Текст книги "Встречи"
Автор книги: Александр Воинов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)
И Медников принял решение, которое показалось ему наиболее разумным. Он приказал отнести в амбар немного консервов из обнаруженного здесь же, на хуторе, небольшого продуктового склада, несколько буханок хлеба и поставить бочку с водой. Затем он распорядился накрепко забить двери амбара, а раненому бойцу дождаться прихода какой-нибудь части, которая через день-два обязательно сюда подойдет, и тогда сдать пленных с рук на руки.
Он уже думал, что на этом его административная деятельность кончается, но в это время в хату ввалился старый казак в коротком и рваном зипунишке.
– Господин начальник! – сказал он, волнуясь, видимо, его сюда привело какое-то очень важное дело. – Господин начальник!
Медников рассердился:
– Ты что, отец, с ума сошел? Какой я тебе господин? С кем ты разговариваешь? С немцами, что ли?
Старик смутился и беспомощно развел руками:
– Ты уж прости, товарищ начальник. Не знаю, как с языка слетело… Привык!
– «Привык»! Отвыкать надо. Ну что тебе?..
– Да вот тут за околицей цельный курт скота топчется. Коровы ревут! Двести голов! Немцы бросили…
– Взять на учет и раздать населению, – решительно распорядился Медников. – Пусть сейчас же разведут коров по дворам! – Никогда он не принимал так легко такие немаловажные решения.
Казак, даже не простившись, опрометью выбежал из хаты. Было слышно, как он скороговоркой передавал распоряжение. А Медников поправил в ногах у лейтенанта полушубок, простился и пошел к цистернам.
Когда он опять занял свое место рядом с шофером, уже почти совсем стемнело. Теперь колонна уменьшилась на одну цистерну. Две другие, получившие пробоины, удалось починить.
Машины двигались медленно, шоферы вели их с опаской, стараясь держаться наезженной колеи, чтобы ненароком не подорваться на мине.
Густые сумерки наплывали со всех сторон. Снег посинел. По сторонам дороги проплывали уже плохо различимые очертания брошенных и сгоревших машин, танков. Впереди по-прежнему ехал броневик, едва различимый в сгущавшейся темноте.
И вот колонна пересекла перекресток двух полевых дорог. Медников заметил, что слева по поперечной дороге к перекрестку приближается еще одна колонна из нескольких машин. По темным очертаниям это были грузовики. Он сосчитал. Их было пять. Тускло поблескивали синие надфарники.
Медников обрадовался. Появление машин, неторопливо двигавшихся по дороге, было верным признаком того, что они уже добрались до тылов ушедшего вперед корпуса…
На всякий случай он высунулся из кабины и подозрительно осмотрелся по сторонам.
Нет, все нормально. Как только замыкающая его колонну цистерна миновала перекресток, головная машина новой колонны свернула с боковой дороги и пошла вслед за ней. У Медникова отлегло от сердца. Как ни говори, а в колонне стало на пять машин больше. Судя по всему, на присоединившихся машинах едет не меньше роты. Он успел заметить, как полуприкрытые ладонями и рукавами в темноте мелькают огоньки папирос.
Теперь, когда он немного успокоился, ему вдруг неудержимо захотелось спать. В кабине было тепло. Он прижался к двери, подпер плечом голову так, чтобы ее поменьше встряхивало на ухабах, и закрыл глаза. Одно только мешало: боль, которая совсем было прошла во время всех передряг, опять стала потихоньку грызть его бок.
Вдруг шофер стал притормаживать.
– Что такое? – открыв глаза, спросил Медников.
– Броневик впереди остановился, товарищ начальник.
И действительно, Медников увидел, как из броневика вылезла темная фигура, в которой он узнал командира.
Медников опустил стекло, и в кабину ворвался холодный ветер.
– В чем дело?
– Надо уточнить направление, товарищ майор! – сказал, подходя, командир – в руках у него белела карта. – Сейчас развилка. Куда ехать – налево или направо?
Медников открыл дверцу:
– Давайте посмотрим!
