Текст книги "Ванька-ротный"

Автор книги: Александр Шумилин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 98 страниц) [доступный отрывок для чтения: 35 страниц]

– Дивизия наступает… – услышал я его голос.

– Мы продвинулись вперёд только тут. Слева и справа дела неважные.

Наше продвижение на этом участке не встречает сопротивления противника. Но немцы по-прежнему удерживают на Волге свои рубежи.

920 полк понёс большие потери под Эммаусом. 250-я дивизия завязла у Городни [102]102
  Более вероятно Городище. Эммаус – Городня.


[Закрыть]. Два батальона 634 полка стоят под деревней Чуприяново. Наша задача развить наступление и к исходу завтрашнего дня овладеть деревней Алексеевское…

На меня навалился тяжёлый сон, и я заснул. Я не слышал, о чём дальше шёл разговор Максимова с нашим комбатом.

Через некоторое время комбат, не оборачиваясь, сказал связному, чтобы тот шёл на улицу, разыскал и вызвал меня в избу.

– Да шевелись, давай его сюда побыстрее!

Связной вышел на улицу, обежал вокруг двух домов и сарая, и вернулся ни с чем.

– Ищите вдвоём! – повысил голос комбат.

– Где его рота?

– Рота здесь, товарищ комбат. Солдаты говорят, командира роты на улице нету.

– А где ж ему быть? Ищите как следует!

Побегав вдвоём, связные вернулись опять.

– Товарищ старший лейтенант! Вот личный ординарец командира роты.

– Где ваш командир роты?

– Лейтенант |велел мне отдыхать. Сказал, что его вызвали к комбату.|зашёл к вам в избу, я сам видел. Обратно от вас он не выходил.

Прошло ещё полчаса. Я сидел на лавке в заднем углу и отсыпался за всё. Правда, спать мне долго не пришлось. Кто-то меня тряс за плечо. Я открыл глаза и посмотрел на будившего тяжелым взглядом. Это был комбат.

– Мы его обыскались, а он здесь на лавке прохлаждается!

– Доставай свою карту и иди сюда к столу!

Мне показали по карте маршрут и поставили задачу.

– На рассвете следующего дня ты должен взять деревню Алексеевское.

Застегнув планшет, я вышел на крыльцо, посмотрел на своё засыпанное белым снегом войско, глубоко вздохнул, достал из-за пазухи меховые рукавицы, привычным движением руки поправил поясной ремень и сошёл по ступенькам с крыльца. Ну вот, все теперь на месте. Теперь можно подать команду на выход.

Мало-помалу, не торопясь, мы спустились в низину, к опушке леса, дошли до развилки дорог, свернули на ухабистую, очищенную от снега дорогу и поплелись неизвестно куда.

В ночь на 10-е декабря пятая стрелковая рота подошла к деревне |Гусьино| [103]103
  Деревня Гуськино, она же Алексеевское.


[Закрыть]. На дороге, не выходя из леса, я остановил роту и велел солдатам ждать нашего возвращения. С командирами взводов и небольшой группой солдат мы вышли на опушку леса, чтобы осмотреть впереди лежащую местность. От опушки леса до деревни оставалось метров пятьсот. Деревня лежала в низине на фоне снежной высоты, которая уходила круто вверх, закрывая собой полнеба.

Из-за стволов деревьев видны деревенские избы, сараи и огороды, глубоко торчащие в снегу. В деревне не было видно ни огней, ни дыма из печных труб, ни заметного на глаз движения.

Мы долго смотрели туда, потом я сказал, – "Ну вот что, Черняев!".

– На опушке леса, вот здесь и здесь поставишь часовых. Будете смотреть за деревней. Ты лично останешься здесь и будешь проверять дежурных. Мы с Сениным вчера были в деле, брали деревню, нам нужно отдохнуть. Теперь очередь твоя! Выводи сюда свой взвод и готовь к утру своих солдат, пойдёте на деревню! Мы Сениным вернемся в лес. Стариков на ночь в наряд не ставь! Они и так на пределе. На дежурство подбери молодых. Считай, что я ушёл! С деревни глаз не спускать!

Черняев остался, а мы с Сениным вернулись в роту.

– Солдаты Черняева идут на опушку леса! Взводу Сенина объявляю привал до утра!

– Сойти всем с дороги! Углубиться в лес метров на пятьдесят! Лапник ломать руками, лопатами и топорами не стучать! Костров не разводить, курить только в кулак! Приказ, – "Ложиться спать, и побыстрее!".

