазины ефрейтор Ларченко, – мы с Савичевым поделимся.

– Спасибо, мужики, – поблагодарил Степанов, засовывая патроны в подсумок. – Пойду к «заму», узнаю, что и как.

Повесив на плечо автомат, вылез наружу. Мокрый и холодный полог палатки коснулся шеи. Тут жe зябко поежился. Почувствовав, как противная струйка потекла за воротник куртки, зло выругался.

Из пригородов Кабула доносился какой-то шум. Он порой затихал, но когда усиливался, можнo было различить крики толпы. Особенно резали слух истошные женские вопли, плач детей. Изредка щелкали одиночные выстрелы, и трассеры, вычерчивая в ночном небе плавные дуги, терялись где-то вдали.

После десантники узнали: это была всего лишь-навсего имитация. Мятежники установили мощную японскую радиоаппаратуру. Через усилители воспроизводили заранее заготовленные магнитофонные записи. Так сказать, давили на нервы. Но это все узнали потом.

Степанов вошел в соседнюю палатку. Здесь жили с большим комфортом. Спали не на земле, как Алексей с Терентьевьм, Батуриным и солдатами, а на кроватях. Да и печка была приличнее. В углу палатка стояли даже стол и три стула.

– Со мной поедут Медведь, Рублев, Гусев. Оперативная группа… – произвел боевой расчет заместитель начальника.

– А я? – напомнил о себе Степанов. – Я ж стреляю…

– Останешься здесь, тебе работы в штабе хватит, – отрезал майор.

– Да как же это… – попытался спорить Алексей.

Но «зам» был неумолим:

– Иди в свою палатку и сиди наготове. Понадобитесь – вызову.

Степанов вернулся к своим, рассказал все.

– Да черт с ним, – успокоил лейтенант Николай Терентьев, – чего лезешь на рожон?.. Дойдет очередь и до нас. На войне у каждого свое место. Значит, ты и в самом деле здесь нужнее сейчас.

– Давайте в дурачка перекинемся, – предложил прапорщик Батурин, – три на три. Мартынов, Седов, Ларченко, садитесь…

Отложили в стороны автоматы, раздали карты. Игра шла вяло, но ее продолжали. Время все равно надо было убить.

Жили, как уже говорилось, в палатке ввосьмером. Два офицера, прапорщик и пять солдат. Шилов, как обычно, от коллектива откололся. А об Орловском и говорить не приходилось. Он устроился с комфортом. Шилов же облюбовал место в кунге автомобиля. Там можно было даже включать печку и греться. А в палатке Степанова спали вповалку на матрасах, брошенных прямо на землю. Достали их с большим трудом. Первое время и простой брезент казался роскошью. Примерно в одну треть площади пола палатки была вырыта яма глубиной по пояс. Своего рода прихожая. Здесь же стояла и чугунная печурка, доставшаяся обитателям без колосников и трубы. Впрочем, об этом уже было сказано выше.

Кое-как разместившись под единственной лампочкой на «Г-образной» лежанке, играли в карты часов до трех ночи.

– Вы что, еще не спите? – удивился заглянувший в палатку подполковник Гусев.

– Ждем команды, – ответил Степанов.

– Ложитесь вы, выезда не будет. Все уже второй сон видят. Тоже мне, картежники…

– Баба с воза – кобыла в курсе дела, – сострил Батурин.

– Да-а-а… – глубокомысленно вздохнул Терентьев. А затем с невозмутимым видом многозначительно изрек:

– Стоит корова на горе и думает. Вот так так и человек: живет-живет и умирает…

– Ха! – хмыкнул Гусев. – Спите уж, философы…

Подполковник частенько заглядывал в палатку. Человеком он был неплохим. Весь его внешний вид излучал добродушие – маленький, толстенький, вечно улыбающийся. Один был недостаток – до смерти любил «Мясоедовскую улицу». Если где-нибудь хватит сто грамм, тут же к Терентьеву или Степанову:

– Сыграйте «Мясоедовскую»…

– Да не умею я, вон Колька может, – отказывался Степанов.