Командир броневика зажег электрический фонарик и близко поднес его к карте. Яркий кружок света заскользил по сложному переплетению дорог, горизонталей, высот…
Чьи-то быстрые шаги послышались в темноте, и к машине подбежал старший сержант, который остался за лейтенанта.
– Товарищ начальник, – тихо сказал он, – там немцы!
– Где немцы? – спросил Медников, и в груди у него нехорошо сжалось.
– А на тех машинах, что за нами идут!
– Да откуда вы это взяли? – спросил командир броневика. Он был тоже убежден, что машины принадлежат танковому корпусу.
– Пойдите сами послушайте! По-немецки говорят!
Командир броневика потушил фонарь и быстро исчез в темноте. Медников тоже вышел из машины и, вынув из кобуры пистолет, зашагал вслед за ним. Он успел сделать не более десяти – пятнадцати шагов, как почти столкнулся с идущим назад командиром броневика.
– Да, немцы, – сказал тот тихо. – Там их более ста человек. Они вооружены! Видимо, сбились с дороги. Обстановки не знают. Решили, что наша колонна принадлежит какой-нибудь их части…
– Так, – сказал Медников. – А вы предупредили, чтобы на грузовиках бойцы примолкли?
– Шепнул!
Медников озадаченно почесал щеку. Что делать? Не вести же за собой немецкую колонну до самого штаба корпуса. Неизвестно, что еще случится по пути. Вдруг противник поймет, чьи машины идут впереди, и первый откроет огонь? Вражеских солдат больше, и они наверняка перебьют маленький отряд и подорвут бензозаправщики.
Действовать надо немедленно, но как? Как лучше? Командир броневика молчал, ожидая приказания. У него был иной характер, чем у лейтенанта. В Медникове он видел своего начальника.
– Вот что, – сказал Медников, – я успел разглядеть карту. На развилке надо свернуть налево… Цистерны мы двинем вперед на самой большой скорости. Когда они пройдут, вы развернете броневик назад. Подойдете вплотную к грузовикам и откроете огонь в упор. В это время бойцы начнут жарить по ним из автоматов и бросать гранаты. Но это надо сделать на полной внезапности. Вы поняли?
– Я понял, – ответил командир броневика.
– А вы, товарищ сержант?
– И я понял, – ответил старший сержант.
– Действуйте! Я все время буду у первой полуторки.
Медников вернулся к своему шоферу и, коротко объяснив, куда сворачивать у развилки, приказал как можно быстрее ехать вперед. Заработали двигатели, и автоцистерны одна за другой стали исчезать в темноте. Когда прошла последняя, броневик внезапно развернулся и на большой скорости двинулся к немецким грузовикам.
Медников побежал к полуторкам, на которых в напряженном молчании сидели бойцы. Вдруг оглушительный выстрел прогремел почти над его головой. И тотчас же с криком «ура» люди посыпались из полуторок на дорогу. Непрерывно стучал пулемет броневика, который, двигаясь быстро вдоль ряда немецких машин, обстреливал их на полном ходу. Тяжело бухала пушка. Крики «ура» смешались с испуганными возгласами немецких солдат.
Бой шел совсем рядом, но к полуторке, где Медников установил свой КП, никто не прибегал за распоряжениями. Каждый в темноте действовал так, как ему было лучше.
Наконец, не утерпев, Медников сам бросился вперед. На него, тяжело дыша и глухо ругаясь, бежал немецкий солдат. Медников выстрелил, и солдат упал.
Какой-то группе немцев все же удалось выскочить из грузовиков, и Медников увидел, как они бегут в поле. Вслед им летели гранаты. Они рвались с оглушительным звуком и яркими вспышками. Часто и прерывисто строчили автоматы.
Медников до хрипоты кричал:
– Вперед! Бей их! Бей!
Неизвестно, слышал ли его кто-нибудь…
Наконец перестрелка стала замирать. Те, кому удалось уйти, так и скрылись в степи. А солдат двадцать стояли под прицелом броневика, сбившись в кучу, бросив оружие и подняв руки.
– Старший сержант, ко мне! – крикнул Медников.
– Убили, – ответил кто-то из бойцов.
– Кто есть из младших командиров?
– Я, – ответили из темноты.
– Ваша фамилия? Звание?
