Текст книги "Россия ментовская"

Автор книги: Александр Хабаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)

Пять раз в неделю я возвращаюсь домой – в небольшой подмосковный городок. Когда садишься в последний или в пятый от хвоста вагон, то выходишь с платформы сразу к автобусной остановке или к ночным ларькам с разнообразным "колониальным" товаром. Возле этихто двух выходов с платформы поджидают подвыпившего пассажира молодые милиционеры с дубинками. Они в меру вежливо, но настойчиво приглашают чуть качнувшихся граждан пройти к машине – для отправки в медвытрезвитель. Иногда пассажиру шаг шагнуть – и вот он, подъезд родного дома, квартира с ругливой, но родной женой, с детьми, ждущими отца с гостинцами после аванса или получки. Но блюстители порядка неумолимы: нетрезвые пешеходы отлавливаются по тем же критериям, что и нетрезвые водители автотранспорта; есть запах – значит, виновен. В чем? А в нетрезвом состоянии, вот в чем!..

Впрочем, если ты умудрился каким-то образом напиться до бесчувствия и возлежишь, похрапывая, под кустиком близ лужи или, зимой, торчишь из сугроба – то не волнуйся, никто не собирается тебя "вытрезвлять", будить резкими движениями... спи спокойно, дорогой Друг!

Так замерз возле дома фотожурналист, лауреат многих премий Саша Г. Никто не отвез, его в вытрезвитель; более того, когда утром милиция все же обратила внимание на окоченевший труп в центре города, то настойчиво определяла его в бомжи (удобней регистрировать и хоронить) – по причине окладистой бороды и серого ватника (ходил в лес на прогулку). Лишь соседка, знавшая Сашу, смогла убедить блюстителей в том, что покойник – человек порядочный, прописанный и даже известный.

Замерзнуть, конечно, можно и в самом вытрезвителе, ибо комфорт этого заведения занимает место где-то среднее между чумом оленевода Крайнего Севера и карцером Бутырской тюрьмы.

А ведь было иное время. Когда-то в вытрезвителе предоставлялось чистое белье, коечка с мягким матрасом в двухместном помещении и душ любой температуры.

Комфорт прошлого постепенно сменялся полным дискомфортом. Исчезали простыни, кончилась вода в душевой, расширились помещения – до огромной "хаты" на 20, 30, 40, 50 койко-мест. Впрочем, редко эти места в вытрезвителях заполняются. Нет ничего проще, чем привезти пьяненького в "трезвяк", оформить протокол, взять оплату за услуги (иногда без квитанции), а затем выпустить его в ночь глухую, когда уже закрыт метрополитен и не ходят трамваи, дабы он на своем пути еще раз попался в отрезвляющие лапы молодцов из другого района. С товарищами делиться надо...

Опытные пролетарии прошлого, выпивая после аванса или получки, заранее делали заначку в носке или еще в каком-либо потайном месте. Это делалось не "от жены", а от иных проворных рук – вспомним сержанта, принимавшего у детишек найденные золотые часики. Впрочем, большинство граждан уверено, что и в вытрезвителе с ними могут сделать что угодно, а не только лишить денег...

О богатстве работников медвытрезвителей ходили (и ходят) легенды. Ранее из уст в уста передавался рассказ, как "менты обчистили одного мужика, а он оказался отцом сыщика из МУРа. Сыщик притворился пьяным и тоже залег под кустом – в хорошей одежде, с портфелем под головой. А в портфеле – деньги, 567 рублей... Наутро его выпускают из вытрезвителя, а он говорит: а деньги где? Какие деньги? – отвечают. Тут врываются оперативники, хоп-хоп, за жабры этих мусоров, обыскали с понятыми, нашли купюры. Денежки-то меченые были, специальные... Вот им сначала дали оторваться (менты не любят, когда свои такие козлы...), а потом всех в КПЗ. Дальше – суд, зона. Лет по семь схлопотали, точно!"

