Текст книги "Портрет министра в контексте смутного времени: Сергей Степашин"

Автор книги: Александр Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Добро пожаловать в Ад

Прибывшая техника с платформы своим ходом сойти не могла. Танки, несмотря на проведенный профилактический ремонт в Свердловске, признаков жизни не подавали. Только два из этой партии могли скатиться на землю. Остальных стаскивали, матерясь и потея, бойцы народного ополчения.

Вместе с ними матерились и инструкторы, прибывшие из Москвы. Через пару месяцев неожиданно для многих эти парни оказались за штурвалами танков. Предупреждал же Лев Толстой в «Хаджи Мурате» – нельзя им верить! Танковая колонна, вкатившая в Грозный, оказалась без прикрытия. Джигиты, два месяца красовавшиеся в новенькой форме и с промасленными автоматами, разбежались после первых выстрелов, оставив и без прикрытия, и без проводников в незнакомом городе российских танкистов. Только группа казаков, невесть как оказавшаяся в числе десанта, пыталась расчистить дорогу для тяжелых машин. Бой был кровопролитным. Больше суток держались парни в ощетинившемся городе. Больше суток они ждали помощи. Но связи с ними не было. Степашину доложили, что город взят. Это вписывалось в стратегию военных. (О взятии Грозного двумя батальонами десантников Павел Грачев говорил не ради красного словца. Он был прав. Но для этого нужно было немного. Тем, кто разрабатывал военную фазу операции, – сесть и подумать. Продумать все до деталей, до мелочей. Но, как писал Ярослав Гашек, «война шла своим чередом, пока не вмешался Генеральный штаб».)В этот день президент выступал с ежегодным посланием. Связавшийся с ним директор ФСБ доложил о взятии Грозного. Однако, вернувшись из Кремля, Степашин был вынужден выслушать новый, в корне противоречивший первому доклад: «Ведется ожесточенный бой. Есть потери среди танкистов. Нужна помощь». – Каких танкистов? – чуть не потерял дара речи директор. – Какие в танках. – Откуда они там? Ведь мы же говорили только об инструкторах и ремонтниках. Начальник управления пожал плечами. – Так получилось. Полагать, что просто так все получилось, было наивно. Отдавая поручение подобрать людей для обучения ЧЕЧЕНСКИХ танкистов, Степашин предупреждал, что ни одного русского не должно быть среди вооруженных людей. Более того, подбор должен был проводиться исключительно среди резервистов. Однако танкисты были действующими. К ночи ситуация еще более усложнилась. – Я готов подать рапорт о своей отставке, – чувствуя свою вину, предложил генерал. – Кому… нужна твоя отставка, – Степашин схватился за аппарат кремлевской связи. Грачев чуть не плакал. – Ребята гибнут! Нужна помощь. Степашин знал, что резерв есть. В Моздоке были сосредоточены силы внутренних войск для начала возможных действий. Ерин идею поддержал. Попросил немного времени, чтобы связаться с Куликовым. Для этого надо было заручиться поддержкой президента. Выслушав доклад директора ФСК, он с мнением согласился. «Вводите войска!» Однако от Куликова пришла очередная информация. «Все кончено! Вводить войска поздно». А в Грозном шел бой.

