Текст книги "На снегу розовый свет..."

Автор книги: Александр Дунаенко

Жену изнасиловали. Какой ужас!

Представьте: у вас тёплая, уютная квартира. Хрустальная люстра, камин и первые месяцы совместной жизни с любимой женщиной. Первые сладкие, красочные, безумные месяцы.

Кровать не остывает, вы не успеваете поесть, вам некогда даже сходить в туалет. Вы дождались и дорвались. Вы безраздельно владеете и обладаете. Пока у вас ещё нет друзей, знакомых, с которыми вы дружите семьями. Это будет потом. Пока вы владеете и обладаете, и вам этого достаточно.

И вот представьте ещё. Как–нибудь к вам в квартиру звонит какой–то тип и просит переговорить пару минут с вашей супругой на лестнице. Она согласна, она, да, выходит, а потом через пару минут возвращается в слегка разорванном халате, и долго не выходит из ванной.

Вы в постели, которая не остывала у вас два месяца, а ваша жена, неизвестно по каким причинам, закрылась и не выходит из ванной.

Потом она выходит. Да, это был её бывший муж. Она не хотела, но он такой дурак, он такой сильный. Он так её любит, и очень соскучился. Но она, правда, не хотела. Всё случилось помимо её воли.

Да, конечно, нужно обратиться в суд, пусть его посадят. Ну, надо же – такой дурак! Весь грязный, помятый, но уже неделю не пьёт. Пусть его посадят в тюрьму.

Потом она ещё раз забегает в ванную, ложится к вам в постель, но что–то не клеится, мысли о разных глупостях, в том числе и о бывшем муже, который пришёл и изнасиловал вашу жену.

Что вы можете сделать? Звать на помощь дружинников? Обратиться к следователю, прокурору? Кому вы можете рассказать про свою беду?

А в постели, которая временами стала по углам промерзать, у вас снова и снова не клеится. Ваша жена – у неё уже прошло несколько синяков на груди и на бёдрах – ваша жена начинает плакать. Она начинает требовать, чтобы вы непременно обратились в суд, к адвокату, куда угодно, но так продолжаться не должно. У неё кашель. Она простудилась в кровати. Вы идёте к адвокату, параллельно записываетесь на приём к сексопатологу.

АДВОКАТ: но он же муж? Да, конечно, бывший. Муж?.. Нет, ну, напишите заявление. Хорошо, мы напишем вместе, триста рублей. Но он, говорите, муж?.. Бывший… Муж?..

СЕКСОПАТОЛОГ: Дышите. Не дышите. Лягте. Встаньте. Не ешьте мяса. Не ешьте хлеба. Спиртного не пейте. Воды поменьше. Я бы на вашем месте вообще повесился. Триста рублей. Мальчики не интересуют?

Ваша жена в истерике. По ночам вы представляете те две минуты, когда тот, который, хоть и муж, но ведь она, правда, не хотела. И две минуты вам кажутся вечностью. И они повторяются каждую ночь на экране закрытых шторок ваших век.

И вы добиваетесь суда. И в зале собираются незнакомые люди, которым вы с женой рассказываете, как всё произошло. Потом рассказывает она сама. – Да, – отвечает она на вопрос. – И здесь. И здесь.

А присяжные не поймут, в чём дело. Они, конечно, с интересом выслушивают, как всё происходило. – Как? На вас даже не было трусиков?! А он – ваш муж? Ну да, бывший. Ну, и что же вы хотите? В тюрьму? Мужа? Ну да, бывшего. За что?..

Не понимают даже судьи. Адвокат защищает вяло, он сам не верит, что ваше дело правое. Бывший муж молчит. Он сидит, опустив почерневшее лицо в чёрные же свои руки. Он ничего не помнит.

Суд удаляется на совещание и не приходит. Одна из присяжных попросила у бывшего мужа телефончик. Вас уже никто не замечает. Вы никому не нужны и не интересны.

Вы приходите домой, садитесь на маленькие стулья в спальне. Вы смотрите на кровать, вы боитесь к ней подойти. Она покрылась инеем и кажется, что он не растает никогда.