Никакая подобная легенда не родится на пустом месте. И подтверждением ее может косвенно послужить иная "история.

... Коля Т, начал свою сознательную жизнь удачно. В середине шестидесятых годов он стал чемпионом Европы среди юниоров по лыжному двоеборью. Разумеется, после такого успеха шестнадцатилетний вьюнош заболел "звездной болезнью" – стал кутить, танцевать на сомнительных вечеринках буржуазные танцы, охмурял малолетних красоток – и был из сборной отчислен. А так как ничего, кроме лыж, не знал, то пошел перевоспитываться на завод к старшему брату – в цех, где изготовляли по плану ширпотреба разнообразные дверные замки.

В нетронутое юношеское сердце вкрался бес. Коля быстро освоил конструкции всех замков – как они закрываются и как (это оказалось самым важным) открываются. Были изобретены универсальные ключи, суперотмычки и всякие другие приспособления – и пошла работа! Ведь в те времена еще не знали ни домофонов, ни кодовых замков, ни кованых дверей, а сигнализация была редкостью даже в Москве: надо было иметь подозрительные, огромные ценности, чтобы рискнуть установить систему сигнализации. И устанавливали ее, может быть, крутые легальные коллекционеры да дипломаты...

... Хата в центре Москвы подвернулась хорошая. Филимон уже складывал в узел три дубленки, костюм, настенные часы, телевизор, как Коля неожиданно обратил внимание на неприглядный чемоданчик, стоявший между пианино и трюмо. Незаметно для Филимона приоткрыв его, Коля увидел аккуратно стянутые резинками пачкд разномастных купюр (позже посчитал: 43 тысячи рублей... и 1985 год на дворе).

Филимон исчез из квартиры первым, волоча огромный узел, а Коля покинул место преступления с этим небольшим чемоданчиком.

Конечно же, придурошного Филимона (он говорил громко и всегда бил первым – головой) повязали при продаже дубленки продавщице винного магазина. Коля бегал еще месяц, даже ухитрился выпрыгнуть из окна милиции после задержания и скрыться в неизвестном направлении. Он нашел надежное место для "курка" (тайника), вложил чемоданчик с большей (тысяч 35) частью денег, – а остальную шумно растратил, спаивая знакомую братву и прилипших девочек.

Вскоре его взяли окончательно.

Состоялся "справедливый, но гуманный" суд.

Потерпевшей хозяйкой ограбленной квартиры оказалась, как сказал в КПЗ один малый, сожительница начальника местного медвытрезвителя.

Сам начальник, в штатском, присутствовал на суде. Коля определил его по пристальному стеклянному и ненавидящему взгляду, которым тот сопровождал ход процесса. Ведь о чемоданчике с деньгами и речи не было: то ли сожительница покрывала сожителя, то ли вообще не ведала о существовании в своей квартире такой большой суммы.

(История эта получила трагикомическое продолжение. Коле дали семь, а Филимону – 6 лет, обоим – родной строгий режим... Но если Филимон садился гол как сокол, то Коля, по его собственному убеждению, являлся владельцем больших денег. Было за что сидеть и ради чего – освобождаться... Но жизнь рассудила по-иному: обрушившаяся на страну перестройка вначале вызвала у Коли эйфорию. Он размечтался, наглядно представляя, с каким блеском будет тратить деньги в такое вольное время... Но – вдруг стал медленно обваливаться рубль. Деньги в тайнике таяли волшебным образом, не успев воплотиться в материальные ценности, и когда Коля в 1992 году наконец покинул не столь отдаленные места и прибыл в Москву, то содержимого чемоданчика хватало на две недели скромной жизни – или на пару часов шика. Коля выбрал пару часов шика, купил пачку "Кэмела", бутылку "Смирновской", две банки пива и баночку красной икры и в гордом одиночестве помянул недобрым словом всех "перестройщиков" и демократов. О деньгах он долго не сокрушался. Изначально неправедные, вытащенные из носков и карманов поддатых рабочих, инженеров, студентов, интеллигентов, эти мятые червонцы были обречены на медленную смерть.)

