Текст книги "Мои стрелецкие Университеты (СИ)"

Автор книги: Александр Исаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

Петр Петрович

1928–2003

6. Как я появился на свет

Мама родила десять детей четыре девочки и шесть мальчиков. Я родился последним. После замужества мама каждые два года разрешалась родами. После того, как в 1928 году в марте родила брата Петра, у нее деторождающие способности закончились и успокоилась. Но через четыре года она снова забеременела. В это время в стране были модны аборты. Посоветовавшись с мужем, мама решила сделать аборт. С этой проблемой пошла к другу нашей семьи фельдшеру Глебу Гавриловичу (фамилию не помню). Мои братья его звали «Глебушка». Он ее спрашивает: «Ты когда-нибудь делала аборт?» мама ответила: «Нет». Тогда он говорит: «Пойдем-ка, с тобой попьем чайку». Попили, он ей говорит «Иди-ка, ты милая домой». Дома отец спрашивает: «Сделала?» Она в ответ «Сделала». Эту историю мне рассказала сама мама, когда я был уже женат и она жила с нами.

Вот так, благодаря мудрому человеку сельскому фельдшеру 23 ноября 1933 г. я появился на свет. По рассказам старших, год был сырой. Урожай сгнил в поле. Был сильный голод. На Украине он был еще страшнее. Сейчас президент Украины В. Ющенко объявил его «голодомором» и винит в нем Россию. А голод был почти по всей стране.

Первые впечатления детства. В возрасте 2,5 года я заболел скарлатиной и дифтеритом одновременно. Меня отвезли в г. Орел в областную больницу. Мои личные воспоминания. У меня на шее в районе левой железы большущая шишка. В больнице было холодно. Мне в качестве передачи передавали булку, разрезанную вдоль и помазанную сливочным маслом. Как самый младший, я был любимчиком всей семьи, особенно старших братьев Алексея и Николая. Мама рассказывала, что когда меня отвезли в больницу, больше всех сокрушался и плакал Николай. Положение мое было тяжелое. При выписке, лечащий врач Христочевский сказал: «Я не думал, что он выживет».

Из больницы меня забирали родители. Была зима, холодно. Меня укутали в одеяло и еще чем-то. Всю дорогу от Орла до дома я был укутан с головой и ни чего не видел. Когда подъехали к дому и сняли утепление. Первое, что я увидел на противоположной стороне ручья поселок. Я радостно воскликнул «А, вон, Свердловка».

О тех днях в памяти осталось, как кто-то из братьев сажал меня на плечи верхом и таскал по хате. Рос я хилым, болезненным. В возрасте 4 – 5 лет одолевали чирьи, а затем завелись глисты. Они выматывали ужасно. Что ни сьем, через 5 – 10 минут меня рвало. Мама не знала, что мне дать поесть. Глисты выходили через задний проход, а иногда через рот, во время рвоты.

Попытки избавиться от них по рецепту «Глебушки» – царское семя, и потом касторовое масло помогали слабо. От последних экземпляров я, по-моему, избавился уже служа в армии.

Такое состояние наложило отпечаток на мой характер и дальнейшее существование. Породило какую-то неуверенность и боязливость. Среди сверстников я не выделялся силой и ловкостью, но по умственному развитию был не хуже их.

С каким нетерпением ждали мы весну, особенно когда разрешали бегать босиком. Обычно это наступало, после первого весеннего грома. Зимой из-за плохой обуви и одежды много на улице не побудешь. Холодно.

Летние детские игры: лапта, выбивание из круга, прядки и пр. За лето по два, а то до трех раз поранишь ногу. Ноги грязные. От грязи верх ступни покрывается трещинами «ципками». В раны попадает грязь. Образуется гнойник. Лечили просто. Мама пожует мякиш черного хлеба, приложит к нарыву, и ты всю ночь скулишь от ноющей боли. Когда у нарыва появилось белое пятнышко, его вскрывали. Иголка, бритва, предварительно обеззараженные на огне – хирургические инструменты. На вскрытый нарыв прикладывали лист сирени, заматывали тряпицей. На этом операция заканчивалась, до очередного нарыва.