Солдаты не расспрашивали, далеко ли до деревни, и есть ли там немцы. Солдату важнее привал, короткая пауза от войны. Немцы их в такие моменты не интересуют. Из моего приказа и команд было ясно одно, – поскорей ложись, пока тебя среди ночи на ноги не подняли. А случиться это может в любой момент.

Долго не думая, они набросали в снег зеленого лапника и завалились спать.

Нужно бы послать связных в батальон, – подумал я, – сообщить комбату, что пятая рота вышла на исходное положение. Но у нас было принято, – связь в стрелковую роту должен был обеспечивать батальон. Пусть сами позаботятся о связи, – решил я. Не дело солдатам стрелковой роты бегать к комбату, а потом воевать.

Все дела были закончены. Я велел ординарцу Ване выбрать место для ночлега и набросать лапника.

– Выбери место поближе к дороге! Я пойду, обойду солдат для порядка.

Я обошёл солдат, велел Сенину выставить на дорогу часовых и вернулся к ординарцу. Он успел набросать на снег подстилку из хвои, укрыл её сверху куском палаточной ткани и ждал моего возвращения, сидел и курил.

Мы легли, укрылись куском палаточной ткани, в голове у меня бродили какие-то мысли о завтрашнем дне. Но как только я закрыл глаза, то тут же уснул.

Ночью меня никто не будил. Ночь прошла спокойно. Я проспал до утра. Перед рассветом я проснулся сам, услышав негромкие голоса солдат и глухое постукивание котелков. От этого звука, кажется, не только голодные, но и мертвые встанут на ноги.

Старшина по снабжению уже явился в роту и развязывал свои мешки. Повозочный отсчитывал мерзлые буханки хлеба и раскладывал их отдельными кучками прямо на снег. Старшина стоял, растопырив ноги, у него между ног стоял термос с хлебовом. Старшина вынимал изо рта карандаш, ставил галочку на листке бумаги, опускал в термос черпак и привычным движением два раза подряд плескал в подставленный котелок.

– Следующий! Отходи! – хрипел он.

Старшину роты звали не то Вася, не то Федя. Фамилия у него была не то Сватов, не то Ухватов. В роте он был новый человек. Я фамилию его точно не знал. В роте он бывал редко. Появлялся он в сопровождении своего повозочного на лошаденке, запряженной в деревенские сани. Бывали дни, когда он отсутствовал по двое, трое суток. Но от него это не зависело. Путь из-за Волги, где стояли тылы и кухни, был не близок, и даже не прост. Два дня подряд немцы бросали своих солдат и танки на деревню Губино. Старшине однажды пришлось завести свою кобылу с санями в лес и вместе с полковыми, штабными и прочими бежать километров пять по снежной целине, пока они не добрались на последнем дыхании до левого берега Волги.

Бежала не только мелкая сошка, побросав всё на ходу. Из Горохово за Волгу бежал сам Березин со своим штабом дивизии.

От нас этот факт и немецкую контратаку скрывали. Но старшина через два дня вернулся обратно, разыскал в лесу свою кобылу, получил продукты, приехал в роту и подробно обо всём рассказал. Шила в мешке не утаишь!

Выходит, что мы всё это время шли вперёд и брали деревни будучи отрезанными от своих штабов и тылов.

Я не стал расспрашивать старшину, где теперь стоят наши штабы и тылы, когда он явился. По остывшему холодному термосу было ясно, что он проделал неблизкий путь. Пока термос плескался у него в повозке, пока он тащился на своей кобылёнке, горячая жидкость превратилась в холодное пойло. Хорошо, что в ней ещё не плавал лёд.

От подсолённой полковой жижи недолго будешь сыт. Опрокинул через край котелок, процедил содержимое через зубы, вылил его в желудок, а на зубах, можно сказать, ничего. Даже комок муки на язык не попадёт. В желудке что-то плещется, голод вроде перебил.

Всю порцию разом проглотил, а сытости никакой. Наполнил желудок, мочевой пузырь опростал и опять, как бездомный кобель, голоден.

После немецкой кухни с макаронами и вишневым компотом, полковая еда, замешанная на воде и муке, казалось, была похожа на бульон из кирзового сапога. Но для промёрзшего и усталого солдата эта суточная порция варева имела немалое значение. Ложку он не вынимал, опрокидывая котелок через край, и выливал в рот всё сразу, даже булькало что-то в животе.