Часто на службу в вытрезвитель попадали милиционеры, каким-нибудь образом проштрафившиеся или засветившиеся на превышении полномочий. Их убирали в "трезвяк" с глаз долой, на время, пока стихнут волнения со стороны родственников какого-нибудь чересчур рьяно "отоваренного"...

Проблема вытрезвителей состоит именно в том, что сама служба в таком "жирном" месте постепенно разлагает самого "чистого сердцем" сотрудника. Постоянно ощущать себя вершителем судеб пролетариев, интеллигентов, студентов и прочих, имевших неосторожность не удержать равновесие в зоне видимости из патрульной машины, – это вряд ли под силу "кадру", оказавшемуся неспособным даже к обыкновенной патрульной службе.

О кадрах будет еще отдельный разговор.

Нынче появилась в органах еще одна автономная структура, по "жирности" превосходящая, кажется, вытрезвитель, паспортный стол и все остальные, вместе взятые... Это – налоговая полиция, мытари современной жизни...

МЕНТЫ – МЫТАРИ – МОШЕННИКИ

По данным управления собственной безопасности федеральной службы налоговой полиции (ФСНП), налоговики попадаются на взятках, реже – на вымогательствах. Только в 1997 году за это посадили 25 полицейских.

29 апреля 1996 года в отделение Автобанка пришел Николай К., якобы юрист фирмы "Асфо". Он передал банкирам решение Московского арбитражного суда, исполнительный лист и инкассовое поручение о списании в пользу его фирмы со счета клиента банка 000 "Слэм-М" 323,5 млн, рублей. "Юрист" просил поторопиться с переводом, потому что фирма "Асфо" остро нуждается в оборотных средствах.

Банкиры удивились: исполнительный лист выписан на фирму, счет которой недавно был заморожен по решению налоговой инспекции за непредоставление отчетности.

Когда сотрудники СБ банка обратились в Московский арбитражный суд, там сказали, что дело "Асфо" против "Слэм-М" еще не рассматривалось. Более того, судья, подпись которой стояла в исполнительном листе, впервые слышала о споре между этими коммерческими структурами. Банкиры написали заявление в УЭП. Там провели экспертизу и установили, что подпись и печать в судебных документах подделаны.

6 мая К, вызвали в банк под предлогом того, что он неправильно оформил инкассовое поручение, и задержали. Одновременно на улице задержали еще двух человек, ждавших его в автомобиле. Это были сотрудник 21-го отделения ФСНП по Юго-Восточному округу капитан Г, и оперуполномоченный Люберецкого УВД Я. Они утверждали, что просто подвезли своего приятеля к банку и были не в курсе его дел.

Но выкрутиться Г, и Я, не удалось. Выяснилось, что полицейский входил в группу проверяющих деятельность "Слэм-М". Он раздобыл необходимые для изготовления судебного решения реквизиты фирмы. Более того, замдиректора филиала Автобанка сообщил следствию, что Г, как-то пришел к нему и предложил перевести деньги со счета "Слэм-М" другим фирмам. При этом он обещал банкиру 50% списанных сумм, но тот отказался.

Сама фирма "Асфо", реквизиты которой использовали в поддельных документах, давно имела дурную репутацию. В московский УЭП на эту фирму написал заявление руководитель ИЧП "Самарина". В начале 1996 года он поставил "Асфо" крупную партию подсолнечного масла, но денег за него так и не получил. Когда обманутый партнер попытался разобраться с "Асфо", руководство фирмы ударилось в бега. По словам сотрудников УЭПа, это не единственная мошенническая операция руководителей "Асфо", которые сейчас находятся в розыске.

Как установило следствие, Г, и Я, не только пытались получить деньги мошенническим путем, но и вымогали взятки у руководителей коммерческих структур.

