Текст книги "Ванька-ротный"

Автор книги: Александр Шумилин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 98 страниц) [доступный отрывок для чтения: 35 страниц]

Был уже поздний вечер. Край берега смотрелся плохо. Немцы подобрали своих раненых и трупы, они скатились под обрыв и ушли обратно на тот берег. Над бровкой обрыва ни малейшего движения.

Сибиряки облюбовали продолговатую высотку под соснами, а мы остались в открытом поле. Здесь были кем-то и когда-то отрыты небольшие, в две четверти глубиной, в виде узких полос, одинарные и двойные окопчики.

Когда совсем стемнело, я подозвал старшину и велел ему выставить охранение.

– Дежурить будут по двое. Передай солдатам на счёт курева. Объяви порядок смены караульных и сигналы на случай ночной тревоги. Немцы убрались к себе на ту сторону. Ночью они не воюют. Но на всякий случай ухо держите востро! Это пускай запомнят все!

Старшина всё проделал, а я, чтобы ещё раз убедиться, прошёл с ним по постам и проверил несение службы.

– Спать будем с тобой по очереди, – сказал я старшине.

– Я лягу сейчас, часа на три, пока тихо. Ты разбудишь меня. И я подежурю, а ты отдохнёшь!

– В случае тревоги разбудишь меня немедленно!

– Я лягу вон там. В одном окопе с солдатом Захаркиным. У него есть одеяло, вот мы одеялом и укроемся. Одеяло большое, нам хватит накрыться сверху и натянуть его на голову.

– Пойдём, проводи меня! Будешь знать, где я лежу.

Я велел подвинуться солдату, и старшина укрыл нас сверху колючим одеялом. Ночь была тихая, но довольно холодная.

Когда я проснулся, то сразу понял, что проспал слишком долго. Видно старшина не стал будить меня через три часа, как об этом мы договорились.

Пожалел видно и не стал беспокоить! – подумал я.

Может с сержантом сидели посменно, и решили вообще не будить меня.

Вылезать из-под одеяла не хотелось. Вдвоём надышали, было тепло. Для подстилки на дно окопа Захаркин с вечера нарубил лапника. Лежать в окопе было удобно и мягко. Сегодня я за все дни как следует выспался. Приятно потянуться, но нужно вставать!

Я высунул голову наружу из-под одеяла, вздохнул свежего воздуха и ещё раз потянулся. Кругом было светло.

Я быстро поднялся на локтях, опёрся на руки, сел на дне окопа и выглянул наружу. Окоп был неглубокий, сидя в нём можно было оглядеться по сторонам, поверхность земли была на уровне груди. Я посмотрел в сторону молодых сосёнок, где были позиции солдат батальона. Там было пусто. По краю дороги, где должны были сидеть мои солдаты, тоже ни одной живой души. Мы остались одни в этом окопчике, прикрытые с головой колючим одеялом.

Минуту, другую я соображал! Что случилось ночью? Почему я ничего не слышал? Что теперь нам делать? Почему здесь нет никого?

Я осторожно толкнул солдата. Он лежал подле меня. Солдат зашевелился, скинул с лица угол одеяла, открыл глаза и посмотрел на меня. Увидев мой палец прижатый к губам, он легко и беззвучно поднялся, подхватил свою винтовку, лежавшую сбоку на дне окопа и встал на колени. Он посмотрел в ту сторону, куда показывал я. Там на дороге, позади высотки, где ночью сидели солдаты из батальона, шевеля боками, немцы устанавливали два орудия.

Возможно, немцы и подходили к нашему окопу, но не обратили внимания, что под серым одеялом лежат и спят живые люди. Мы были прикрыты с головой, а цвет корявого одеяла был под цвет окопной земли.

Дорога в сторону деревни, откуда когда-то пришли сибиряки, для нас была отрезана. По дороге со стороны деревни, медленно раскачиваясь, шла парная немецкая упряжка с подводой позади.

Нам представился единственно свободный путь выскочить из окопа и пригнувшись бежать поперёк дороги к кустам, – в сторону леса. Путь этот был чуть правее в сторону берега [66]66
  Из устных рассказов, – в сторону развалин.


[Закрыть], где вчера попытались высадиться немцы.

