Текст книги "Самородок (СИ)"

Автор книги: Александр Голиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

ГЛАВА 7. ИГРА НА ОПЕРЕЖЕНИЕ

Во все времена оперативная работа подразумевала три вещи: сбор информации, её анализ (эти две составляющих были, пожалуй, самыми трудоёмкими) и игра на опережение, то есть непосредственно сами оперативные действия. Остальное, как-то: умение, оперативная хватка, выучка, характер, работоспособность, личные качества оперативника как работника – это уже зависело от конкретной личности. Так было и так будет.

Но вот что прикажете делать, когда оставалось одно – играть на опережение? Когда у тебя 24 часа и ни о каком сборе информации и её анализе и речи не идёт? Просто элементарно нет времени?

Баев был оперативником до мозга костей, но сейчас попал в настоящий цейтнот и чувствовал себя соответственно. Паршиво он себя чувствовал, потому что прекрасно понимал, что угроза для неё более чем реальна. Но, дьявол всё раздери, как о ней узнали? И что это за силы такие ему противостоят уже тут, на Земле? Кто решил уничтожить сокровище, что он вывез с Мизая? Кто?.. Да, каким-то образом (хотелось бы знать, каким?) он сумел вычислить мерзавца, но, как оперативник с богатым опытом и чутьём на ситуацию, не сомневался, что скорее всего в той точке уже никого не окажется – знают, сволочи, с кем имеют дело. Служба, конечно, туда нагрянет, всё проверит, и он там обязательно побывает (может, что-то и «унюхает» своим новым восприятием окружающего), но... Но пока это даже не ниточка, потянув за которую, можно размотать и весь клубок. Так, всего лишь запах следа.

Баев напрямую связался со своим шефом, Ираклием Гонгвадзе, человеком серьёзным, вдумчивым и рассудительным. Тот, выслушав своего подчинённого и мгновенно вычленив суть, задал единственно верный вопрос:

– Что будешь делать?

Ким помедлил с ответом, собираясь с мыслями и всё ещё невольно продолжая вслушиваться в себя, мимоходом отмечая второстепенные детали, мешающие восприятию окружающего, раздражающие, как соринка, попавшая в глаз, как надоедливая муха, что зудит и зудит возле уха. Например, его очень донимало то, что он "слышит" доносящийся издалека разнообразный и разносторонний пси-шум большого города и ареала в целом, который мешал сосредоточиться, собраться, чтобы принять нужное решение, выбрать стратегию и подумать о тактике. Шум отвлекал, обескураживал и действовал на нервы. Но тут, неожиданно для себя, он вдруг заставил раздражающие факторы как бы обтекать сознание стороной и запросто сделал из них неразборчивый, несущественный фон: так, находясь у моря, мы почти не обращаем внимания на шум прибоя, вроде бы есть, а как бы и нет – привычный, почти незапоминающийся фон. Он учился!

– Надо бы эту сволочь непременно отыскать, чувствую, здесь подключились некие силы, о которых мы не имеем пока что никакого понятия. И это больше, чем настораживает!.. Короче, сейчас буду. А там решим.

Гонгвадзе призадумался,– на одну проблему стало больше. И как же всё это не вовремя!

В Управление Баев прилетел минут через двадцать, предварительно повозившись с записью разговора, минимум времени затратив на сборы и отдав необходимые распоряжения Сильвестру, посадил свой скаттер на крышу Западного крыла, целиком отданное для нужд их Сектора, затем на лифте спустился на третий этаж и вышел в кольцевой коридор.

Несмотря на вечер, народу тут хватало, хотя это как раз было понятно – Земля находилась в состоянии войны, и Служба Контроля Безопасности, оправдывая название, исправно выполняла возложенные на неё функции, не считаясь ни со временем, ни с затратами, уж слишком ответственные задачи стояли перед ней. Баев слегка поморщился: не любил он суету и мельтешение перед глазами, за годы работы привык к самостоятельности, предпочитая по возможности работать один. Неудивительно, что у себя в отделе из-за такой вот привычки и прослыл он волком-одиночкой, которому многое по плечу, но который в первую очередь надеялся на собственные силы и богатый опыт. Многие думали, что Баев и жил-то в лесу, один, ибо как раз и привык к такому вот подходу к делу и образу жизни, менять который, кстати, нисколько не собирался. Потому что работа инспектора-безопасника как раз подразумевало именно это – целиком, полностью отдаваться делу, иногда жертвуя личным в угоду общему.

