Текст книги "Суперфрау из ГРУ"

Автор книги: Александр Колпакиди

Соавторы: Виктор Бочкарев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)

В письме от 14.05.37 г. «Рамзай» сообщает, что он «стал известным журналистом» и является «заместителем руководителя одного важного бюро» (Германское информационное бюро в Токио). В 1939 году (1940?) «Рамзай» назначается на должность корреспондента и пресс-атташе германского посольства, т. е. становится его постоянным штатным сотрудником.«…» В чем причина и основа успеха легализации «Рамзая», какие условия обеспечили ему возможность приобрести особое доверие со стороны германских «друзей» и войти в посольство в качестве штатного сотрудника? Попытка найти ответ на эти вопросы будет сделана ниже, при анализе связей и деятельности «Рамзая» в германском посольстве. Здесь же можно ограничиться лишь следующими замечаниями:1. «Рамзай», руководствуясь конкретной и ясной установкой Центра относительно характера его взаимоотношений с посольством («войти в полное доверие сотрудников германского посольства», «считать наиболее эффективным установление служебного или полуслужебного сотрудничества в посольстве»), мог завоевать такое доверие, лишь оказывая эффективные услуги посольству, – в первую очередь военному атташе – разведчику Отту. Как это будет подробнее изложено ниже, эти услуги заключались в снабжении Отта разного рода полуофициальными и неофициальными информациями по экономике, внутриполитическому положению и военно-политическим мероприятиям Японии. Это явилось основным, важнейшим фактором, который помог «Рамзаю» сделаться «своим человеком» в германском посольстве.2. Назначение «Рамзая» на штатную должность в посольство и на пост заместителя главы Германского информационного бюро позволяет сделать вывод, что немцы считали «Рамзая» достаточно проверенным и не располагали какими-либо материалами, компрометирующими «Рамзая». Если предположить, что посольство имело какие-то сведения о прежней или настоящей работе «Рамзая» на советскую разведку, то можно еще допустить, что военный атташе Отт все же пошел бы на использование его как информатора-двойника для получения сведений по Японии, но невозможно считать вероятным, чтобы немцы, зная или подозревая «Рамзая» как советского разведчика, могли назначить его на штатную должность в посольстве и на ответственный пост заместителя руководителя Германского информационного бюро. «Фриц» (Макс Клаузен)«Фриц», направленный к «Рамзаю» в качестве радиста взамен отозванного «Бернгарда», был старый знакомым «Рамзая». С 1929 по 1931 год «Фриц» (под именем «Макс») работал радистом в шанхайской резидентуре «Рамзая», а с конца 1931 года до июля 1933 года был самостоятельным резидентом в Мукдене. В 1933 году он вместе с женой «Анной» был отозван в Москву, несколько месяцев работал инструктором в радиошколе Центра, а затем был отчислен и вместе с «Анной» отправлен на поселение в Республику немцев Поволжья. До 1935 года «Фриц» работал там механиком Краснокутской МТС. «Фриц» в своем отчете от 1946 года, упоминая о своем временном увольнении, связывает его с неприязненным отношением к нему со стороны одного из руководящих работников Центра в результате каких-то недостатков или упущений «Фрица» во время работы в Мукдене:«…так как, видимо, мое имя не пользовалось хорошей репутацией из-за Мукдена, тов. Давыдов недолюбливал меня… В результате этого, для меня и моей жены не было больше места в нашей семье, и мы были отправлены в Республику немцев Поволжья». В действительности причина, вызвавшая отчисление «Фрица» из состава РУ, была несколько иная: руководство Центра сочло невозможным использовать в дальнейшем «Фрица» на нелегальной работе, так как он, будучи в Шанхае, женился на белоэмигрантке Анне Раутман. В 1935 году новый начальник РУ пересмотрел вопрос об увольнении «Фрица», расценив его отчисление как показатель «отсутствия достаточной заботливости к старым кадрам со стороны Р.У.»Весной 1935 года «Фриц» вместе с «Анной» был вызван обратно в Москву, вновь привлечен к работе и направлен в токийскую резидентуру «Рамзая».«…» «Анна» (Анна Раутман-Валенниус-Клаузен – жена «Фрица»). «Анна», находившаяся с 1933 года также в Республике немцев Поволжья, в 1935 году была вместе с «Фрицем» вызвана в Москву. После отъезда «Фрица» «Анна» оставалась в Москве, ожидая известия о благополучном прибытии «Фрица» на место. После получения этого извещения, 2 марта 1936 года «Анна» была отправлена в Шанхай, откуда в дальнейшем «Фриц» должен был перевезти ее к себе в Японию.«…» Поскольку «Анна» до брака с «Фрицем» носила фамилию первого мужа-финна Валениус, при оформлении брака она была зарегистрирована как финка и в дальнейшем превратилась в немецкую гражданку – финку по происхождению. По прибытии в Токио «Анна» была введена «Фрицем» в местную немецкую колонию, завела знакомство с немецкими женщинами и стала принимать участие в жизни немецкой колонии, как к тому ее обязывало положение жены добропорядочного немецкого коммерсанта. Свою легализацию в Токио и положение в немецкой колонии «Анна» характеризует так: «Не чуждаясь немецкого общества внешне, мы стали его членами. Я завела знакомства с немецкими женщинами. Они часто устраивали различные благотворительные мероприятия в пользу немецких солдат. Я вынуждена была принимать в этом участие, и это дало очень много для упрочения нашей легализации. Меня принимали за постоянную немку. Как-то председательница немецкого женского общества фрау Эгер спросила меня, почему я не имею детей, и посоветовала обзавестись ими, так как «нашей стране» нужны дети, они будут иметь счастливое будущее. Это подтвердило лишний раз, что они считали меня своей. У японцев я была зарегистрирована как немецкая гражданка-финка. Также была ориентирована и домашняя прислуга». Легализацию «Анны» в качестве жены немецкого коммерсанта, немецкой гражданки, финки по происхождению, следует признать успешной и надежной. Оформление брака «Фрица» и «Анны» сыграло положительную роль и в укреплении положения самого «Фрица», так как он затребовал из Германии и представил в консульство документы, свидетельствующие о «чисто-арийском происхождении его самого и всех его предков». Работник аппарата Центра, уже не первый год непосредственно ведающий резидентурой «Рамзай», пишет на телеграмме, поступившей от резидента: «Тов. В. Ведь Фриц имел торговлю от американской фирмы. Зачем ему амы, торгуя с немцами? По-моему, денег давать не нужно. 29.12.40. П.»