Я посмотрел вдоль поля, куда я стрелял, оно было совершенно пустым. Где-то гораздо выше по течению немцы навели переправу [67]67
  Немцы форсировали Волгу в районе Акишево – Броды.


[Закрыть]и обошли нас слева, со стороны наших тылов. Не туда ли отправился Михайлов со своими полковыми разведчиками?

Пока я соображал и думал, я успел рассмотреть немецкую форму одежды. Запомнились голубовато-зеленые шинели и френчи с чёрным воротничком. На немцах короткие сапоги с широкими голенищами и каски по форме головы цвета вороньего крыла.

Мы осторожно перемахнули через дорогу, обогнули кусты, сделали короткою перебежку в лощину и, пригибаясь, добежали до бугра.

Перед открытым пространством поля мы остановились, подобрали полы шинели, подоткнули их за поясной ремень и побежали, стуча сапогами по замёрзшей траве и земле. Добежав до леса и зайдя за деревья, мы остановились и перевели дух. Нужно было осмотреться. Я посмотрел на дорогу, ведущую в сторону деревни, по ней в направлении к пушкам шла небольшая группа немцев. Видно они к утру успели занять несколько деревень, потому что чувствовали себя вполне свободно.

Но куда девались наши и батальонные солдаты? Почему старшина не разбудил меня? Куда исчез батальон вместе со своим старшим лейтенантом?

Мы углубились в лес, я взял по компасу направление на северо-запад и мы пошли искать лесную дорогу. Лес просветлел, показалась опушка, и мы вышли не то на заросшую лесную дорогу, не то на давно заброшенную просеку.

Осмотрев траву и мелкий валежник, мы убедились, что здесь никто давно не ходил. Такая просека, хоть она и старая, должна нас вывести на дорогу или хожую тропу. Ходили же здесь когда-то люди по грибы и по ягоды. По просеке мы прошли километров 6–8 и вышли на берег реки Тьмы.

Здесь вдоль берега проходила просёлочная дорога, по ней ехала повозка. Мы встали за стволы деревьев и ждали, пока из-за крупа лошади не покажется повозочный солдат. Увидев, что это наш, мы вышли ему навстречу. Лошадью правил солдат, на голове у него была надета зимняя шапка ушанка. Тыловиков уже успели перевести на зимнюю форму одежды, – подумал я.

Мы остановили его, когда он поравнялся с нами. Он был из той же самой дивизии, в которую мы были зачислены вчера. Он сказал, что их обоз стоит на той стороне реки.

– По дороге отсюда километров пять не больше!

– Как дойдёте до брода, повернете по дороге направо.

– А там недалеча паря и деревенька будет стоять.

– В деревне спросите, как дойти до вашего полка.

Солдат в шапке поехал дальше, а мы по указанной дороге пошли искать полковой обоз. Я надеялся, что в тылах полка я узнаю обстановку и разыщу своих.

Штаб полка нам указать не могли, о нём пока никто ничего не знал. А комбата и своих солдат я разыскал только к вечеру.

Что же случилось ночью? Почему я остался в окопе? Почему ушли мои солдаты и не разбудили меня?

Ночью, когда мы с Захаркиным легли под одеяло, старшина не спал, он ходил и проверял посты. Вскоре вернулся сержант, которого я с тремя солдатами посылал под покровом ночи дойти до берега Волги и посмотреть, что делается на том берегу.

Старшина разбудил меня, когда сержант вернулся. Он доложил мне, что берег у переправы пуст. Я выслушал сержанта, сказал:

– Хорошо! Ты можешь быть свободен.

И я опять лег под одеяло и уснул.

Часа через два в расположение взвода явился старший лейтенант, комбат сибиряков. Он привёл с собой двух связных и приказал старшине поднимать быстро людей.

– Действуйте без шума и осторожно!

– Не тяните время! Пойдёте вот за этими связными! – сказал он и тут же ушёл.

– Солдаты нашего батальона давно стоят на дороге и ждут ваших! – сказал один из солдат, оставленных комбатом.

– Мне нужно разбудить лейтенанта! – ответил старшина.

– Ваш лейтенант давно на ногах. Мы его видели там в батальоне рядом с комбатом.

– Лейтенант сказал, чтобы вы шли туда побыстрей!

– Батальон уйдёт, а ночью, в темноте можно отстать и мы его не догоним.