В марте 1996 года Г, через то же 21-е отделение налоговой инспекции добился ареста счета"фирмы "РеверсПлюс", занимавшейся обналичиванием. Затем он попросил у руководства этой фирмы $15 тыс, за то, чтобы разморозить счета. Деньги ему передали через посредника. По словам руководителей "Реверс-Плюс", Г, потребовал, чтобы они впредь обналичивали деньги только через фирмы, зарегистрированные на территории 21-го отделения налоговой полиции. Взамен полицейский обещал взять их под свою защиту. За это Г, и Я, получили незадолго до задержания еще $4 тыс. Поскольку к расследуемому эпизоду в Автобанке материалы о взятках отношения не имели, их выделили в отдельное производство. Сейчас прокуратура проверяет сотрудников налоговых органов, с которыми были связаны мошенники.

Дело К, до суда не дошло. Следователи прекратили его за недоказанностью они посчитали, что полицейский и милиционер просто воспользовались его услугами, не вводя в курс дела. Поэтому в Тверской межмуниципальный суд поступило лишь дело Г, и Я. Впервые сотрудников правоохранительных органов судят за подделку финансовых документов и за мошенничество.

Информация о доходах налогоплательщиков надежно защищена. Полицейский Г, получил информацию о фирме "Слэм-М" лишь потому, что по заданию местной инспекции проводил в ней проверку.

Со всех сотрудников ГНИ берутся письменное согласие на постоянные проверки и подписка о неразглашении. У полиции таких данных нет вообще. Если в преступные группировки попадает информация о финансовом состоянии фирм, то, как правило, об этом их информируют сами предприниматели.

Криминальные группировки пытаются устроить своих людей на работу в налоговую инспекцию и полицию или завербовать уже работающих сотрудников. В 1997 году сотрудники управления выявили 91 попытку внедрения криминальных структур (62 – в полицию и 29 – в инспекцию) и 39 попыток вербовки.

Так что у граждан и руководителей органов появилась еще одна головная боль: уж если за один 1997-й против "мытарей" в Москве возбуждено 181 уголовное дело, то о том, что ждет нас в будущем, можно только догадываться...

УПРЕЖДАЮЩИЕ ДЕЙСТВИЯ

К одной из основных обязанностей правоохранительных органов относится, конечно же, профилактика правонарушений. Впрочем, в наше сумбурное время этот род деятельности принял соответствующие формы.

В советские приснопамятные времена профилактическая работа была едва ли не основополагающей: массы участковых инспекторов, детские комнаты милиции, добровольные дружинники, управдомы и дворники – такая огромная армия могла в зародыше пресечь едва ли не любые преступные поползновения. По крайней мере, многие, кто мог бы совершить преступление, – не совершил его, опасаясь карающей руки правосудия. А то, что эта карающая десница нависала над каждым, – несомненно... Большинство молодых людей, даже тех, что были охмурены блатной романтикой и правовым нигилизмом, верило в неотвратимость наказания.

В сферы профилактики входили также и запреты на проживание в определенных местах лицам, отбывшим сроки наказания в лагерях и тюрьмах. К этим местам относились города-герои, столицы союзных республик (для особо опасных рецидивистов – областные центры), погранрайоны и портовые города, курорты и всесоюзные здравницы. Особое место, конечно же, занимала Москва... Если ты был москвичом в 10-м поколении, но умудрился "загудеть" после ресторанной драки за решетку, то с тебя звание "москвича" снималось как партийность с коммуниста. Понятие "сто первого километра" родилось не на пустом месте. А мужики с 2 и более судимостями и мечтать не могли о законном возвращении в родные края – и оседали в Александрове, Струнине, в Рязанской области, в Петушках и так далее...