Разбор полетов

Впервые Степашин пожалел. Пожалел, что понадеялся на людей, которых он еще вчера называл профессионалами. Сегодня они отводили глаза, по инерции краснели, реально осознавая, что отвечать придется ему. Ответственности перед властью он не боялся. Ему было стыдно перед преданными танкистами. ФСК выкручивалась, как могла. С позиций сегодняшнего дня действия танкистов сродни воинскому подвигу. Они шли не на прогулку. Они шли отстаивать конституционную целостность России. И краснеть им не за что. Как не за что краснеть вдовам и детям погибших. Их мужья умерли как герои. Но…«Известия» разразились зубодробительной статьей. Правда, автор не удосужился заглянуть в закон, который предусматривает возможность привлечения любых российских граждан для выполнения специальных заданий органов госбезопасности на конфиденциальной основе. И компетенция ФСК была соблюдена в той ситуации полностью. Впоследствии, анализируя ситуацию, Степашин вспоминал: «Когда мы говорим о проблеме Чечни, вернее, проблеме Чечено-Ингушетии, нужно вернуться к концу 80-х годов. В Чечено-Ингушетии, как и везде, шли очень сложные политические процессы. Начали проводиться демократические выборы, в том числе и партийных органов. В Чечено-Ингушетии всегда первым секретарем был русский. Этого требовала специфика взаимоотношений. Разумовский, тогда зав. отдела ЦК партии, вел подготовку пленума Чечено-Ингушского обкома партии в 90-м году, где первым секретарем должны были избрать Владимира Семенова, до этого работавшего вторым секретарем, первым секретарем горкома. Я хорошо знаю этого человека, мы с ним прошли войну в 94—95-х годах. Он был представителем правительства в этой республике до Кошмана. Отважный, смелый, искренний, глубоко порядочный человек, настоящий профессионал. Все шло по плану. Доку Гапурович планировался вторым. Но, как я потом узнал из уст самого Семенова, одновременно Завгаев провел работу среди своих сторонников на пленуме. И неожиданно для ЦК был избран первым секретарем обкома партии. Он тоже человек сильный, мощный, жесткий, если не жестокий, хороший организатор. Но сработало то правило, о котором я говорил. Это вызвало недовольство среди других тейпов и социальных групп Чечни. Завгаев, по сути дела поддержал ГКЧП. В Чечено-Ингушетии начался процесс условной демократизации. Освободительное движение возглавил Зелимхан Яндарбиев («Зелимхаша-портвейнщик»). Бывший писатель, он работал в типографии, но звали его «портвейнщик», потому что он пил портвейн, а в Чечне портвейн не пьют. К ним примкнул Мовлади Удугов – бывший молодой коммунист, исключенный из партии за воровство комсомольских денег, и секретарь комсомольской организации города Гудермеса «Салмаша» Радуев. Я думаю, тем, кто потом поддерживал их, в том числе Сергею Адамовичу Ковалеву, надо бы разобраться в биографиях всей этой плеяды откуда-то взявшихся лидеров освободительного демократического движения. Я с ним разговаривал, но он не очень охотно воспринимает то, что ему не хочется воспринимать. Позиция Верховного Совета в значительной степени определялась тем, что тогда председателем был Хасбулатов, чеченец из Толстого-Юрта, со своими взглядами и видами, яростный личный враг Доку Завгаева. Он посылает большую группу людей для изучения обстановки. Там были и некоторые политики (Бурбулис, Руцкой, Шахрай). Они докладывали, что Завгаева надо убирать. «Коммуняка» – как тогда говорили. Было сделано все, чтобы Завгаев был снят со своих должностей. Затем произошел разгон Верховного Совета, процесс стал неконтролируемым. В результате к власти сначала пришел конгресс чеченского народа (КЧН), затем он выкинул Верховный Совет, было убито несколько человек; разграблено КГБ, бежал Шалинский танковый полк, затем бригада внутренних войск. Как оставляли оружие? Приказа не было из Москвы. Если бы был приказ ответить на нападение, смели бы. Вот тогда бы Северокавказский военный округ действительно за несколько дней навел бы порядок. Чеченцы начали блокировать военные городки при страшном попустительстве