Текст книги "Эстафета разума (сборник)"

Автор книги: Александр Шалимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

– Как видишь.

– Значит, нам повезло.

– Вероятно, мне тоже.

– Так пошли!

– Слушай, – Рут встал со своего камня, – скажи, кто вы?

– Те, кто не смирился.

– Значит, я был прав.

– В чем?

– Так… В одном споре. Я утверждал, что вы не можете не существовать… Вот только не знал, где вы…

– Да, пока мы вынуждены таиться. Но пройдет время, и скоро…

– Почему же вы не подаете знака тем, кто обречен?

– Это не так просто. У нас лишь те, кому нет пути назад. Кроме того, возможно предательство… Впрочем, ты вскоре убедишься, что мы не сидим сложа руки…

– Но каждый день там, наверху, гибнут люди.

– Гибнут слабые. Другие прозревают, уходят к нам. О нас ведь тоже многие знают… Только молчат, потому что боятся. Паутина страха и лжи ткалась десятилетиями. Освободиться от нее нелегко.

– Да, страх – сволочное чувство… Тем не менее большинство тех, кто наверху, будут с вами в решающий момент. Я там встретил одну девушку… – Рут тяжело вздохнул. – Ее уже нет, но таких, как она, там найдется немало. Уверен в этом.

– Ты прав. Они, когда создавали свою паутину, забыли об одном… Человека нельзя лишать самого смысла существования… А смысл в том, чтобы как можно полнее выразить себя – в труде, подвиге, любви – во всем, что составляет суть разумной жизни. «Стандарты среднего счастья» закрыли пути самовыражения… Тогда они стали уничтожать подряд всех, кто не смирился.

– Они – это Совет Равных?

– Да… Они держат в руках всю страну. Правительство – тоже. И полицию… Их паутиной опутано все…

– Так я и думал. Мафия гангов?..

– Они выросли из мафии, которая контролировала игорные дома, торговлю наркотиками и крематории. Теперь они истинные хозяева. Все остальное – видимость. Пошли.

– Подожди, еще одно. Я вначале получал их письма, и они…

– Исчезали, не так ли?

– Да…

– Детский трюк… Вещество, которое, самораспадаясь, превращается в газ. Эти письма исчезают всегда. Тем не менее о них все знают.

– Значит, он лгал, – задумчиво произнес Рут.

– Кто?

– Один журналист…

Невидимый собеседник тихо рассмеялся:

– Они там все лгут. Что им еще осталось. Пошли.

– Пошли, – сказал Рут.

ЭСТАФЕТА РАЗУМА

Улетали с Марса марсиане

В мир иной, куда глаза глядят,

И не в сказке, не в иносказанье…

Двести миллионов лет назад…

С. Орлов

Кирилл прилетел на станцию «Марс-1» с пятой сменой. Продолжительность марсовки – год Марса – два земных с хвостиком. И полгода на дорогу туда и обратно. Два с половиной года вдали от Земли…

Садясь в вездеход, он снова подумал об этом. Вездеход назывался «Черепашка». Так было написано белой краской на удлиненном голубом корпусе, который опирался на шесть коленчатых, обутых в гусеницы ног. Кирилл уже успел заметить, что конструкторы и монтажники предпочитали тут ярко-голубые цвета. Может быть, потому, что напоминали о земном небе, а скорее всего оттого, что резко выделялись на фоне ржавой окраски грунта, скал, осыпей. Здесь даже дневное небо было красновато-оранжевым. Пыль, поднимаемая ураганами, никогда не успевала осесть.

Мягко перебирая шестью ногами, «Черепашка» неторопливо бежала от космодрома, где опустился «Ветер времени», к станции. Ехали напрямик по ржаво-бурой каменистой поверхности, испещренной оспинами небольших плоских кратеров. Справа то появлялся, то исчезал за ближними возвышениями фиолетово-красный обрыв. Слева каменистая равнина уходила на север и тонула в красноватой пыльной мгле.