14.09.95 г.

Я любил тебя. Любил пылко, страстно, сильно. Так не любят. Так не хотят. Это была болезнь.

Я так хотел, чтобы ты мне изменила. Изменила. Изменила. Изменила. Потому что я сильно и страстно любил тебя. А так нельзя.

От женщины можно сбежать, когда она тебе изменит. Когда изменяет. Замечательный повод! Не подошли характерами. Наскучили тела. С другим, наверное, интереснее. Как узнать, если не попробовать, как с другим?

Я тебя любил. И у меня не было выхода. Уйти, бросить, самому переключиться на какую–то другую женщину, я не мог. Я знал, что это получится у тебя.

У тебя получилось. И так здорово, что даже я не ожидал. Это была и не измена вовсе. У тебя с ним ничего не было. Если не считать… Да, если этого не считать, то ничего, конечно, не было. И ты ему рассказала, как любишь меня. Единственного своего и неповторимого. Неповторяемого. Если не считать, то это была и не измена вовсе. А, впрочем, что нас связывало? Чем мы были обязаны друг другу? Встретясь – шутили. Шутя целовалися. Ничем не обязаны. В мире каждую секунду рождаются и гибнут тысячи связей. Шутя, ты рассказала мне про эту свою почти не связь. Взахлёб, с восторгом и радостью, как только можно рассказывать самому близкому человеку.

Я не упал, не умер. Со мной не случилось истерики. В конце концов, я сам этого хотел. Во рту что–то пересохло. Почему не попить водички? Воды целый графин. Я сам этого хотел. Я представлял, как мне будет легко. И руки и ноги развязаны. То было какое–то чувство вины: обманул – и не женюсь. Ну, в конечном счёте, всё равно выходит, что обманул. А тут – прекрасный случай: вот видишь, сама виновата. Ай–ай–ай, какая бессовестная! И у меня и руки и ноги развязаны. И никакого чувства вины.

Но я тебя любил. Оказалось, что любил, даже с развязанными ногами. Как бы я ни прятал, как бы ни скрывал это от самого себя, я любил тебя. Почему–то я чувствовал, что, хотя 40 лет, это ещё не предел, а, если и предел, то не последний, но… как будто должно было что–то, самое дорогое, потеряться безвозвратно, и я должен отвернуться, не заметить, и даже забыть, что оно у меня было.

Потом ты плакала, говорила, что то, что случилось, совсем не случилось. А любишь ты меня. Но мне–то была какая разница. Мне нужно было тебя бросить, и я дождался уважительной причины. Ах ты, бессовестная! Изменница. А я – свободен. Как пень. Как перст. Как сокол. Хочу – к Людке пойду. Хочу – к Нинке Васильевой. Пока ты плакала, мучаясь угрызениями совести, я ходил по бабам. Самый простой способ разлюбить, забыть женщину – это поспать, либо позаниматься бессонницей с другой женщиной. Я завлёк женщину, кинулся на неё спать, но у меня ничего не вышло. Я думал, что это какая–то ошибка, и кинулся ещё и ещё. Женщина нормальная. Прекрасные пропорции. Совершенная, гладкая кожа. Глубокие глаза. Она мне говорила: «Что с вами?», да, она была ещё и молода, как ты, называла меня на «вы». Была внимательна, тактична и терпелива, даже без меры. Ведь, всё равно, у меня ничего не получилось. И не могло. Я тебя любил. Я любил тебя.

Во всём виновата была, конечно, ты. Сучка проклятая. Проститутка. За всё, что сам я с тобой сделал, я злился на тебя. Тогда, когда у меня ничего не получилось, я побежал к тебе. Я всё–таки побежал к тебе. Я вырвал тебя из тёплого гнезда твоих родителей и трахнул тут же, в подъезде, стоя, осыпая ругательствами и проклятьями.

И были ещё встречи, короткие и безумные, как прыжки в пропасть. Был какой–то восторг предсмертия любви, её сладострастная агония.

Расстались обычно. Так, как обычно расстаются навсегда. Ты выходила замуж. У тебя была новая любовь. И я благодарил Бога, что, в сущности, всё кончилось так благополучно. Ты определена. И я, наконец–то, свободен.