Эта резолюция убедительно показывает, что ответственные сотрудники Центра совершенно безответственно относились к серьезнейшему делу денежного снабжения резидентуры. Легализационные связи резидентуры, обеспечивающие маскировку денежного снабжения, не изучались, не учитывались и, по существу, оставались Центру неизвестными; при переводах денег фамилию получателя указывали, полагаясь лишь на свою память и фантазию, не затрудняя себя справкой в личном деле адресата. Вплоть до 1945 года во всех справках о резидентуре, периодически составлявшихся подразделением аппарата Центра, непосредственно ведавшим резидентурой, в качестве легализационного предприятия «Фрица» фигурирует «мастерская по продаже велосипедов, смазочных масел и пр.» – предприятие, которое в действительности было лишь мелким, временным эпизодом легализационной деятельности «Фрица» в 1935–1936 гг. Уже с осени 1937 года «Фриц» создал самостоятельное торгово-производственное предприятие по производству и продаже копировальных аппаратов. Материалы для этих аппаратов ему приходилось выписывать из Германии.17.02.41 г. «Рамзаю» отправляется письмо следующего содержания: «Дорогой Рамзай. Внимательно изучив Ваши материалы за 1940 год, считаю, что они не отвечают поставленным Вам задачам. «…» Большая часть Ваших материалов несекретны и несвоевременны. Наиболее ценные сведения достаете лично Вы, а Ваши источники ценных материалов не дают. «…» Требую активизировать Вашу работу, обеспечить меня оперативной информацией. «…» Считаю необходимые сократить расходы по Вашей конторе до 2000 иен в месяц. Платите источникам только за ценные материалы, сдельно. Используйте доходы предприятия «Фрица» для дополнительного финансирования нашей работы. «…». В письме Центру от 26.03.41 г. он сообщал:«…Когда мы получили Ваши указания о сокращении наших расходов наполовину, мы восприняли их как своего рода меру наказания. «…» Если Вы настаиваете на сокращении нашего бюджета до 2000 иен, – писал Рамзай, – то Вы должны приказать мне уволить Джо и Жиголо, которые были присланы мне распоряжением Центра. Вы должны также приказать мне и Фрицу жить здесь на половинном жаловании. Если Вы настаиваете на сокращении наших расходов до 2000 иен, то вы должны быть готовы к разрушению того маленького аппарата, который мы создали. Если Вы не найдете возможным согласиться ни с одним из этих предложений, я вынужден буду просить Вас отозвать меня домой. Вы знаете, что я просил об этом уже несколько раз. Пробыв здесь 7 лет и став физически слабым, я считаю это единственным выходом из этих трудностей». На основе архивных материалов не удается документально установить истинную причину, вызвавшую решение о сокращении сметы резидентуры.«…» Личная деятельность «Рамзая» как разведчика и руководителя резидентурыа) Германское посольство как крыша и источник информации «Рамзая». В истории резидентуры заслуживают особого внимания вопросы сотрудничества «Рамзая» с германским посольством в Токио, приобретение близких связей и прочного положения в посольстве в качестве полуофициального, а в последующем и «…» Прежде чем говорить о развитии и углублении личных и служебных взаимоотношений «Рамзая» и Отта, следует остановиться подробнее на личной характеристике Отта, поскольку он являлся центральной фигурой, главным лицом, связь с которым обеспечила «Рамзаю» прочную позицию в посольстве. б) Германский посол Эуген Отт. Эуген Отт был представителем старых кадров германской разведывательной службы. Еще в период первой мировой войны (1914–1918 гг.) он был ближайшим помощником небезызвестного «полковника Николаи, возглавлявшего в то время всю систему германского шпионажа». Надо полагать, что и в годы, непосредственно предшествовавшие приходу к власти Гитлера, Отт сохранял эту связь с Николаи, ведя под его руководством пока еще скрытную деятельность по воссозданию и развертыванию разведывательной службы германского рейхсвера. «Рамзай» в письме Центру от 07.01.34 г., сообщая о своем знакомстве с подполковником Оттом, прикомандированным на полгода к японским войскам, называет его «правой рукой Шлейхера». Этот эпитет, дающий известную политическую характеристику Отту, был, видимо, не случаен, а основывался на соответствующих сведениях, почерпнутых из общения «Рамзая» с супругами Отт. Генерал Шлейхер, предшественник Гитлера на посту рейхсканцлера, 30 июня 1934 года по приказу Гитлера был убит – убран с дороги как опасная фигура, пользовавшаяся большим влиянием в антигитлеровских оппозиционных кругах офицерства рейхсвера. Есть основания считать, что и Отт не относился к числу ярых приверженцев и последователей Гитлера, а скорее придерживался известных оппозиционных антигитлеровских взглядов, свойственных старому кадровому офицерству рейхсвера.«…» в) Сотрудничество «Рамзая» с Оттом. «Шанхайская угроза». Назначенный по окончании стажировки военным атташе Эуген Отт оказался перед нелегкой задачей. Ему предстояло всесторонне изучить Японию как потенциального военного союзника: состояние японских вооруженных сил, мобилизационные возможности, военно-экономический потенциал страны, военно-политические группировки, истинный смысл их политических претензий и т. п. Германия, не имевшая до этого особых интересов в Японии, не располагала там каким-либо более или менее развитым агентурным аппаратом. Рассчитывать на широкую готовность японских органов давать официальную, достоверную информацию не приходилось: Отт не мог не убедиться уже в недоверии и настороженности, скрываемых под маской японской доброжелательной улыбки. Отту предстояло заново изыскивать и создавать иные возможности для выполнения своих задач. В этих условиях старый знакомый жены – германский журналист Зорге явился для него ценной находкой. Зорге хорошо ориентировался в общеполитической обстановке на Дальнем Востоке, свободно разбирался в вопросах экономики, внешней и внутренней политики Японии, имел связи и знакомства в местных японских и иностранных журналистских и деловых кругах, умел добывать некоторые неофициальные сведения и злободневные слухи. Фрау Отт протежирует своему старому другу – доктору Рихарду Зорге и приглашает его на интернациональные вечера, устраиваемые военным атташе Оттом. Отт охотно беседует с «Рамзаем», от которого нередко получает информации по интересующим его вопросам. Постепенно «Рамзай» становится своим человеком в доме Отта. Отдельные информационные услуги со стороны «Рамзая» развиваются в более доверенное неофициальное сотрудничество: он уже не только снабжает отдельными информациями, но и помогает Отту составлять доклады и военно-политические обзоры для представления в Берлин. Иногда «Рамзай» даже помогает Отту шифровать донесения в Берлин «…» Отт знакомит Рамзая с получаемыми директивами и указаниями, а также с различными документами, поступающими в посольство от германских представительств в Китае и т. п. По мере углубления этого полуофициального сотрудничества все более укрепляются личные отношения между «Рамзаем» и Оттом, переходя в близкую дружбу. Близость к разведчику Отту, покровительство с его стороны являются достаточно высокой маркой, своего рода показателем для других сотрудников посольства. Примеру Отта следует военно-морской атташе Венекер, а в дальнейшем – преемники Отта – военные атташе Шолль, Кречмер, с которыми также устанавливаются отношения неофициального сотрудничества. С доверием к «Рамзаю» относится и сам посол Дирксен, которому, видимо, стало известно от Отта о ценных информациях и широкой осведомленности «Рамзая». Дирксен периодически принимает «Рамзая» для докладов, использует его информации в своих донесениях в Берлин.