7. Война

О том, что началась война и фамилию Гитлер, я услышал из разговоров отца с приходившими навестить его друзьями и знакомыми. Он еще не восстановился после крупозного воспаления легких. У нас на всю округу был единственный детекторный приемник. Это был основной источник новостей. Первые детские воспоминания войны были где-то далекого и совсем не понятного. Призывали на военную службу соседних мужиков. Плакали, провожая на войну мужей жены. Моего школьного друга так напугал утром плач матери, провожавшей мужа, что у него перекосило рот. Началась первая бомбардировка немецкой авиации города Орла. Рассказывали, что сбитые немецкие летчики отказывались принимать пищу, пока ее не попробует санитарка или другой медперсонал, боялись отравленной пищи. Просили показать где у них хвост. Гебельсовская пропаганда напичкала немецких солдат небылицами о нашем народе, что они считали нас дикарями, живущими на деревьях.

Не закончив производственную практику в Жиздренском сельскохозяйственном техникуме в августе, был призван в армию брат Николай.

Немцы в Орле появились внезапно. Танки Гудариона за двое суток докатились от г. Сумы до г. Орла. Город Орел была захвачен немцами 3 октября 1941 года. Оккупация продолжалась почти два года. Перед приходом немцев, к нам на поселок пришла сестра Наташа. Ее дочки Галина оставались у нас с лета. Сестра рассказала, что ее муж Дмитрий Иванович должен эвакуироваться вместе с типографией «Труд». Она с ним прощалась и собрала в дорогу дорожный мешок.

Поздним вечером Дмитрий Иванович заявился к нам. Выяснилось, что они отгружали типографское оборудование и последним рейсом их должны отвезти на вокзал. Ждали машину, но она не пришла. Со стороны Кромского шоссе начали раздаваться выстрелы немецких танков. Ему ничего не оставалось, как взять свой дорожный мешок и двигаться к своей семье, т.е. к нам в деревню.

Первое появление немцев в нашем поселке произошло в начале ноября. Они прибыли на двух машинах и мотоцикле. Машина застряла в нашем ручье, и их пришлось вытаскивать колхозными лошадками.

Не церемонясь, зарезали двух колхозных телок, устроили соревнования по стрельбе по пасшимся на лугу гусям. Погрузили трофеи и довольные убрались восвояси. Было в диковинку слышать немецкую речь, она показалась какой-то резкой, отрывистой похоже на гавканье. Зима 1941– 1942 гг. выдалась на редкость суровой. Морозы всю зиму держались 30 – 40 градусов. Немцы были одеты в летнюю форму: пилотки, легкие шинели и кованые сапоги. Мерзли они страшно. Началось мародерство. Забирали и напяливали на себя теплые вещи. Выглядели они карикатурно. Ходили по домам, требовали: «Матка, млеко, яйки». У нас под печкой осталась одна курочка. И надо тому случиться, когда в хату зашел немец, она вылезла из-под печки. Он обрадованный схватил ее и унес. К весне мародерство прекратилось. Крестьян обложили налогами. Колхозы разогнали. Остатки колхозного имущества поделили среди бывших колхозников. У нас на поселке шли собрания по поводу дележа. Каждый хотел заполучить что-то ему необходимое и желаемое. Для нашей семьи было мечтой заполучить меринка от кобылки, которую при организации колхоза сдал отец. Молодой мерин был буланой масти (светло-коричневый окрас, хвост и грива черные). Семья была обрадована, когда по жребию нам достался именно этот «Буланчик». Летом 1943 г. нашего «Буланчика» забрали немцы в свой обоз. Взамен дали маленькую кобылку. Как выяснилось позже, она ни когда не ходила в упряжи.

С весны 1942 года началось единоличное хозяйствование. Колхозная земля была поделена на наделы. Вернулась чересполосица. Отец с сыновьями Михаилом и Петром соорудили телегу на деревянном ходу, соху, борону и прочий инвентарь. Началась извечная крестьянская жизнь.

В августе 1942 года собрали первый урожай. Из нового зерна мама испекла хлеб. Зерно размалывали на мельнице-терке. Эти два конических железных цилиндра одетые один на другой. В них набиты отверстия с зазубренными краями. Зерно просыпалось в зазор между цилиндрами и при их вращении измельчалось. Приходилось пропускать зерно через эту мельницу по два – три раза, что бы достигнуть качественного измельчения. Но достигнуть хорошего помола не получалось. Изобиловало дробленое зерно: половинки, четвертушки и пр. Несмотря на этот дефект, хлеб после гнилой сои, лебеды и картофельных очисток, был такой вкусный. По сей день помню, какое было блаженство, есть этот из грубого помола вкуснейший ржаной хлеб.