Старшина, думая, что я на самом деле ушёл к комбату и в курсе дела, что за ним послали связных, не стал проверять окоп. Так они и ушли, забрав всех солдат и оставив нас спать в окопе с Захаркиным.

Когда старшина дошёл с солдатами до перекрестка, то он увидел, что на дороге их ждут ещё двое оставленных комбатом солдат.

– Давай быстрей за нами! – закричали они и ускоренным шагом пошли в темноту.

– Комбат приказал вам бегом догонять остальных.

Где они шли, куда и когда сворачивали, старшина не запомнил. В темноте ничего не видать. Он видел, что впереди идут солдаты батальона, и решил, что я иду где-то впереди, вместе со старшим лейтенантом.

Они шли лесными дорогами, несколько раз подолгу стояли, было похоже, что батальон заблудился. И действительно они в лесу проплутали до рассвета.

(вариант 2) Комбата и своих солдат я к вечеру разыскал.

Что случилось ночью? Почему я остался, и меня не разбудили? Почему мои солдаты ушли?

Ночью, когда мы с Захаркиным спали под одеялом, старшина ходил и проверял посты. Вскоре вернулся сержант, которого я с тремя солдатами послал под покровом ночи подойти к берегу Волги в том месте, где саперами был взорван паром. Старшина меня разбудил, когда вернулся сержант. Сержант доложил, что берег у переправы пуст.

Я выслушал сержанта, сказал хорошо, можешь быть свободен, и опять уснул. Часа через два в расположение нашего взвода явился старший лейтенант комбат сибиряков. Он привёл с собой двух связных и приказал старшине поднимать быстро людей.

– Действуйте без шума и осторожно!

– Не тяните время! Пойдёте вот за этими связными! – сказал он и сам ушёл.

– Наши из батальона давно стоят к ждут вас на дороге, – сказал солдат, которого оставил старший лейтенант.

– Старшина, – сказал комбат, – Давайте действуйте побыстрее!

– Мне нужно разбудить лейтенанта! – ответил старшина.

– Ваш лейтенант давно на ногах!

– Я его сам видел рядом с комбатом.

– Ваш лейтенант сказал, чтобы вы вели туда солдат побыстрей!

– Сейчас ночь, темнота, можно отстать и батальон не догоним!

Старшина, думая, что я на самом деле ушёл к комбату и в курсе дела, не стал проверять наш окоп. Так они и ушли, забрав всех солдат и оставив нас спать до утра с Захаркиным.

Когда старшина вывел своих солдат на дорогу, то увидел, что их ждут ещё двое солдат по пути.

– Давай быстрей за нами! – закричали они и быстрым шагом пошли в темноту.

– Комбат приказал догонять батальон по дороге!

Где они шли, куда и когда сворачивали, старшина не мог сказать. В темноте было не видно. Но вот впереди они натолкнулись на людей, и старшина увидел, что старший лейтенант комбат стоит совершенно один.

– А где ваш лейтенант? – спросил строго комбат, увидев приближение старшины и с ним солдат.

– Мне сказали ваши солдаты, что наш лейтенант ушёл вместе с вами и находится здесь.

– У меня был лейтенант из четвёртой роты |офицер связи из штаба полка|.

Сделали привал. Нужно было разобраться в обстановке. Вперёд пустили разведку, но и она тоже проплутала в лесу. Стало совершенно ясно, что батальон окончательно заблудился. Карты местности у комбата не было.

– Где ваш лейтенант? – услышал строгий голос комбата старшина.

– Мне сказали ваши связные, что наш лейтенант находиться вместе с вами впереди.

– Я вашего лейтенанта не видел.

– У меня был лейтенант Татаринов. А вашего лейтенанта я с вечера не видел.

– Может, он к немцам удрал?

– Этого не может быть! – заикаясь, сказал старшина.

– Он лёг спать в окоп вместе с солдатом Захаркиным.

– Ночью мы его с сержантом будили. Он посылал сержанта в разведку на берег Волги, сержант при мне докладывал лейтенанту обстановку. Он поднялся в окопе, сказал хорошо и потом снова лёг.

– Утром посмотрим! Если до утра не вернётся, будь спокоен, можешь не волноваться! О том, что ночью пропал ваш лейтенант в полку будет известно! Это я обещаю тебе!