В вездеходе их было четверо – все в легких голубых скафандрах с круглыми прозрачными шлемами. Пассажиры расположились впереди. Остальную часть просторной кабины занимал багаж – их личный, привезенный с Земли, и экспедиционный. Троим предстояло сменить часть персонала станции – тех, кто возвращался с «Ветром времени» на Землю. Четвертый – он вел вездеход – оставался тут на второй срок. Это был коренастый крепыш с коричневым от загара лицом и голубыми глазами. Шапка курчавых рыжих волос заполняла все свободное пространство шлема. Она напоминала нимб – обязательный атрибут экстрасенсов, а еще – «святых», как их некогда изображали на старых картинах и иконах. Водителя звали Мак, вероятно Максим, но он сказал просто «Мак», когда представлялся.

Кирилл знал, это в составе смены четырнадцать человек, причем каждый совмещает несколько профессий. В предыдущей смене, из которой десятеро через неделю покинут Марс, было два Максима – один врач, геологпланетолог и художник, другой – астрофизик, энергетик и радист дальней связи. Кем был этот Мак, Кирилл не успел спросить, потому что при загрузке вездехода пришлось без конца отвечать на вопросы о земных новостях и делах.

Мак перестал задавать вопросы всего несколько минут назад, сосредоточившись на управлении «Черепашкой». Закусив губу, он лавировал между скоплениями каменных глыб. и по каким-то одному ему ведомым признакам выбирал наиболее оптимальный вариант пути. «Черепашка» бежала, не сбавляя скорости, однако покачивалась в разных направлениях все ощутимее.

– Дальше дорога чуть похуже, – заметил Мак, внимательно глядя вперед, – но мы выгадаем километров сорок.

Кирилл удивился.

– Кажется, от космодрома до Базы всего сорок километров. Я читал в отчете…

– Было, – откликнулся Мак, – но вас посадили на запасном – в восточной части равнины Офир. Отсюда до базы двести с небольшим, если по прямой.

– А по дороге?

– А ее нет… В объезд этого массива все четыреста. Но я вас напрямую…

Вездеход изрядно тряхнуло.

– Не надо волноваться, голубка, – заметил Мак, обращаясь скорее всего к «Черепашке». – Я же просил…

Снова сотрясение, от которого все подпрыгнули на эластичных сиденьях.

– Эй, левые ноги, будьте внимательнее, – Мак замедлил движение и занялся кнопками на панели управления, – так будет надежнее.

Он снова увеличил скорость.

– Почему мы сели далеко от станции? – спросил Кирилл.

Мак сосредоточенно покивал головой в прозрачном шлеме:

– Пришлось. На главном космодроме у нас, – он вздохнул, непорядок объявился. Придется выяснять…

– Что именно?

– Пока толком никто не знает… Шефуня вам объяснит… Может, ничего важного. Но решили посадить «Ветер времени» подальше. Так безопаснее.

– Безопаснее?

– Вот именно, – Мак усмехнулся, – да вы не пугайтесь…

– Это у них такая игра, Кир, – заметил Геворг – физик новой смены, он сидел позади Кирилла. – Пугать новичков… Вот, мол, ко всем прочим загадкам Красной планеты еще одна из области «призраков»…

– «Призраки» Марса?

– А почему бы нет? Кстати, вода на твою мельницу, Кир. Ты ведь собираешься искать следы исчезнувшей цивилизации.

– Працивилизации нашей планетной системы, Геворг.

– Вот-вот… Следов жизни не нашли, а следы працивилизации будем искать… Естественно, они, – Геворг кивнул на Мака, – узнав, что в составе смены летит известный археолог специалист по древнейшим цивилизациям Земли, приготовили сюрприз… Правильно я говорю, Мак?

Мак усмехнулся – загадочно и чуть смущенно, но промолчал. Все его внимание теперь было сосредоточено на местности впереди вездехода. «Черепашка», покачиваясь, преодолевала довольно крутой подъем вдоль скалистого, усыпанного красноватой щебенкой склона.

– Впечатление такое, будто едем по битому кирпичу, – пробормотал Сергей – энергетик, радист и радиоастроном новой смены, сидевший рядом с Геворгом. – Кирпич и ничего больше кирпичные скалы, кирпичная щебенка, кирпичная пыль. И в небе – она же…

– Кислород, который когда-то был тут в атмосфере, пошел на окисление горных пород, – отозвался Мак. – Красный цвет окислы железа. Железо вытянуло из атмосферы почти весь кислород.

