Текст книги "Велиная княгиня. Анна Романовна"

Автор книги: Александр Антонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 28 страниц)

Глава вторая. КЛИЧ СВЯТОСЛАВА

– Эй, русичи, слушайте! Здесь богу нашему, Перуну-батюшке, стоять вечно! Воздвигнем! И капищу быть тут! Потому как здесь середина земли моей! – и великий князь Киевский и всея Руси Святослав вонзил свой тяжелый меч в вершину холма, на котором стоял. – Моим повелением закладывайте град, и наречем его Переяславцем!

Русичи – рать в шестьдесят тысяч воинов и большая княжеская дружина, – заполонившие берег, сбегающий ровным, просторным лугом к Дунаю, и сам Дунай в белокрылых ладьях до окоема, услышали голос своего князя и мощно выдохнули:

– Быть Переяславцу!

Еще шумели от восторга русские воины, и пуще всех отроки[14]  [14] Отроки – здесь младшие слуги князя в Древней Руси.


[Закрыть] и гридни[15]  [15] Гридни, рынды – княжеские телохранители-оруженосцы; воины отборной дружины.


[Закрыть] старшей княжеской дружины, а воевода, воспитатель Святослава варяг Асмуд возразил великому князю:

– Зачем забываешь стольный град Киев, возведенный славными сынами Кием, Щеком и Хоривом? Зачем забыл, где корни твои, где матушка вдовствует? – Воевода Асмуд смотрел на Святослава из-под густых седых бровей сурово и осуждающе. И весь вид его, могучего и все еще грозного воина, был вызывающе решителен. Он продолжал напоминать Святославу о стольном граде: – Многажды твоя матушка просила беречь Киев от печенегов, а ты своё!..

– Не любо мне в Киеве. Тут моё место! – властно отвечал князь Святослав. – Спор с Византией решу: кто выше. Болгары и чехи мне будут служить. Посему говорю: боги мои Перун и Велес будут стоять здесь! Новый град будет стоять здесь! И на службу моему Переяславцу подниму восемьдесят городов по Дунаю. И кину клич Византии: «Иду на вы!» И ежели Цимисхий не отдаст в жены моему сыну Владимиру царевну Анну, прибью свой щит на вратах Царьграда. Да, он язычник, но что с того?! Матушка говорила, что византийский император Константин Великий[16]  [16] Константин I Великий (ок. 285-337) – римский император в 306-337 гг.; объединил всю империю, завершил преобразование её государственного устройства, превратил христианскую церковь в свою опору; перенёс столицу в г. Византии (Константинополь).


[Закрыть] тоже был язычник, а взял в жены христианку. – Приложив рупором руки к губам, Святослав крикнул за Дунай: – Император Цимисхий, ты слышишь! Да не твори обмана! Константин Багрянородный обманул мою матушку, обещал отдать за меня свою царевну. Не отдал! Обиды не прощаю!

И снова князь Святослав вознес голос к дружине и войску:

– Верю: все пойдете за мной на Царьград! Все вы, дети мои и братья, достойны славы! Еще вчера мы покорили Хазарию и открыли путь к царям и богатству Индии. Каганат – наш данник на века. Наши кони, наши ладьи силою Перуна крылаты. С берегов могучей Волги мы прилетели на Дунай! Нам ли спать по избам и теремам? Потому верю: все вы пойдете за мной и будут служить нам блага всей земли!

«Дюже лют сей муж, – подумал воевода Асмуд, – одолеет и те города, что лежат по Черному морю, что вознеслись на берегах Дуная». Он чуть отступил от Святослава, словно хотел получше рассмотреть, и удивился неодолимой силе, какая исходила от великого князя. «Молод – всего-то двадцать семь, во внуки мне гож, а поди ж ты, всем взял, – размышлял Асмуд, глядя на своего воспитанника. – Плечищи – косая сажень, кафтан рвут, шея, как у быка. Да и умен – стратиг, и прозорлив – волхв. И прекрасен! Усищи что у Перуна, голубоглаз, голова под солнцем медью светит». Асмуд не хотел замечать, что у князя серьга вдета в ухо, оселедец падает на плечо. Сей обычай русича не нравился ему. А на ногах-то красные сапоги по византийскому императорскому обычаю да, как истинно у русичей, кумачовый пояс по кармазинному[17]  [17] Кармазинный – ярко-алый, багряный цвет.