Когда любовь, когда эта жгучая страсть, покинула моё тело, моё сознание, я, конечно, смог опять зажить спокойной, размеренной жизнью одинокого сорокалетнего мужчины. Который неподконтролен, никому ничего не обязан. Который встречается с женщиной, когда ему нужна женщина и давит в огороде колорадского жучка в промежутках времени, когда женщина не нужна. Когда захотел – выпил. И постирал себе носки, когда захотел.

Через пару лет моей прекрасной независимой жизни я встретил тебя в скверике Туглук–батыра. Коляска, ребёнок. Хороший ребёнок. Хохотун, весь в тебя. Но увидел меня, и ему захотелось плакать. Потом, дома, я посмотрелся в зеркало. Что–то, действительно, было в облике жалостное. И я подумал, что, видимо, на всё в жизни отпускается какая–то мера. Зла, терпимости, добра, здоровья. Мера любви. Я много, беспорядочно влюблялся. И мне везло на удивительных, замечательных, прекрасных женщин. Они безоглядно доверялись моим обманчивым восторгам. И, благодаря им, я прожил много мучительно–счастливых и разных жизней. А с тобой что–то сломалось. После тебя. Там, в сквере, среди фраз о быте, семье и погоде, я вдруг случайно запнулся. Всё было хорошо. Светило солнце. В коляске играл ребёнок. А в больших твоих глазах, если заглянуть туда глубже, оставалась на всю нашу с тобой, уже разделенную, жизнь, твоя любовь первая, и моя – последняя.

17.06.93 г.

Ты сидишь в нашей маленькой кухоньке, прижав колени к подбородку. Тонкий халатик. Длинные, стройные ноги. У нас сегодня в квартире Менандр, делает мойку, и ты должна с ним переспать. И ты сидишь, прижав к подбородку свои стройные ноги, и наблюдаешь за качеством исполнения работы.

Менандр мастер. Народный умелец. Его отец только потому и смог выйти из тюрьмы в 53‑м, что у него были золотые руки. Менандр в отца. И посадить его не должны. Потому что и отцы нашего города, и даже его матери, ценят Менандра и любят.

К нам Мастер – Золотые-Руки зашёл из уважения к моей жене. Когда–то они вместе учились, и когда–то моя Адель сказала ему, что он совсем не может целоваться, что он её обслюнявил. Я же целовался очень хорошо, сухо, Адель влюбилась в меня без памяти, и мы отсчитывали первые дни сладкого медового месяца.

Медовый месяц без мебели всё равно, что цыган без лошади, и тут к нам пришёл Менандр, и ты должна была с ним переспать, и следила на кухне, чтобы работа того стоила. Я не какой–нибудь ханжа и не ретроград. Я понимаю, что нам без мойки стыдно будет даже на люди показаться, а нужен ещё встроенный шкаф, Менандр поговаривает о какой–то шикарной стенке в гостиную. Он разделся до красных плавок, поёт под нос песню про двухметрового негра знаменитого поэта Токарева, строгает и пилит, а я подаю ему инструменты, потому что я не ретроград, и нам ещё нужна стенка.

Он приходит ещё и раз, и другой. Подгонка деталей заняла много времени, но мойка, действительно, разместилась между газовой плитой и стеной, как влитая. В заключение Менандр вскакивает на неё ногами и танцует, чтобы показать, насколько прочной получилась конструкция. Я не ретроград, я тоже радуюсь, как и Адель, что мойка у нас теперь не хуже, чем у Иван Петровича.

Менандр моет руки ацетоном, затем идёт в душ. Я держу полотенце, Адель накрывает на стол. Менандр хорошо держится и после третьей, и после четвёртой. Адель улыбается ему и ходит по квартире уже без халата: ей очень понравилась мойка. – Она у тебя классная девочка – это я узнаю от Менандра и киваю ему головой. Он придёт вечером, чтобы получить за свою мойку.