– Якимов! Младший сержант!
– Осмотрите дорогу! Узнайте, кто ранен, кто убит…
Якимов вызвал несколько человек, и группа бойцов пошла вдоль машин, посвечивая под ноги электрическими фонариками.
Медников стоял посреди дороги, опустив руку с револьвером и тяжело дыша. Ишь ты, как получилось! Вот и он, оказывается, умеет командовать. Не знал, не знал он этого за собой.
Бойцы, окружившие пленных, вопросительно поглядывали на Медникова – что-то он скажет? Было ясно, что в полуторке пленные не поместятся. Да и, кроме того, куда их везти на ночь глядя…
А Медников, морща лоб, напряженно думал. Как поступить? Как выйти из нового трудного положения? И главное – как быть с теми, кто ранен?
Якимов вернулся с нерадостным сообщением. Трое бойцов убиты, шесть ранены, да еще и тяжело. Только двое из них кое-как держатся на ногах.
– Ну а немцев сколько? – спросил Медников.
– А мы их не считали.
– Раненые у них есть?
– Есть. Восемнадцать человек.
– Идти могут?
– Нет. Все лежат.
– Где шоферы? – спросил Медников.
– Здесь, – откликнулось два голоса.
– Осмотрите немецкие грузовики. Придется один из них взять на прицеп! Как-нибудь доедем!
Убитых бойцов положили в одну полуторку, раненых – в другую. Туда же забралось несколько бойцов. Остальные поехали вместе с пленными…
Когда поздно вечером Медников добрался наконец до штаба танкового корпуса, он узнал, что цистерны прибыли вовремя. Он не стал ни есть, ни пить, снял полушубок, бросил его в угол на пол, свалился на него и словно утонул в глубоком сне.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
1
Коробов ехал на юг тем же путем, каким шли его дивизии.
Вдоль дороги то и дело встречались свежие березовые кресты. Хотя лесов вокруг нет на сотни километров, заботливые немецкие каптенармусы запаслись крестами. Коробов глядел на кресты и думал о том, сколько еще впереди жестоких сражений.
Придет время, кончится война. И на земле наступит мир. Как ждут его люди! Как ждет его сама земля, израненная и опустошенная! Но доведется ли ему, Михаилу Ивановичу Коробову, увидеть день победы, доживет ли он?
Над головой Коробова узким клином прошли шесть «юнкерсов». Через несколько минут в отдалении загремели разрывы бомб. Дул резкий, ледяной ветер, обжигая лицо и глаза. Крутилась над землей снежная пыль и заметала дороги.
Коробов, прищурясь от ветра, смотрел на бескрайнюю степь, на летящих в вышине птиц, на далекий горизонт, где движется цепочка удаляющихся танков.
А навстречу шла колонна гитлеровцев. Изорванные серо-зеленые шинели, шапки, низко нахлобученные на лоб, изможденные, заросшие щетиной лица.
Чем дальше на юг едет Коробов, тем больше разбитых немецких машин попадается ему по пути. Уже глаз привык к виду остановленных в своем беге вражеских танков, исковерканных, похожих на горы лома.
Шоферу все время приходится объезжать мертвых, которые лежат прямо на дороге. Множество трупов и вокруг на полях. Между ними бродят оседланные голодные лошади. Видимо, в этом месте была разбита немецкая кавалерийская часть.
И вот, причудливо изогнувшись, дорога пошла под уклон. На обочине Коробов увидел два вездехода. Знакомые машины и знакомые шоферы – это вездеходы командующего фронтом.
– А ну-ка затормози, – сказал Коробов шоферу и повернулся к адъютанту, который сидел позади него: – Нет ли здесь поблизости Ватутина?
Машина остановилась, адъютант спрыгнул на землю и подошел к шоферам.
– Что вы тут делаете, товарищи? – спросил он двух сержантов, мирно беседовавших около машин. – Где командующий?
– Командующий у себя на КП, – с улыбкой сказал один шофер, степенный, немолодой человек с обкуренными усами. Это был один из лучших водителей штаба фронта, Кучеров.
– А что же вы тут делаете?
– Да вот ждем… Американцы трофеи подсчитывают!