Солдатская норма в тылах полка разбазаривалась и таяла незаметно. Самому дай, замов и помов досыта накорми, сам себя не обидь, мимо рта не промажь. А откуда всё это взять? Где всё лишнее и съестное добыть? Вот и доливает повар в солдатский котёл побольше водицы. Поди, добейся правды, когда у тебя в котелке подсолённая вода.

Но вот с раздачей варева, хлеба и махорки старшина дело закончил. Солдаты стали затягивать веревочки на своих мешках.

Я посмотрел на небо. Вершины деревьев уже чуть просветлели, я вспомнил немца, убитого у стены сарая и подумал, что собственно искал он там перед смертью? И зачем кормить солдат до отвала? С набитым животом в атаку не пойдёшь, с ним только в жаркой избе на соломе валяться. Опять же, пуля или осколок попадёт солдату в живот, и всё добро, считай, напрасно пропало. А полуголодный солдат в деревню сам бежит, полагая, найти там себе съестное.

Ну хватит философии! – сказал я сам себе. Нужно идти!

Я подал команду солдатам выходить и строиться на дороге. Пока солдаты вылезали из-под елей и собирались на дороге, мы с Сениным стояли и курили.

– Ты со своими останешься на опушке леса!

– Сегодня Черняев пойдёт на деревню! Ему тоже нужно дать попробовать пуль свинцовых хлебнуть. А то он у нам за спиной от самой Волги плетётся.

– Как скажете! – пробасил старшина.

Я посмотрел назад, солдаты уже собрались.

– Я пошёл вперёд! Давай, выводи своих на опушку леса!

Сквозь заснеженные лапы елей впереди проглядывало открытое заснеженное поле. Небо чуть озарилось серым рассветом, дорога и деревня просматривались хорошо. Дорога, едва заметно петляя, чуть поднималась по снежному склону вверх. Она подходила к сараю, которых стоял метрах в ста до деревни.

– Видишь сарай? – говорю я Черняеву.

– Вы наблюдали за ним?

– Есть там немцы, или он пустой?

Я стоял на опушке леса, смотрел на сарай и не знал, куда надо было смотреть.

– Ты наблюдал сарай?

– Наблюдал!

– Ну и что там заметил?

– Ничего!

– Ну и что думаешь?

– А что мне думать? Как прикажете, так и будет!

Черняев стоял, смотрел себе под ноги и ковырял ногой снег.

Я стоял молча, смотрел на сарай, а сам искал решение и перебирал в памяти различные варианты. Как его взять без потерь? Сидят в сарае немцы или не сидят? Если там нет никого, то можно идти в открытую! Если там немцы находятся, то будут потери. Послать двух солдат на пробу – проще всего! Солдат убьют у всех на глазах, как это было с разведчиками. Как я буду выглядеть после этого? Потерять солдат для того, чтобы узнать, сидят ли в сарае немцы!

– Ты давно смотришь за ним? – спрашиваю снова Черняева.

– За кем, за ним?

– За сараем! Ты что, не понимаешь, о чём мы говорим?

– Смотрел, а что?

– Слушай, Черняев, что ты мне как еврей, на вопросы вопросами отвечаешь?

– Ты долго смотрел на сарай или нет? Немцы в сарае есть?

– Нет! Вроде пустой!

– Я тебе приказал глаз не спускать, а ты мне – [вроде] пустой!

– Раз он пустой, и ты в этом уверен, бери двух солдат и лично отправляйся туда, а я буду наблюдать за тобой отсюда, с опушки леса!

– Нужно бы, лейтенант, сначала солдат пустить туда для разведки!

– Вот ты с ними и ступай!

– Тебе было приказано наблюдать, а ты, видно, всю ночь сны смотрел про любовь. Вот теперь сам это дело и расхлёбывай! Послать вперёд двух солдат, – дело не мудрёное, тут нужно придумать что-то другое. Поле открытое, кустиков никаких. Обойти сарай скрытно негде.

– Ну что, Черняев?

– Не знаю!

Соображать надо, Черняев. При таком холоде немцы не выдержат и двух часов. Если бы ты следил за сараем, то что-либо заметил. Может, смена у них произошла.

– Не знаю! Сказать легче всего!