«…» Естественно поставить вопрос: как мог старый, матерый разведчик Отт так просто довериться «Рамзаю», не предприняв каких-либо мер к проверке «Рамзая» через соответствующие берлинские органы? Зная от своей жены, что «Рамзай» – бывший коммунист, не мог ли Отт подозревать в нем советского агента? Во-первых, мы не знаем, делал ли или не делал Отт запрос берлинским органам относительно «Рамзая». Может быть, такой запрос был послан, и в ответ получен такой же расплывчатый, неопределенный отзыв, какой получил Шелленберг в 1940 году, потребовав у гестапо досье на Зорге (см. ниже). Во-вторых, надо думать, что на первых порах Отт видел в «Рамзае» не доверенное лицо, а лишь источник необходимых ему ценных информаций по Японии. Если даже у Отта возникали подозрения о работе «Рамзая» на советскую разведку, то могло ли это служить поводом к отказу от использования его информации по Японии? «Рамзай» доставлял ему ценные сведения, и, в конце концов, не все ли равно ему было, дает ли «Рамзай» эти сведения только ему или же работает еще на кого-то. Даже и в этом случае, используя «Рамзая», Отт едва ли мог бы считать это прегрешением против принципов германской разведки. Вскоре после знакомства с Оттом «Рамзай» значительно подкрепил свое положение, вступив в нацистскую партию и став в местной фашистской организации инструктором пропаганды. Это бесспорно решительно укрепило его позиции. Германский журналист Зорге – член нацистской партии, инструктор пропаганды местной фашистской организации – приобретал более прочный облик надежного, доверенного лица. Если негласное использование Оттом «Рамзая» в качестве информатора относилось к области частных методов Отта и не требовало согласования с берлинскими властями, то назначение на должность пресс-атташе посольства требовало, вероятно, уже официальной санкции высших инстанций и сопровождалось соответствующей проверкой «Рамзая» через органы гестапо. Такая проверка действительно была произведена, но результаты ее не дали конкретных компрометирующих материалов в отношении «Рамзая». Об этом мы имеем некоторые сведения от Шелленберга, который в своих мемуарах отводит специальную главу «Делу Рихарда Зорге». Шелленберг говорит, что личность и деятельность Зорге привлекла внимание центральных органов германской разведки и контрразведки лишь в 1940 году в связи с запросом, поступившим от фон-Ритгена, главы Германского информационного бюро в Берлине. Зорге, работавший в то время заместителем Германского информационного бюро в Токио, представлял свои доклады и обзоры Ритгену, который оценивал материалы Зорге весьма высоко. По словам Шелленберга, Ритген в 1940 году обратился к нему с просьбой «проверить в соответствующих органах гестапо дела Зорге с целью определить, нельзя ли найти возможность оградить Зорге, как ценного и нужного информатора, от препятствий, которые ему чинит токийская организация нацистской партии в связи с его политическим прошлым» (Шелленберг, с.251). Шелленберг затребовал и просмотрел дела Зорге, и картина, которую он раскрыл, «не выглядела слишком хорошей для Зорге», а именно: «Если не было никаких доказательств, что Зорге был членом германской компартии, то не было сомнения в том, что он, по крайней мере, симпатизировал ей. Зорге, конечно, был в связи со множеством людей, которые известны нашей разведке как агенты Коминтерна, но он в то же время имел тесные связи с людьми из влиятельных кругов, и последние обычно защищали его от нежелательных слухов. В период между 1923 и 1928 годами Зорге был связан с немецкими националистами и крайними правыми кругами, и в то же время он держал связь с нац. социалистами. Таким образом, прошлое Зорге по тем делам, с которыми я познакомился, было довольно запутанным» (Шелленберг, с.251, 252). Нетрудно видеть, что эта характеристика, которая, по мнению Шелленберга, «не выглядела слишком хорошей для Зорге», не содержала ни одного конкретного факта, а лишь общие рассуждения и предположения и с равным успехом могла быть отнесена как к Зорге, так и к тысячам других любых немецких граждан. Указания на какие-то связи с немецкими националистами, крайними правыми и национал-социалистами вообще не соответствовали подлинным биографическим данным «Рамзая». Деятельность его в качестве инструктора Коминтерна в странах Скандинавии и в Англии (где он даже был слегка скомпрометирован), как видно, вообще не попала на учет гестапо. Не исключена возможность, что справочные данные на Зорге столь неопределенного, «запутанного» содержания были наскоро состряпаны чиновниками гестапо в ответ на запрос Шелленберга за отсутствием подлинных материалов, которые, возможно, еще не были вскрыты в обширных архивах догитлеровской полиции. Единственный конкретный факт, который упоминает Шелленберг и который он оценивает как «подозрительный», – это связь Зорге с советником Чан Кайши – Стиннесом – бывшим руководителем штурмовых отрядов, бежавшим из Германии в 1934 году. Однако ссылка и на этот факт может вызвать лишь недоумение, так как, судя по всем материалам, которыми мы располагаем, «Рамзай» не имел никакой связи со Стиннесом. Если бы даже во время одной из поездок в Китай он и имел с ним случайную встречу, то это не имело никакого отношения к разведывательной деятельности «Рамзая». Вывод, к которому следует придти: в 1940 году гестапо не располагало какими-либо конкретными материалами, компрометирующими Зорге, вскрывающими его связь с советской военной разведкой и прежнюю работу в Коминтерне. В 1940 году, после проверки, проведенной Шелленбергом, берлинское руководство решило все же использовать Зорге как информатора, поручив негласное наблюдение за ним представителю гестапо в Токио. «Фон-Ритген, – указывает Шелленберг, – наконец решил, что, если даже предположить о наличии связи у Зорге с русской секретной службой – мы должны, приняв необходимые меры предосторожности, найти путь к использованию его глубоких знаний. В конце концов мы пришли к соглашению, что я должен буду защищать Зорге от нападок со стороны нацистской партии, но только при условии, что Зорге в своих докладах будет включать секретные сведения о Советском Союзе, Китае и Японии. Я сообщил этот план Гейдриху. Последний согласился, но добавил, что Зорге необходимо держать под строгим надзором и всю его информацию пропускать не через обычные каналы, а предварительно подвергать специальной проверке. Первое условие Гейдриха о надзоре практически выполнить было очень трудно, так как наши агенты в Японии были очень молоды и в большинстве совершенно неопытны. Поскольку в то время (1940 г. – М.