[Закрыть]кафтану. Хорошо смотрелся великий князь на высоком дунайском берегу, грозен врагам, мил дружине и рати. И всегда был таким, сколько помнил его Асмуд. Вот взлетит сей час на боевого коня и помчит впереди дружины покорять те города, коими задумал владеть. И падут пред ним Буда и Прага и далее все прочие вверх по большой славянской реке Дунаю до самой Германской империи Оттона Первого. Впереди же Святослава полетят лишь гонцы, которые возвестят всюду о том, что идет на них, болгар и чехов, великий князь земли русской.

Старый воевода Асмуд помнил Святослава только верхом на коне. А приставили его к княжичу в ту пору, когда тому исполнилось два года, и первый свой боевой поход Святослав совершил, когда ему шел четвертый годик. Тогда началось великое княжение Святослава. Пошла его дружина на древлянскую землю, дабы отомстить древлянам за смерть великого князя Игоря, отца Святослава, убитого в коварной сече. Когда сошлась Святославова дружина с дружиной князя Мала, метнул Святослав копье в древлян, и боевое древко пролетело мимо ушей коня, воткнулось в землю наконечником, а другим концом коня по ногам ударило. Да воспитатель князя Асмуд, увидев движение Святослава, крикнул: «Князь уже начал! Дружина, за князем!»

С той поры воспитанник витязя Асмуда возмужал в седле, силу и ловкость нагулял в степях, обрел смелость и мудрость государя и мужа державного. Еще гордость чрезмерную. Откуда это проросло – знать, от матушки-язычницы. Потому и новый стольный град возникал не случайно, а от помыслов далеких и дерзких, чтобы Византии, великой империи Багрянородных василевсов угрожать, если не исполнят своё державное слово. Однако Асмуд сомневался, что молодой князь одолеет Византию. Но чего добивался князь русичей, что видел за одолением Византии? Не только славу и власть, не только породнение домами. Считал многоопытный воевода Асмуд, что Святослав ни до почестей, ни до богатства не был жаден. Искал Святослав величия Руси-державе, еще выходы к Черному и Каспийскому морям, искал свободной торговли с дальними странами и с Византией прежде всего. Родство с императорским домом Византии позволит русичам и грекам торговать беспошлинно. Это ли не благо?! Бескорыстный Святослав думал и о том, что всегда может оказать тестю военную помощь. А на Византию было кому покуситься. Да и в самой Византии были такие военачальники-патрикии, которые тайно и наяву примеряли красные сапоги – символ императорской власти. По мнению Асмуда, две великие державы могли бы противостоять любому как внешнему, так и внутреннему врагу. «Бог Перун, помоги вразумить василевсов отдать свою дочь-царевну за русского князя!» – восклицал в душе Асмуд.

И вот уже по воле великого князя Святослава его дружины двинулись на завоевание болгарских земель, чтобы через них пройти к Царьграду. И летней порой князь Святослав встретил болгарское войско. Случилось это близ города Дорестола. Русский князь не дал опомниться болгарам и, с ходу вклинившись в их строй, погнал вспять. Гнал до самого Дорестола и на плечах болгарских воинов вломился в крепость и овладел ею.

Утвердив себя на болгарской земле, Святослав, не мешкая, послал к византийцам гонцов со словами: «Хочу идти на «вы» и взять стольный град ваш. Замирюсь, если пришлете царевну». Гонцы скоро домчали до Царьграда и бросили императору вызов своего князя.

Иоанну Цимисхию доложили о дерзких словах Святослава. Иоанн же сказал придворным вельможам, всем своим военачальникам: «Невмоготу мне сопротивляться россам. Передайте князю, что будем платить дань по числу воинов. Пусть скажет, сколько у него ратников в дружинах. Невеста же наша пока подрастает».

Когда принесли эти вести Святославу, он догадался, что василевс пытается его обмануть. Гонцам было велено сообщить византийцам, что под рукой великого князя стоит несметная рать и счету ей нет. Он добавил: дескать, как сосчитаем, так и скажем, какую дань платить.