Они часто брали напрокат появившийся в политотделе баян. Играли оба. По очереди. Надо же было чем-то отвести душу. Инструментом заведовал прапорщик Ласкин. Когда-то он закончил музыкальное училище и сравниться с ним в виртуозности игры было невозможно.

Так вот. Гусев просил сыграть Терентьева один раз, другой, третий… У Николая нервы были покрепче, чем у Степанова. Последний тут же поднимался и уходил. А Терентьев выдерживал с полчаса. Потом сообща выпроваживали надоевшего гостя. В следующий раз повторялась точно такая же история.

2.

Утром все было, как обычно. Правда, наконец-то появилось солнце. Оно отражалось в многочисленных луках, слепило глаза, согревало ласковыми лучами лица Медведя и Степанова, лениво и расслабленно беседовавших у клубной машины после завтрака. О мятеже думалось словно о чем-то потустороннем и нереальном. Какая погода, какая тишь!

– Деньков бы пять вот так погрело, – мечтательно вздохнул Степанов.

– Подожди, Леш, нагреемся еще, – отвечал тезка.

Вдруг в Кабуле раздался одиночный выстрел. Для друзей это было поистине громом среда ясного неба – так не вязался он с их лирическим настроением, с по-весеннему светлым и радостным утром. За первым выстрелом последовал второй, третий…

– Леш, стреляют, – кивнул Степанов в сторону Кабула.

– А, пусть себе… – махнул рукой Медведь. – Раньше повысовываются, раньше и получат свое…

Они еще минуты две вслушивались в плотную стрельбу, в которую начали вплетаться короткие автоматные очереди.

– Это уже наши, – покачал головой Медведь.

– Да, там настоящий бой. И не шуточный, – откликнулся Степанов.

Товарищи разошлись по своим рабочим местам. Не знал Алексей, что видит лучшего друга в последний раз. В это утро Медведь получит задание и уедет в Кабул вместе с прапорщиком Ласкиным и солдатами Седовым и Мартыновым. Оттуда офицер уже не вернется. Не вернется живым.

До обеда Степанов отрабатывал различные документы – мало ли их у офицера штаба… Алексей в этой организации был тем маленьким винтиком, без которого, на первый взгляд, можно и обойтись. Но выйди он из строя на время, и замедлится или разрегулируется работа какого-то узла, а это в свою очередь может прямо или косвенно сказаться на большой и четко отлаженной системе, на всем механизме. Конечно, каждый считает свое отделение или службу наиважнейшей. Ну что такое, например, штаб без разведки? А не будь оперативного отделения, кто еще спланирует, организует боевые действия?!. Артиллеристы, автобронетанковая служба, химики, тыловики, комендачи, финансисты… – в штабе у каждого свое место, свои обязанности. И от выполнения их зависит общий результат, общее дело.

В Афганистане обязанности офицеров и прапорщиков всех служб были скорректированы с доворотом к особенностям ведения боевых действий, решения специфических задач. Но работы хватало каждому. Вот Степанов и корпел над схемами, таблицами, выкладками… Даже если войска вроде ничем особым и не занимаются, в штабе всегда найдется работа. Например, в первый же месяц пребывания в Афганистане была поставлена задача произвести все расчеты, связанные с возвращением в Союз. С радостью взялись за дело. Подсчитали, сколько понадобится самолетов для переброски десантников и техники по воздуху, определили количество кораблей на каждое подразделение, каждую часть… Все предусмотрели до последней мелочи. Не учли одного – возвращение состоится только через девять лет.