С.) полицейское представительство в Токио должен был возглавлять Мейзингер, я решил перед его отъездом поговорить с ним о Рихарде Зорге. Мейзингер обещал тщательно следить за Зорге и регулярно информировать вас по телефону. Все это он впоследствии делал, но обычно Мейзингер и Мюллер разговаривали по телефону с таким сильным баварским акцентом, что я ничего из их разговора понять не мог. Насколько я припоминаю, отзывы Мейзингера о Зорге были в основном положительными. Он говорил, что Зорге был нужным лицом в германском посольстве, поскольку он имел тесный контакт с японским правительством» (Шелленберг, с.252, 253, 255, 256). Ряд замечаний Шелленберга свидетельствует о том, что германское руководство высоко оценивало информации, получаемые от «Рамзая». Описывая попытки германской разведки разгадать истинные замыслы японского правительства летом 1940 года и оценивая донесения, полученные от одного из германских агентов, Шелленберг указывает: «Это донесение, наряду с донесением представителя Германского информбюро в Токио Зорге, Гейдриху предстояло обсудить на совещании с участием Гитлера, Гиммлера, Риббентропа, Кетеля и Иодля. Материалы, которые присылал Зорге Ритгену, были очень полезными и по своему содержанию не могли вводить в заблуждение» (Шелленберг, с.256, 404). Шелленберг не упоминает ни одного случая, когда Зорге прислал бы какую-либо информацию по Советскому Союзу. Предъявленное «Рамзаю» требование: «включать в его доклады секретные сведения о Советском Союзе» – носило по существу формальный характер и выглядело довольно странно. «Рамзай» в течение семи лет работал в Японии, имел связи в японских правительственных кругах, и было, по меньшей мере, нелогично ожидать от него секретных информаций по Советскому Союзу. Следует остановиться на замечании Шелленберга по поводу каких-то препятствий, которые чинила токийская «организация нацистской партии» в связи с его политическим прошлым. Сам «Рамзай» никогда не писал Центру о каких-либо трениях или недоразумениях с местными нацистами. «Алекс» в письме Центру от 29.11.36 г. сообщал: «Рамзай как-то намекнул Густаву, что один немец, являющийся агентом гестапо, ему не нравится, вернее, ему не нравится отношение этого человека к нему». О некоторых сотрудниках посольства, настроенных враждебно по отношению к «Рамзаю», рассказывал «Фриц» в своем докладе от 1936 г.: «В посольстве были люди, которые не любили Рамзая и завидовали его тесной дружбе с Оттом. Это были слепые приверженцы Гитлера: граф Дюркхейм, Шмидт, Шульце и др.».«…» Не исключена возможность, что кое-какие слухи о прежней деятельности и леворадикальных связях «Рамзая» в Шанхае дошли до Токио по линии связи между токийскими и шанхайскими нацистами. Да и сам «Рамзай», вступая в местную организацию нацистов, вероятно, должен был в каком-то виде преподнести свою автобиографию и характеризовать свою прежнюю политическую принадлежность. Помимо того, при близком дружеском общении с Оттом, Венекером, Шоллем и др. неизбежно должны были возникать иногда разговоры о прежней жизни и деятельности «Рамзая». При этом «Рамзай» мог быть уверен, что сведения о его шанхайской деятельности без сомнения рано или поздно дойдут до посольства: германские представители из Шанхая нередко бывали в Токио, а сотрудники посольства выезжали в Китай и посещали шанхайские представительства. Скрывать свою прежнюю работу в Шанхае, отрицать связи с леворадикальными элементами, близость с Агнессой Смедли, сотрудничество в коммунистической газете «Чайна Форум» – перед лицом живых свидетелей – было бы неразумно, так как это вызвало бы лишь недоверие и подозрения. Следовательно, нужно было, не отрицая своей прежней шанхайской деятельности, прикрыть ее какой-то легендой, позволяющей увязать теперешние политические взгляды (нацистские) и сотрудничество в посольстве фашистской Германии с леводемократической окраской деятельности шанхайского периода. К сожалению, как уже указывалось, ни в архивных документах резидентуры, ни в дополнительных материалах, полученных после провала, нет никаких указаний на то, как именно разрешил «Рамзай» эту деликатную проблему. Все, что мы можем, это лишь в порядке предположения рассмотреть наиболее вероятные варианты его решения, исходя из реальной обстановки того времени (1933–1934 гг.). В 1933 году германское посольство в Токио состояло в основном из старых кадров догитлеровских дипломатических работников. Аппарат посольства, да и вся немецкая колония, были сравнительно невелики. Соответственно и местная нацистская группа не была еще многочисленна и организованна, гестапо еще не было создано, а следовательно, и при посольстве еще не было его представителя. «Рамзай», прибыв из Германии, где только что пришли к власти фашисты, приобретая знакомства в немецкой колонии, конечно, не обошел и местных нацистов и, надо думать, в разговорах с ними рассказывал о положении в Германии, демонстрировал свое одобрение и сочувствие новому режиму. Это был первый подход к поставленной цели – приобретению прочной легализации. Сближение с Оттом, неофициальные информационные услуги ему, Венекеру, Дирксену обеспечили «Рамзаю» положительную характеристику со стороны посольства, отзыв о его полезной и квалифицированной информационной деятельности. В докладе Центру от 07.35 г. «Рамзай» сообщал: «Когда я понял, что не смогу себя обеспечить, оставаясь вне фашистской организации, я добился того, что через посольство был введен в местную организацию нацистов».«…» Выражение «введен через посольство», очевидно, надо понимать так, что заявление «Рамзая» о приеме в партию было подкреплено соответствующими отзывами Дирксена и Отта. Как же обстояло дело с опасениями относительно «слухов из Шанхая»? Вероятнее всего, «Рамзай» не обходил вопрос о своей шанхайской деятельности ни при вступлении в партию, ни в беседах с «друзьями». Он мог рассказывать о своей журналистской работе и прежних связях в Шанхае, но во-первых – изображать все свои леворадикальные связи как своего рода вынужденный прием журналиста, ищущего доступа к интересующим его объектам освещения, во-вторых – прямо заявить об изменении своих прежних «ошибочных» политических взглядов и суждений и утверждении в фашистском мировоззрении. Это тоже не выглядело бы особо натянуто и невероятно, если учесть, что в этот период волна фашистской демагогии захлестнула широкие массы населения Германии, и в фашистскую партию, наряду с мелкой и средней буржуазией и интеллигенцией, нередко вступали даже довольно значительные группы одураченных рабочих. «Рамзай» был принят в нацистскую партию и даже вскоре был назначен «инструктором пропаганды» (Schulungsleiter), а его политическое прошлое было принято к сведению и взято на заметку. В дальнейшем, с развитием германо-японских отношений, аппарат германского посольства сильно расширился и, конечно, был укреплен теми «слепыми приверженцами Гитлера», о которых упоминал в своем докладе «Фриц». Атмосфера соперничества, взаимного подсиживания, борьба за место и влияние – весьма характерные для нацистской партии вообще – бесспорно нашли себе место и в разросшейся токийской организации нацистов. Близость «Рамзая» к послу Отту, доверие, оказываемое ему ответственными сотрудниками посольства, известное влияние, которое он на них имел, не могли не вызывать зависть и недоброжелательство со стороны некоторых особо рьяных нацистов – сотрудников посольства. Вполне возможно, что, узнав от местного нацистского руководства кое-какие сведения о «политическом прошлом» «Рамзая», они пытались использовать эти сведения против него. Именно этим, вероятно, и было вызвано обращение «Рамзая» в 1940 году к фон-Ритгену и ходатайство последнего за «Рамзая» перед Шелленбергом. Этим, по существу, исчерпываются наши возможности исследования вопроса о парировании «шанхайской угрозы», которой так опасался «Рамзай», отправляясь в Токио в 1933 году. г) «Рамзай» – немецкий журналист-нацист. Образ жизни, поведение в быту, отношения с коллегами, знакомыми, друзьями «В физическом отношении Зорге был крупный человек, высокий и коренастый, с каштановыми волосами. Как заметил один из его знакомых японцев, с первого взгляда на его лицо можно было сказать, что он прожил бурную и трудную жизнь. В выражении глаз и линии рта сквозили надменность и жестокость. Он был горд и властен, сильно любил и горячо восхищался теми, чьей дружбы он искал, но был безжалостен к остальным и откровенно ненавидим ими. Многие его японские коллеги по печати видели в нем типичного головореза, высокомерного нациста и избегали его. Он был горячий человек, любивший сильно выпить и привыкший часто менять своих любовниц. Известно, что за годы службы в Токио он находился в интимных отношениях примерно с 30-тью женщинами… И все же, несмотря на увлечение женщинами, запойное пьянство и тяжелый характер, он ни разу не выдал себя» (Меморандум).