Император Цимисхий в этот раз сумел собрать стотысячное войско и повел его в пределы Болгарии. Теперь воевода Асмуд не мог бы объяснить толком, как удалось Святославу победить греков, выйдя к ним навстречу всего с десятью тысячами воинов. Одно твердил Асмуд: Святослав был великим стратигом и бесстрашным воином. Он и на сей раз повторил то, что говорил дружине не единожды: «Нам некуда деться, и мы должны сражаться. Так не посрамим же земли русской, но ляжем здесь костьми, ибо мертвые сраму не имут».

Греки бежали с болгарской земли в панике, когда Святослав развернул свою рать в три ряда на несколько верст и двинул её на врага. И шел один русский на десяток византийцев, и они дрогнули, охваченные ужасом, бежали и открыли путь к Царьграду. Сам император Цимисхий впал в панику. Вернувшись во дворец Влахерн, он собрал военный совет и спросил у своих именитых патрикиев Варды Фоки и Петра, у магистра Варды Склира, у мудрых вельмож:

– Что нам делать, если не можем сопротивляться россам? – И он призвал к ответу своих соправителей, царей Василия и Константина: – Долго ли вы будете беречь свою сестру? Пора исполнить сговор с россами. Слышали же, чем грозит Святослав, если не выдадим замуж царевну Анну за его сына – князя Владимира.

– Мы все слышали, Божественный, – отвечал царь Василий. – Но как можно нарушить многовековой закон Византии и выдать Багрянородную в чужую страну за язычника? Пусть отдаст в жены твоим повелением патрикий Барда Фока свою дочь Елену.

Император Цимисхий вошел во гнев:

– Варда Фока уже услышал, что вы сказали. Он повелел увезти свою дочь в горы Малой Азии и там укрыл её. Если я буду настаивать, он взбунтуется против меня и против вас. Этого вы хотите, мои соправители?

Асмуд знал, что Иоанн Цимисхий умный и решительный военачальник, да вот дрогнул перед русской ратью, которая победила его не числом, а умением и храбростью. Язычники – а поди ж ты, одолели воинов, вооруженных крестом и именем Господа Бога Всемогущего.

Когда гнев императора Цимисхия угас, вельможи посоветовали ему откупиться от Святослава великой данью, чтобы избежать позорного поражения в войне и разрушения Константинополя.

– Государь, к твоему золоту мы добавим своё, – заявил вельможа Калокир. – Алчность победит язычника, и он возьмет золото. Мы откупимся от него.

– Верно говорит многоопытный Калокир. Золото сильнее любой рати, – поддержали вельможи Калокира.

– Я вам поверю, мудрые мужи. Но если выйдет не по-вашему, головы свои на откуп Святославу отдадите.

В стан Святослава были посланы тридцать тысяч золотых милиаризиев[18]  [18] Милиаризий – греческая денежная единица, равная двум с половиной червонцам.


[Закрыть] и тюки шелковых тканей. А с караваном отправили Калокира, пообещавшего добыть мир. Цимисхий наказал ему вызнать характер Святослава.

– Следи за его видом, за лицом и мыслями, – говорил Цимисхий. – О невесте же не молви ни слова. А как спросит, скажи, что в немочи она.

Приехал Калокир в русский стан под Дорестол. Следом за ним множество слуг дары принесли. Пустили Калокира в шатер к великому князю. Калокир велел слугам разложить перед князем сумы с золотом, яркие шелковые арабские паволоки[19]  [19] Паволока – нарядная привозная ткань в Древней Руси.


[Закрыть] и сказал:

– Прими, великий князь Святослав, наши дары многоценные и золотых монет тридцать тысяч и уходи от нашей земли с миром.

Но Святослав даже не посмотрел на золото и шелка. Калокиру ответил коротко:

– Пусть твой василевс защищается, ежели не желает отдать моему сыну царевну Анну.

И ушел византийский посол Калокир ни с чем. Одно понял: угрозы Константинополю от россов не убыло. Выйдя из шатра, он увидел, что их рать готова к движению на Византию, что ладьи на Дунае стоят под парусами. Помчал Калокир в Константинополь безоглядно, увозя свои дары.