– Мне приказали забрать ваши два взвода в мой батальон. Вы будете по номеру пятая рота.

– Старшим пока назначаю тебя!

– Предупреди солдат, что вы теперь в составе моего батальона.

Старшине ничего не оставалось делать. Он подчинился и положился на авось. Старшина только теперь понял и до мельчайших подробностей себе представил, что солдат с рубежа он снял без ведома лейтенанта. Связные заторопили его, и он запутался, затыркался и поддался их окрикам, он самовольно снял солдат и не разбудил своего командира. Теперь тот спит спокойно в окопе с Захаркиным, накрывшись с головой шершавым одеялом. Теперь лейтенанта обвинят в дезертирстве и отдадут под суд трибунала. Что он скажет, когда тот вернётся? А то, что лейтенант вернётся, у старшины сомнений не было никаких.

Вскоре батальон подняли, и они снова тронулись в путь. Старшина шёл по дороге, вёл своих солдат и поминутно оглядывался. Он думал, что лейтенант вот-вот догонит их.

Когда батальон вышел на опушку леса, было уже светло. Деревня, где накануне стоял штаб полка, была, как увидел старший лейтенант, занята немцами. На окраине справа у открытого со всех сторон бугра стояли тягачи и готовые к бою зенитки. Комбат не решился пойти на немцев в открытую со своей не полной сотней штыков.

Он отошёл в глубину леса и велел всем залечь. Комбат решил подождать. Бывают на войне такие случаи, когда немцы занимают деревню и постояв некоторое время уходят совсем. Если не подымать стрельбы и шума, немцы возможно и уйдут. А чем собственно стрелять? Человек шестьдесят солдат, один пулемёт и пятизарядные винтовки против батареи зениток!

Прошло часа два. Комбат вскоре увидел, что немцы начинают окапываться и уходить из деревни не собираются. Оставив солдат на опушке леса, он решил сам пойти и разыскать штаб полка. Две пары связных посланные на розыски вернулись ни с чем. Он знал, что тылы полка стоят за лесом на Тьме.

В тылах полка, куда мы явились с Захаркиным, мы стали искать кого-нибудь из тылового начальства, чтобы спросить, где находятся наши. Нас проводили к капитану Матвеенцеву, тому самому, который при первой встрече грозился нас всех отдать под суд.

– Вот вляпался! – подумал я, увидев его перед собою.

Он ничего не сказал, что утром штаб полка в полном составе попал в плен к немцам. Об этом я узнал несколько позже. Он начал прямо.

– Сейчас был комбат и доложил, что ты этой ночью дезертировал к немцам.

– Как это понимать? Когда я здесь!

– Так и понимай!

– Он что, с перепою или конины объелся?

– Вот мой солдат. Он всё время со мной.

– Опросите его, если мне не верите.

– Мое счастье, что в окопе я спал и остался не один.

– У меня, видит бог, есть живой свидетель!

– Вы бросьте тут про бога! Вы могли договориться заранее между собой.

– Хорошо! Опрашивайте его! А потом вызовем старшину Сенина и сержанта Вострякова. Они остались с солдатами. С ними я никак не мог договориться.

– Какие ещё старшина и сержант?

– Как какие?

– Старшина мой помкомвзвод, а сержант во взводе командир отделения.

– Кстати, где они?

– Что же вы? Спрашивайте! Где мы были? Почему остались в окопе? И как отстали от своих? Почему солдаты моего взвода ушли, не предупредив об этом своего командира?

– А ты Захаркин, чего молчишь? Говори, как было! Пойдёшь под суд вместе со мной! Или здесь судят только офицеров?

Солдат поправил пилотку, как будто от неё будет зависть правдивость и складность его речи, привычным движением рукава утер "слезу" нависшую от холода под носом и покашлял в кулак. Ему не часто по долгу службы приходилось говорить с капитанами. Он боялся, что с первым звуком наружу вырвется не нужное слово. Пока он готовился что-то сказать, капитан отвернулся и не стал его слушать. Он собрался было уйти, но я остановил его.

– Товарищ капитан, вы обвинили меня в дезертирстве, и не хотите слушать объяснения моего солдата.

– Как это понимать?

– В таком случае я ваши слова могу считать просто оскорблением!