«…» Эта довольно образная и меткая характеристика «Рамзая», которую дает Уиллоуби по отзывам и рассказам лиц, близко знавшим Зорге, интересна для нас прежде всего как свидетельство того, что «Рамзай» сумел полностью вжиться в образ своего «второго я», надежно прикрывшись обликом высокомерного головореза-нациста. Вместе с тем, говоря о серьезной и весьма щекотливой проблеме – деятельности советского разведчика под маской фашиста, уместно поставить вопрос: не выходил ли «Рамзай» за пределы необходимого, не преступал ли он допустимых границ и норм поведения советского разведчика-коммуниста, усиленно демонстрируя некоторые отрицательные в моральном смысле черты, свойственные нацистскому головорезу? Речь идет, в частности, о пьянстве и беспорядочных связях с женщинами. Кроме замечания Уиллоуби, у нас нет иных, более конкретных указаний на запойное пьянство «Рамзая». Однако склонность к злоупотреблению спиртными напитками бесспорно была одной из слабостей «Рамзая», проявившейся в первые же месяцы его работы еще в Шанхае, где случалось, что в пьяном виде он ввязывался в драки и скандалы в барах и ресторанах. «…» Образ жизни «Рамзая», вся система его взаимоотношений со знакомыми, коллегами, друзьями, несдержанность, высокомерие и т. п. позволяли безошибочно причислить его к разряду разнузданных представителей «высшей расы», для которых не существует обветшалых границ морали и нравственности. В этом смысле «Рамзай» добился большой удачи, надежно обеспечив себе соответствующую репутацию, вводившую в заблуждение и гестапо, и японскую контрразведку. д) Германское посольство как основной объект личной разведывательной деятельности «Рамзая». Особенностью деятельности «Рамзая» как резидента являлось то, что он не только объединял и направлял работу своей агентуры, но и лично сам вел непосредственную активную разведку по Германии, используя приобретенное им положение доверенного лица германского посольства. Как уже указывалось, исходной основой для этого явилось сближение с германским военным атташе, впоследствии послом, Оттом и установление с ним неофициального сотрудничества в области сбора информации по Японии. Примеру Отта в дальнейшем следовали другие ответственные сотрудники посольства: военные атташе Шолль, Кречмер, моратташе Венекер, Литцман и др.«…» Практически «Рамзай» приобрел возможность:1) обмениваться мнениями с ответственными сотрудниками посольства и знакомиться с их докладами в Берлин по конфиденциальным вопросам германо-японских отношений и вопросам политики Германии в Европе и на Дальнем Востоке;2) знакомиться с рядом документов, поступающих в посольство от периферийных германских органов – консульств, представительств, миссий и т. п., а также с различными директивами, указаниями и распоряжениями берлинских правительственных органов;3) фотографировать документальные материалы, получаемые для ознакомления на дом, а в некоторых случаях фотографировать документы непосредственно на месте, в посольстве. Такого рода возможности «Рамзаю» удалось приобрести уже в 1935 году, то есть не более чем через полтора-два года по прибытии в Японию. В октябре 1936 года шанхайский резидент «Алекс» после встречи с «Рамзаем» сообщал Центру об условиях и методах его деятельности в германском посольстве: ««Рамзай» дает Отту информации главным образом по экономике Японии, пишет ему на эти темы доклады. Время от времени передает ему также сведения военного и военно-политического характера. Отт целиком использует доклады «Рамзая» для своих докладов в Берлин. Дирксен также относится к «Рамзаю» с доверием и принимает его для докладов, используя неоднократно информации «Рамзая» для своих докладов в Берлин. Отт, получив какие-либо интересные материалы или собираясь писать, приглашает «Рамзая» и знакомит его с материалами. Менее важные передает «Рамзаю» на дом для ознакомления, более важные, секретные – «Рамзай» читает у него в кабинете. Бывает, что Отт, дав материал, уходит из кабинета по делам или с очередным докладом к послу. «Рамзай» выявил расписание этих докладов (продолжающихся 20–40 минут) и, пользуясь этим, приходит к Отту минут за 15 до доклада – с тем, чтобы задержаться с материалами на время его отсутствия. За это время он имеет возможность сфотографировать материалы». Особенно массовое фотографирование немецких документов «Рамзай» практиковал в 1936–1938 гг., когда штат германского посольства не был многочисленным, помещения посольства не были переполнены сотрудниками и не была еще организована жесткая охрана и контроль за хранением и выдачей документов. В этот период нередко с очередной почтой «Рамзай» присылал по нескольку сот кадров заснятых на пленку документов. В числе этих документов (часть которых получала высокую оценку) были: экономические и политические обзоры и доклады германских консульств и посольства в Китае, доклады в Берлин военного атташе, политические доклады посла Дирксена и т. п. Однако начиная примерно с 1938 года, обстановка в стенах германского посольства начала изменяться, делаясь все более неблагоприятной для деятельности «Рамзая». По мере расширения японо-германских связей после заключения договора кадры германских представительств стали сильно разрастаться. В посольстве появляется много новых лиц, помещения посольств заполняются многочисленными новыми сотрудниками, организуется специальный аппарат охраны, условия для подробного изучения, выноса и фотографирования документов становятся все более неблагоприятны. Характеризуя возросшие трудности разведывательной деятельности в посольстве, «Рамзай» в июне 1939 года писал Центру: «При современных условиях переполненности помещений посольства и усиленной охраны возможность взять что-либо с собой из помещений аппарата посольства или ВАТ-а почти совершенно исключается. В теперешней обстановке даже лучший мой друг не решился бы выдать из аппарата посольства даже простого клочка бумаги. Есть опасение, что вся новая техника, которую я здесь развернул, а именно: обработка материала на месте – стоит под угрозой в связи с чрезвычайным недостатком места». «Рамзай» продолжает сохранять положение доверенного лица, поддерживает деловую связь с ответственными сотрудниками посольства и даже сам, по представлению посла Отта, зачисляется в штат посольства как пресс-атташе. Но прежние условия для свободного выноса материалов и фотографирования на дому или непосредственно в посольстве уже не восстанавливаются. Возможности «Рамзая» по сбору информаций путем ознакомления с документами и личного общения с работниками посольства не только не уменьшаются, но в известном отношении даже возрастают (как пресс-атташе «Рамзай» является зам. нач. Германского информационного бюро), исключается