Адъютант уже слышал о приезде американцев. Они должны были сегодня утром прибыть в штаб армии, но так почему-то и не приехали. Застряли где-то в пути. Коробов ждал-ждал их, а потом позвонил Ватутину и предупредил, что ему срочно надо выехать в дивизии и ожидать гостей он больше не может. Так вот, значит, где они оказались!
– То есть как это подсчитывают? Зачем? – удивился адъютант, высматривая в поле фигуры американцев. Наконец он их увидел. Все трое стояли в отдалении на скате холма и, вооружившись биноклями, что-то внимательно рассматривали, а что именно – адъютант разглядеть не мог, потому что поле, куда они глядели, находилось за холмом.
– А кто ж их знает зачем, – ответил другой шофер. – Вот уже второй день мы с ними по дорогам колесим. Правду сказать, не столько ездим, сколько отдыхаем. Километр проехали – они сейчас останавливаются и давай считать, сколько тут немецкой техники валяется.
– А больше ничем не интересуются?
– Нет, как же! Интересуются. Трупы немецких солдат считают.
– Занятно! – сказал Коробов. – Прекрасное разделение труда. Мы гитлеровцев бьем, а американцы подсчитывают наши трофеи. Вот это союзники!.. Ну, не будем им мешать.
Американцы, занятые своим делом, так и не заметили машину Коробова, которая скрылась за поворотом балки.
2
Захваченный в плен вместе со своим штабом командир пехотного полка Антонеску на допросе рассказал, что румынские войска распопинской группировки получили приказ пробиваться на юг рано утром двадцать второго ноября. Об этом немедленно доложили Коробову, а тот сообщил Ватутину.
Обстановка создалась в высшей степени сложная. В результате того что три пехотные дивизии армии Рыкачева не сумели завершить предписанный им маневр и занять назначенные рубежи, левый фланг армии Коробова оказался под угрозой. Противник не терял надежды выручить окруженных.
Если показания румынского полковника правильны, здесь надо перейти в наступление, как только стемнеет. Нанести разом несколько стремительных ударов. К утру следующего дня с окружением должно быть покончено.
Коробов пробыл на переднем крае около полутора часов. На КП к Чураеву вызвали командиров соседних дивизий. В последний раз проверили подготовку к удару.
Отсюда, с переднего края, были хорошо видны дома Распопинской, за которыми словно все вымерло. Изредка перебегали улицу солдаты, проскакивала машина, и опять все стихало.
С тех пор как из своего неудачного похода вернулся Силантьев, противник стал обороняться упорнее. Казалось, он еще крепче поверил, что существуют силы, которые помогут ему вырваться из кольца. И в то же время все пленные, как один, рассказывали о тяжелом отчаянии, которое охватило войска, попавшие в окружение. Тот удар, который они готовятся нанести завтра утром, это, очевидно, последняя их ставка, последняя надежда.
Но этой надежде не суждено сбыться. Еще сегодня ночью по указанию Иванова командующий авиацией направил самолеты-ночники бомбить колонны румын, уже двинувшиеся на юг.
Артиллерию выдвинули на передний край. Танки скопились в укрытиях. Знакомое волнение в предчувствии большого боя овладело войсками.
По поручению Дзюбы Терентьев со своими разведчиками обследовал участок, который находился прямо перед полком. О результатах разведки Дзюба доложил Чураеву. Противник уже успел укрепить окраину Распопинской. Поэтому лучше всего было бы ударить во фланг, обойти укрепления и попытаться прорваться там, где они становятся реже.
– Однако и при этом надо ожидать самого сильного сопротивления, – сказал Коробов на совещании комдивов. – Ведь генерал Ласкер предупредил тогда нашего парламентера, что они будут драться до последнего снаряда и солдата. Что ж, пусть дерутся…
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
1
Фронт успешно выполнял приказ Ставки. Великое окружение гитлеровских армий завершалось. Вражеская оборона была сломлена, расчленена, парализована. Одновременный удар трех фронтов был настолько мощен, что гитлеровцы оказались бессильными хотя где-нибудь сосредоточить крупные резервы, нанести контрудары и восстановить фронт. Положение гитлеровских войск ухудшалось еще и тем, что советское командование наращивало удары в самых неожиданных для немцев направлениях. И вражеские войска метались с одного участка на другой, стремясь ценой любых потерь сдержать надвигающуюся лавину.