На ходу кивнув знакомым, так же спешащим по своим делам, свернул в боковой коридор, в конце которого и находился кабинет шефа, но вдруг неожиданно столкнулся с Еленой Шевченко, выходящей от аналитиков, где она работала ведущим специалистом. Молодая женщина прижимала к груди объёмистую папку с распечаткой документов и выглядела подавленной, утомлённой и какой-то потерянной, но, увидев Кима, сразу преобразилась – глаза, бывшие усталыми, потухшими, вдруг ожили, заблестели, на нежных щеках проступил румянец, а губ коснулась лёгкая, чуть печальная улыбка, и вообще, она как будто засветилась изнутри, расцвела, и Баева словно ошпарило, когда он отчётливо увидел этот свет – золотистый, мягкий, нежный, зовущий, и, споткнувшись на полушаге, остановился, поражённый увиденным, а заглянув в её светло-карие глаза под длинными ресницами, чуть не утонул, не захлебнулся в этом светло-коричневом омуте, на дне которого мерцали невесомые искорки. О, Боже!..

– Здравствуй, Ким... Давно не виделись... Что с тобой? Что-нибудь случилось? – неосознанное беспокойство овладело ей – женское сердце всегда шло на шаг впереди разума. Внутренний свет, исходящий от женщины, как от разгорающейся звезды, слегка потускнел, в золоте спектра проявились червоточины, что говорило о тревоге. Баев, как заворожённый, вбирал и вбирал это волшебное свечение своим новым зрением, заполняя себя им до краёв. С ума сойти!..

Он стоял молча, не дыша, будто громом поражённый, и не видел вокруг ничего, кроме этого сияния, а потом, не думая, не рассуждая, помимо своей воли заглянул чуть глубже и...

– Да что с тобой?! – Елена не на шутку испугалась, вглядываясь в это лицо, такое милое, родное, не раз и не два снившееся по ночам. Сердце учащённо забилось, как всегда, стоило ему лишь вот так оказаться рядом, только руку протяни... И тут же будто мороз по коже – Лене вдруг показалось, что ей, особо не напрягаясь, заглянули прямо в душу, высветили там всё до самого донышка, как мощным прожектором, и... И тут же исчезли.

Кое-как взяв себя в руки, Ким вымученно улыбнулся. Он совершенно не представлял, что ему сейчас делать и как себя вести (что с ним бывало крайне редко). А всё спасибо его новым приобретённым способностям, благодаря которым он буквально прозрел как в прямом, так и переносном смысле. Он отчётливо понял, а до этого зримо увидел – эта женщина по-настоящему его любила, той любовью, что даётся раз в жизни и навсегда, любила безнадёжно и давно, но всё ещё надеясь на взаимность... Боже! Неужели он был таким слепцом?! С каменным сердцем и ороговевшей душой?.. Ничего вокруг не видящий? Какой же он идиот!.. Кретин!..Болван!.. Действительно – слепец!

Ким настолько растерялся, осмысливая вновь открывшееся, что просто стоял дубина дубиной, совершенно оглушённый, потерявший дар речи, хлопая глазами и тупо приходя в себя. Надо что-то сказать... А что?.. О, чёрт!

– Здравствуй, Лена... Гм, хорошо выглядишь, – Баев выругался про себя. Чего он несёт, трижды идиот?!

– Спасибо, – женщина растерянно-удивлённо посмотрела на Кима, машинально тронув причёску – каштановых волн, свободно ниспадающих на плечи.– С тобой всё в порядке? Ты сегодня какой-то не такой... Осунулся весь...