Вскоре император Цимисхий отправил Калокира обратно. На сей раз дал послу лучшее оружие, чтобы вручил его князю и воеводам. И был среди многих мечей, сделанных византийскими мастерами, дамасский меч, равного которому не имелось.

О, сей миг Калокир не мог забыть. Лишь только слуги разложили подарки, Святослав, словно малое дитя, с восторгом ухватился за меч, стал играть им. А к мечу подобрал щит непробиваемый и тоже порадовался боевому подарку. Тогда спросил византийский ученый муж Калокир:

– Великий князь Святослав, пойдешь ли теперь на Константинополь, если твои воеводы и ты получите такое оружие?

– Не пойду, ежели твой василевс пришлет мне царевну Анну и будет платить моим воинам дань вот такими мечами, что привез воеводам.

– Кланяюсь тебе, великий князь, в ноги за великодушие. Ты получишь дань, какую пожелаешь. Ты великий воин. Ведомо мне, что тобою покорена Хазария, ты взял стольный град хазар, одолел крепость Саркел. Возьмешь и Царьград, если пожелаешь. Но не ходи к нашей столице. Мы твои данники отныне. Жди нас на Дунае. Мы прибудем с караваном дани.

– Рать русичей станет ждать ваш караван. Но бойтесь моего гнева, ежели не привезете согласия императора на обручение моего сына с вашей царевной. Будет сговор – на том и поладим на вечные времена, не будет сговора – вечную вражду посеете. Я все сказал.

Князь Святослав смотрел на Калокира гордым взглядом, словно проявлял к императору Цимисхию великое милосердие.

Высокомерный взгляд Святослава и сказанное им сильно смутили посла Калокира. Понял он, что князь Святослав ни за что не отступится от своего желания заполучить византийскую царевну. Калокиру не оставалось ничего другого, как пустить заведомую ложь, навеянную ему императором.

– Великий князь, император Цимисхий готов пойти на любые уступки тебе, но не может исполнить твою волю и обручить царевну Анну с твоим сыном Владимиром. Она пребывает в немочи. Но ты надейся. Надейся и жди.

Калокир поклонился князю в ноги и покинул шатер. Князь Святослав хотя и дал согласие ждать караван в устье Дуная и проводил посла Калокира с почестями, но не поверил в искренность его слов. Он чувствовал, что его обманывают. Привыкший жить по правде, он терпеть не мог обмана и, посоветовавшись с мудрым Асмудом, послал гонцов в пределы своей земли, чтобы они передали наместникам городов его волю и собирали новые дружины по городам и весям, потому как решил проучить византийского императора за коварство.

Асмуд радовался прозорливости Святослава. Он хорошо запомнил поход русской рати на Волгу, сам вместе со старшей дружиной брал приступом города Итиль и Саркел. Но больше всего Асмуду запомнилось другое – прозорливость Святослава. Хазары смогли бы выиграть сражение, если бы не Святославов военный талант и умение заглядывать далеко вперед. Тогда к Саркелу спешила хазарская орда, которая возвращалась из похода. Она бы и решила битву в свою пользу, да Святослав перехватил её в пути, налетел ночью и разметал по степи. После же малой-кровью одолел Саркел, и Русь приросла землями от низовьев Камы до Каспия на тысячу верст. В том походе после победы над хазарами покорились Святославу камские болгары и бутусы. А после стремительного похода по Северному Кавказу косоги и ясы склонили головы перед русичами.

Не знал Асмуд других вождей, кто бы так стремительно водил свою рать. Походы на тысячи верст совершались ратью Святослава без обозов и станов. Пища у каждого воина была с собой за седлом в переметных сумах. Вяленое мясо, белоярое пшено, хлеб, сушеный лук – вот чем питались воины Святослава. Сам князь любил мясо диких животных и жарил его на углях костра. Он презирал холод и ненастье и спал под открытым небом. Подседельный войлок служил ему ложем, седло – изголовьем.

Когда у Святослава родилась мечта покорить Византию, воевода Асмуд не знал. Но о том, что она вызревала в нем, Асмуд ведал. По этой причине, как ни настаивала матушка великая княгиня Ольга, Святослав не принимал крещения. Для князя-язычника христианская Византия – вражеская держава, вот и супротивничал Святослав матушке-христианке, избегал Киева. Потому и Переяславец хотел сделать стольным градом.