властей. При попытках захвата оружия они вперед пускали женщин и детей. Наши терялись. Эти подонки, так называемые горцы, всегда пускали впереди себя женщин и детей, это делали и Басаев, и Хаттаб. К ноябрю 91-го года было понятно, кто такой Дудаев. Борис Николаевич был тогда в прекрасной форме, он был мощен, силен, это был тот Ельцин, за которого голосовала вся страна. Он своим указом в ночь с 6 на 7 ноября вводит чрезвычайное положение на территории Чечено-Ингушской республики. Я тогда был членом президиума Верховного Совета, как раз на ноябрьские приехал в Ленинград вместе с Юрием Яровым, он тоже был членом президиума. Нам ночью позвонил Хасбулатов, вызвал в Москву. Мы срочно прилетели. Утром 8 ноября состоялось заседание Президиума Верховного Совета, которое вынесло на Верховный Совет вопрос о ЧП. К сожалению, Верховный Совет тогда не поддержал введение ЧП. Главным аргументом, переломным моментом было выступление Виктора Баранникова. Он сказал, что внутренние войска не готовы. Тогдашний министр обороны Шапошников сказал тоже, что не готовы, бомбить не будем, хотя до этого собирался Кремль бомбить (помните, за что он в августе маршала получил?). Эти два выступления стали переломными. Верховный Совет не поддержал указ президента. Я считаю, был упущен второй шанс. Шанс не был использован в силу жесткого противодействия Ельцина и Горбачева. В течение нескольких лет велись переговоры, а в это время вырезались семьи русских, уничтожалась интеллигенция. В этот период Чечню покинули 350 тысяч людей – цвет чеченской нации. Русское население просто физически уничтожалось. Мы говорим «великая держава», так великая держава за одну только вырезанную семью сравняла бы Грозный с землей, как это делает Клинтон, как это делает Шредер, любая уважающая себя нация, власть. Любые переговоры с Дудаевым были бы блефом. Я лично с ним встречался в конце 94-го года в Грозном, правда, об этом никто не знает. Уже тогда было понятно, что это параноидальная личность. Абсолютно неуправляемая. Правоверным мусульманином его тоже назвать нельзя. Свои главные боевые награды он получил за ковровые бомбардировки афганских сел.94-й год. Велись переговоры, начала укрепляться оппозиция в лице Автурханова в Надтеречном районе, это исконные русские станицы. Были люди достаточно одиозные, типа Лобзика – Лабазанова, известного бандита с большой дороги, бывшего охранника Дудаева. Затем начался демонстративный захват автобусов каждый последний четверг месяца. Это переполнило чашу терпения президента. В августе я был вызван из отпуска в Москву. Состоялся жесткий разговор и с руководителем государства, и с Черномырдиным. Было проведено несколько совещаний в закрытом режиме. Было принято решение о помощи оппозиции. Но танкисты никак не должны были идти в город. Операция готовилась плохо. Из трех населенных пунктов – Черноречья (Гантамиров), Толстого-Юрта (Лабазанов и Хасбулатов) и из Первомайского (Автурханов и Хаджиев) должны были войти в Грозный. Гантамиров повел себя странно. Он вошел и вышел из города. Хасбулатов не пошел…Пошли только Автурханов с Хаджиевым. Дудаев бежал, сбежала большая часть оппозиции, город был взят. Вместо того чтобы наводить порядок, устанавливать комендантские посты, блокировать основные улицы, Умар Автурханов зачем-то собрал всех своих командиров в Доме политпросвета рядом с ДГБ, начал проводить совещание и вместо совещания получил огневой удар. Были блокированы и наши танкисты. Два дня город держали. Хаджиев и Автурханов официально обратились к президенту с просьбой оказать помощь федеральными войсками. Два дня танкисты отстреливались с остатками сил Автурханова. Два дня федеральные силы не принимали участия. Я тогда дважды звонил президенту. Борис Николаевич: «Да, да, надо принимать решение». Затем шли доклады других военных, которые говорили, что Степашин не владеет обстановкой, нечего нам в Грозном делать. В первый раз я столкнулся с элементами так называемой ревности. Через два дня погибло 6 человек танкистов, остальные были взяты в плен.