И вечером раздаётся звонок. В дверях появляется Менандр. Коньяк, цветы, запах одеколона. Я одеваюсь и выхожу на улицу. Зажглись фонари. Девушки и юноши шли парами. КАК КРЕПКО ОН ДЕРЖИТ ЕЁ ЛАДОНЬ В СВОЕЙ!

Скоро в моём окне погаснет свет. Я достал сигарету, закурил. Спи, любимая, спи…

август, 1987 г.

Хочу кровать. Нормальную. Нет, большую. И комнату. Для влюблённых должна быть комната…

Я бы хотела варить тебе. Что–нибудь вкусненькое. Я бы вкусно тебе готовила, как… себя. Вам, мужчинам, главное – это поесть. Ещё, чтобы было вкусно. И тогда вы можете, действительно, влюбиться в женщину. Примитив. Но с ним нужно считаться. Скушай конфетку, милый. Нет, тебе лучше колбаски. На тебе колбаски.

– Нам нужен необитаемый остров. Комната – это хорошо. Особенно, если она с колбасой и с ванной. Вот жалко, что ты не пьёшь. Не пьёшь совсем?.. Говорят, главное – девочку напоить, а потом делай с ней, что хочешь…

– А что ты хочешь?

– Тихо, тихо, милая. Я так часто не могу. Давай лучше про остров. Океания. Пальмы. Коралловый песок. Через десять лет у нас своя деревня. Через тридцать – маленькое государство. И лет сто в нём никто не будет воевать, потому что ещё достаточно крепкими будут родственные связи.

С пальмы я буду сбрасывать тебе кокосовые орехи.

– Пальмы не будет.

– Почему?

– Я не хочу, чтобы ты на неё залазил.

Я изучаю тебя. Мы знакомы уже миллион секунд, но я тебя ещё совсем не знаю. Женщина женщин. Где у тебя эрогенная зона? Здесь? И здесь? И – здесь? Как, и здесь бывает?.. Но такого не бывает! Слушай, у меня есть апельсинчик, я его хочу попробовать с тобой. Нет, тебе я, конечно, дам. Я с тобой хочу. Я не глупый. Я маньяк. Нет ничего вкуснее апельсина с любимой женщиной. Вот… На и тебе дольку…

Кровать – это, конечно, хорошо. Но скучно, как–то, по–мещански. И с той стороны она кровать. И с другой она кровать. Ну, как ты, к примеру, представляешь нашу жизнь с кроватью? Вечер, ванная, спальня, исходное положение. Никакого простора для творчества. Ты в троллейбусе пробовала? Представляешь – едешь в троллейбусе…Нет, мне все–таки очень нравится, что ты в троллейбусе не пробовала. И на чердаке. Да, у тебя полное отсутствие сексуального опыта. Я – верю тебе.

За окном зима. Позднее утро. Розовый свет низкого солнца на сверкающем снегу.

– У влюбленных должна быть комната. И я бы принимала гостей. Всех твоих друзей. У нас было бы много гостей.

– И я полгода, нет – год, собирал бы зарплату тебе на вечернее платье. Длинное вечернее платье с разрезами и вырезами. И с маленькими скромными бриллиантами. Я не боюсь, что тебя в нем увидят другие. Я горжусь тобой. Мне нравиться, что у меня такая красивая женщина. Слушай, какая ты красивая…Давай на этом как–то сосредоточимся… Дай сюда одеяло. Отдай, я тебе говорю. Кругом невыносимая жара, а ты, как чья–нибудь любовница в советском фильме – в одеяле. Вот умница. И не прикрывайся. Такое прикрывать стыдно. Прости, но у меня нет сил долго разглядывать, ты – чудо…

У нас с тобой было две дачи. Две машины. Четверо детей. У тебя два мужа. У меня две жены. Мы угорели в машине. Умерли в один день. Как и хотели. Как и должно быть среди мужчин и женщин, если они друг друга выбрали.

К вечеру все опять стало розовым. И сильнее сжал скрипучие снежинки мороз. Среди пустынного поля стояла машина. Тихо работал двигатель. И в маленькой уютной кабине было жарко–жарко.

18.06.93 г.