Вызывает удивление, как быстро народ приспособился к новым условиям жизни. Население оккупированных районов, особенно сельское, было брошено на произвол. Выживай, как сможешь. Зимой 1941 – 1942 гг. для курящих мужиков была проблема с куревом. Наташа из Орла приносила окурки, которые оставляли немцы, стоявшие у нее на квартире. По этому случаю к нам в хату приходили мужики соорудить самокрутку из этих окурков. Весной 1942 г. в палисадниках возле крестьянских хат появились рассадники. В них, наряду с капустной рассадой, уже выращивали рассаду махорки. А в 1943 г. некоторые курящие стали выращивать турецкий табак. Из немецких дырявых автомобильных камер стали клеить галоши для валенок. Где-то добывали каучук и делали сами резиновый клей. На «Свердловке» возобновили работу маслобойка и крупорушка. Сеяли коноплю. Зимними вечерами жужжали прялки и стучали ткацкие станки. Ткали холсты. Холстина шла на изготовление одежды и постельных принадлежностей. Выручали овцы. Овчина шла на шубы, а шерсть на носки, валенки и прочие шерстяные изделия.

Острой проблемой стали спички, соль, мыло и керосин. Вместо спичек курильщики носили трут из ваты, помещенный в трубочку, кремний и кусок плоского напильника или другой стальной предмет. Ими высекали искру из кремния и зажигали трут. Мыло заменил щелок из древесной золы. Вместо керосина в катушках использовали немецкий бензин разбавленный солью.

По прошествии многих лет понимаешь, почему народ так быстро приспособился выживать в таких условиях. Дело в том, что еще было поколение, жившее в царских условиях. В те времена, о крестьянине никто не заботился, он выживал сам. Навыки, приобретенные в те времена, пригодились. Случись такое с нынешним поколением, трудно представить, как оно себя поведет, как будет выживать. За годы Советской власти народ стал привыкать к благам цивилизации: электричество, водопровод, газ и пр. Навыки выживания прежних времен новым поколением практически утеряны. Случись катастрофа, будет много бед и несчастья.

Возвращаясь в военное и послевоенное лихолетье, вспоминаешь, как выживали люди. Для них добывать еду, обогревать и освещать свой дом, было сугубо личным делом. Заботу о людях проявлять не кому было. Испытывая голод и холод, они стойко переносили лишения, работали от зари до зари, получая мизерные вознаграждения за свой труд. Восстанавливали разрушенное войной хозяйство. Сейчас созданные их трудом богатства присвоила в частные руки кучка, так называемых олигархов. Народ обречен на нищенское существование.

Зимой 1941 – 1942 гг. с самолетов наши разбрасывали листовки. Печатали их на желтой оберточной бумаге. В них содержались слова о скором освобождении от немецких оккупантов и рекомендации по борьбе с ними.

Листовки читались и перечитывались в каждом доме. Слова о скором приходе Красной Армии вселяли надежду на избавление от фашистского ига. Накануне прихода немцев на Орловщину, мама как-то сказала: «Нам хоть черт из болота, лишь бы жизнь была нормальной». Оккупанты устроили такую, «нормальную» жизнь, что люди будут долго ее помнить.

Летом 1943 года в нашем поселке постоянно квартировали немцы. Фронт был рядом (30 – 40 км). Здесь они отдыхали, занимались переформированием, ремонтировали военную технику. Я впервые увидел работу электросварки, автогена. «Тигры» и «Фердинанды» стояли в капонирах рядом с домами. Это было преддверие Курской битвы. Над нами часто в небе завязывались воздушные бои.

В прифронтовой полосе, где мы находились, происходило много разных житейских ситуаций. Следует подчеркнуть, что в частях, которые приходили с передовой на отдых немецкие солдаты относились к нам миролюбивее, чем жандармы. Но было всякое. В один из дней у солдат, квартировавших в нашей хате, пропала плитка шоколада. Хозяин шоколада, в первую очередь, подумал на русских. В это время дома были мама и я. Немец начал допрашивать маму. Она естественно о пропаже шоколада не знала. Тогда немец переключается на меня. Заявляет: «Я его застрелю». В ответ мама взмолилась: «Забирай у меня что хочешь, корову, но отпусти сына». К этому моменту появился Михаил. Он рассказал, что шоколад взял его сослуживец. В качестве гостинца кусочек дал брату. Конфликт был исчерпан. А я даже не почувствовал трагизм этой ситуации.