– Вот смотри! Дорога до самой деревни очищена, с двух сторон по обочине немцы нагребли сугробы. Сарай от дороги находится чуть в стороне. Ложе дороги из сарая не видно. Надевайте чистые маскхалаты и ползком, не поднимая головы, двигайте за бровкой снега к сараю. Если при подходе к сараю немцы откроют огонь, мы с Сениным поддержим вас ружейным огнём. Под прикрытием огня можно будет вплотную подобраться к сараю. Двумя группами обойдёшь его с двух сторон. Возьмешь сарай, будем думать, как без потерь ворваться в деревню. Пойдёшь двумя группами. Первая группа – два солдата и ты. Вторая группа – во главе сержант и шесть человек солдат. Остальные пока будут при мне находиться, здесь, на опушке леса.

– Вопросы есть?

– Нет!

– Чего нет?

– Вопросов нет!

– Добавлю ещё. Думаю, что сарай пустой. Но на рожон не лезь, будь осторожен!

– Давай помаленьку, выбирайся вперёд! Вторую группу я пущу следом за тобой.

Черняев некоторое время скрытно полз по дороге. Но вот он поднялся на ноги и показался на фоне темной стены, подал условный знак, помахав руками над головой. Стало ясно, что сарай пустой. Я приказал Сенину скрытно подойти со взводом к сараю, а мы с ординарцем, пригнувшись, побежали по дороге вперёд.

Черняев был уже в сарае. Через щель из сарая хорошо была видна вся деревня. Сомнений не было. Перед нами была та самая деревня, которую нужно было брать |или как её называли наши штабные Алексеевское|.

Короткая сторона деревни в виде буквы "Т" располагалась на перекрестке дорог. Длинная улица под прямым углом уходила на север вправо вдоль подножья. Деревня стояла у подножья высоты и ноль.

Отсюда, из щели сарая, хорошо были видны обе улицы, отдельные дома и сараи. Я взглянул через просветы на небо. Светлые пятна на небе исчезли, небо заметно потемнело. В воздухе появились снежинки. Сначала медленно и редко, а потом всё быстрее они стали падать к земле. И вот перед щелью сарая поплыла сплошная белая пелена. Деревня сразу из вида исчезла.

– Ну, Черняев, тебе колоссально везёт!

– Кровь из носа, через пару минут крайний дом должен быть твой!

– Бегом вдоль забора и в огород! Мы следом за тобой!

Когда солдаты Черняева зашли в огород, я не стал дожидаться, пока они доберутся до первого дома.

– Давай быстро вперёд! – крикнул я Сенину и мы побежали в деревню.

В деревне не было никого. Вскоре вся рота собралась на перекрестке. Нужно было занимать оборону.

Черняева я послал занять длинный, уходящий вправо прогон, а взвод Сенина занял оборону на перекрестке.

Дело сделано! Деревня взята без потерь!

Я достал из планшета карту, раскинул её и стал рассматривать местность, окружавшую деревню. Калининский большак на Цветково был здесь совсем недалеко. С левой стороны от нас в двух километрах проходила улучшенная грунтовая дорога на Щербинино. В Калинине немцы пока сидели прочно. Эммаус и Городня тоже были в немецких руках. И только двухкилометровый перешеек у деревни Горохово и Губино позволил нам углубиться в немецкую оборону далеко вперёд. Сейчас от немцев всего можно было ожидать. Мы находились в пятикилометровом пространстве между двух ходовых немецких дорог. Солдаты мои, вероятно, не знают, что мы действуем почти в окружении. Очередная деревня, как деревня. Им хорошо, что немец из артиллерии не бьёт.

В Игнатово мы налетели на почтовый обоз. По сути дела, от нас там драпали тыловики и обозники. А здесь со стороны любого большака могут подойти обученные и способные вести войну боевые части и подразделения. Фортуна в одинаковом лике два раза никогда не является.

– Пройдём по деревне! Проверим оборону и несение службы, – сказал я ординарцу, – Тут [от немцев] можно всякого ожидать!

Вскоре по дороге из нашего тыла явились связисты. Они размотали провод и установили аппарат. И вслед за ними, к нашему великому удивлению, в деревню въехала упряжка, волоча за собой сорокапятку.

Первый раз за всю войну мы увидели в стрелковой цепи нашей роты наших полковых артиллеристов.

– Пушку поставите на перекрестке – сказал я им.

– Сектор обстрела прямо по дороге, в направлении высоты.