Капитан повернулся, взглянул на меня недовольным взглядом и сказал, – Ну, ну! Что там ещё?

Я взглянул на Захаркина, и он с хода выложил свои показания.

– Мы с товарищем лейтенантом легли спать в окоп. Лёд кругом на земле! Ночью вдарил мороз! У них нет своего одеяла. А у меня есть! Мы легли с товарищем лейтенантом и были накрымши с головой одеялом, – и солдат показал на торчавшее одеяло в мешке.

– Товарища лейтенанта старшина товарищ Сенин должен был разбудить через три часа. Они так договорились меняться во время ночного дежурства. А ночью нас никто не разбудил.

– Утром проснулись, а наших и батальонных солдат в окопах не оказалось. Куда они девались мы и теперь не знаем. Вот мы и пришли сюда.

– Могу добавить! – сказал я.

– Когда вы будете допрашивать старшину Сенина и сержанта Вострякова, то обратите внимание, что они полностью подтвердят мои и солдата слова.

– Ваши два взвода передали в батальон. Теперь вы будете числиться в батальоне пятой стрелковой ротой. Батальон и ваша рота находятся на той стороне. Отправляйтесь туда!

– А с делами комбата и с вашими лейтенант, мы потом разберёмся!

– Ничего [себе]! – подумал я, – то[лько что] я [был] дезертир[ом], а теперь уже командир роты!

– С моим делом нужно покончить сейчас!

– Прошу вызвать сюда старшину Сенина, сержанта Вострякова и командира батальона. А то потом опять скажут, что я сговорился с ними!

– Хорошо, я пошлю за ними.

Я присел на поваленное дерево, закурил и стал ждать. Время тянулось медленно. Я сидел и перебирал в уме возможные варианты. Старшина мог испугаться и не признаться в своей ошибке.

Но он в то же время понимает, что неправда может поставить его в сложное положение среди солдат. Солдаты народ ушлый, они во всё с пристрастием вникают. Это на первый взгляд кажется, что они кроме своего желудка вроде ни о чём не думают, и ничего не видят.

В сложное положение попал старшина. Я никак не мог понять, почему он снял солдат и оставил меня спать в окопе.

Но вот, наконец, появились все вызванные. Старшина рассказал всё, как было. У комбата при этом глаза стали узкими, скулы расширились, лицо расплылось, он был похож на "ходю-ходю".

После показаний старшины, опрос сержанта отпал сам собою. И так, всем стало ясно, что я и мой солдат с одеялом были не виноваты.

Я ушёл в роту, но случилось другое. После долгих поисков штаб полка не нашли. Деревня, где он стоял, оказалась занята немцами. Командир полка Шпатов вместе со штабом пропал. Ходили разные слухи, но никто ничего точно и конкретно не знал.

Когда об этом узнали в дивизии, то приказали комбату немедленно взять деревню обратно.

– Время к ночи! Когда я буду её брать?

– Ночью оставили! Ночью и возьмёте! – ответили ему.

– Я этой деревни не оборонял! И не моя вина, что её сдали немцам!

– Мы в этой деревне вообще не были. Почему я должен её брать?

– Потому что в полку других солдат вообще нет!

– А этот участок оборонял ваш полк.

– Если к утру не возьмете деревню, то все офицеры батальона пойдут под суд.

– Вот это ново! – подумал я, – Боевого приказа на наступление нет. Просто претензия и категорическое предложение забрать у немцев деревню оставленную кем-то.

– Иди бери, – сказал я комбату, – Я эту деревню немцам не сдавал.

– А чьи-то угрозы и матерщина по телефону силы боевого приказа не имеют. Так что решай сам комбат!

– Слушай, а кто передал тебе такое распоряжение?

– Да какой-то майор |майор наш, замком по тылу|. Но дело не в нём. Дело в том, что у немцев в деревне зенитная батарея. Без артиллерии нам деревню не взять.

– Ну, ну! – промычал я, – Чего же ты насчёт зениток не сказал?

– Будет тебе лейтенант!

– Дивизия наверно доложила, что деревня в наших руках. И вдруг давай официальный приказ на наступление. Они хотят это дело провернуть по-тихому.

Мы сидели втроём. Три младших офицера, всё что осталось от командного состава полка.