В районе Наугорского шоссе (п. Стрелецкий) базировался немецкий аэродром. С него эскадры по 30 – 40 самолетов направлялись бомбить нашу линию фронта в районе города Болхов. В это время появились советские истребители, которые нападали на строй немецких бомбардировщиков. Их цель была разрушить строй и вынудить немецких летчиков сбрасывать бомбы, где попало. Появились немецкие мессершмидты. Между истребителями завязался воздушный бой. Наблюдая за воздушным сражением, над нашими головами, огорчались, когда загорался наш «ястребок» и радовались, когда падал немецкий.

В начале июля отец заметил, что ночью слышалась сильная артиллерийская стрельба. Позже, стало известно, что началась Курская битва. 4 августа жандармы прошли по поселку и предупредили, что завтра утром нас погонят на запад. С вечера на телегу погрузили еду, одежду и нехитрый домашний скарб. В 5 часов утра жандармы командой «Век» стали выгонять нас из домов в сторону Наугорского большака. В это время по большаку двигался нескончаемый людской поток в сторону п. Нарышкино. В поселке Масловский мы влились в это людское море. Слышались крики, плач, команды и окрики конвоиров.

К нашему огорчению, как только мы двинулись, выяснилось, наша лошадка, которую нам дали немцы, вместо нашего «Буланчика», никогда не ходила в упряжек. Она брыкалась и стояла на месте. Ее стегали, но она не двигалась. Соседи-мужчины вначале пытались нам помочь, но видя бесполезность усилий, разошлись по своим семьям. Было принято решение вместо кобылы впрячь корову «Марусю». Она медленно, но спокойно тянула наш возок. Обоз нас обгонял. Конвоиры вначале пытались нас погонять, но потом им надоело, и они оставили нас в покое. Над обозом на бреющем полете пронеслись два краснозвездных истребителя. Немцы быстро попрятались среди эвакуированных. По обозу прошел слух: «Красная Армия освободила Орел». Нас гнали на Запад. Когда обоз ушел, мы остались на большаке одни. Кто-то сказал, что за Масловскими дворами большой лог и в нем прячутся беженцы. Мы кое-как добрались до этого лога. Действительно там пряталось много народу. Наша семья: отец, мама, сестра Наташа с дочкой Галей, брат Петр и я остановились в этом логу. Михаил еще накануне ночью вместе с двумя односельчанами ушел навстречу наступающим частям Красной Армии. Развели костерчик, мама сварила походный обед из продуктов, которые захватили из дома. День был солнечный тихий. Наступила ночь тихая и теплая. Тишину нарушали по южной стороне неба, с шипением пролетающие огненные шлейфы. Это были залпы «Катюш» (гвардейских минометов) грозное оружие той войны. Немцам она доставляла много хлопот и неприятностей.

Поздно вечером в этом логу появилась семья старшей сестры Антонины. У ее мужа была телега и лошадь. Было принято решение, что он нас на рассвете перевезет обратно в поселок. На рассвете мы оказались в нашей хате. Поселок был разграблен немцами. Нашу пасеку из пяти ульев немцы разорили. Залили ульи водой и унесли рамки. К нам в дом немцы приходили два раза. Предупредили, что они сожгут поселок и нам надо уходить. На закате мы перебрались в ямы, в которых в зиму на хранение засыпали картофель. В это время немцы начали жечь наши дома. Весь день брат Петр прятался в болоте, а когда началась артиллерийская перестрелка, пришел к нам в эти ямы. Сообщил «поселок горит». Меня мама на руках подняла из ямы и показала, как горит наш дом, со стороны п. Калиновка стояли черные столбы дыма. Весь день и ночь через наш поселок шли отступающие немецкие части. Они забрали нашу кобылку и корову. Наташа пыталась упросить немцев не забирать нашу кормилицу. Отец отговаривал ее это не делать со словами: «Пусть все забирают, только уходят».

После такого тяжелого дня, я уснул и не слышал, как разорвалась в 50 метрах от нас тяжелая (500 кг) бомба, как всю ночь рвались снаряды. Мама говорила, что она всю ночь снимала с моего лица козявок (жужелиц). Их в нашей яме было много.