– Да, да, в порядке... Гм, извини, я очень спешу, но после обязательно поговорим, ладно? Обязательно! – он несмело прикоснулся к её плечу и, проклиная себя на чём свет, чуть ли не бегом ретировался, переведя дух лишь возле дверей в кабинет Гонгвадзе. Чувствовал он себя сейчас настолько не в своей тарелке, что даже думать об этом не хотелось. Другой бы на его месте радовался, такая женщина его полюбила, всё при ней, и голова умная,– а вот поди ж ты, растерялся, как мальчишка, и дёру дал, как тот же мальчишка. Ничего, кроме раздражения на себя, он сейчас не испытывал. И тогда, как о спасательном круге, заставил думать себя о деле. И не просто, а о деле!

Но некая часть его сознания, некая частичка его "я" так и не успокоилась, продолжала звенеть, как натянутая струна, и... удивляться. Тому, что пережил сейчас за какую-то минуту, когда практически сразу, в одно мгновение, разобрался в чувствах женщины, которая ему так же была вовсе не безразлична. Но вот именно поэтому он и поспешил уйти (вернее, скорее убежать), ибо просто не готов был к тому, чтобы видеть и чувствовать её обнажённую и оттого совершенно беззащитную душу. И тем более открывать свою. Пока, по крайней мере. Да ещё в этом коридоре!

С одной стороны, эти его новые способности и необычные возможности пугали и где-то даже отталкивали, хотелось просто оставаться в родной, привычной, такой уютной человеческой шкуре со всеми её слабостями и недостатками, но вот с другой... С другой Баев жаждал обладать, более того, управлять этой Силой, что всё-таки пока ещё дремала в нём, лишь изредка, в минуты душевного подъёма и обострения чувств, поднимая голову и открывая глаза, чтобы оглядеть ими этот во многом несовершенный, полный противоречий, изменчивый мир. И уже начинала подумывать, чтобы мир этот попробовать если не усовершенствовать, то хотя бы понять.

Усилием воли загнав все чувства и переживания куда-то внутрь себя, в самые дальние уголки (но всё же осталось что-то тревожно-сладкое на душе, будто прикоснулся на секунду к запретному плоду), Баев толкнул дверь в кабинет шефа, отметив мимоходом, что там, в кабинете, сейчас находятся двое, и их биоэнергетика положительна (отметил уже совершенно машинально, чуть ли не подсознательно), и вошёл внутрь.

А Елена недоумённо, но с какой-то потаённой надеждой проводила Кима взглядом, вздохнула и, о чём-то глубоко задумавшись, машинально направилась в сторону лифта. Спроси её сейчас кто-нибудь, а куда это она идёт, и та затруднилась бы с ответом...

У Гонгвадзе сидел Бодров, зам по "тылу", как за глаза называли его безопасники, руководитель ОСР, Отдела секретных разработок. Во многом благодаря именно специалистам этого отдела Баев и выкрутился там, на Мизае, когда пси-защита "Отшельника" фактически спасла ему жизнь. Расположившись в кресле сбоку от рабочего модуля шефа, Бодров с невозмутимым видом курил свою знаменитую трубку-носогрейку, доставшуюся ему ещё от деда. За его спиной объёмный видеопласт воспроизводил неукротимый пейзаж Меркурия – огнедышащие горы заслоняли горизонт, реки лавы текли чуть ли не под ноги, всесокрушающая неуправляемая сила и мощь так и подчёркивались каждой деталью. Баев поморщился: не любил он огонь в своей первозданной неистовой стихии, его сейчас куда более (по его настроению) устроила бы стихия воды – эдакий девятый вал, рушащийся прямо на тебя, и чтобы солёные брызги в лицо, да чтоб захлёбывающийся вой ветра, и беспросветное угольно-чёрное небо, и...

Ким вдруг уловил еле слышный щелчок, и картинка видеопласта тут же переменилась: появилась, как по заказу, бескрайняя водная гладь, ровная, как стол, завораживающая своей безграничностью, неподвижная и бесконечная, ослепительный шар солнца в зените на острой, как лезвие бритвы, бездонной синеве неба, и блики света на изумрудно-гладкой поверхности, но ни намёка на тот самый девятый вал и ураганный ветер. Нет, всё-таки живая волна куда лучше мёртвого штиля. Безжизненно как-то, тихо и безнадёжно... Но, стоп!