Многие помнят французский фильм "Двое в городе" с Жаном Габеном и Аденом Делоном. Паскудный полицейский инспектор так и не дал главному герою начать новую жизнь, герой закончил свои дни на гильотине, убив инспектора в состоянии аффекта, не выдержав издевательств и "прессинга". Многие из российских "отсидевших" тоже вполне могли бы убить инспектора, да вот беда: личность его неустановима, это не человек, а некая внутренняя идея, царящая в правоохранительных органах с самого начала их существования. И носителями этой вредной идеи являются многие и многие сотрудники МВД, прокуратуры и других институтов государства. Это – идея большой власти – не над людьми, а над отдельно взятым человеком. Пусть президенты и премьеры тешатся властью над "толпой"; милиционер тешится властью над атомом толпы, над индивидом – и власть эта полней, когда у "атома" в кармане не паспорт, а справка об освобождении.

Устанавливаемый за откинувшимся из мест заключения административный надзор в немалой мере способствует раздражению и появлению ненависти со стороны поднадзорного. Чаще всего надзор осуществляется не за действительно социально опасным "гражданином", а за тем, кто весь срок отсидки нарушал зоновский режим и жил по неписаным законам и понятиям – т, е. не стучал, не служил администрации и не искал теплых мест. Ограничения в передвижении на свободе, временные ограничения – для человека семейного невыносимы. А лица, действительно вернувшиеся на преступный путь, легко этого надзора избегают, откупаясь суммами средней величины.

Но, с другой стороны, невозможно отказаться от надзора. И тем более – в нынешнее время скачкообразного роста преступности всех видов. Сместились все понятия, размыты все границы. Организованная преступность смыкается с бизнесом любого уровня; бизнес выходит на правительственные сферы; общество в целом криминализуется; правовой нигилизм (изначально присущий российскому менталитету) перерастает в правовой произвол, беспредел, в анархию, в конце концов...

Когда писались эти строки, в программе новостей телевидения прозвучало сообщение из США об убийстве школьниками (детьми!) учительницы и четырех девочек. Их хладнокровно выманили из школы и расстреляли из автоматического оружия. Результатом этого инцидента явились демонстрации с требованием разрешить (?) продажу оружия кому угодно, а сенаторы срочно принялись обсуждать законопроект об обеспечении в школах надлежащих мер безопасности. Все это – так называемый "современный" подход к решению проблемы, напоминающий в целом средневековые отношения, когда насилие останавливали мечом. О смягчении нравов речи не идет: ведь это же "нарушение прав человека"! Однако почему-то забывают о том, что основное нарушение прав человека – это лишение его жизни. Нельзя, значит, принимать законы, смягчающие нравы (чтобы не обидеть кого-то ненароком), но можно раздать пистолеты. Убийца вооружен – жертва вооружена – кто кого? Поглядим...

И у нас в России дело, по всей вероятности, приближается к общей самообороне. Надежд на милицию, в общем-то, маловато. Но и оружия (к сожалению или к счастью?) пока не выдают всем желающим. Процедура весьма тягостная, даже если вы хотите законно иметь всего лишь газовый пистолет. Впрочем, наличие разрешения, как рассказывают потерпевшие, не освобождает от насилия со стороны ОМОНа и любой другой группы вооруженных людей. Обнаружив ствол, ОМОН сначала отбирает его и профилактически бьет владельца, а потом уже вчитывается в разрешительные документы. Подобная процедура знакома многим владельцам автотранспорта, имеющим в "бардачке" для безопасности подобие ствола.

Московская милиция (правоохранительные органы) весьма отличается от милиции провинциальной, хотя и подчиняются они одним и тем же законам, исполняют одни и те же приказы министра. Казалось бы, наличие высокоразвитых коммуникаций позволяет контролировать деятельность структур на любом расстоянии – ан нет, Калуга или Кострома все еще страшно далеки от Москвы, они от нее на таком же расстоянии как, например, Каменск-Уральский или Верхоянск. Министр далеко, а местная власть – вот она. К тому же частенько чиновная братия имеет опору в прямо противоположных (криминальных) кругах. А сотрудники ОВД живут здесь, имеют детей, жен, матерей, друзей... И обратная сторона: беспредел самих сотрудников, как правило, менее наказуем. Короче, помощи жертвам – будь то безвинно арестованные или милиционеры под прессом ждать неоткуда, кроме как из Москвы... И вот уже полковник Дубягин, эксперт-криминалист МВД, едет в п. Сандрово Тверской области, дабы обвинить своих коллег в смерти некоего юноши, забитого сапогами в местном отделении. (А констатировали – от сердечного приступа.) Правда торжествует...