Однако, несмотря на страстное желание встать вровень с Византией, а затем и покорить её, у князя Святослава где-то в глубине его языческой души теплилось преклонение перед великой христианской державой. Отсюда выросло и его желание породниться с ней. Он пытался заглушить его, но ему это не удавалось. Оно, словно некий могучий росток, пробивало каменный нрав язычника, желая вырваться на свет Божий. Чувства князя раздваивались. Он был по-прежнему предан страсти овладеть Византией, но у него теперь перед глазами постоянно стоял сын-первенец Владимир. Святослав помнил завещание матушки и жаждал добыть Владимиру в жены византийскую царевну. Эта жажда лишала Святослава покоя. Он с нетерпением ждал в устье Дуная возвращения византийского посла Калокира, который должен был привезти согласие императора Цимисхия выдать за его сына Владимира одну из подрастающих царевен. Какая это была бы радость для бабушки Владимира, для его матери Малуши и, откровенно сказать, для самого великого князя!

Увы, Святославу не удалось утолить свою жажду. Император Иоанн Цимисхий не пошел ему навстречу и не дал согласия засватать для его сына невесту. Сказано было послом, на сей раз не Калокиром, а Аспардом, что в Византии нет невест для великокняжеских отпрысков языческой веры. Отказ Цимисхия возмутил и огорчил Святослава. Кипя гневом, он чуть не убил посла Аспарда, и с новой силой в нем пробудилось желание наказать спесивого императора.

Все эти душевные метания великого князя были ведомы мудрому дядьке Святослава – Асмуду, и он уводил своего воспитанника от грустных разочарований в светлый мир юности. Исподволь, в свободные от ратных дел часы Асмуд заводил речь о Киеве, о забавах отроков. И невольно Святослав сам погружался в мир отрадных воспоминаний.

Глава третья. ОРЛИЦА И ОРЕЛ

В стольный Киев Святослава влекло с той далекой поры, когда семнадцатилетнему князю явилось вдруг во сне лицо юной девы. Да и сама она потом предстала перед ним и не ушла, навсегда осталась в сердце юноши и мужа.

Вначале было удивление. Прекрасноликая дева, как утром разобрался Святослав, оказалась всего лишь ключницей его матушки. Звали её Малушей, и была она кровной сестрой богатыря Добрыни. Юный князь много раз на день видел её, но не придавал этому значения: немало их, дев, было в услужении великой княгини Ольги, его матушки. Но то, что Святослав увидел в ночи, во сне или наяву, потрясло его и покорило.

Он был в опочивальне. В оконце, которое смотрело на Днепр, светила полная луна. Ночь стояла душная, где-то за Днепром Перун погромыхивал гранитными валунами, зарницы играли. Святославу не спалось на ложе. Он встал, подошел к оконцу, открыл его, вдохнул свежий воздух да сразу и отпрянул от оконца: летела прямо на него белая орлица. Села она на притвор, осмотрелась и плавно опустилась на подлогу[20]  [20] Подлога – то, что подкладывается, подстилается, подсовывается под что-либо.


[Закрыть]. Голову гордо вскинула и на глазах у Святослава девой обернулась. Все проявилось враз: груди с коричневыми сосцами матово округлились, тонкая точеная талия обрисовалась, ноги, тоже точеные и длинные, обнаружились, тут же родимое место в соболиной опушке… В бане сие видел многажды княжич, а не притягивало взор. На сей раз сердце зашлось и поманило рукой огладить. Но дева повела своей рученькой и прикрыла соболиную опушку. Тогда княжич на её лицо посмотрел да в восторг пришел от своего открытия: стояла перед ним ключница Малуша, дочь боярина Малька из Любеча. На себя посетовал, почему прежде у него не было нужды присматриваться к лику юной девы, но все же помнил, что глаза у неё были голубые и в пол-лица, ресницы бросали тени на розовые щеки, брови – крылья ласточки и родинка на левой щеке. И губы её помнил, алые, полные, и шею белую, лебединую. Уж такая она, Малуша, ключница его матушки. Отыскала её матушка Ольга среди многих юных дев, принимаемых в услужение в великокняжеские терема.