Баев уставился на изображение, пораженный неожиданно пришедшей мыслью: похоже, видеопласт сменил картинку, повинуясь его неосознанному пси-импульсу, или, если угодно, его силе воли. Очень похоже на телекинез, но верилось в это с трудом. Но факт-то на лицо – подумал о воде, и пожалуйста, вот тебе вода, любуйся на здоровье!.. Было о чём задуматься в очередной раз. Кем же он становится? Благодаря кому – понимал, а вот кем?..

Стиснув зубы, он прошёл к рабочему модулю и устроился в свободном кресле напротив Гонгвадзе, который с недоумением уставился на невесть откуда взявшуюся застывшую гладь океана.

– Сбой, что ли? – растерянно пробормотал он и повернулся к Баеву.– Ну, что у тебя? Какие идеи? Но сначала хотелось бы услышать подробности. Матвей Игнатьевич тоже,– кивок в сторону Бодрова,– не прочь послушать. Итак? Что там с этим звонком? И, кстати, откуда ты узнал, из какого места тот человек говорил? Вот об этом как раз и поподробнее, пожалуйста!

– Опергруппа, надеюсь, уже там? – Баеву пока не хотелось делиться своими проблемами, догадками и ощущениями в целом, он хотел, по возможности, сам разобраться, что и как. Уж слишком всё необычно, заоблачно, завораживающе. Он невольно покосился на картину океана, что проецировал сейчас видеопласт – вдруг действительно сбой в настройке, и вот-вот опять возникнет пейзаж Меркурия с огнедышащими вулканами и озёрами жидкого металла? Но нет, океан оставался на месте, передаваемый видеорецепторами через орбитальный спутник. Значит, в смене картинки всё же виноват он? Да ещё каким-то образом воздействовал и на спутники? Ну и ну!

Возможности такие и ужасали, и подавляли, и... пьянили! Больше именно пьянили, чем тревожили, потому что так уж устроен человек: пока неведомое, доселе неиспытанное и неизведанное не потрогает он собственными руками и не попробует на зуб – не успокоится! Такова уж его природа, ничего тут не поделаешь (глаза страшатся, а руки... Руки-то делают), и этим человек выгодно отличается от всех прочих во вселенной. Только Баев обладал ещё одним весьма ценным качеством – самоконтролем. Ум его оставался цепким, холодным и расчетливым почти в любых обстоятельствах. И сейчас, как и пару минут назад там, в коридоре, когда столкнулся с Еленой и увидел её чувства к нему благодаря своим новоприобретённым возможностям, он опять загнал будоражившие его эмоции куда поглубже. По крайней мере, попытался. Выводы он сделал, а вот анализ потом. Но если честно, перед самим собой, анализировать-то особо и не хотелось, по-большому это не имело уже особого смысла. Причину своих новых способностей он прекрасно осознавал, последствия предвидел, какие меры предпринять, догадывался – просто никаких отвлекающих мыслей и необдуманных поступков, таких, например, как сканирование внутренним зрением окружающих и окружающее. Он понимал, как никто другой, что это только распылит впустую нарождающуюся в нём Силу. Эффект-то будет, да только сходный с поговоркой «из пушки по воробьям»... А с другой стороны, что делать, если подобное выходит само собой, на пике чувственной волны, спонтанно и оттого непроизвольно? Очевидно – научиться себя контролировать и просто сдерживать. Или сдерживаться: контроль и ещё раз контроль! Но уж его-то Баеву как раз и не занимать. Другое дело, что тут совсем иной уровень восприятия мира, с которым человек ещё не сталкивался и о котором не знает практически ничего. Вывод напрашивался сам собой: надо уровень этот постигать, осваивать и постепенно, осторожно, шаг за шагом, подчинять себе. А для этого прежде всего нужна здоровая психика и огромная сила воли. Баев надеялся, что всё это у него имеется и что всё у него получится.

Мысли эти пронеслись в голове с пугающей быстротой, моментально оформились в своеобразную целостную блок-программу, следовать которой он теперь станет неукоснительно. Постарается уж точно!