В пик горбачевской перестройки милиция проводила тотальные облавы на подвыпивших граждан. Делалось это с впечатляющим размахом и по пятницам.

Пятница была выбрана по известной причине: в России пьют всегда, но в основном – по праздникам, а праздником, несомненно, являются выходные, а особенно – предвыходные дни.

Облавы успешно проводились также во все официальные праздничные дни: распитие начиналось обычно за два-три дня до самой даты и заканчивалось недельной опохмелкой после оной.

ПОБЕГ ИНЖЕНЕРА ТИМОШИНА

Инженер Тимошин попал под такую облаву с двумя бутылками самогона, купленного у неприметного старичка у платформы "Перово". В отделении ему предложили вариант: поехать снова к платформе, показать старичка – и идти домой без последствий. Милиции нужен был бутлегер, а не потребитель. Тимошин, однако, стучать отказался, обозлил блюстителей – и был отправлен до утра в КПЗ. Утром его отвезли в районный суд, где судья вкатил ему 5 суток "за появление в общественном месте в нетрезвом виде, нецензурную брань и иные антиобщественные действия", чему нашлись и свидетели – добровольные помощники из числа внештатных сотрудников милиции. Тимошин, раздраженный приговором, крикнул судье, что, мол, все равно сидеть не будет, что, мол, есть Бог на свете... Но судья лишь усмехнулся.

Однако прав оказался Тимошин. Досидев до вечера в камере без вывода на работы с дюжиной таких же бедолаг, он, задремавший, был разбужен лязганьем засова.

На пороге стоял мужик, метр с кепкой, но крепенький (как сказали: сыщик). Ему были нужны двое понятых.

Вызвался какой-то паренек. С ним и Тимошин рванулся... Оказалось, что в милицейском гараже лежит труп: некий мужчина пытался ограбить небольшой продмаг и был застрелен при попытке сопротивления сотрудникам милиции. Возле трупа собрались руководство УВД и рядовые бойцы правопорядка – некоторые были с автоматами.

Автоматы, впрочем, не испугали Тимошина. Прикинувшись брезгливым, он изобразил тошноту при виде трупа. Майор, стоявший рядом, приказал ему выйти из гаража – проблеваться как следует. Что Тимошин и исполнил: вышел и быстро побежал к открытым воротам. В гараже заорали: держи его! Выскочил боец с автоматом, мог выстрелить в запале преследования, но его остановил тот низкорослый сыщик: ты чего, мол, дурак, делаешь? Это ж "суточник", куда он денется?

А Тимошин делся. Семь дней он жил у приятеля, ходил на службу и ждал, что его арестуют. Однако все закончилось благополучно: по документам ОВД он отсидел свои "сутки" и освободился как положено. Паспорт Тимошин вернул через участкового (соседа по подъезду) – поставил Захарычу литр кристалловской водки. Так все и кончилось: Тимошин приучился быть несколько осторожней при покупке кустарных напитков и распитии оных.

Народ сопротивляется: прячет деньги в носок, бежит из вытрезвителей, выпрыгивает из "бобиков" на полном ходу, вступает в пререкания с блюстителями порядка, а иногда и отвечает насилием на насилие. Это уже чревато... раньше была знаменитая 191-я статья, ныне это статья 318 нового УК РФ, грозящая вначале штрафами, потом пятилетним сроком, а в случае опасности для здоровья потерпевшего – десятилетним сроком лишения свободы. Так что оборванные пуговицы с милицейского мундира могут и в горле застрять...