– А удалось где-нибудь обнаружить неокисленные породы? спросил Кирилл.

Мак отрицательно тряхнул головой:

– Пока нет. Слабее измененные попадались. Выветривание тут чертовски древнее, проникает глубоко. Неизмененных пород мы не встретили даже в буровых скважинах.

– Вы геолог, Мак?

Он кивнул и, немного помолчав, добавил:

– Геолог тоже…

Вездеход достиг вершины скалистого гребня. Впереди открылся обширный кратер с плоским красноватым дном, которое лежало в нескольких сотнях метров ниже. В центре круглой плоской равнины громоздилась группа красно-бурых скал, похожих на руины древнего замка. Дальний гребень кратера чуть проглядывал в красноватой мгле.

– Станция там. – Мак указал вперед. – Пересечем кратер и будем близко.

– А обрыв справа? – спросил Кирилл. – Мне сначала показалось, что он недалеко, но отсюда сверху это выглядит иначе.

– Ого! – воскликнул Мак. – Недалеко! Тут трудно оценивать расстояния на глаз. До обрыва около двухсот километров. Мы его видим так отчетливо потому, что там сейчас не очень много пыли в атмосфере. Последним ураганом ее согнало на север в равнины. Обрыв – южный край ущелья Копрат – скальная стена высотой больше пяти километров.

Все взгляды обратились в сторону знаменитого ущелья – гигантской трещины, некогда расколовшей древнюю кору Марса.

– Не предполагал, что его видно из окрестностей станции, – заметил Геворг. – Это местечко меня очень интересует…

– А обычно его и не видно, – возразил Мак, затормозив вездеход. – Просто вам повезло. Смотрите хорошенько.

– Вы были там? – спросил Кирилл.

– Еще бы… Не один раз. И американцы тоже. Но там, – Мак махнул рукой, – надо работать и работать. Пока сплошные загадки…

– А как у вас отношения с американцами? – поинтересовался Сергей.

– Как и на Земле. Сосуществуем…

– Были у них?

– Наши кое-кто были. Я – нет. Их мы тоже прини мали. Тех, кто работал в ущелье Копрат. Даже помогли немного. В общем-то, они неплохие парни. Кроме Гридли…

– А Гридли – кто?

– Есть такой один. – Мак помрачнел. – Познакомитесь… Ну ладно, полюбовались Копратом и поехали дальше.

«Черепашка» тронулась с места и, увеличивая скорость, побежала вниз по крутому каменистому склону. Когда достигли плоского дна кратера, Мак еще увеличил скорость. Кратер пересекли за полчаса, оставив справа по борту скопление похожих на исполинские колонны красноватых скал.

– Остатки некка – на месте жерла вулкана, – лаконично пояснил Мак.

– Что, вулканический кратер? – спросил Геворг.

В его голосе прозвучало сомнение.

Мак кивнул:

– По-моему, да… Кое-кто, правда, не согласен. – Он покачал головой. – Мы тут спорим по каждому поводу. Спорим и спорим… И многого не можем понять. Сплошные загадки. Чем дальше, тем больше…

– Но такие широкие кратеры с плоским дном, кажется, принято считать метеоритными, – заметил Кирилл. – Как, например, Аризонский или Попигай у нас в Сибири. Поперечник этого кратера километров сорок. Ничего себе вулкан.

Мак пожал плечами:

– Тут есть вулканы и побольше. А этот – скорее всего кальдера – остатки вулкана, разрушенного взрывом. Потом в центре кальдеры образовался еще вулкан поменьше. Мы только что миновали центральную горку – это и есть остатки более позднего вулкана. Тут сложность в другом…

– В чем именно?

– Лед… Ископаемый лед… Повсюду. Мы с ним столкнулись, как только начали бурение. Я из-за него на вторую смену остался. Только из-за него одного…

– Не понимаю. – сказал Геворг. – Какой лед? Где? В полярных областях?

– Если бы! – усмехнулся Мак. – Везде, понимаете, везде. Тут и возле нашей базы… Скалы, вот как гребень этого кратера и его центральная горка – они торчат из-подо льда. Вы думаете, мы сейчас катим по каменному грунту? Черта с два! Под нами лед, присыпанный песком и щебенкой. И сколько его, никогда не знаешь.