На рассвете поток отступающих немцев прекратился. Отец выбрался из нашего убежища. Он увидел, как вдоль ручья двигается группа наших солдат. Это были разведчики. Расспросив отца, куда ушли немцы, они двинулись дальше. Через несколько часов появились наши наступающие части. Мне бросилось в глаза, что на солдатах было поношенное, выгоревшее на солнце обмундирование. Отец достал из погреба сохранившийся бидон меда, самовар. Вскипятил его. Встречал наших солдат предложением: «выпейте чаю». Многие благодарили, проходили не останавливаясь. Одна группа солдат, численностью 8-10 человек, задержались возле нашего самовара. Я был свидетелем, как старший, вероятно командир отделения, посылал куда-то одного из солдат. Тот вступил с ним в пререкание. В выражениях они не стеснялись.

Стало известно, что проезжая часть поселка заминирована. В середине дня саперы провели разминирование. Это были противотанковые мины, упакованные в деревянные ящики. Внутри ящиков находилась взрывчатка-толуол, похожая на желтый кирпич. Мы позже ящики использовали на хозяйственные нужды, а толуолом жгли костры. От него шел коптящий черный дым. Повсюду валялись пакетики артиллерийского пороха. Он был виде кружков разной формы. Эти кружочки мы поджигали и подбрасывали вверх. Получалось вроде фейерверка, особенно в вечернее время.

Освобождение к нам пришло 7 августа. В этот день я вдруг почувствовал, что ни чего не надо бояться. Страх, который ежечасно присутствовал, ушел вместе с оккупантами. Это была свобода.

Какой радостью светилась мама при встрече с уцелевшим земляком Николаем Столяровым. За 22 месяца оккупации люди испытания неисчислимые лишения и потери. Наша семья потеряла все. Мы остались на пепелище без ничего. Взрослые говорили: «Главное, остались живы. Живая кость мясом обрастет». Надо было начинать строить новую жизнь. Перед эвакуацией родители кое-что спрятали в погребе: зимнюю одежду, одеяло и пр. Это стало важным подспорьем. Нашим первым жилищем стал шалаш, сооруженный над погребом. До октябрьских морозов мы жили в этом шалаше. Самое трудное было забираться на ночь в холодную постель. Укрывались с головой, а потом, когда за счет дыхания становилось теплее, высовывали нос. Еще тяжелее было выбираться из согретой постели. С наступлением холодов отец с братом Петром выкопали котлован 2 х 3 метра и около метра глубиной поставили стропила, накрыли соломой и присыпали землей. Внутри соорудили нары, отец для обогрева смазал маленькую печку. В этом шалаше нам пришлось зимовать. В середине зимы мы с мамой из-за болезни вынуждены были уехать в г. Орел на квартиру к сестре Наташе. Отец с Петром остались зимовать в примитивной землянке.

Отец, вместе с переехавшими из села Маслово крестьянами в 1930-1933 годы, выбрали хорошее место для своего поселка. Южный пологий склон, рядом небольшая дубрава, ниже заболоченный луг, из которого вытекает ручей, впадающий в р. Мезенка.

Жители поселка добывали торф в заболоченном лугу, но из-за высокой зольности и незначительных запасов добычу прекратили. После торфяных работ оставались копани, наполненные водой. Осенью в них мочили стебли конопли (матерка). Пучки матерки связывали в большие тюки, опускали в воду, а чтобы они не всплывали сверху, накладывали глыбы дерна. Через две-три недели, когда начинал луб (волокно) отслаиваться, тюки вынимали, просушивали и пускали в дальнейшую обработку. Просушенные стебли конопли (тресту) мяли, трепали (освобождали от костры), расчесывали в кудели. Из них пряли нити, из которых на ткацких станках получали холстину. У крестьян холстина была основной материей для изготовления рубашек, штанов, постилок, рушников и пр.