Я доложил комбату обстановку по телефону и получил от него категорический приказ. Деревню удерживать, пока не перебьют всю роту.

Ты должен удерживать деревню до самой ночи! Ночью придёт смена. Тебя будет менять стрелковый батальон с.

Что-то произошло, подумал я. Видно, в прорыв вводят свежие дивизии.

Я сидел на крыльце и смотрел вдоль дороги. Казалось, что белые скаты высоты, укрытые снегом, сливаются с небом где-то там наверху. И вдруг на самом гребне я увидел подвижную темную точку. Она то оставалась на месте, то вдруг оживала и бежала по склону вниз. Вот она исчезла совсем, как бы провалилась в снежные сугробы. Но вот она снова вынырнула и побежала вниз по откосу. Теперь её можно было рассмотреть. Это была легковая машина.

– Никому не высовываться! – крикнул я.

– Без моей команды не стрелять! – добавил я и повернулся к артиллеристам.

– Вы из своего пугала не вздумайте пустить снаряд!

– Пусть въедут в деревню сами.

– Всем сидеть на своих местах и не рыпаться!

Мы с ординарцем стояли на дороге и ждали, пока подъедут немцы. И когда легковая машина въехала в проулок и сбавила ход, у артиллеристов вдруг зачесались руки. Ничего не говоря, они лязгнули затвором сорокапятки, вогнали снаряд и стали наводить.

Я подумал, что они сделали это на всякий случай, если машина вдруг круто развернётся и даст хода назад. Я обернулся, пригрозил им кулаком и сказал: "Не стрелять! Будем брать живьём!".

Но до них мои слова не дошли. Не сделать выстрела по бегущей навстречу беззащитной цели они никак не могли. Мало того, что мы с ординарцем стояли на линии огня. Не успел я вновь взглянуть на машину, как у меня за спиной раздался пушечный выстрел и снаряд пошёл над плечом. То ли машина в этот момент вильнула, то ли эти тыловые крысы поторопились, снаряд пролетел, не задев машину. Машина резко вильнула в сторону и тут же уткнулась в сугроб.

Я выхватил у ординарца автомат и короткой очередью полоснул по щиту сорокапятки. Я мог за невыполнение приказа расстрелять их всех.

– Ты знаешь, что за это бывает в боевой обстановке? – накинулся я на командира орудия.

– Я не виноват! Они сами!

– Я пригрозил наводчику кулаком, обругал его для порядка скотиной и вернул автомат ординарцу назад.

– Смотри, чтоб немцы не разбежались из машины! – сказал я ему, – Пойдём высаживать гостей.

Мы подошли к машине. Дверцы на заднем сидении были чуть приоткрыты. В машине сидели четверо немцев. Два офицера, солдат-шофер и небольшого роста усатый фельдфебель. Я подошёл, открыл во всю ширь заднюю дверь и сказал им, – "Битте, штеен зи аус!". Из машины начали вылезать офицеры.

Первым на снег ноги поставил майор. Он поднял вверх одну руку. В другой руке он держал набитый портфель. За майором из машины вышел обер-лейтенант, он поднял обе руки. Шофёр и фельдфебель вылезли из передней дверки. К машине бежали Сенин и небольшая группа его солдат.

Я кивнул ординарцу на сиденья машины и велел ему забрать автоматы, брошенные при выходе немцами.

Показав шофёру на руль, я велел ему сесть в машину и подъехать к крыльцу.

– Садись и ты! С ним поедешь! – сказал я ординарцу.

– Разрешите и нам? Товарищ лейтенант! – попросили солдаты.

– Разрешаю! Садитесь!

– В жизни не ездил на легковой машине! Убьют, и не попробуешь! – сказал один.

– Теперь попробушь! – сказал другой и полез в машину.

Офицеры и фельдфебель к крыльцу отправились пешком. Когда я с ними подошёл к дому, телефонисты уже доложили по линии связи о захвате машины и пленных офицеров. Они сидели довольные, посматривая на меня.

– У артиллеристов руки зачесались! Пустили в машину снаряд!

– А у этих зуд на языке! Доложить захотели!

– Кто вас просил соваться не в свои дела?

– А ну-ка забирайте свой аппарат и валите отсюда вон туда, в дырявый сарай!

– Расселись тут на крыльце!

– Проводи их, Дёмин!

– А тебе, старшина, особое задание! Обыскать немцев! Культурно забрать у них документы, портфель тоже поставишь сюда.