– Так что у вас получается? – Кирилл удивленно взглянул на водителя. – Марс – планета-океан, замерзший океан?

– Почти, – кивнул Мак. – Почти… Впрочем, это пока моя крайняя точка зрения. Далеко не все со мной согласны. Скважин еще мало.

– На сколько же удалось углубиться?

– Ненамного. Первые сотни метров. Но повсюду одно и то же… Десять, двадцать, тридцать метров «битого кирпича», как говорит ваш коллега. – Мак кивнул на Сергея. – Дальше сплошной лед.

– Сколько? – попытался уточнить Кирилл.

– Никто не знает. Все скважины пришлось останавливать во льду. Его толщина многие сотни метров, а возможно, и километры.

– Это на ровных участках, а на возвышенностях?

– Там песка и щебенки побольше. Но все это наносы, принесенные ветрами. Под ними тоже лед.

– А скальные участки, – спросил Геворг, – вот, например, гребень кратера, через который мы перевалили. Что под скалами?

– Там, конечно, коренные породы. – Мак бросил быстрый взгляд на Геворга, видимо удивленный его неосведомленностью. – Выходы каменной коры Марса. Они торчат сквозь лед. До того, как океаны Марса промерзли насквозь, такие гребни могли быть островами.

– Ничего себе открытие! – воскликнул Геворг. – Замерзшие и похороненные песками океаны Марса. Вы моим глупым вопросам не удивляйтесь, – добавил он, – моя специальность физика атмосферы. В геологии я профан.

– У нас тут геологию называют ареологией, – заметил Мак, – хотя, может, это и не совсем правильно. Ареология – наука о Марсе в целом, включая и его кору, и льды, и атмосферу. Ареолог широкого профиля у нас один – шефуня.

– Ваш начальник?

– Он теперь и ваш тоже. Остается на пятую марсовку… А здешние ископаемые льды, промерзшие до дна океаны – открытие последних месяцев. Еще не успело попасть ни в какие отчеты.

– Вы это разгрызли, когда мы летели?

– В общем, да, – кивнул Мак. – Ну вот и наша станция… С благополучным прибытием на «Марс-1», коллеги!

Вездеход затормозил. За цепочкой красноватых дюн, которые они только что миновали, открылась обширная котловина с плоским коричневато-бурым дном. В центре котловины голубыми полушариями поднимались купола Базы. Возле самого большого купола на высокой мачте трепетал на ветру красный с золотым гербом флаг.

– Загадки, сплошные загадки, – сказал профессор – Никита Бардов – «шефуня», как его называли меж собой сотрудники станции.

Шефуня был нетороплив, массивен, краснолиц, бородат. Говорил густым басом с металлически-колокольным оттенком. Его невозмутимость и спокойствие в самых трудных, даже экстремальных ситуациях считались образцовыми. На станции вуществовал неофициальный, но всеми признаваемый эталон стойкости и выдержки – «одна шефуня» – величина, близкая к бесконечности, в малых долях которой оценивалась выдержка остальных участников марсовки.

Шефуню отличали еще исключительная корректность, железная логика, несгибаемая воля и апостольская доброта. При необходимости распечь кого-нибудь он всегда переходил на уменьшительные и ласкательные формы речи.

По специальности он был планетологом. Несколько лет работал на лунной базе. Его кандидатская диссертация, посвященная исторической селенологии [1]1
  Историческая селенология – история развития Луны (в настоящее время существует в зачаточном состоянии).


[Закрыть], сразу принесла ему докторскую степень. Шефуня был автором всех марсианских программ, начальником первой и четвертой марсовок. Теперь он оставался еще и на пятую…

Только что он сжато и лаконично рассказал новой смене о главных итогах работы четвертой марсовки.

– Что касается задач пятой, – он сделал долгую паузу, привезенную программу придется кое в чем изменить. Будем продолжать бурение, атмосферные наблюдения, геофизику… Биологические исследования надо сократить, потому что они ровно ничего не дали.

– А лед? – быстро спросил Мак.

– Биологи сосредоточат внимание па вашем ледяном керне [2]2
  Керн – столбик породы, в данном случае льда, извлеченный из буровой скважины.