8. Глазной недуг

В летную жару мы, пацаны, в этих копонях купались. Берег и дно были илистыми. После нескольких барахтаний, вода превращалась в сплошное мутиво. Чтобы забраться опять в этот водоем, нужно было ждать, когда ил осядет. Ждать приходилось долго. Сидеть и ждать, когда вода станет светлой, было недосуг, поэтому барахтались в этой грязи. От частого нахождения в грязной воде у меня разболелись глаза. Роговица глаз становилась красной. Было лето 1943 года, рядом фронт, потом эвакуация. Заниматься лечением моих глаз было недосуг. После освобождения от немецкой оккупации, родители занялись моим лечением. Было принято решение отправить меня вместе с мамой в г. Орел к сестре Натальи. Областная детская поликлиника располагалась рядом с квартирой сестры. Мама водила меня к окулисту. Лечение шло медленно. Когда маму положили в больницу на операцию, в поликлинику меня водила моя тетя Анна Михайловна, потом я ходил один. Мне капали какие-то лекарства, от которого расширялись зрачки. Я не мог читать, т.к. буквы и строчки расплывались. Улучшение практически не было. К сестре приходила знакомая полячка. Она изъявила желание помочь мне – заговорить мой недуг. Заговор заключался в следующем. Мою голову она накрывала красной материей, над головой сжигалась конопляная пакля, делались какие-то движения портновскими ножницами, все это сопровождалось заклинаниями. После таких процедур зрачки пришли в норму, но мой недуг остался. После более трех месяцев лечения в поликлинике, сестра отвела меня на дом к профессору В. Н. Преображенскому. Он, наряду с работой в Областной больнице, вёл платный прием на квартире. Он осмотрел мои глаза. Поставил диагноз – золотуха. Сестра удивилась: «От чего золотуха? Ведь он не ест сладкое. Его просто у нас нет». Профессор ответил: «Он же ест картошку, свеклу. Вот вам и углеводы». Направил меня в стационар. Там я пробыл около трех недель.

В то время в глазном отделении лежало много ребят получивших ранение глаз при «работе» с боеприпасами, оставленных на полях сражений. Их было очень много немецких и наших. Ребята подбирали, разбирали, взрывались. Много мальчишек погибло, а другие получали увечья. Доходило до трагедий. Одна наша дальняя родственница, по дороге из Орла в деревню, подобрала аккуратный синий кругляшек. Решив сделать подарок сыну. Положила его в ведро. И он всю дорогу, пока она шла домой, катался и погромыхивал в ведёрке. Сынишка, играя с этой кругляшкой, взорвался и погиб на месте. Оказалось это игрушка обычной гранатой – «лимонкой». Так мать сама принесла смерть своему сыну. В больницу поступил парнишка с оторванной кистью правой руки, и поврежденным глазом. Он глушил рыбу. Граната разорвалась у него в руке. Помню, как Василий Николаевич уговаривал мать десятилетнего мальчишки дать согласие на удаление поврежденного глаза. Демонстрировал такого же мальчика, который почти ослеп. Доказывал: «Если не удалить погибший глаз, то второй целый, через некоторое время погибнет». Женщина плакала, не хотела соглашаться на операцию.

При очередном посещении больницы, профессор Преображенский сказал сестре Наташе: «Надо добыть рыбьего жира». Продукт был дефицитный, как большинство других, во время войны. Наташа достала сначала четвертинку, а когда я ее выпил, достала еще одну. Недуг, от которого я страдал почти год, испарился. Краснота роговицы исчезла, глаза перестали гноиться. Я стал лучше видеть. Меня выписали. Череда росла рядом с нашим домом на сыром лугу. Мама мне ее оттапливала целыми четвертями. Этот отвар я пил как воду. Последствие болезни сказалось больше всего на левом глазу. На нем образовалось маленькое бельмо и ослабило зрение. Сейчас левый глаз сохранил только 30% зрения. Спасает пока правый, но покраснение роговицы иногда проявляется, особенно по утрам.

Во время болезни глаз я не мог читать, да и книг-то почти не было. Про детские книги, которых сейчас в избытке, я не имел представления. Выручало радио, круглый черный диск, висевший на стене. Утром сестра уходила на работу, племянница в детский сад. Я оставался в квартире один и слушал радио. С большим интересом слушал литературные передачи, театр у микрофона, научно-популярные программы. Музыкальные передачи меня не занимали. По сей день благодарен дикторам и работникам Московского радиокомитета. Через их передачи я узнал много интересных и полезных вещей.

Иные передачи звучат по радио и показывают по телевидению в настоящее время. Как большое достижение и успешность преподносят новости – сколько жен или мужей успела поменять та или другая знаменитость. Семья, целомудрие втаптывается в грязь. Культ силы, денег выдвигается на первый план. Взахлёб сообщается об очередном убийстве, изнасиловании, грабежах, авариях и прочих безобразиях. Нас постепенно приучают к тому, чтобы мы воспринимали эти трагедии, как обычную повседневность. Когда случиться несчастье (убьют или ограбят) с нами или нашими близкими, принимали как неизбежность (божий промысел). Вели себя безропотной скотиной. В этом цель наших средств СМИ и правительства.