Баев, пока не зная об этом, но стал постепенно выходить уже на иной уровень мышления, недоступный обычному человеку, его мозг начинал всё уверенней и уверенней задействовать свои дремлющие до поры до времени колоссальные резервы и ресурсы, о которых позаботилась в своё время мать-природа, создавая вид хомо сапиенс, и которые человек, к сожалению, так и не смог разбудить на протяжении всей своей эволюции. Баев только-только начинал ресурсами этими пользоваться, невольно замирая каждый раз от ощущения Силы внутри, её скрытой мощи и неизвестного пока потенциала. И он прекрасно при этом сознавал, кто помог ему Силу эту разбудить, и какая ответственность в связи с этим на него ложится. Вот только бы не согнуться, не сломаться под такой ношей... А ещё Елена... Думал он о ней после произошедшего в коридоре постоянно.

Ким по натуре и складу характера был однолюб, была и у него когда-то единственная, ненаглядная и неповторимая. Но Бог детей не дал и... не сложилось. Баев, как настоящий, истинный мужчина, винил во всём только себя и, как водится, расплачивался за всё тоже сам, хотя и понимал, что всё – в прошлом. Но сердцу-то и душе не прикажешь. Любовь не выбирают, как товар в магазине, она сама нас находит в потоке времени и посреди суеты, а потом, лишь по одной ей ведомой причине, делает нас либо на всю жизнь счастливыми, либо мучениками и заложниками своего имени...

А в кабинете начальника Сектора оперативных разработок и кризисных ситуаций меж тем решались несколько иные задачи, но так же касающиеся Баева непосредственно.

– Опергруппа-то на месте, благодаря твоей наводки,– Гонгвадзе имел с ней прямую связь через инк Сектора, на который вообще стекалась вся информация, имеющая хоть какое-то отношение к их работе. Инк (Ираклий звал его Консул, и тот название полностью оправдывал) эту информацию обрабатывал, сортировал и тут же подавал в зависимости от значимости либо визуально, красной бегущей строкой высвечивая её прямо на поверхности рабочего модуля, либо через блок мысли-связи, либо по трэку, если случай экстренный. Последний такой случай имел место четыре недели назад, когда был уничтожен земной разведывательный спейс-крейсер "Финист" и началась война с алгойцами.

– Кто во главе группы?

– Бессонов.

Ага, он и не сомневался. Ромка Бессонов, или Бес, как не без основания прозвали его оперативники. Друг, надёжный товарищ и профессионал, каких поискать. Что ж, лучшей кандидатуры и не придумаешь. Опытный, умелый и целеустремлённый, если уж вцепится, ни за что не отпустит, привык, как и Баев, работу доводить до конца, до её логического завершения. Особенно эти качества проявились у него там, на Пустоши, странной планете из разряда осваиваемых, враждебной к людям и полной тайн и загадок. Только вот в их случае логическое завершение, то есть захват объекта, вряд ли возможно. Бес, конечно, сделает всё как надо, вычистит и вылижет точку, откуда звонили, но... Но надежды на то, что там это не предвидят, мало. Хотя, поживём – увидим.

– Итак, мы слушаем,– напомнил Гонгвадзе, и Ким очнулся, в очередной раз возвращаясь к реальности и заставляя себя мыслить, чувствовать и жить привычными категориями, хотя двойственность мышления и восприятия окружающего не исчезли, просто ушли куда-то на второй план. И что-то он там «слышал» в пси-диапазоне, что-то до боли знакомое, зовущее, трогающее и сердце, и душу. Незримая пси-ниточка тут же побежала от Баева к источнику зова через пространство и расстояния, не имеющие для него с некоторых пор практически никакого значения. Сейчас он делал два дела одновременно.

– Так, понятно, что ничего не понятно, сплошной туман,– Гонгвадзе, выслушав сообщения Баева о звонке и его более чем скупые и невнятные комментарии по этому поводу, опустил голову с буйной шевелюрой (за шестьдесят уже, а ни одного седого волоса), о чём-то поразмышлял, постукивая пальцами по поверхности модуля, потом поднялся и заходил по кабинету, заложив руки за спину. Выглядел он подавленным и мрачным, что с ним случалось нечасто. Жизнерадостный по натуре (как-никак, грузинские корни), в молодости балагур и весельчак, он и в зрелые годы не растерял лёгкости и искренности в характере, но вот последние три недели ходил мрачнее тучи. И сейчас случившееся с Баевым его совсем не радовало. Он догадывался, что тот что-то скрывает, и это задевало его как руководителя. Не доверяет? Чего-то боится (это Баев-то?!)? Нет, скорее, другое. Баева он знал давно и считал лучшим из всех, с кем довелось работать, разве что Бессонов и Сычёв нисколько не уступали ему в подходе к делу. И если Баев сейчас что-то не договаривает, замалчивает, значит, на то есть веские причины, и это заставляло, по меньшей мере, насторожиться. В чём же дело всё-таки? Возможно, в этой девчонке, что свалилась им, как снег на голову? С ней пока ничего не ясно и отдачи никакой. Хотя... Пять дней только прошло, посмотрим. Тот же Баев в успехе уверен. Но всё одно – тяжко на душе.