Малуша всю себя показала юному князю, при том ласково улыбалась, дабы Святослав ненароком не застыдился. Но княжич стоял перед нею обомлевший, потому как проснулся в нем некто другой, весь в огне пылающий, но ещё сути огня не понимая. Сам княжич в сей миг столбом стоял перед Малушей, а тот, другой, пылающий, руку протянул к деве, грудей коснулся, шёлковую кожу под пальцами ощутил. Левая рука его на стан Малуше легла, вверх-вниз прошлась через крутое бедро, да все ради любознайства.

Ан нет, Малуша стряхнула руки княжича, как перышки, отступила от него, смеясь по-прежнему ласково. Сама плавно рукой повела, и спало с княжича отроческое платье, будто ветерком его сдуло. И сам Святослав предстал перед Малушей в сиянии юношеской стати. Не было рядом лишь шайки с водой, чтобы, как в бане, себя обмывать. Смущение почувствовал княжич от своей наготы, огнем его лицо опалило. Святославу прикрыться захотелось. Но в сей миг Малуша сама достала его руками, по лицу нежно провела, грудь огладила, ниже всего коснулась, будто смывая с него отроческую пелену, превращая в младого мужа. И добилась своего: Святослав руку её поймал, губами пристыл, вкус сандалового масла ощутил, да и привлек к себе, обняв сильными руками. Она же не сопротивлялась, сама приникла к нему, слилась с ним. Её огонь с его огнем свился и разбушевался. Да все только в них бушевало, но не между ними. Торжествовали только их чувства, руки же к запретному не прикоснулись, лишь сердца слились в одно большое и жаркое.

Но долгое молчание меж ними нарушилось, и Святослав услышал шепот Малуши. Её необыкновенные слова наполнили юношу гордостью:

– Я – орлица. Волею Перуна мне дано видеть то, что зрят боги. Слушай и верь тому, что услышишь. Боги говорят: быть тебе великим воином, и никто не обойдет тебя в ратной справе. Ты покоришь все земли, какие дано мне обозреть из поднебесья за многие дни полета. Помни об одном – о чести, она твои щит и слава.

– Но где же ты, Малуша? Будешь ли рядом, как ноне? – спросил Святослав.

– Отныне я твоя, и, как придет новое полнолуние, позовешь меня, и я приду. Одно скажу: здесь ты меня больше не увидишь.

– Но где?

– Ты уйдешь в полночь на гору Хоривицу, там я приду к тебе и на самой вершине сделаю тебя богом. Прощай!

– Не уходи, побудь ещё, Малуша!

– Час пришел, и я улетаю.

Дальше, как помнил Святослав, все так и было. Мановением руки Малуша подняла его ночную рубаху, все тем же плавным движением надела её на князя и отошла к окну, белой орлицей обернулась, встряхнулась, белое перо на подлогу уронила, крыльями помахала, вознеслась на оконце и улетела.

Святослав выставился из оконца по грудь, долго смотрел, как орлица к луне улетала. А как скрылась из глаз, он поднял перо, лег в постель, но не уснул до рассвета, рассматривая и лаская перо. До сих пор князь хранил это перо, дорожа им, как святыней.

Утром в тот день юный князь отправился в покои матушки-княгини Ольги да притаился, чтобы она не увидела его. Сам думал Малушу узреть, спросить её, не приходил ли к ней нынче ночью вещий сон. Малуша не единожды прошла мимо затаившегося княжича, но каждый раз не одна, а в сопровождении пожилой рабыни, которая помогала ей в делах. Так и не удалось Святославу перехватить Малушу одну. И день миновал, и другие проплыли следом, но с глазу на глаз Святослав и Малуша так и не встретились.

Наступил месяц май-травень. Праздник Ладо приблизился.

Сей праздник пришел к людям от бога любви и веселья. Ладо повелел его справлять, чтобы между людьми всегда было согласие и все они жили в благополучии. Праздник Ладо долгий и продлится до той поры, пока не наступит июнь. Веселья на празднике Ладо много. И невинные жертвы будут во имя бога Ладо – так уж повелось у язычников. И брачные ночи пройдут по лугам и куртинам, восславляя торжество жизни. В эти брачные ночи по языческому обычаю жёны и девы доступны не только избранным, но и многим, кто ищет радости. В праздник Ладо славяне до того великодушны, что даже недругам желают благополучия в жизни.