 
Смотреть на тебя и мука, и наслаждение.
Глаза в глаза и сердце в сердце – ближе некуда.
Нет, не в последний раз.
Нет, не прощаюсь.
Но – как прощаюсь. Как – в последний.
Всё равно не может быть того, что происходит.
Как к иконе, припадаю к твоим губам.
Если и был грешен, то до тебя.
Посмотри ещё раз…Вот так…
 

У гостиницы «Космос» по вечерам собираются девочки. Окосмечены. Принаряжены. Начало лета. Цветы ещё только накапливают краски в бутонах, но цветник из девочек перед гостиницей готов порадовать с апреля по ноябрь, как чужеземца, так и аборигена.

Лара. Её зовут Лара. Лариса. Обычно она сидит на второй скамейке, слева от парадного. Красная юбка, разрез до пояса.

Однажды на работу так пришла. Вся столовая подавилась. Ну, мужики – кобели, все подряд.

Днём Лара работает на заводе железобетонных изделий. Секретаршей. Столовая на работе у Лары давится, то от её разрезов, то от вырезов, то от наличия отсутствия. Начальство наперебой предлагает вывезти Лару за 5 км от города, но на работе и в своём подъезде нельзя.

– Ребята, закурить не найдётся? Настроение что–то паршивое. Нет, из горла не буду. Ну, коззёл!.. Да, и возьми пепси. Неделю назад – не поверишь – первый раз водки выпила. Сам–на–сам, дома… – А это кто? Тот самый, что «Жигули» на футболе выиграл? Он как, легко снимается? Ну, – ты же не подписываешься… Да…Налей ещё…У меня есть кофе в зёрнах. Я здесь недалеко. Да, называй ты вещи своими именами! Нет, я не гнилая…что ещё?..

Ты здесь по пятницам и субботам. Я специально после работы делаю крюк, чтобы посмотреть на тебя. У меня есть сигареты, кассетник. Я впервые решаюсь сесть рядом, узнаю, что ты Лара, а у меня – прекрасный музыкальный вкус. Последнего концерта «Пинк флойд» у меня нет. Конечно, достану.

В следующую субботу у меня концерт и папина машина. Я бы поехала, но…А ты меня не изнасилуешь? Обочина шоссе. Коньяк. Ой, я почти голая. Сквозь сумерки в глаза свет фар. Автоинспекция. – Ваши документы. Посветили фонариком: – А, это ты, Лара? Когда поедем? – Вот ваши права. Вы бы ещё на дороге пристроились…

Снова суббота. Комната Лары. Деньги вперёд. Я понравился тебе и могу приходить в любое время в субботу с 21 до 23 часов. Лучше вначале позвонить.

И каждой субботы я ожидал, как праздника. Так торжественно и тщательно чистят свои пёрышки предсмертные бабки, собираясь в церковь ко всенощной

И все длинные дни недели я пересчитываю секунды, что остаются до страстной молитвы. А потом – каждый миг на глазах превращался в прошлое…Не успевала распахнуться заветная дверь, как перед глазами возникало прошлое. Ещё ни слова, но я уже чувствовал, как уходит, без возврата, всё…

Вы скажете: это противоестественно, не может быть таких чувств к девушке, у которой, вы знаете, кроме вас ещё, работы полон рот. Ну, это уж, простите, кому выпадет какая звезда. Кому нравится целомудренная, с длинной русой косой, и чтобы краснела при виде. А кому–то наоборот. И потом – нравится, не нравится – в мире каждому мужчине предназначена вполне конкретная женщина и, если она вам попалась (или, скорее, вы – ей), то уже от хлопот не отвертеться. Я жестоко страдал от необычного своего приобретения в виде, полюбившейся мне, Ларисы, однако всякий раз перешагивал через возможности установить добрые и спокойные отношения с разновидностями Стрельченко и Толкуновых. Может быть, я даже какой–нибудь больной? Нравится, хоть ты тресни, что ресницы у Ларисы обклеены вдрызг. Что всегда она может выставиться в таком ракурсе, что у вас нет вопросов, какого цвета на мадам то, что после чулок.