лишь возможность фотографирования документов. Добытые «Рамзаем» сведения сообщаются Центру в форме сводок-докладов и телеграфных донесений и нередко получают высокую оценку. Однако сотрудники аппарата Центра, явно игнорируя сообщения «Рамзая» об изменении обстановки в посольстве и проявляя ничем не оправданный формализм, ставят ему в упрек почти полное прекращение присылки фотокопий документальных материалов, расценивая это как понижение уровня разведывательной деятельности. В марте 1941 года «Рамзай» вынужден снова писать об обстановке в посольстве, снова повторять о невозможности применения фото в существующих условиях: «В течение последних 3-х лет учреждения германского посольства настолько расширились и появилось такое большое количество новых людей, что буквально не найти ни одного свободного местечка. При этих условиях почти совершенно исключена какая бы то ни было возможность фотографирования того материала, который еще сейчас мне удается получать для прочтения. За все эти годы мне удавалось, несмотря на существенную смену аппарата, сохранить свое положение человека, пользующегося доверием. Сейчас мне также удается читать почти столько же материалов, сколько и прежде, а может быть и больше. Но, к сожалению, в большинстве случаев я не могу их фотографировать, как я это делал прежде. Вы должны понять, что материалы и документы, которые мне разрешают читать, я не могу при существующих условиях ни в коем случае выносить за пределы учреждения. Только в самых редких случаях удается что-либо подобное. Этому мешает строгая секретность и предосторожность против местных шпионов, царящие в названных учреждениях». Подробный анализ и оценка материалов и информации, добытых резидентурой, даются ниже. Характеризуя в целом разведывательную деятельность «Рамзая» в германском посольстве, следует признать, что эта деятельность была весьма эффективна и являлась большой разведывательной удачей «Рамзая». В течение ряда лет Центр получал подробную и достоверную информацию о развитии германо-японских отношений, о скрытых трениях и противоречиях между правительствами Германии и Японии, о планах и конкретных мероприятиях германского правительства по подготовке войны против СССР.В частности, именно по линии германского посольства «Рамзаем» были заблаговременно добыты и сообщены Центру точные данные о готовящемся нападении на Польшу, а за 1–1,5 месяца до начала второй мировой войны был установлен намеченный срок вторжения в СССР и добыты ориентировочные сведения об общем количестве и группировке войск первого эшелона и предполагаемом направлении главного удара. е) Профессиональные и прочие связи «Рамзая». В качестве немецкого журналиста, корреспондента ряда германских и голландских газет, сотрудника германского посольства «Рамзай» имел многочисленные связи среди германских, иностранных и японских журналистов и довольно широкие знакомства в местных немецких и голландских деловых кругах. Однако все эти связи и знакомства, особенно за последние 3–4 года, почти не имели какого-либо разведывательного значения и в основном были полезны лишь для укрепления легализации. По словам «Рамзая», до 1938 года он еще частично использовал связи с германскими инженерами и бизнесменами для добывания некоторых информаций об общеэкономической обстановке и германо-японском военно-экономическом сотрудничестве. В числе такого рода источников он называет, в частности, германского инженера Мюллера – представителя германской машиностроительной компании, главу германского химического концерна Кальбауна, инженера Хаага – представителя германской авиапромышленной компании «Хейнкель» и др. По мере укрепления положения «Рамзая» в германском посольстве, значение этих связей все более снижалось и к началу 1939 года оно полностью утратило какую-либо ценность, поскольку «Рамзай» получил возможность основывать свою разведывательную деятельность целиком на материалах, добываемых в посольстве (Шанхайский заговор. С. 215). До 1938 года «Рамзай» как корреспондент голландской газеты «Амстердам Гандельсблатт» поддерживал связь также с голландскими дипломатическими и деловыми кругами, откуда черпал некоторые сведения относительно активизации японской политики в Голландский Восточной Индии и о голландско-британских, а позднее – голландско-американских совместных усилиях по пресечению японской экономической экспансии в Голландской Индии. Связь с голландцами прервалась в 1938 году, когда политика Германии в Европе привела к напряженности в отношениях между Голландией и Германией. «Рамзай» занимал довольно солидное положение среди местных германских журналистов, с которыми поддерживал тесные профессиональные связи. Свои взаимоотношения с ними он характеризовал так: «Мои профессиональные связи с другими германскими журналистами в Японии были, естественно, очень тесными. Я часто встречался с Вайзе и Коров из Германского информационного агентства, Шурцом – из “Дойче Альгмейне Цейтунг”, Магнусом – из Германского экономического агентства и Цермейером – из “Трансоцеан Пресс”. Ни один из них не подозревал о моем истинном положении и деятельности. Конечно мы, как газетные работники, обменивались мнениями о разного рода случаях и политических событиях, обсуждали различные проблемы и, по журналистской привычке, высмеивали разных политиков. Я считался хорошо информированным среди других корреспондентов, которые не давали мне каких-либо новых сведений, заслуживающих внимания. Это до некоторой степени было причиной их желания получать сведения от меня. Но я должен подчеркнуть, что никогда не передавал никаким другим журналистам информаций, полученных от моих японских сотрудников, или секретные сведения, добытые мною в германском посольстве. В этом отношении я был очень строг и точен. Другие журналисты уважали меня не только как известного германского журналиста, но и как отзывчивого друга, готового помочь в случае необходимости. Например, когда Вайзе уезжал в отпуск, я оставался за него в Германском информационном агентстве. Также если случалось что-либо, заслуживающее телеграфного донесения, о чем другим узнать не удалось, то я их информировал. Мы не только встречались в служебном помещении, но и обедали вместе и бывали друг у друга дома. В свою очередь, когда они знали, что я не хочу идти куда-либо, например, в “Домэй” или информационное бюро японского правительства, то они делали это за меня. Меня считали слегка ленивым, обеспеченным репортером. Конечно, они не имели понятия о том, что мне приходится делать очень многое помимо моей журналистской работы. В целом мои отношения с германскими журналистами были близкими, приятельскими» (Показания Рамзая // Шанхайский заговор. С. 213). Отношения «Рамзая» с прочими иностранными корреспондентами – представителями европейской и американской прессы – были, по его словам, «весьма отчужденными», не более чем «условно-деловыми», поскольку не могло быть речи о сближении между работниками антигерманской прессы и нацистским журналистом (Шанхайский заговор. С. 220). Это отчуждение не создавало особых забот «Рамзаю» и не наносило ущерба деятельности резидентуры, поскольку задачу сбора информации среди иностранных корреспондентов с успехом выполнял «…» «Жиголо». Также весьма ограничены