Старший лейтенант – комбат, я – командир пятой стрелковой и лейтенант Татаринов – командир четвёртой роты. Он только что прибыл к нам в батальон. Это его перепутали со мной ночью связные. Он был сибиряк, служил в этом полку, но был из другого батальона. Батальона не стало, а он остался в живых. У него в роте было человек сорок солдат, а у меня около тридцати. Комбату что? Комбат сейчас отдаст приказ, и мы с Татариновым пойдём на деревню!

– Ты! – обратился комбат к Татаринову, – Возьмёшь с собой взвод, человек двадцать. А ты, – махнул он головой в мою сторону, – человек десять не больше. Отберите людей и отправляйтесь брать деревню. Остальные останутся при мне. Я буду держать с ними здесь оборону.

– Вопросы есть?

– "Канешно!", – А пушки будут?

– Держите ушки на макушке, вот вам и пушки!

– Да не ушки, а пушки! – поправил я.

– Вот я и говорю, пушки!

– Вот это дело! – подумал я.

Мы переглянулись с Татариновым и стали собираться.

Когда мы подошли к деревне и расположились на опушке леса, стало совсем темно. Кругом темнота, никакого освещёния. На небе ни звёзд, ни луны, впереди неясные очертания деревни. Что здесь, где? Куда собственно наступать и где лучше идти? Где у немцев пулемёты, окопы, солдаты и зенитки?

Я вспомнил слова комбата, – "Ночью в темноте немцы не поймут, сколько вас на самом деле. Примут вас сотни за две, а вы не теряйтесь. Шума побольше. А сами вперёд!". Как всё хорошо на словах получается!

Пролежав с полчаса, я поднялся и перешёл на другую сторону дороги, где лежал Татаринов со своими солдатами. Я присел около него и сказал вполголоса, – Слушай Татаринов! Возьмём человека по три и пойдём вместе в разведку! Может что нащупаем, а может и увидим! А потом и решим, куда наступать.

– Я согласен! – ответил он.

Небольшая группа в восемь человек оторвалась от темной опушки леса. Мы пошли по обочине дороги с правой стороны. Мы с Татариновым впереди, а сзади наши солдаты.

Слева у самой дороги стоял одинокий сарай. Мы остановились, и Татаринов зашептал, – "Ты иди со своими и обследуй сарай. Следующий объект после него будет мой".

Я кивнул головой в знак согласия.

– Я лягу здесь справа от дороги и прикрою тебя на всякий случай.

Я махнул рукой, подозвав своих солдат, и сказал им, – Двигаться тихо! Мы пойдём к сараю! Команды подавать не буду. Будете делать всё так, как буду делать я!

Мы перешли дорогу и направились к сараю. Ни звуков, ни шороха, всё как будто замерло в ожидании, когда мы подойдём к нему. Выбираю направление на середину. Вероятно, ворота с той стороны, сарай стоит лицом к деревне.

Медленно приближаюсь к сараю, в руке на всякий случай наган. Солдаты идут пригнувшись чуть сзади, винтовки у них наготове. Подходим к сараю и плашмя спиной прижимаемся к стене. Нужно немного отдышаться и успокоиться. Хоть мы не бежали, а только шли, дыхание и удары сердца учащены. У сарая по-прежнему всё тихо, я начинаю подаваться к углу. Делаю шаг, и снова замер. Солдаты бесшумно повторяют мой маневр. Угол можно рукой достать. Я стою и решаюсь.

Но вот, что-то перевернулось у меня внутри, и беспокойство исчезло. Я вышел за край стены и посмотрел за угол. С противоположной стороны сарая из-за угла на меня смотрел немец. Я отпрянул назад, на мгновение задумался, и, обходя сарай с другой стороны выглянул за угол. Здесь тоже стоял немец, глядел и молчал. Выстрелов с их стороны не последовало.

Я вернулся назад к середине сарая, показал солдатам рукой, чтобы следовали за мной и пошёл обратно. Мы вернулись к дороге, где лежал Татаринов. Я сказал ему, что немцы с двух сторон у сарая, и что нужно их обойти полем и попробовать захватить.

– Ты берёшь своих людей и обходишь сарай слева, а я со своими иду на сарай по дороге, – предложил Татаринов. Я согласился.