Потом ещё – эта «группа риска». Может, я, как всякий настоящий мужчина, просто люблю риск?

Вы не представляете, есть какая–то жуткая прелесть в свиданиях с девушкой, когда…

Вот она открывает вам дверь. В комнате едва уловимый запах здорового мужского пота при резких, доминирующих тонах дезодоранта и беспощадного отечественного освежителя воздуха. Безупречно прибрана кровать на две с половиной персоны…

– У меня, кроме тебя никого нет. Не веришь?.. В дверь стучат. Кто такой? Конечно, не будем открывать. Нас нет. Но в дверь начинают кричать меня по имени. Откуда такие фантазии? Нет, не откроем, иди сюда…Ну и нахал…У нахала голос моего друга Васи. Вычислил, нашёл меня здесь, чтобы отдать крестовину. Пусть посидит на кухне? Вася на кухне, и твои объятья опять возносят меня на седьмое небо. Устал? Перенервничал из–за Васи, да? Ты безгранично внимательна. А Вася, наверное, всю кухню исцарапал, пока мы здесь…Я же себя не помнила…Пусть заходит сюда. Не укрывай меня, жарко. Правда, Вася, я красивая? Дорогой, ты не будешь против? Только не смотри на нас, я так не могу, лучше пойди на кухню…

Хорошая кухня.

Во всём видна аккуратность хозяйки.

Ну. Вася застрял. Он не нервничает.

Телефонный звонок. Истекли мои два часа, я не успел уйти, Вася тяжело дышит, не может сориентироваться в джинсах, нам нужно смываться, это официальный жених Ларисы. Дезодорант. Освежитель воздуха. Он сейчас зайдёт. Какой ужас! Мальчики, посидите на балконе, он совсем ещё молоденький, недолго…

На балконе по весеннему делу прохладно. – Слушай, чего ты в ней нашёл? – Вася ничего не понимает. У него с собой водка. Меня знобит, я отпиваю из бутылки крупный глоток. Я рассказываю Васе, какая у Ларисы Душа. Одинокая девушка. Ей не везёт в жизни и, чтобы отвлечься от грустных мыслей, она… – Была бы хоть как женщина, – говорит Вася, – если бы не ты, я бы с ней – никогда! Страшилище. И рожа развратная.

Я принимаю от Васи бутылку: – Василий, ты не прав. И снова хочу разъяснить этому грубому мужику особенный характер наших с Ларисой отношений.

Дверь балкона открывается. Жених ушёл. Лариса в ночной рубашке. Замёрзли, мальчики? Ну, скорее ко мне. Да куда ты, дурачок, – и ты тоже…

И мы допили водку. И прикупили ещё у старушек в подъезде. Потому что, как сказал Вася, не бывает некрасивых женщин, бывает мало водки. Я всё могу, мальчики. Водки хватило, и Вася примирительно заметил к утру, что да, мол, чего–то есть в этой Лариске.

Мучительная радость моих праздников по субботам окончилась внезапно. Лариска влюбилась в какого–то сопляка и наотрез отказалась от привычного заработка. Раза два я ещё встретился с ней, но мороз пробирал по коже от её холодного, ненавидящего, взгляда. Лариска исхудала и ещё больше похорошела. Чужие, родниковые, счастливые и бешеные глаза. Вскинула голову гордо и радостно: – Я у него первая женщина!.. Мы собираемся поехать к его родителям…

Но к родителям они так и не поехали. После двух медовых месяцев сопляк нарвался на какого–то доброжелателя, который рассказал про Лариску в подробностях. Тот не поверил. Потом поверил и перестал к ней заходить. На земле для каждого мужчины существует и предназначена только одна женщина. Сопляк хотел и мечтал о такой, как Стрельченко и Толкунова. Чтобы с косой и краснела при виде. Собственно, не его тип, да и только. И – никаких трагедий. Только для меня – Лариска. Лариске – сопляк. Тому – Толкунова. И для каждого мужчины в мире – только одна женщина.

Лариску опять стали видеть у «Космоса». Говорят, что, если хорошо забашлять, то может она решительно всё.

11.07.88 г.