Я сел на край крыльца, вроде как на письменный стол. Старшина стряхнул с половиц варежкой снег и стал раскладывать передо мной немецкие "аусвайсы".

Старшине помогали солдаты. У офицеров с ремней сняли черные блестящие кобуры с пистолетами "Вальтер".

Фамилию обер-лейтенанта я не записал, а фамилию майора я запомнил хорошо, по созвучию на память.

– Казак! – прочитал я в его офицерской книжке.

– Найн, Коозак! – поправил меня обер-лейтенант [104]104
  Возможно, – Korsak или Korsack.


[Закрыть].

Майор был в отороченной мехом шапке с козырьком. Зеленоватая его шинель была подбита натуральным лисьим мехом. Это был человек средних лет, небольшого роста. У майора были толстые губы, выступающий подбородок и мясистый нос, беспокойно бегающие глаза неопределенного цвета. Вот собственно из внешности и всё, что я с первого взгляда запомнил.

Обер-лейтенант, в отличие, от майора, был молод, худ и высок. Чистое и бледное лицо его отдавало синевой тщательно выбритых щёк. Он был спокоен и сосредоточен. Стоял он позади майора навытяжку, тогда как майор сразу вспотел и как-то обмяк.

Обер-лейтенант, как бы подчёркивал [всем] своим [видом] достоинство и уважение к своему начальнику, стоявшему впереди.

По его лицу было видно, что если бы не майор, он не сдался бы так легко и просто в плен. Хотя теперь ни должности, ни звания не имели для них никакого значения. Майор почему-то сразу смирился со своей незавидной судьбой, а молодой обер-лейтенант совсем наоборот, он был возмущен, держался прямо, как будто он попал не в плен, а зашёл на приём к зубному врачу.

– Ни одного рыжего фрица! А говорили светлая раса! – сказал старшина.

– Подожди! Потерпи маленько! Попадутся тебе и рыжие фрицы! – заметил я.

– Это вы у нас светлый блондин! А они, как наши солдаты, – все чернявые!

Я смотрел на немцев, на их гладкие, из заменителя кожи, обложки "аусвайсов", а в голове у меня вертелись разные нужные и не нужные немецкие слова. Мне нужно допрашивать их, а я стал рассматривать отпечатки пальцев в их офицерских и солдатских книжках, ни одной готовой немецкой фразы. Сразу и вдруг у меня ничего не получается.

Теперь, после обыска, немцы стоят с опущенными руками. Они заметно успокоились и немного пришли в себя. Фельдфебель поглядывает по сторонам, оценивает обстановку. Майор смотрит на меня и думает, что будет дальше. Солдат и фельдфебель постукивают каблуками, утаптывая под собою снег, и вопросительно посматривают на закрытую дверь в избу. Они от холода ёжатся, подёргивая плечами. А какой на улице холод? Если нет тридцати!

При обыске майора старшина снял с него поясной ремень, расстегнул на шинели все пуговицы, распахнул её. Майор так и остался стоять нараспашку. Полы шинели подбиты мехом, он не решался запахнуть и застегнуть их. Я провёл ему пальцем по бортам и велел застегнуться.

Я спросил его по-немецки: кто он, куда и откуда едет?

Услышав мои вопросы, он как будто перед отходом поезда заторопился и, не останавливаясь ни на секунду, стал говорить какие-то слова и целые фразы. Это был сплошной поток слов и звуков. Где начинались отдельные слова, где кончались фразы – невозможно было ни уловить, ни понять.

В средней школе я учился не очень. Отец умер в тридцать третьем. Нас у матери осталось трое. Учебу в школе приходилось часто пропускать. Жили бедно. Ели мы не досыта. Я подрабатывал на вывозе снега с улицы. Немецкий знал, так сказать, по слогам. А тут сплошной поток гласных и согласных, гортанных и шипящих, вроде: "Ишь! Нишь! Кукен!". О чём говорил немец, я не мог разобрать.

– "Заген зи курц, клар унд лангзам!" [105]105
  «Заген зи курц, клар унд лангзам!», – Говорите коротко, ясно и медленно.


[Закрыть], – сказал я.

Немец понял и сразу перестроился. Он стал произносить каждое слово раздельно и четко.

Я останавливал его, когда не понимал, рылся в словаре, искал нужное мне слово и переспрашивал. Из опроса майора было ясно, что немцы не знали о нашем подходе сюда.