Война с алгойцами, уже с полгода как прогнозируемая (выкладки аналитического отдела, данные Внешней разведки, отчёты Погранслужбы и Далькосмоса), всё же в какой-то степени застала врасплох, и Гонгвадзе, как начальник Сектора оперативных разработок, но, главное, именно кризисных ситуаций, в немалой степени винил в этом и себя. А ещё та история с зунитами, с их информацией о Датае, грузом лежала на сердце. Ведь можно же было сработать и оперативнее, и качественнее, просчитать все варианты, ведь знали, с кем имеют дело! Но вот ведь – не доработали, не просчитали и в результате гибель «Финиста», а в конечном итоге – война с алгойцами. Один камешек стронул другой, тот следующий, и посыпалось, загрохотало. Потом был Мизай и этот ребёнок, девчушка, которую Баев доставил на Землю для всестороннего изучения. Хотелось верить, что только для изучения, но Ираклий-то видел, как Баев к ней привязался, какие чувства к ней испытывал. Он менялся буквально на глазах, как бы уходил в себя, занимался, фактически, только ей и собой. И что тут было больше – жажды исследователя, дорвавшегося, наконец, до непонятного феномена, или вдруг проснувшиеся отцовские чувства к существу, о природе которого ничего не знаем, оставалось лишь догадываться. И вот, как итог, недавний разговор Баева о ней же с незнакомцем. Не нужно быть провидцем, чтобы понять, что она есть суть загадок и тайн, а, возможно, проблем, и будущих, если уже не сегодняшних, очень крупных неприятностей... События наслаивались одно на другое, и, как подозревал Гонгвадзе, был у них какой-то общий знаменатель, да вот всё предвидеть и проанализировать он, как руководитель и ответственное лицо, не успевал, элементарно не хватало времени. Да и оперативных данных тоже. Но если время потом ещё как-то можно будет и наверстать, то со вторым возникла неожиданная загвоздка, проблема, что напрямую сказывалась на работе его Сектора. А он не привык тащиться в хвосте событий, опережать их – его непосредственная задача и обязанность, а иначе грош цена ему как спецу да и руководителю... Было отчего как следует призадуматься.

– Я у себя дома проанализировал запись, сделал раскадровку и у меня сложилось впечатление, что звонивший находился под чьим-то давлением, возможно, даже был зомбирован, – Баев прервал невесёлые размышления шефа, который продолжал расхаживать по кабинету. – Но это для нас ещё хуже. Придётся искать главного, а поиск дело никак не ускорит.

– Зомби, говоришь? – Гонгвадзе вернулся за модуль, пробежал глазами какое-то сообщение. – Да хрен с ним, отыщем, никуда не денется. Ты лучше объясни, как узнал, где тот тип находился?

Ким усмехнулся про себя. Другой бы уже забыл о такой детали или не придал бы ей такого уж значения, но только не Гонгвадзе. Он всегда славился и оперативной хваткой, и умением эту хватку демонстрировать. Ну что ж, с начальством, как со священником, адвокатом и врачом, только правду или, на худой конец, полуправду, что Баев сейчас и предпочёл. Он буквально в двух словах поведал, что, по его мнению, помогло ему разобраться с незнакомцем. Сам он догадывался о механизме "поиска", но очень смутно представлял пока его возможности на практике, хотя надеялся, что со временем разберётся, потому что, в конечном итоге, познавать-то придётся самого себя...