НИКТО НАМ НЕ УКАЗ

... Трое милиционеров, встав в самом проходе друг к другу спиной – для кругового обзора, – вылавливали из толпы спешащих с работы граждан – тех, с кого можно было взять. Пьяных в стельку – да таких, по сути, и не было – не брали, кидаясь лишь к тем, кто представлял "определенную ценность". Не знаю, чем им приглянулся некий гражданин (наверное, не понравилось пальто), один из них, низкорослый, с этакой деревенской хваткой, строго потребовал предъявить документы. Удостоверение не произвело на него впечатления, он даже и не взглянул на него, но тут же учуял... запах. Гражданин возвращался с очередной презентации – сейчас это стало одним из распространенных видов халявного общения по инициативе различных АО, фирм, банков, ну и, конечно: как тут не замочиться? Но не настолько же, чтобы тебя, как последнего забулдыгу, затолкали в зарешеченную машину. При этом сопровождающий столь "победное" действо окрик: "В машину его!" – прозвучал в тоне тюремного надзирателя. В машине оказалось трое – так сказать, очередная партия музыкант, сотрудник какой-то фирмы и гражданин в пальто. Естественное возмущение тут же было прервано угрозой расправиться. Один из "попутчиков" доверительно советовал спрятать подальше деньги: выгребут. Но не тут-то было...

От Выхина повезли в район станции Чухлинка горьковского направления. Видимо, набеги на чужую территорию совершались специально: на конечных станциях метро богаче "улов".

"Преступников" привезли в одноэтажное приземистое здание барачного типа, отобрали все вещи, раздели до трусов (у музыканта с большим – трудом, поцарапав палец, сняли обручальное кольцо, оторвали на рубашке пуговицу все это делалось с нарочито подчеркнутой вежливостью) и запустили босыми в помещение с холодным линолеумом (как было сказано – на 2 часа). Музыкант воспринял унизительное положение как должное (мол, у них такая рабета) и этим напомнил кадры кинохроники, где отловленный олень с покорным видом идет на заклание. Сотрудник фирмы посоветовал "не выступать": мол, их выпустят первыми, а с гражданином корреспондентом, если будет качать права, "всякое может случиться". Впрочем, все без шума и пыли подписали протокол, где фигурировали ответы по типу печально известного голосования, только с обратным значением: "нет-нет-да-нет". Что там было написано, никто не вникал – да и зачем? Правда, были интересные вопросы. Например, какой оклад и сколько детей. Кто-то назвал аж четверых, что было правдой. Но его быстро уведомили, что в счет идет только один ребенок, тот, который еще учится в школе. Остальных как бы нет. "А у нас, знаете, – было сказано, – есть сотрудники, у которых двое детей". То есть дали понять, что надо делиться. Вот вам образец р-р-революционной психологии: имеешь, к примеру, лошадь и корову – делись, иначе раскулачим. Правда, теперь это называется подругому рэкет, так что никакого отношения к революционной идеологии не имеет, хотя, по сути, одно и то же. Кто-то негласно узаконил эти милицейские поборы, а попросту грабежи. У милиции, говорят, не хватает денег на жизнь. Тогда зачем, спрашивается, увеличивать численность низшего состава МВД, плодя тем самым нищих милиционеров с психологией грабителей? А ведь они входят во вкус, тем более действуют безнаказанно – их защищает форма. Вот что страшно!

Лет 25 назад в Вологодской области в одном районе было всего 4 участковых, теперь там 300 милиционеров, а количество преступлений отнюдь не уменьшилось, даже наоборот. Воруют с огородов картошку, капусту, цветы, а на заявления пострадавших милиция отвечает: такими мелочами не занимаемся. А чем же они тогда занимаются? Люди говорят: держат их на тот случай, если рабочий класс взбунтуется.

Американский коп хорошо знает, на Чьи деньги куплены его форма, оружие, служебный автомобиль. И наши налогоплательщики тоже кормят всю многомиллионную милицейскую армию, призванную защищать, а не обирать. Но никто из них, из милицейских, не задумался ни разу, на чьи деньги они существуют. В них не воспитали чувство зависимости от своего народа, но более того – подготовили к войне с народом по первому приказу. Так что Россия никакое не правовое, а типичное полицейское государство.