были связи и с японскими журналистами, с которыми «Рамзай» старался общаться «не более, чем это было нужно для того, чтобы не создать впечатление о полном перерыве отношений с японцами». «Рамзай» поддерживал с ними лишь строго официальное общение, изредка приглашая на завтрак репортеров из «Асахи», «Ници-ници», «Домэй». Строго официальными рамками ограничивались отношения также с представителями отдела прессы японского военного министерства, армейскими офицерами и политическими деятелями, с которыми «Рамзай» знакомился через германского посла или ВАТа. Как штатный информатор посольства «Рамзай» нередко присутствовал на официальных приемах и встречах с японскими деятелями, получал у них интервью, посещал пресс-конференции и т. п. (Шанхайский заговор. С. 220–221). В целом все профессиональные связи «Рамзая» и его связи в иностранных и местных кругах по линии посольства играли почти исключительно лишь легализационную роль, способствуя укреплению положения и авторитета «Рамзая» как видного германского журналиста-нациста и доверенного лица германского посольства. Надо признать безусловно правильной строгую направленность, целеустремленность «Рамзая» в его личной разведывательной деятельности. Основным объектом личной разведывательной деятельности и важнейшим источником информации являлось для него германское посольство. Он был совершенно прав, используя все остальные личные связи лишь для обеспечения и укрепления своего официального положения, не размениваясь на рискованные поиски и приобретение второстепенных источников среди своих коллег-друзей. Несколько слов об использовании «Рамзаем» его партийных связей: с отдельными членами местной нацистской организации «Рамзай», по его словам, поддерживал довольно тесный контакт и нередко получал от них откровенные политические информации о внутреннем положении в Германии, о закулисных планах и антисоветских настроениях германской военщины и нацистского руководства. Сведения, полученные по линии нацистской организации, иногда являлись ценным дополнением к информациям, добытым в посольстве. ж) «Рамзай» как резидент – руководитель агентурной организации. Одиннадцать лет нелегальной разведывательной деятельности в Китае и Японии дали «Рамзаю» богатый опыт руководства резидентурой в специфических условиях стран Дальнего Востока. В показаниях, данным после провала, он довольно подробно останавливается на вопросах руководства резидентурой, говорит о роли и задачах резидента, его личных качествах и подготовке, обеспечивающих успех нелегальной разведывательной деятельности в условиях Японии, приводит ряд конкретных примеров из личной практики (Шанхайский заговор. С. 191–228). Однако не все высказывания и положения, выдвигаемые «Рамзаем», можно принять полностью и безоговорочно, не все примеры и факты из его личной практики можно считать положительными образцами. Надо учитывать, что показания «Рамзая» содержат значительный элемент самовозвеличивания и приукрашивания личной деятельности. Он ни слова не говорит о своих ошибках, промахах, упущениях, организационных неполадках в работе резидентуры, рисуя картину безупречно и слаженно действовавшей разведывательной организации. Мотивы, которыми при этом руководствовался «Рамзай», в данном случае не имеют значения. Важно лишь учесть, что положения и факты, приводимые в показаниях «Рамзая», необходимо принимать, сопоставляя их с архивными документами и фактическим материалом, характеризующим деятельность резидентуры в целом и «Рамзая» лично. Обобщение всех этих данных позволит правильнее и всесторонне характеризовать «Рамзая» и установить, что, при всем его богатом опыте разведчика-нелегала, он как резидент не был лишен и серьезных недостатков, допуская в руководстве резидентурой порочные методы, таившие в себе опасные последствия. Исследование и оценка деятельности «Рамзая» как резидента заставляют остановиться на следующих основных моментах, характеризующих как личные качества и методы работы «Рамзая», так и его взгляды и выводы о наиболее целесообразной системе руководства нелегальной разведывательной организацией в условиях Японии:1. Личная подготовка резидента. Важнейшее требование – детальное знание страны противника. Нельзя не согласиться с утверждением «Рамзая» о том, что успех его легализации и эффективной разведывательной деятельности в значительной мере обусловливались его глубоким и всесторонним знанием Японии, приобретенным в результате упорной, настойчивой учебно-исследовательской работы на протяжении всего времени пребывания в стране. «Я не намеревался, – говорит «Рамзай», – действовать только как почтовый ящик для информаций, собираемых другими. Напротив, я считал абсолютно необходимым лично приобрести наиболее полное понимание проблем Японии… Моя научно-исследовательская работа в Японии была абсолютно необходима для моей разведывательной деятельности. Без этой работы и общего культурного базиса моя секретная миссия была бы невозможна, и мне никогда не удалось бы закрепиться в посольстве и гер манских журналистских кругах. Больше того, я никогда не смог бы пробыть безболезненно и спокойно в Японии в течение восьми лет. В этом смысле наибольшее значение имело именно мое основательное изучение и знание Японии, а не ловкость и не какая-либо специальная подготовка в московской разведыватель ной школе». «Рамзай» уделяет много места подробному описанию своей многолет ней работы по изучению Японии. С первых же дней пребывания в стране он приступил к подбору и изучению необходимой литературы, приобретая все иностранные издания оригинальных японских работ, лучшие иностранные книги по Японии, лучшие иностранные переводы японских трудов. Личная библиотека «Рамзая» к 1941 году насчитывала до 1000 книг. Кроме того, он широко пользовался библиотекой германского посольства и обширнейшей библиотекой токийского германского Общества Восточной Азии, посещал академические собрания, лекции и доклады этого общества, тщательно изучал текущую японскую экономическую и политическую лите ратуру, бюллетени и различные издания правительственных органов и т. п. Начав с изучения древней истории Японии, этапов многовекового раз вития ее экономики, политики, общественных отношений, он последова тельно перешел к проблемам современной Японии, уделяя особое внимание вопросам развития индустрии, аграрному вопросу, внутренней и внешней политике, истории японской культуры и искусства, современному быту. Не ограничиваясь лишь «кабинетным» изучением страны, он совершал многочисленные поездки по Японии (главным образом до 1938 г.), которые позволяли ему ближе и живее ознакомиться с населением, бытом и культу рой страны и, по его выражению, «обеспечили ему прочную интуитивную основу для изучения истории и экономики. Все такие поездки «Рамзай» со вершал всегда один, никогда не путешествуя с кем-либо из членов сво ей агентурной группы, так как считал это слишком рискованным. Он проявлял также интерес к истории культуры и искусства Японии, изучал, в частности, влияние различных китайских школ в средние века и современные модернистские течения в японским искусстве новейшего вре мени. Это, в известной мере, создавало нормальное обоснование его зна комству и встречам с Мияги, который как профессионал-художник