( А пси-ниточка от него тем временем всё тянулась, незримая, тянулась, и достигла, наконец, источника пси-зова. Исходил он от девочки с Мизая, от неё. И Ким в очередной раз испытал внутреннее, ни с чем не сравнимое волнение, которое всколыхнуло душу, откликнувшись и в сердце. Но пси-зов отчего-то был слабым, как полувздох, и Ким прочувствовал: та пребывала в прострации, с широко раскрытыми, ничего не видящими глазами. Не видящими на этом низшим, земном и приземлённом, уровне восприятия).

– Почувствовал, говоришь? – вдруг подал голос Бодров и заинтересованно посмотрел на Баева, даже трубку отложил. У него вертелся на языке вопрос (Как же это ты сумел человека того почувствовать? За четыреста с гаком километров?), но он всё же удержался. Раз Баев не сообщает подробностей, значит, на то имеются веские причинны, придёт время – проинформирует, хотя у Бодрова имелось нехорошее предчувствие, что со временем этим у них того, не очень. Но поскольку в целом был человеком сдержанным, а по натуре спокойным, то оставил свои вопросы и сомнения при себе. А Гонгвадзе вообще объяснение Баева относительно того, как тот "запеленговал" абонента, никак не прокомментировал, погружённый в своё.

– Ладно, раз так, – вздохнул Бодров и потянулся было за трубкой, но раздумал вновь пустить её в дело, вдруг наткнувшись на какую-то мысль, которую тут же и озвучил. – Ираклий, а что ты думаешь о резидентуре наших недругов? Не вмешались ли тут некие третьи силы? Откуда вообще узнали про девочку, кто бы это ни был? Такая секретность – и на тебе! И что, интересно, всем от неё надо, а?

Именно это и не давало покоя Баеву: чего-чего, а секретить человек научился, как никто! И вдруг такой прокол, больше смахивающий на провал. Что-то тут явно не так, что-то не стыковалось, а что именно, Ким никак не мог понять. Это и раздражало, и отвлекало от более насущных проблем. Например, с чего это вдруг девочка вошла в транс? В чём причина? И не начинается ли, не дай Бог, повторение Мизая? Ужасные последствия её исключительной Силы он уже видел, и здесь, на Земле, ничего подобного никто не допустит (а каким образом? Просто убьют её? Так именно этого и добиваются неизвестные, чёрт побери!). Пока что он поддерживал с ней пси-связь, чувствовал её, но не более. Сможет ли он остановить её в случае необходимости? Баев не знал. Связь была не толще лезвия. Так, пси-ниточка тоньше волоса, готовая порваться в любой момент.

– Резидентура! – фыркнул Гонгвадзе и покачал головой. – Надо же! Ты, Матвей, весьма далёк от этих игр, ты всё же у нас больше учёный и исследователь... Какая, к чёрту, резидентура и шпионы-инопланетяне, если, согласно Уставу ВКС, все культурные, силовые, научные и прочие представительства нашей планеты находятся на Селенджере, в 150 парсеках от Земли? Не смеши меня! У нас даже туристы, и те не бывают, потому что Земля и Солнечная – это табу! И не мне тебе объяснять, почему.

– Но тогда откуда про неё узнали? Или у нас на Земле имеется какое-то мифическое Сопротивление, со своими возможностями и средствами? – не унимался Бодров, гнул своё.

– Вот именно, что мифическое! Не смешите меня, и так грустно. Нечего тут искать какую-то пятую колонну, она просто не существует, это я тебе с полной ответственностью заявляю именно как начальник Сектора оперативных разработок, а потом уж кризисных ситуаций.

– То, что координаты Солнечной для остальных тайна, – это я знаю и понимаю, но мне не даёт покоя мысль, что кто-то вмешался как раз на Земле, кто-то, на кого раньше, может быть, и внимания особого не обращали или просто в расчёт не принимали. А инопланетные резиденты – это, конечно, перебор.

И тут Баева после его слов не то, чтобы осенило. Он вдруг вдумался в проблему, отстранился от всего мелочного, огляделся как бы с высоты, сконцентрировался, сопоставил то и это и неожиданно вычленил из потока всего суть происходящего, вычленил уже иным мышлением, пока что больше интуитивным, но иным. И суть эту высказал, оставив частности на потом.