Проникнув в глубь вражеской обороны, части Юго-Западного фронта стремительно рвались вперед, с каждым часом ускоряя темп наступления. Этим войскам, или – как их называли тогда – частям развития успеха, Ватутин приказал не ввязываться в большие бои, обтекать опорные пункты врага, блокируя их малыми силами до подхода основных сил. Их боевой задачей было как можно скорее выйти в тылы противника и перерезать коммуникации. Ватутин напряженно следил за теми частями, которые продвигались вперед, находясь на самом острие клиньев.
Между его командным пунктом и командирами этих частей, действовавших далеко впереди от основных сил фронта, протянулись невидимые, но крепкие нити.
Вот красная стрела на карте спустилась еще на несколько сантиметров на юг. Ватутин смотрит на ее тонко очерченное острие и уже на память знает, что это продвинулся полк Федоренко из дивизии генерала Берегового.
А вот здесь, где широкая красная стрела кометой опустилась к юго-востоку, пересекая в двух местах Дон, действуют конники генерала Плиева.
Еще одна стрела почти уперлась в Калач. На эту стрелу Ватутин смотрит особенно долго, обдумывая положение на фронте. Калач! Ватутин знает, что к этому маленькому городку сейчас подходит группа, которой командует подполковник Филиппов. С другой стороны приближаются войска Сталинградского фронта.
Как-то разовьются события? Город мал, но вражеских сил вокруг него скопилось много…
2
Если бы год назад подполковнику Филиппову сказали, что, находясь вдалеке от своих частей, по существу, во временном окружении, он все же будет уверенно идти вперед, с тем чтобы окружить самого противника, это ему представилось бы занятной, но маловероятной историей – игрой, так сказать, ума.
А теперь он вел своих бойцов по далеким полевым дорогам, уже давно поддерживая связь со своим штабом только по радио. Его люди шли за ним смело. И не было слышно испуганного крика «Мы окружены!» даже теперь, когда порой вдруг приходилось круто поворачивать назад и принимать бой с какой-нибудь немецкой частью, внезапно открывавшей огонь с тыла.
Все, все изменилось за эти дни. Какое огромное значение для победы – состояние духа наступающей армии.
На одной из вязких дорог Филиппов оступился, и вот уже много часов шел прихрамывая. Он бы мог сесть на машину, но две трофейные машины везли раненых и боеприпасы. А какой же он раненый! Его люди истомились, не спали несколько ночей; легкораненые идут вместе со всеми. Так и ему надо быть в строю. А все-таки острая изводящая боль все время не дает покоя. Все-таки дьявольски не повезло. Растянуть связку вот так просто, на ровной дороге.
Вдруг к Филиппову подбежал боец:
– Товарищ подполковник! Совсем близко, за изгибом реки, мост!
– Так, – сказал Филиппов, останавливаясь. – А что на мосту?
– По обе стороны часовые!.. Ходят!..
– А нас они заметили?
– Нет. Как будто спокойно!..
– Всем остановиться и залечь! – приказал Филиппов, а сам с небольшой группой ползком подобрался к обрыву. Честное слово, ползти было гораздо легче, чем идти. Хоть и обдираешь себе колени, но все же как-то отдыхает нога…
В сгущающихся сумерках вдалеке виднелся город. Калач! Домики, раскинувшиеся по степи, высокие башни элеватора, кирпичные трубы завода…
Лежа рядом с Филипповым, бойцы тоже смотрели на Калач. Много дней они не знали тепла натопленной хаты, а тут совсем близко столько домов, и в каждом печь…
На мосту все было спокойно, произошла смена часовых. Филиппов пригляделся. В щелях дзотов, покрытых снежными шапками, видны пулеметные стволы. Атаковать? Дело трудное. Без потерь не обойтись. А в его отряде осталось всего несколько десятков человек.
Он оглянулся на солдат, которые ждали его решения.