Дождался и князь Святослав желанного праздника. В вечерний час по Боричевой дороге на луга спустился, долго ходил-бродил среди охваченного оживлением юного люда. Там же и Малушу нашел, которая веселилась в кругу молодых дев. Но как только Малуша увидела Святослава, в тот же миг убежала к Днепру, дальше поспешила к горе Хоривице. И князь побежал за ней. Догнал-таки, да Малуша и сама уже ждала его. В глазах её горела отвага и ещё что-то неведомое юному князю, но привораживающее. Она же произнесла:

– Сон мне был вещий в переломную ночь березола-апреля. Ты орлом прилетел, да княжичем обернулся. Ласкал меня, но бережно, ничего не желая. Видела бога Ладо возле тебя. Он и сказал мне, дабы шла к тебе в праздник. Теперь возьми меня, как пожелаешь.

Малуша прижалась к Святославу. Он поцеловал её и прошептал:

– В ту же ночь ты прилетала ко мне орлицей, белое перо оставила. Я хотел сие поведать тебе, да недреманное око тебя стерегло.

– И я что-то обещала тебе?

– Да. Ты сказала, дабы мы сошлись на горе Хори вице, когда наступит полная луна.

– Идем же на гору. Бог Ладо укроет и защитит нас. Они поднялись на гору. Светила полная луна, и в её матовом свете они возникли друг перед другом, как в вещем сне. Они долго кружились, вскинув руки в звездное небо, сходились и расходились, радуясь волшебной легкости бытия. Потом они сблизились, как в сказочном сне. И все было так же и ещё чуть волшебнее, потому как Малуша приняла Святослава и свершилось таинство превращения девы в женщину, юноши – в мужчину. Сие им некогда было понять: их игры были по-язычески неистовы и длились до рассвета. А на рассвете Малуша сказала:

– Я принесу тебе сына, и ты назовешь его Владимиром славным.

Святослав ничего не ответил на эти слова, он лишь млел от душевной зрелости, от жажды сдвинуть гору Хоривицу.

Они не помнили, как вернулись в княжеские терема, но всевидящее око старой рабыни узрело Малушу и Святослава. Утром за трапезой Малуша держала ответ перед суровой и жестокосердной на сей раз княгиней Ольгой.

Малуша ни в чем не повинилась перед княгиней и показалась ей искренней и невинной. Ольга не наказала Малушу. Это случилось спустя несколько месяцев. Однако в те же дни июня княгиня отправила сына в древлянскую землю собирать дань. Он встал во главе дружины. Сама же великая княгиня отправила послов-сватов к венгерскому королю, чтобы уговорил он угорского князя Такшоню выдать замуж свою дочь, княжну Ильдеко, за Святослава. А как вернулся Святослав из похода, так мать и оженила его по древнему языческому обряду. Горевала великая княгиня Ольга, что сын противится христианству, но не уставала говорить ему о добродетелях и благости православной веры, коей наслаждалась её душа с той поры, как она приняла веру греческого обряда.

Святослав хотя и был ещё молод, но характером оказался тверд. Позволив себя безропотно оженить, он остался верен языческому богу Перуну, богам Велесу и Хоросу. Сын повторял:

– Могу ли я, матушка, принять новую веру, ежели дружина смеяться будет надо мною? А мне без дружины не быть.

– Видеть тебя не желаю, поклонник идолищ! – восклицала Ольга в гневе вскоре же после свадьбы сына.

Он же после первых брачных трех недель начал собираться в новый поход и ушел, не запомнив даже имени своей молодой жены, будущей матери его сыновей Олега и Ярополка.

Той порой и Малуша готовилась стать матерью. Первое время она таилась, чтобы княгиня Ольга не уличила её в грехе, не узнала, что её скромница Малуша, ключница и посему рабыня, скоро принесет ей внука. Да как утаишься, ежели живот на нос лезет!