Это, может быть, почти не относится к той части МВД, которая занимается раскрытием преступлений, рискует жизнью в борьбе с грабителями, убийцами, наркодельцами. Но в то же время министр Куликов (теперь уже бывший) признал факт большого числа преступлений, совершаемых сотрудниками милиции.

Разумеется, этот случай – далеко не единичный. На ст, метро "Кузьминки" обобрали другого известного журналиста. Его завели в милицейскую комнату, поставили лицом к стенке, поиронизировали по поводу редакционного удостоверения, обхлопали всего с ног до головы, и в результате он лишился 250 тысяч рублей. Таким же образом председатель правления Московской писательской организации, академик, доктор филологических наук, профессор лишился именной медали, которой был награжден в Аргентине за лучший переводной роман.

Мародерство не знает пределов. В одной из уличных "дискуссий" с милицией некто (сержант) заявил: "Нам министры не указ" (правда, это было задолго до сегодняшних пертурбаций в руководстве страны). А кто указ?

В прямом телевизионном эфире неизвестная женщина вопрошала: у нас что, сухой закон? Почему у метро "Выхино" забирают в вытрезвитель подвыпивших людей, принюхиваясь к ним, а пьяных в стельку – не забирают?

На что ведущий отвечал: проверим... И следом звонила еще одна особа и сообщала, что на платформе Лось милиция расстреляла из автомата... дворнягу. Ничего не скажешь, достойное применение боевого оружия...

Таковы будни милиции в представлении обывателя. Конечно, он (я) не видит этих роскошных задержаний опасных преступников, этих поимок с выкрученными особыми приемами руками, этих схваток с вооруженными грабителями с применением восточных и иных единоборств.

Подобные сообщения вряд ли удивляют российского гражданина. Малый и явный беспредел в его представлении является производным от некоего тайного беспредела, этакого разврата, надругательства над законом в масштабе района, области, страны (впрочем, и мира в целом). Невооруженным глазом видеть, что в странах состоявшейся демократии закон вовсе не обязателен для отдельных избранных (кем?) групп населения и если и не нарушается, то лишь из страха быть разоблаченным, а не из-за исповедуемых моральных, "общечеловеческих ценностей" и прочей кумирни европейского человека.

Закон нарушается по принципу "рыба гниет с головы". Президент вдруг говорит, что недоволен чем-то или кем-то – и тут же включаются механизмы репрессий. Не понравился мэр Коняхин из Ленинска-Кузнецкого – взять его! Избрали законным демократическим путем Климентьева мэром Нижнего Новгорода (а он не симпатичен кое-кому из высшего руководства) – взять его! Мало просто признать выборы недействительными – надо, чтоб неповадно было, загнать законного мэра "за решетку", основываясь на его прошлых судимостях. На месте карательных органов честнее было бы основываться на "будущих судимостях", ведь по этому признаку можно брать за шиворот многих тех, кто сейчас вопиет об уголовниках, "идущих во власть".

Так же точно органы, исполняя заказы власть и деньги имущих, стучат в Интерпол, в ФБР – иногда удачно, как в случаях с В. Иваньковым и Михайловым, а иногда – прокапываясь, как с Таранцевым...

Наш народ, в отличие от госдепартамента США, судимостями не удивишь и не напугаешь. Гражданин ненавидит тех воров и грабителей, что, по его мнению, вообще никогда не будут наказаны. Умудрились чуть не три четверти населения страны прогнать через вытрезвители, "сутки", судимости по хулиганским статьям и далее – через тюрьмы, лагеря, "пересылки" и "столыпинские" вагоны. Впору объявлять всеобщую амнистию, уничтожающую все без исключения ограничения в правах для судимых. Однако вместо этого органы создают для общественного мнения "пароотводы" вроде дискуссий о смертной казни. А руководители органов тратят энергию на чистку мундиров.