– Товарищ лейтенант, что он говорит? – спросил кто-то из солдат.

– Он говорит, что мы находимся в полосе обороны [106]106
  129 пд. Der Befehlshaber 129 I.Division, Generalleutnant Stephen Rittau (1 Oct 1940 – 22 Aug 1942).


[Закрыть]немецкой пехотной дивизии. И что командир их дивизии генерал Франке [107]107
  Der Befehlshaber 162 I.Division, Generalleutnant Hermann Franke (1 Dec 1939 – 13 Jan 1942).


[Закрыть].

Солдаты удивились и тут же загалдели: – Франко! Франко!

– Из Испании приехал! – добавил кто-то.

– Это не испанский генерал Франко. Это немецкий генерал Франке!

– Родственник что ль? – не успокаивались они.

– Немецкий! – Вам это не понятно?

– Майор говорит, что 9-й армией, в которую входит дивизия, командует генерал-полковник Адольф фон Штраус [108]108
  Der Befehlshaber 9 Die Armee, Generaloberst Adolf Straus (30 May 1940 – 15 Jan 1942).


[Закрыть]. По-вашему, если он Адольф, то значит Гитлер, а если Штраус, то обязательно композитор Иоганн Штраус. Сбитые с толку и не поняв ничего, солдаты стояли и продолжали удивляться.

– Все равно, товарищ лейтенант, фамилии как бы знакомые!

Вот почему я собственно и запомнил фамилии немцев и дословно весь этот разговор.

– А кто этот майор? – спросил старшина.

– Майор, – Начальник штаба. Возвращались они к себе, да не на ту дорогу свернули. Вот и попали к нам.

– А усатый, это кто ж?

– Усатый, – по-ихнему фельдфебель, а по-нашему, – старшина. Вроде как ты, Сенин.

– А тот, что сзади майора стоит?

– Немецкий обер-лейтенант! Это вроде как я, но по званию он одним рангом выше.

– Не думали они здесь встретиться с нами.

– По данным майора вчера здесь стояла немецкая рота. Почему её здесь не оказалось, он сам удивляется.

Я хотел ещё что-то спросить, но на этом допрос оборвался. Меня срочно потребовали к телефону. Где, в каких деревнях стоят немецкие гарнизоны, я не успел узнать. На проводе уже хрипел комбат.

Я сказал ему по телефону о захваченной машине и о немцах. Я даже думал, что он меня похвалит за это. Но не успел я и рта раскрыть, как получил от комбата сходу отборные ругательства.

– В полку и в дивизии знают! А ты мне ничего не докладываешь!

– У меня ротный грамотный нашёлся! Вздумал допрашивать немцев!

– Почему, мать-перемать, сразу не доложил? На легковой машине катаетесь!

– Я! Я!.. – сумел только вставить я в трубку.

– Что "Я!"? – заорал он снова, – Давай немцев немедленно сюда!

– Слышь! Чего молчишь?

– У артиллеристов две лошади. Пусть седлают их верхами!

– Сажай немцев в машину, затолкни туда одного солдата и отправляй ко мне! Артиллеристы пусть верхами сопровождают машину.

– Об исполнении доложишь мне лично по телефону! Я буду на телефоне сидеть.

Мы быстро засунули немцев в машину, посадили на заднее сидение солдата с портфелем. Я захлопнул дверцу машины, и она пустила сзади белый дымок.

Когда машина, виляя, покатила по дороге, я повернулся, вздохнул с облегчением и пошёл к телефонистам докладывать комбату.

Комбата на проводе уже не было. Телефонисты доложили ему, что машина и немцы под конвоем уже отправлены. Каждый старался приобщить себя к этому делу.

Я вернулся к крыльцу, сел на ступеньки, раскрыл перед собой карту и закурил.

– Куда теперь нас бросят? – подумал я, – Где-то хлебнём мы теперь смерти и крови? Вон, другие полки на Волге захлебнулись и результатов никаких. Сегодня вечером нас сменят, а завтра опять новая деревня!

Я свернул карту и решил сходить, проверить посты. Позвав с собой ординарца, я пошёл в дальний конец деревни, где стоял взвод Черняева.

– Ну, как?

– Всё тихо! – ответил он, – А что говорят пленные?

– Немцы говорят, что они нас здесь не ждали. И я рассказал Черняеву о допросе майора.