– Это наверняка "Икары".

Оба уставились на Баева в некотором замешательстве.

– Кто? – не сразу понял Бодров.

– Поясни и обоснуй, – Гонгвадзе, наоборот, сразу "въехал" в тему и подключился напрямую к своему Консулу. По его глазам, вмиг ожившим, было видно, что он в целом понял, что хотел сказать Баев, куда именно клонит.

А тот, в свою очередь, тоже сообразил, что зацепился за что-то действительно важное, на что указал, сам того не ведая, только что Бодров – "... не обращали внимания или просто не принимали в расчёт". Вот они, ключевые слова, позволившие Киму, как компьютеру, мгновенно вычислить, о ком и о чём, собственно, речь. Конечно, это должны были быть "Икары", движение, у которого и свой центр имелся, и ресурсы, и цели, и, что самое важное, люди. Последнее и послужило отправной точкой. Кадры решают всё, сказал кто-то из предков гениальную фразу. И это правильно.

Двести лет назад, или около того, они именовали себя и проще и доходчивей – "зелёные", чуть позже к ним примкнули антиглобалисты, "тихие" экстремисты, просто те, кому делать нечего, дай только поорать – и в итоге получился натуральный винегрет. Их представителей, сторонников и последователей (а так же и их преследователей) можно было встретить практически во всех цивилизованных странах мира. Но то было когда-то. До звёздной экспансии человечества. И ратовали "зелёные" тогда за целостность природы и её сохранность, боролись за чистоту рек, лесов, морей и океанов, что ничего, кроме уважения и восхищения у населения "дозвёздной" Земли, конечно же, не вызывало. Но потом, когда человечество шагнуло в Космос и стало открывать, разрабатывать и покорять одну планету за другой, "зелёные" как-то поутихли и ушли в тень: Землю, её природу, животный и растительный мир человек-вульгарис оставил, наконец, в покое, да плюс появилась у всего сообщества после общего реформирования такая его структура, как ВКС, Высший Координационный Совет, который и поставил главной своей целью именно сохранность и неприкосновенность самой Земли и всё, что на ней находится от кого бы то ни было, в том числе и от самого хомо сапиенса (а особенно от него, родимого). Так что...

Так что "зелёные" и иже с ними со временем преобразовались в "Икаров" и ратовали теперь уже исключительно за бережное, рачительное и чуть ли не нежное обращение со вновь открытыми мирами, в том числе и с такими, что классифицировались соответствующими службами как "биологически активные", "социально неустойчивые" и просто "неблагоприятные". Дальше – больше. "Икаров" очень скоро потянуло и на защиту аборигенов, подавляющая часть которых благополучно приняла юрисдикцию Земли, став её сателлитами, при этом не видя для себя в том ничего позорного, предосудительного или негативного (правда, толком не разобравшись, кто такой "сателлит" и что такое "юрисдикция", "метрополия", но то уже мелочи). Но в конечном итоге своим сателлитам земляне не несли ничего, кроме мира и благополучия в дальнейшем, в отличие от тех же алгойцев, к примеру, или краогов, которые смотрели на своих подданных не иначе, как на рабов и бессловесную скотину. Но "Икарам", этим новоявленным борцам за всех, кто слабее и беззащитней человека, на такие нюансы было, в общем-то, наплевать. Главное – сам процесс. Конечно, в их деятельности присутствовало и зерно истины, в чём-то они, несомненно, были правы, но в целом всё же довольствовались шумихой и неконструктивной болтовней, частенько путались под ногами и иногда вставляли палки в колёса экспансионной машине развитого сообщества, преследуя свои цели. Почему-то везде они усматривали ущемление и попрание прав и свобод коренных обитателей тех планет, что попали под влияние Земли. ВКС смотрел на их деятельность сквозь пальцы, для силовых структур Земли (кроме Погранслужбы, пожалуй, те являлись для них непроходящей головной болью) особого интереса организация эта не представляли. "Икары" действительно всерьёз не воспринимались и особого внимания на них не обращали. Они просто были. Как надоевшая мозоль на пятке вспомогательной ноги жителя Гарукана – вроде не беспокоит, когда не болит, а так чёрт с ней.