[Закрыть]. Им этого вполне достаточно.

– Будет еще лед из шахты, – сказал Кирилл. – Проходка шахты заложена в проекте, и я теперь думаю, что шахту следует проходить сквозь покровный лед. Надо только выбрать подходящее место…

– Это очень хорошо, что вы так думаете, – ласково кивнул шефуня. – И местечко надо выбрать… А вот с самой проходкой, может, повременим? А?

– Но как же так! – воскликнул Кирилл. – Шахта это своего рода гвоздь…

– Э-э, дорогуша, – загудел шефуня, – «гвоздей» в наших марсианских программах целые бочки. – Он вздохнул. – Дело в том, что я еще не сказал вам, может быть, самого главного. Предстоит заниматься одной внеплановой… проблемой. Тут у нас обнаружились места, в которых у людей возникают, – шефуня прищурился и сделал долгую паузу, – ну, скажем, пока… галлюцинации… Даже массовые, если посчитаем «массой» трех человек. Все наличные средства индивидуальной защиты – вездеходы, скафандры, в том числе тяжелые ночные, пригодные, как вы знаете, для открытого космоса, не помогают. Не помогают и защитные поля. Если «галлюцинация» оказывается длительной – в пределах часа или более того, – он кашлянул и снова сделал паузу, – может наступить беспамятство, после которого человек длительное время пребывает в состоянии крайней психической депрессии. Возможны и более тяжелые последствия.

– Похоже на заболевание, – осторожно заметил Кирилл.

– Мы вначале так и думали. Но главный медик, – шефуня указал на Мака, – считает иначе… О своей точке зрения он потом сам расскажет. Первый раз это случилось… – Шефуня обвел вопросительным взглядом присутствующих.

– Три месяца назад, – быстро подсказал Мак.

«Сразу после нашего отлета с Земли», – подумал Кирилл.

– Сегодня ровно восемьдесят шесть суток Марса с того дня, как это случилось впервые, – продолжал Бардов. – Первым был Азарий Горбунов – геофизик. Он потом по собственной инициативе еще дважды попадал в это… приключение. Его пришлось… изолировать, и мы отправляем его отсюда… в довольно тяжелом состоянии.

– Психическом? – попробовал уточнить Кирилл.

– Крайняя депрессия, переходящая в бредовое состояние и паралич рук, – объяснил Мак.

– По-видимому, все-таки нервное заболевание, – заметил Кирилл.

Мак отрицательно тряхнул рыжей головой.

– Потерпите, коллеги, у вас будет время все обсудить, мягко остановил их Бардов. – Итак, впервые мы с этим столкнулись восемьдесят шесть дней тому назад. И произошло это в каньоне Копрат…

– В пещере – в одном из северных ответвлений каньона, добавил Мак. – Мы там были вместе с Азарием, но в пещеру он зашел один… – Мак умолк и смущенно взглянул на начальника.

– Продолжайте, голубчик, – прогудел шефуня, – у вас получается гораздо интереснее.

– Извините…

– Продолжайте, продолжайте, а я пока отдохну.

– Он долго не выходил обратно и не отвечал на мои радиосигналы. Пришлось идти за ним. Я нашел его в глубине пещеры без сознания. Мы вытащили его наружу. Мне помогал Атиф – он был третьим в нашей поездке. Мы с Атифом тогда ничего подозрительного в пещере не заметили… Когда мы привели Азария в чувство, он рассказал…

– Что он тогда рассказал, не столь важно, – заметил шефуня, – тем более что в дальнейшем повторялось примерно то же самое… Спасибо, Мак, вы очень помогли мне… Приключение в пещере Копрата так заинтересовало Азария, что он решил повторить его. Под предлогом еще каких-то геофизических наблюдений он отправился в Копрат со следующей исследовательской группой, забрался в ту пещеру и сидел в ней до тех пор, пока снова не потерял сознание. Правда, на этот раз он записал на диктофон свои… гм, наблюдения или… ощущения. На Базу его привезли в бессознательном состоянии, и он потом болел больше месяца.