оказы вал ему помощь в изучении этих вопросов. «Я никогда не смог бы понять японского искусства без Мияги, – гово рит «Рамзай». – Наши встречи часто происходили на выставках и в музеях, и не было ничего необычного, если беседы на научные и политические те мы отступали на задний план перед нашими беседами об японском и китай ском искусстве». Еще более серьезную помощь в освоении проблем Японии оказывал «Рамзаю» его второй помощник-групповод «Отто» (Одзаки). Обладая обширными познаниями и большой эрудицией, Одзаки в своих беседах умело связывал реальные современные проблемы с вопросами истории Японии, проводя аналогии с явлениями из жизни других государств, и с предельной ясностью разъяснял некоторые специфические, труднодоступ ные для понимания европейца, явления из японской действительности. «Мои встречи и беседы с Одзаки, – говорит „Рамзай", – были неоценимы ввиду его необычайно глубоких знаний в области истории Японии и других государств. Благодаря этим двум друзьям и сотрудникам (Одзаки и Мияги), я получил ясное понимание особой роли японской армии в контролировании государственной политики, а также понял сущность института советни ков при императоре (Генро) – то есть то, что не поддавалось юридическо му определению. Их помощь заключалась не столько в сообщении мне отдельных фактов и исторических аналогий, сколько в том, чтобы дать мне отчетливое, обобщенное понимание сущности данного вопроса».2. Основные функции резидента по руководству резидентурой. Роль квалифицированных помощников-групповодов (Шанхайский за говор. С. 191). Говоря о руководстве агентурной организацией, «Рамзай» особо выделяет следующие основные обязанности резидента – распределение работы, постановка задач агентам; – отбор, оценка и обобщение добытых материалов; – подготовка донесений Центру. Распределение обязанностей и задач по сбору разведывательных данных в значительное мере автоматически определилось самим составом агентурной группы «Рамзая»: «Фриц» (Клаузен) выполнял обязанности радиста, был полностью ос вобожден от активной разведывательной деятельности; групповоду «Джо» (Мияги) был поручен сбор военных сведений (ор ганизация, дислокация, переброска войск и т. п.) и некоторых материалов по экономике; кроме того, на его обязанности лежала организация перевода японских документов;«Отто» (Одзаки) добывал главным образом политические, экономиче ские и военно-экономические информации из японских правительственных и околоправительственных кругов и по линии органов ЮМЖД;«Жиголо» (Вукелич), выполняя техническую работу (фотообработка материалов), являлся хозяином конспиративной квартиры и частично соби рал информации среди иностранных корреспондентов и в местной фран цузской колонии; сам «Рамзай» основным объектом разведки имел германское посольство, используя его как источник информации по вопросам японо-герман ских отношений и общим вопросам подготовки Германии и Японии к войне. Постановка задач резидентом каждому из его сотрудников-агентов проводилась раздельно и дифференцированно. Общее задание, полученное резидентурой, как правило, сообщалось тому или иному исполнителю лишь в части, специально к нему относящейся. Вместе с тем при встрече резидента с сотрудником обсуждались все во просы, которые последний считал важными. При этом «Рамзай», по его словам, в таких случаях, лишь как исключение, сообщал о сведениях, добы тых лично им или кем-либо из других сотрудников. «Я делал это, – пишет «Рамзай», – только если считал особо необхо димым с целью указать определенное направление их усилий или преду предить возможность сбора ложной информации. Бывали такие случаи, ко гда по общеполитическим соображениям я считал важным информировать моих сотрудников о сведениях, добытых лично мной или кем-либо из чле нов нашей группы». «Рамзай» подчеркивает, что в распределении обязанности и постановке задач он старался сохранять известную гибкость, позволявшую ему в не обходимых случаях быстро сосредоточить усилия всей группы на решении какой-либо одной важной и срочной разведывательной задачи. В этом случае обычная специализация агентов по выполнению опреде ленных задач временн, частично или полностью отменялась. Об этом он говорит так: «Я сохранял за собой право пересмотреть в случае необходи мости обычный установленный порядок, когда каждый сотрудник концен трирует усилия на выполнении порученных ему основных задач. Как правило, я старался всемерно избегать подобных пересмотров. Тем не менее бывали особые случаи, когда я сосредоточивал усилия всех сотруд ников на решении какой-либо одной частной задачи, независимо от инди видуальных функций каждого. Так, во время событий 26 февраля 1936 года я просил всех сотрудников сосредоточить внимание на сборе разного рода сведений, на основе кото рых я мог бы сделать общее заключение. В 1937 году, в первые недели по сле возникновения китайских событий, я приказал всем направить усилия на сбор сведений о подготовке первой мобилизации японской армии. Когда начались бои у Номангана, я поставил всем задачей сосредоточиться ис ключительно на выяснении того, какие подкрепления может Япония напра вить на монгольскую границу, чтобы я мог судить о возможном развитии конфликта. Когда Германия напала на СССР, все мои сотрудники собирали всякого рода информации, характеризующие позицию Японии в вопросе вступле ния в войну. Это дало мне возможность подробно проследить размеры и направление (север или юг) большой мобилизации, начатой в то время Японией. После того как я убедился, что войны между Японией и СССР не будет, я направил внимание всех своих сотрудников на ход и развитие япо но-американских переговоров, которые велись в условиях напряженных от ношений между этими странами». Особо серьезной и ответственной обязанностью резидента, требующей от него наличия глубоких и всесторонних знаний обстановки в стране, «Рамзай» считает оценку добытого материала и отбор из всей суммы полученных информаций наиболее достоверных и ценных сведений для сообщения Центру. «Было бы неправильно думать, – говорит «Рамзай», – что я без разбору передавал все данные, которые мы собирали. Я взял за правило следить за тем, чтобы наша информация была возможно более тщательно просеяна, и посылалось только то, что я считал существенным и абсолютно не вызы вающим сомнений. Процесс отбора часто требовал многих часов упорной работы. В такой же степени это относится и к анализу политической и во енной обстановки. Способность отбирать материал и давать общую оценку или картину данного события является первым требованием для действи тельно ценной разведывательной деятельности, и достигнута она может быть только путем серьезной и настойчивой научно-исследовательской работы». «Рамзай» подчеркивает особую важность такого тщательного изучения всех сторон жизни и обстановки в стране – именно в условиях стран Дальнего Востока, где характерным является наличие огромного ко личества слухов и предположений, с которыми разведчику-резиденту приходится иметь дело несравненно более, чем где-либо в Европе.1941 годОбстановка в Европе и на Дальнем Востоке в первой половине 1941 го да характеризовалась явными признаками нарастания непосредственной военной угрозы со стороны гитлеровской Германии и Японии.