После обеда Степанов прилег вздремнуть. Солнце высушило брезент. В палатке и без печки было тепло и душновато, как у входа в сауну – испарялась вода, затекавшая от непрерывных дождей. Алексей услышал во сне взволнованный голос Орловского: «Медведь убит… Ранен в ногу, истек кровью…»

Степанов начал размышлять: «Как это убит, если ранен в ногу?.. Почему истек кровью?.. Мне это снится. Не может быть. С таким здоровьем, как у Медведя, живут вечно…»

Однако раздражитель был сильным. Расслабленный во сне разум не верил в услышанное. Но что-то все-таки тяготило. Сердце словно опутала липкая паутина. Как птица, попавшая в ловушку, оно забилось часто и тревожно. Успел подумать: «Я сплю, вот сейчас открою глаза и узнаю, что это сон… Какая нелепость…»

Степанов чуть приоткрыл глаза и не поверил им: в палатку действительно заглядывал Орловский.

Дремотное оцепенение как рукой сняло.

– Что?!. – выдохнул напряженно.

– Медведь убит… Ранен в ногу, истек кровью…

– Как?.. Да мы же утром…

Вскочил на ноги. Все еще не веря, рванулся к палатке оперативного. У входа в нее столкнулся с прапорщиком Олегом Кожановым. Тот шел, как пьяный, хватаясь за кобуру пистолета:

– Лешку… Медведя… Гады!.. Всех, всех… перестреляю!

Степанов понял, что все правда. Забыв о Кожанове, – спешить уже было некуда, – тупо уставился на взлетающую с аэродрома винтокрылую машину.

– Пошли разведчики, – услышал позади голос вышедшего из палатки оперативного дежурного майора Проскурова, – разрешили применить вертолеты.

Решение пришло молниеносно:

«Только бы застать начальника штаба, только бы застать!..»

Пресняков сидел в своей палатке, склонившись над столом, и напряженно изучал какой-то документ.

– Товарищ гвардии полковник!.. – выпалил Степанов, едва переводя дыхание. – Разрешите с разведчиками!.. Я должен с ними… Пожалуйста…

Тот поднялся из-за стола. Грузный, крепко сбитый. Простое открытое лицо. «Медведь с голубыми глазами», – краешком сознания успел подумать в который раз Алексей. Так он про себя называл полковника.

– Что, и ты тоже хочешь?.. – Пресняков крепкими лапищами обозначил пару движений, похожих на работу отбойным молотком.

– Так точно… Разрешите!

Трудно сказать, догадался ли начальник штаба о причине неожиданной просьбы старшего лейтенанта, знал ли о том, что Степанов и Медведь самые лучшие друзья, связал ли это с трагическим событием или нет. Главное, он дал согласие. Пресняков прибыл в дивизию перед самым вводом войск. Но его ужe уважали. И в тот миг, когда начальник штаба сказал: «Разрешаю», Степанов уже знал, что будет благодарен этому человеку до скончания века.

– Магазины! Ларченко, Коля, Валентин… быстрее, – кинулся Алексей к собравшимся в палатке товарищам. – Да шевелитесь же, последний вертолет уйдет…

Те с недоумением смотрели на Степанова. А он, расстегнув портупею, прыгающими руками нацеплял подсумок.

– Да черт бы вас побрал, вертолет… быстрее…

Первыми протянули магазины Терентьев и Ларченко. Степанов тут же затолкал патроны в подсумок.

– Чего пялешься? – зло рыкнул на Батурина. – Что ты мне один суешь? Давай два!..

Вырвав буквально из рук Батурина магазины, сунул их в карманы куртки. Схватив автомат, пулей вылетел из палатки и помчался на аэродром.

3.

Он успел в самый последний момент. Впрыгнув в грузовую кабину вертолета, налетел на командира взвода разведчиков.

– Куда вы?.. Нельзя, – молодой лейтенант попытался загородить дорогу Алексею.

– С вами! Начальник штаба знает…

– У нас мест нет… Все иллюминаторы заняты…

– Потеснимся, лейтенант, – и Степанов, пройдя в конец кабины, тронул за плечо примостившегося у окошка солдата:

– Подвинься, друг!..

Командир взвода отступил перед напором Алексея – время не ждало. Уже раскручивались винты, и короткие тени от них все быстрее и быстрее мелькали по бортам кабины.