Пещеру мы тщательно обследовали в скафандрах высшей защиты, но ничего интересного и тем более подозрительного не обнаружили. Азарию, когда он поправился, было запрещено участвовать в полевых поездках. Для себя я решил, что Азарий натура увлекающаяся, очень импульсивная: у него эмоции нередко опережали логику и трезвое суждение ученого – просто надорвался в здешних нелегких условиях, да и работал он очень много. Наш главный медик, – шефуня снова указал на Мака, – поначалу тоже соглашался со мной, объясняя «казус Азария» нервным перенапряжением. Однако вскоре, а точнее за тридцать три дня до прилета «Ветра времени», история повторилась.

На этот раз совершенно в ином месте – на главном нашем космодроме, где садились и откуда взлетали все земные корабли. Там жертвами, гм… галлюцинации… стали сразу трое участников нашей марсовки. Получилось так, что ни один из них не был в каньоне Копрат, и что произошло с Азарием, то есть о его… заболевании, как мы все полагали, слышали с его слов. Когда это началось, все находились в диспетчерском бункере и занимались регулировкой радиоаппаратуры для прямой связи с «Ветром времени». Они сразу поняли, в чем дело, но само явление так их заинтересовало, что вначале пренебрегли опасностью. Только когда один из них начал терять сознание, люди покинули бункер, однако галлюцинации не прекратились и снаружи. Фантом оказался в том же месте, где они увидели его через окно бункера. Я говорю «фантом», хотя все трое утверждают, что воспринималось это как вполне реальный объект… Их показания сходятся вплоть до мельчайших деталей… Они погрузились на вездеход и еще некоторое время продолжали наблюдение, пока один не потерял сознания.

Тогда двое остальных погнали вездеход сюда на Базу. Отъехав несколько километров, развернулись, чтобы оглянуться. Фантом уже исчез. Посадочная плита была пуста.

Профессор Бардов замолчал и задумчиво потер переносицу.

– Значит, в этом случае фантом наблюдался на посадочной плите космодрома? – уточнил Геворг.

– В самом центре плиты, в полукилометре от бункера и вездехода.

– Так что все-таки это было?

– Как это ни покажется вам странным, во всех случаях одно и то же, – Бардов выделил последние слова. – Высокий каменный портик с квадратными колоннами, поддерживающими массивный нависающий свод. В глубине за колоннами портика – ярко освещенный зал или какая-то площадь, заполненная множеством живых существ в ярких одеяниях. Между колоннами портика появлялась высокая фигура в длинном фиолетово-алом плаще или мантии и делала руками призывные знаки…

– Человеческая фигура? – снова уточнил Геворг.

– С того расстояния, на котором находились наблюдатели, она воспринималась как человеческая, так же, как и существа в глубине.

– А фантом в пещере?

– Я же сказал: во всех случаях одно и то же.

– Не понимаю, – Геворг пожал плечами, – как в тесном пространстве пещеры?..

– В пещере словно бы приоткрывалось окно, – пояснил Мак, – Азарий говорил: «Как окно в иной мир…» Там тоже был портик с колоннами и все остальное… Азарий наблюдал это трижды. В редкие минуты просветления он несколько раз подробно пересказывал мне картину…

– Почему трижды? – спросил Кирилл. – Профессор говорил о двух… галлюцинациях Азария Горбунова.

– Три, – кивнул Бардов. – К сожалению, три. За ним не усмотрели. Узнав о фантоме на плите космодрома, Азарий, нарушив мой запрет, сбежал с Базы и один поехал на космодром. Мы спохватились слишком поздно… Погоня обнаружила вездеход в центре посадочной плиты космодрома. Передняя часть машины была расплющена, словно она врезалась в какое-то препятствие. Мотор не работал, а Азарий, сильно побитый, лежал в глубине грузового отсека, видимо отброшенный при столкновении вездехода с «чем-то». Когда его удалось привести в сознание, он сказал, что на космодроме увидел то же, что и в пещере. Попытался проскочить на вездеходе между колоннами портика. Дальше ничего не помнит…

– Ну а еще ваши призраки появлялись? – поинтересовался Геворг. Кириллу показалось, что в вопросе физика прозвучала плохо скрываемая ирония.

Бардов задумчиво погладил пышную бороду:

– Больше нет… У нас их больше никто не видел. Тем не менее мы сочли необходимым посадить «Ветер времени» в другом месте.