Возвращаемся на опушку, забираем своих солдат и уходим в темноту. Татаринов уже у сарая, я обхожу его кругом. И в этот момент раздаются выстрелы. Слышу визгливые крики немцев, топот ног и снова тишина. Я подбегаю к сараю, Татаринов уже стоит в проеме ворот. Немцев конечно, как ветром сдуло.

И тут началось. Мы успели только забежать за сарай, пробежать метров сто и залечь в ложбину. Немцы в нашу сторону открыли такой бешеный огонь, что казалось живого места не осталось до самой опушки леса.

Часа через два огонь несколько утих, но мы смогли выбраться из ложбины только под утро. Потери были небольшие, всего трое раненых. При таком бешеном огне, мы даже не решились стрелять в их сторону. Мы отлежались и кой-как добрались лесом до своих.

– Ну что там? – спросил комбат, когда мы вернулись.

– Сам слышал! – ответил Татаринов, – Зенитки и пулемётный огонь, по крайней мере из пяти пулемётов.

После новой перебранки с замкомполка по тылу от нас отвязались. Нас отвели за Тьму, где мы начали рыть траншею. Но это скандальное дело было не кончено. Мы узнали, конечно, что командир полка Шпатов попал к немцам.

Вскоре нам прислали на полк другого, майора [68]68
  Карамушко – комбат 143 орб (отдельный развед батальон) 119 сд, расформирован 06.10.1941.


[Закрыть]из разведбатальона. Заместитель по пп был знакомый нам Матвеевцев.

Мы углубляли траншеи, рыли котлованы под землянки, валили деревья, возводили накаты. Новое полковое начальство посылало к нам своих проверяющих. Помню, однажды ночью прибежал к нам Максимов. Он был в то время старший лейтенант. Максимова я запомнил, потому, что потом мне пришлось с ним много раз встречаться.

Шли дни, земля покрылась толстым слоем снега. Линия фронта располагалась по обеим сторонам реки Тьмы. Немцы с наступлением зимы больше нас не трогали. Даже винтовочных выстрелов не слышно было с их стороны. Мы рыли траншеи, хода сообщения и тоже не стреляли. А что было стрелять? Они нас не трогали, и мы были не дураки.

Пальни разок в ту сторону, и начнётся пере[стрелка]палка. А начальству что? Солдаты гибнут, на то и война!

Снегу насыпало, на метр поверх траншеи. Ни немцев, ни нас вовсе не видать. Ни дорог, ни проехать! Одни вытоптанные в снегу солдатскими ногами узкие тропинки. Но все они пролегли на переднем крае |вдоль траншеи. А кто пойдёт их топтать в тылу, для тыловиков. Тыловики пересели на сани.|. Глубокий снег, и полное затишье на фронте.

Когда траншея и землянки в роте были закончены, из полка, как в насмешку поступил приказ. Участок обороны сдать вновь сформированной роте и перейти на совершенно голое поле и уже прихваченную морозом корку земли. Я пожимал плечами, хмыкал и удивлялся. А мои солдаты крайне недовольные, выражали своё возмущение матерясь всем в глаза, – "Старались, старались, а тут пришли чалдоны и сели на готовое!".

Больше того. Когда мы закончили оборудование землянок и накатов, в роту явились саперы и по приказу [штаба] полка отобрали у нас шанцевый инструмент. Сославшись, что пехоте иметь двуручные пилы, топоры и большие сапёрные лопаты не положено. А мы их несли на себе из укрепрайона. |Солдаты думали, что их опять посадят в ДОТ.|

Я думал, что это так надо и приказал старшине большую часть инструмента отдать, раз из штаба полка есть такое указание.

Но на следующий день из того же штаба поступил приказ сдать готовую траншею и перейти на голое место. Правду сказать, после этого я рассвирепел.

– Ну и прохвосты! – процедил я в присутствии штабного работника.

Эти мои слова быстро дошли до Карамушки [69]69
  Карамушко – Список потерь нач. состава 17 гв. сд с 09.07.41 по 10.11.42 г.


[Закрыть]и Матвеенцева.

– "Ну щенок, ты у меня попляшешь!".

Эту "плясовую" фразу мне передал телефонист. У телефонистов тоже чесались языки по поводу всяких разговоров.