«Что же предпринять?» И вдруг его взгляд останавливается на немецких грузовиках. Да, пожалуй, это идея! Положительно, идея! И он отдает необходимые распоряжения. Проходит час, и еще час-два, длинные и томительные, как вечность. Наконец сгущается тьма.
Боеприпасы выгружены на снег, раненые положены на плащ-палатки и тепло укрыты. В машины садятся бойцы. Филиппов – в первой, рядом с шофером. Несколько мгновений молчания, и он командует:
– Вперед! Зажигай фары! Пусть думают, что свои!
Дорога идет вдоль берега, затем отходит от него, делает крупный изгиб и под прямым углом поворачивает к мосту. Вот будка часового, слева от нее дзот. Он молчит. Пока что еще молчит. А вот и фигура самого часового. Жалкая фигура, вся в каких-то башлыках и тряпках, в огромных эрзац-валенках, она стоит посредине дороги, похожая на огородное чучело.
И хоть в эту минуту ему совсем не до смеха, Филиппов невольно улыбается и успевает искоса обменяться с шофером коротким лукавым взглядом.
И тут дверь дзота отворяется, по канавке к часовому подбегают еще двое солдат. Все трое, ослепленные светом фар, машут руками и что-то кричат, должно быть, приказывают остановиться или требуют пропуск, но их никто не слушает, никто не обращает внимания на их знаки. Не уменьшая скорости, машины устремляются прямо на них. Уже в самое последнее мгновение, буквально из-под колес, часовой и солдаты кидаются в стороны. Но это их не спасает. Дробный стук автомата, и все трое падают.
Часовой по другую сторону моста второпях дает по машине очередь и бросается к дзоту, приткнувшемуся к самому берегу. Пули разбивают переднее стекло машины. Слабо вскрикнув, шофер грудью наваливается на баранку руля… Еще секунда – и машина, потерявшая управление, слетит с моста в Дон. Филиппов хватается за ручной тормоз, изо всех сил тянет его на себя, и машина приостанавливает свой бег. Но уже на ходу из-под брезента один за другим прыгают на мост солдаты. Топот ног, крики «ура», стук пулеметов, взрывы ручных гранат, визг пуль!.. Спрятанный в дзоте пулемет, захлебываясь, стучит, поливает мост длинными очередями. Но вот грохнул взрыв. За ним – другой! И пулемет смолк.
Бой кончился. Мост взят, и Филиппов приказал занять возле него круговую оборону.
В отряде, кроме раненного в грудь шофера, других потерь не было. Шофера перевязали и положили в кузов машины, тепло укрыв шубами и брезентом. Он лежал и тихо стонал. В жару ему казалось, что он едет по городской улице, а его ни за что ни про что остановили и хотят отобрать права. И он повторял взволнованной скороговоркой: «Товарищи! Надо же совесть иметь! Здесь есть разворот… И светофор был открыт!..»
В одном из только что занятых дзотов Филиппов установил свой командный пункт. Он твердо решил во что бы то ни стало удержать в своих руках мост до тех пор, пока не подойдут следующие за передовым отрядом войска.
В низкой норе дзота неуклюже торчал крупнокалиберный пулемет. Сейчас по приказу Филиппова его вытащили и перенесли в гнездо, выкопанное на берегу Дона, откуда можно было бить в сторону Калача. В дзоте стало попросторнее. Пол был густо усеян стреляными гильзами. В углу грудой лежали пустые консервные банки.
Сидя на патронном ящике, Филиппов подсчитывал силы своего отряда. Да, людей немного, и все устали сверх всякой меры. А бой предстоит упорный, жестокий и, должно быть, долгий.
Со стороны Калача начала бить артиллерия. Дзот сотрясался от взрывов: снаряды рвались то на берегу, то посреди реки.
Вдруг в углу дзота раздался резкий гудок. Он повторился еще раз и еще раз, требовательно и тревожно.
На полу, за ящиком, отброшенным взрывом, лежал телефон. Большая, прочная телефонная трубка из стали и черной пластмассы валялась рядом. Филиппов приложил ее к уху. Гудели провода. Связь с Калачом сохранилась. Какой-то хриплый голос кричал:
– Ахтунг! Ахтунг!*