– А на главном космодроме кто-нибудь еще бывал? – вопрос прозвучал невинно, но в глазах Геворга Кирилл прочитал откровенную насмешку.

– Бывали, – Бардов продолжал поглаживать бороду. – Там установлено регулярное наблюдение. Кроме того, из диспетчерского бункера автоматически велась киносъемка.

– И что же?

– Ничего. На кинокадрах посадочная плита пуста и в ее окрестностях ничего подозрительного не возникало.

– Вполне естественно, – усмехнулся Геворг, – давно известно, что призраки, привидения, вампиры и прочая нечисть на кино– и фотопленке не фиксируется.

– Относительно призраков не знаю, – спокойно заметил Бардов, – не приходилось ими заниматься. Но миражи, коллега, удается сфотографировать. Кстати, тут на Марсе миражи не редкость.

– Вы хотите сказать… – начал Геворг.

– Нет, я сказал все, что хотел. Прошу еще вопросы, если они есть.

– Остается ли па пятую смену кто-нибудь из числа наблюдавших… «фантом Азария»? – спросил Кирилл.

– «Фантом Азария», – задумчиво повторил Бардов. – Неплохо… Можно принять это в качестве рабочего названия проблемы. Нет, коллега, никто не остается. Все-таки у нас нет стопроцентной уверенности, что это не заболевание.

– Интересно, а что думает по этому поводу главный медик четвертой смены? – спросил Геворг.

– Разрешите? – Мак взглянул на Бардова.

– Разумеется, коллега.

– Это не заболевание в общепринятом значении слова, – начал Мак, – это ранение… Если хотите – травма, наносимая мозгу каким-то еще неизвестным нам явлением, скорее всего неизвестным излучением, связанным с возникновением фантома. Думаю, даже уверен, что мы еще столкнемся с ним. Среди многих загадок Красной планеты эта представляется одной из наиболее интересных и, пожалуй, наиболее опасных… Я полностью согласен с нашим шефом, ей следует посвятить максимум внимания.

– Можно еще один вопросик? – поднял руку Гевopг.

– Пожалуйста, – кивнул Бардов.

– А о наших соседях из западного полушария Земли никто не думал?

– Нет, почему же, думали, – сказал Бардов. – Они просили захватить на Землю одного парня из их смены. Он болен два месяца, а их корабль появится тут через год… Судя по тому, что сказал мне профессор Джикс, их босс, у парня, которого завтра привезут к нам, те же симптомы, что у Азария…

На следующее утро в кабине Кирилла раздался мелодичный сигнал внутреннего телефона. Личные помещения марсовщиков на главной Базе назывались кабинами. Размер кабин был стандартный – два с половиной метра на три с половиной, при двух с четвертью метрах высоты. Рядом – туалет и душевая – одна на две кабины. Соседом Кирилла, с кем предстояло делить душевую, оказался Сергей – радист и радиоастроном новой смены; он с момента их прибытия на Базу не вылезал из центральной радиорубки. В каждой кабине имелась койка, днем превращаемая в диван, стол для работы, кресло, стенной шкаф и стеллаж для книг. Над столом – телевизионный экран, телефон и небольшой пульт управления с регулятором кондиционера, пылесоса, освещающих устройств, часами и указателем внутренней и наружной температур, силы и направления ветра, уровня радиации.

Кирилл услышал сигнал телефона, находясь в душевой. Пока он набросил халат и прошел в свою кабину, сигнал повторился дважды.

Он торопливо взял трубку.

– Кирилл Волин слушает.

– Доброе утро, коллега, – загудело в трубке. – Надеюсь, не разбудил. Это Бардов.

– Доброе утро, профессор. Слушаю вас.

– Оставьте вы этого профессора, коллега. Меня зовут Никита, для краткости Ник. Вы не очень заняты?

– Нет.

– Могли бы заглянуть ко мне?

– Прямо сейчас?

– Ну, скажем, в пределах десяти минут.

– Хорошо, буду.

Быстро одевшись и захватив папку со своей программой, Кирилл направился к шефу. Когда он поднялся в коридор, где рядом с кают-компанией находилась кабина начальника марсовки, навстречу ему вышел Геворг. При виде Кирилла на узком худом лице геофизика, обрамленном щеголеватой бородкой стиляги-сатира, появилась усмешка.