– Приготовься лейтенант, съедят тебя в этом полку. Уж если кого невзлюбили, то хоть пулю пускай себе в лоб! Сибиряки мстительный народ, – сказал мне телефонист и добавил, – Я тоже из 297-го. Только прошу тебя об этом никому!

Через несколько дней меня вызвали в батальон и сказали, чтоб я шёл в штаб полка, там со мной проведут беседу.

– Вот побеседуй со старшим лейтенантом следователем из дивизии!

Старший лейтенант официально представился и сказал, – Давайте лейтенант отойдём куда-нибудь, у меня к вам имеется насколько вопросов.

Я шёл за ним, думая, зачем меня вызвали сюда? Какие он мне хочет задать вопросы? Или опять будут тянуть за душу за ту ночь, что я лежал в окопе?

– Давайте присядем сюда. Здесь сухо, не ветрено и вполне удобно!

Я в ожидании его вопроса присел.

– Я вас должен опросить, как свидетеля. Но прежде чем задать вопросы, вы должны мне расписаться вот здесь. За дачу ложных показаний и отказ отвечать на поставленные вопросы, вы можете быть подвергнуты [привлечены] к уголовной ответственности.

И он сказал по какой статье и так далее…

– Теперь зададим вопросы! Как случилось так, что немцы обошли стороной весь район до реки Тьмы?

После нескольких вопросов я понял, что следователь снял допрос с комбата, и что дело его плохо, потому что сдачу деревни, где стоял штаб полка, приписывали ему.

Я спросил, – А что за деревня, которую должен был оборонять батальон, и которая находилась от Волги за десять километров.

– Командир батальона со своей полсотни солдат был всё время на берегу Волги и попал там под бомбёжку. Мне, например, когда я лежал на берегу Волги никто никакой задачи не ставил. Я остался случайно на этой стороне. Взорвали паром, и мне некуда было деваться.

– Скажите лейтенант, почему батальон покинул берег Волги и не стал оборонять деревню?

– Не могу вам объяснить. Меня во взводе и батальоне той ночью не было.

– Я с солдатом спал в окопе. А как меня оставили и кто в этом виноват, вам наверно рассказали и вы в курсе дела. Или мне снова просить, чтобы устроили очные ставки?

– Я не знаю названия деревни, но слышал однажды, что это та самая, где к немцам в плен попал командир полка Шпатов.

– Комбат говорит, что это вы во всем виноваты.

– Он не может этого сказать. Я командира полка никогда не видел и где находится эта деревня, тоже не знаю.

– Скажите, почему ваши солдаты отошли от берега Волги? И как это случилось?

– А почему я должен был там остаться? Я на берегу Волги оборону не держал. Я ходил по берегу и смотрел. Я ждал, когда мой командир роты старший лейтенант Архипов вернётся с той стороны. Я сидел на берегу почти до вечера, потом налетели немцы, и началась бомбежка. Я видел, как комбат побежал из сосновой рощи, потом вслед за ним отошли от берега его солдаты.

Часть моих солдат тоже отбежали от берега и залегли в поле. Батальон занял оборону на небольшой высотке метрах в трехстах от берега Волги. При повторной бомбежке, я с людьми тоже отошёл в поле. На высотке, где залег батальон, были готовые ячейки и мелкие окопы. Там свободных мест не было и мне пришлось своих солдат расположить впереди на сухом месте [70]70
  Вдоль гряды, со стороны обращенной от берега Волги, протекает ручей.


[Закрыть]метров на пятьдесят ближе к берегу. Ночью я посылал на берег Волги сержанта Вострякова.

Он ходил смотреть, не переправляется ли наша рота обратно под покровом ночи. Он просидел там часа два, [но] на той стороне не было никакого движения. Я лёг с солдатом в ячейку и договорился со старшиной, что он разбудит меня через три часа и я подменю его на дежурстве. Ночью комбат снял батальон, забрал моих солдат и ушёл в неизвестном направлении. Утром мы с солдатом проснулись и вышли к своим. Меня пытались обвинить в дезертирстве, но я потребовал очной ставки со старшиной, сержантом и комбатом. Я не виноват, что без моего ведома сняли и увели моих солдат. Вот собственно всё, что я могу сообщить.

Следователь кое-что записал, попросил расписаться на каждом листе, поблагодарил меня и распрощавшись ушёл. Я вернулся к себе в роту и на третий день забыл об этой встрече.