Рассердилась, в неистовый гнев пришла великая княгиня, суровому телесному наказанию хотела подвергнуть Малушу. Но Всевышний отвел её занесенную руку, не позволил наказать мать будущего святого.

Всевышнему Господу Богу было уже ведомо, кого родит дочь Малька-любечанина Малуша. Княгиня своё отбушевала, но словами уязвила ключницу:

– Мало у меня своих рабов, и ты ещё рабича принесешь, позор на мою седую голову возложишь. Моли Бога Иисуса Христа, заступника твоего, что жизни не лишила. Но я тебя ещё не простила.

Малуша дрожала от страха за жизнь своего младенца, когда матушка-княгиня лютовала да упрекнула её. Но откуда только смелость взялась, сказала с достоинством и голову держала высоко:

– Ношу не рабича, а княжича, Богом данного, батюшкой коему князь Святослав.

Княгиня лишь ахнула от Малушиной дерзости, стала сына заглазно корить-поносить и веру языческую чернить, потому как по языческим законам Малуша отныне была Богом данная жена Святослава.

– Был бы христианином, не опозорил бы мать на старости лет! – воскликнула княгиня Ольга.

– В том я виновата, матушка-княгиня, – ответила Малуша и встала на колени. – Накажите меня, что совратила, только внука милуйте!

– Сгинь с глаз моих! – с жаром ответила Ольга. Гнев великой княгини не исчерпался возгласами.

На другой же день она сослала Малушу в свою деревню Будутино под Изборск. Там, на далекой Псковщине, и появился на свет будущий великий князь, который простоит на престоле державы тридцать пять лет.

В это же время княгиня Ольга попыталась приблизить к себе оставленную жить в одиночестве невестку Ильдеко. Однако молодая и гордая княгиня Ильдеко не очень нуждалась в тепле и ласке, которыми хотела скрасить её одиночество великая княгиня. Совсем скоро в невестке проявились открытая и непомерная гордыня и спесь. Она со злостью упрекнула свекровь за то, что та позволила Святославу, и трех недель не проведшему с молодой женой, уйти в поход из Киева. А вскоре Ильдеко окружила себя молодыми соотечественниками, которых призвала из Венгрии. Великой княгине это не понравилось, и однажды за трапезой она предупредила Ильдеко:

– Ты бы, доченька, держала своих сородичей подальше от своего терема. Они слишком вольно ведут себя.

На что Ильдеко со смехом ответила:

– Так они, великая княгиня, вернулись на отчую угорскую землю. И я хочу, чтобы они вольно жили на ней.

В этот миг Ольга поняла, какую непоправимую ошибку она совершила, женив сына на венгерской княжне. Она вспомнила давние претензии и угрозы венгров, или угров, вернуться на свои якобы исконные земли по Днепру и Дону, вплоть до великой Волги. И впервые с горечью подумала Ольга о том, что напрасно прогнала от себя Малушу. Теперь она жаждала исправить свою ошибку, и прошло не так уж много времени, как Ольга согрела лаской Малушу и внука Владимира.

В ту пору как Владимиру исполнился годик, его бабушка отправилась в путешествие по своей земле утверждать уставы жизни и, добравшись до отчей земли – Псковщины, появилась в Будутине. Когда она пришла в простую, курную крестьянскую избу и увидела внука в люльке, сплетенной из липового лыка, сердце у неё защемило от жалости. Однако она не дала воли своим чувствам, но тайно решила проверить-испытать нрав внука. Когда Малуша ушла на реку к проруби за водой, Ольга велела своему воину принести к люльке пылающий уголек на глиняном блюде, положила рядом с угольком золотое кольцо и испытала внука: к чему потянется младенец – к золоту или к угольку. И увидела бабушка, как с легкостью, с улыбкой на круглом личике, потянулся младенец к жаркому угольку и взял его. Была боль, но он не заплакал, а удивился.

Возникло у Ольги сердечное тепло к малышу. «Истинный Рюрикович», – подумала она и задалась целью окрестить внука. Да на этой задумке и сама ожглась. Малуша орлицей встала на защиту сына, потому как другой опоры у неё не было. А довод был один:

– Матушка-княгиня, прежде Святослава-сына крести, мужа и отца нашего. Там и мы за ним пойдем.