* * *

В полку и в дивизии в это время шла лихорадочная работа. Было принято решение внезапным ударом силами двух полков захватить деревню Марьино. В дивизии торопились. Немцы ничего не знают о нашем продвижении. Взять сходу Марьино и отрезать немцам дорогу от Эммауса и Городни. Для захвата деревни подвели четыре батальона по две сотни солдат. В стрелковые роты придали пулеметные расчеты станковых пулеметов «Максим».

Ночью в деревню [109]109
  Игнатово.


[Закрыть], где мы стояли, явился комбат. С ним пришла рота сменщиков из другой дивизии. Он показал мне по карте маршрут движения и велел вести роту на опушку леса, что напротив Марьино [110]110
  По описанию складок местности, это было на поле западнее Марьино.


[Закрыть].

Вернувшись по дороге несколько назад, мы сошли в снег и стали подниматься к лесу.

– Войдём в лес, приказано не курить! |Огонь от папиросы ночью хорошо виден!|

Пройдя лес, я на опушке положил своих солдат.

– Не забудьте о куреве! Деревня на бугре! Оттуда всё видно!

Вскоре на опушку леса телефонисты размотали связь. Было уже темно. Пришёл наш комбат и мы, командиры рот и взводов, пошли вместе с ним по открытому снежному полю, уходящему вниз, выбирать исходную позицию.

Мы подошли под обрыв, а впереди на бугре стояла деревня. Её очертания смутно проглядывали сквозь заснеженные кусты. Видна была только церковь на правом конце деревни. Её темный контур слабо обрисовывался на тёмном ночном фоне неба.

– Твоя пятая рота рассредоточится здесь, в кустах! – сказал комбат.

– А ты, Татаринов, со своей займёшь позицию правее, со стыком на фланге пятой. Дальше, в открытом поле, будут стоять станковые пулемёты. Они в атаку не пойдут. Они будут с места поддерживать вас пулемётным огнём. За ними, правее, будет наступать соседний батальон. После того, как вы ворветесь в деревню, слева охватом, на деревню пойдет соседний полк.

Мы обошли свои участки, уточнили границы рот и вернулись обратно. Не доходя до леса, в низине нас ожидали штабные полка.

Всё, как на войне! – подумал я. Сам командир полка Карамушко вышел на рекогносцировку. Около него стояли штабные, собрались комбаты, подошли и мы, командиры рот и взводов.

Командир полка ещё раз уточнил задачу, отдал короткий, в двух словах, боевой приказ и в заключение сказал: – Имейте в виду! Это наше генеральное наступление! Сейчас разведёте своих солдат по местам! Займёте исходное положение! С рассветом атака! Сигнал для наступления, – два выстрела из пушки с нашей стороны!

– В роты дадут связь. При выходе на исходную, доложите свою готовность! Надеюсь всё понятно? Действуйте! Все по своим местам!

Командир полка дошёл до леса, сел в ковровые саночки и укатил восвояси. Комбаты заметались и тоже пропали, исчезли куда-то в ночную мглу.

Мы, ротные и взводные, остались одни. Мы стали расходиться, нам нужно было идти за своими солдатами. |Мы шли по заснеженному полю, которое не круто поднималось к опушке леса. Здесь|На опушке лежали наши солдаты.

Я поднял роту, и мы стали спускаться к исходной позиции по протоптанным нами в снегу следам. Я отдал боевой приказ, развёл солдат, как мне было приказано и положил их в снег. До рассвета оставалось ещё много времени. Ночь была тихая, тёмная и довольно тёплая.

Я снял с рук меховые варежки и лёг на спину Рукам было не холодно. Рядом, около небольшого развесистого дерева [берёзы] лежали ординарец и телефонист.

Ординарец, перевалившись через спину, продвинулся ближе ко мне и торопливо зашептал:

– У майора под шубой на тонком ремешке висел фотоаппарат.

– Старшина его срезал, майор даже не заметил!

– Может, возьмете вы? Он мне совсем ни к чему!

– Ранят, пожалуй, а тут с аппаратом мыкайся!

– Всё равно, кроме вас никто снимать не умеет.

И ординарец протянул мне блестящий футляр фотоаппарата.

Я посмотрел на него и спросил: – "Почему аппарат не отправили вместе с портфелем? Майор на допросе скажет и полковые потом загрызут меня. Они любят, когда трофеи преподносятся им лично. Скажут, в фонд обороны, голодающим детям в блокадный Ленинград".