– Ну, держись, спец по привидениям, – шепнул Геворг, ткнув Кирилла пальцем в живот.

Кирилл постучал и приоткрыл дверь.

– Прошу, – пробасил шефуня, поднимаясь ему навстречу.

Кабина начальника отличалась лишь тем, что в ней было не одно, а два кресла, а над столом вместо одного телефона три и еще небольшой коммутатор.

Усадив Кирилла возле стола, Бардов вопросительно глянул на его папку.

– Там что?

– Моя программа, обоснование, намечаемые районы работ… Я…

– Да-да, помню, – прервал шефуня, поглаживая бороду. Читал ваши статьи и монографию, коллега. Занятно… Хотя я лично не со всем согласен. Впрочем, мои мысли на сей счет мнение дилетанта. Да… Для начала хотел просить вас заняться кое-чем иным… Вы, конечно, догадываетесь? Проблема «фантома Азария»… Интересно, не правда ли? Вы ведь не только антрополог, историк, археолог, вы и врач-психиатр, не ошибаюсь?

– Это раньше… Я давно не практиковал.

– Неважно. Здесь вы единственный такой специалист… Мак – терапевт широкого профиля, а врач, прибывший с вашей сменой, – хирург. Я хочу просить вас возглавить проблему «Фантома Азария». Мак и я лично будем вам помогать…

– А моя программа? Институт, который рекомендовал меня для участия в экспедиции…

– Э, дорогуша, тут у нас у каждого по нескольку программ. Времени в вашем распоряжении уйма. К тому же, – шефуня многозначительно поднял палец, – кто знает, куда вас может завести «фантом Азария».

– Вы хотите сказать, – начал Кирилл, широко раскрыв глаза, – хотите сказать, что…

– Я никогда не хочу сказать ничего, чего не говорил, прервал Бардов. – Постарайтесь запомнить это, коллега Кир. Проблема «фантома Азария» возникла неожиданно, никакими программами, естественно, не могла быть предусмотрена. Пока все, с ней связанное, – великое неведомое, которое надо постараться прояснить… По правде говоря, у каждого из нас на нее была и есть своя точка зрения. Вот, например, прибывший вместе с вамп коллега Геворг утверждает, что такой проблемы вообще не существует. Что ж, и это – возможная точка зрения…

– Но доказать, что чего-то не существует, невозможно, заметил Кирилл.

– Именно. Поэтому, если, занявшись фантомом, вы ничего не обнаружите, придется признать, но только с определенной долей вероятности, что самой проблемы действительно не существует. Возникли нервные расстройства, связанные с индивидуальными особенностями психики отдельных участников экспедиции. В этом случае надо установить, какие именно особенности человеческой психики противопоказаны участникам марсианских экспедиций и почему. Думаю, никто лучше вас с такой задачей не справится.

Кирилл с сомнением покачал головой.

– Все это так далеко от моих нынешних научных интересов… И еще одно: участники экспедиций на Марс – и у нас, и у американцев – проходят сквозь такие тесты и такую массу проверок, что кандидат с минимальными психическими отклонениями от нормы со стопроцентной вероятностью будет отсеян.

– Человеческий мозг всегда был и остается великим неведомым, коллега. Это такая бесконечность неведомого… – Бардов махнул рукой. – Да вы знаете гораздо лучше меня. А вот относительно подготовки американцев, выясните подробно, когда привезут их… заболевшего. Обстоятельства заболевания тоже. Потом их данные сопоставим с нашими.

– Кажется, вы считаете, что я уже дал согласие? – недовольно заметил Кирилл.

Широкое красное лицо Бардова озарилось лучезарнейшей улыбкой.

– Я не сомневался, коллега. Именно поэтому просил вас… а не приказывал. Думаю, что вам сразу после старта «Ветра времени» надо побывать у наших американских друзей. Уточнить на месте, как получилось с их парнем. Впрочем, программу работ по проблеме «фантом Азария» вы разработает сами. В любое время привлекайте для этого Максима и меня… Программу вы представите на утверждение ученого совета нашей пятой смены, скажем, через месяц. Нет, ровно через четыре недели. Вам все ясно, коллега?