Мы тогда захватили Усмана Имаева, генерального прокурора Чечни, до этого он был руководителем Центробанка и главным «донором» Дудаева, это была специальная операция. Из грозненских покоев в лефортовскую келью. Это козырь! Имаев требует бумагу и компьютер. Пока суть да дело, он излагает свое видение ситуации в Чечне. Взгляд на политическую ситуацию, политиков. После этого я вступил в прямой контакт с Дудуевым и мы договорились об освобождении танкистов.

Как это ни неприятно, но Имаев снимает трубку и заказывает разговор с Джохаром Дудаевым. Тот понимает ситуацию с полуслова:

– Отдам всех, без каких-либо условий!»

Но ситуация кардинально меняется. Группа депутатов вмешивается в ситуацию. С. Юшенков, Э. Памфилова, Г. Явлинский летят в Чечню. Они мужественны и решительны. Готовы к самопожертвованию. Дудаев милостиво выдает им по нескольку пленников.

Через несколько дней домой в обмен на Имаева возвращаются все танкисты. «Бывшие» военнослужащие зачисляются в ФСК, откуда они увольняются с пенсией. Погибшие также задним числом зачисляются на службу в контрразведку, и им тоже назначается пенсия посмертно от ФСК.

Далее события развивались уже по нарастающей. Началась подготовка войсковой операции. Но готовилась она в полуоткрытом режиме… План, увы, был раскрыт, я думаю, тогда надо было подумать о переносе сроков, тем более что время было очень неудачное – зима, туман, применение артиллерии и авиации было затруднено. Однако части поспешно подтягивались в Моздок. 12 декабря в день Конституции войска были введены.

123

Декабрь

Прочь из Москвы, сюда я больше не ездок…

А. Грибоедов.

Над этим месяцем висел какой-то рок. Во всяком случае, так казалось Степашину. Не успели чуть приостыть страсти в связи с неудачным рейдом на Грозный, как свалились другие неприятности.

2 декабря ему позвонил начальник ГУО Барсуков, сообщивший о снятии с должности одного из заместителей Степашина Евгения Савостьянова, начальника столичного управления.

Барсуков, вспомнив всех родственников Савостьянова, он также вылил на голову изумленного Степашина потоки обвинений во всех смертных грехах. Из страстной речи Степашин понял, что несколько часов назад у мэрии Москвы произошло столкновение между спецгруппой Савостьянова и спецназом ГУО.

По утверждению Барсукова, была сорвана талантливо задуманная операция. Возмущенный президент, которому все это было доложено в красках, немедленно подписал указ об отставке Савостьянова на… теннисном турнире.

Восстанавливая происшедшее Степашин узнал следующее. Профессионалы ФСО решили серьезно припугнуть медиа-магната Владимира Гусинского. Установив за ним наружное наблюдение они умышленно стали демонстрировать свои намерения. Сопроводив его до мэрии, где находился офис последнего, бойцы кремлевского спецназа разоружили, помяв бока, его охрану. Картинно разложив водителей и охранников на снегу, они демонстрировали агрессию и решительность. Люди в камуфляже и черных масках настолько напугали Гусинского, наблюдавшего все это из окна, что тот обратился к своему старому знакомому Савостьянову и, передав суть происходящего, попросил помощи. Тот, не мудрствуя лукаво, направил туда своих «тяжелых» (группу физической защиты, которая использовалась в борьбе с бандитами). Еще были памятны события октября 1993 года у той же мэрии. Не дай бог, что произошло что-то из той же серии… Кратко дав отеческий наказ руководителю «тяжелых», он их благословил на подвиг.

Те в свою очередь, прибыв на место, особо церемониться с вооруженными людьми не стали. По принципу Александра Лебедя – «положить, разобраться кто такой и, если жив, отправить назад» – они в считанные секунды разметали по тому же снегу бойцов непонятного спецназа. При этом была сломана рука, ключица и челюсть. Досталось и руководителю операции – контр-адмиралу в маске и кашемировом пальто. Последствия могли быть более существенными, если бы один из «тяжелых» не узнал своего приятеля, работавшего в ФСО.

Такого позора ни Барсуков, ни Коржаков от ФСБ стерпеть не могли. Намарав срочно указ, они его стремительно подписали у Ельцина, сопроводив своими комментариями. Тот не стал вникать в суть проблемы. Его не интересовало и то, что его личная охрана, можно сказать, гвардия короля была посрамлена областными чекистами. На его месте другой президент тат же сменил бы поверженных лицом в снег на победителей. Не стал он вникать и в суть самой операции…

Для Степашина это был удар. И по престижу конторы, и по его личному.

Это наложилось на опубликованную в «Известиях» статью о завербованных чекистами танкистах. Скандал потряс своей заданностью и нелогичностью Люди, защищавшие конституционные основы, оказались в положении наемников, словно они воевали за деньги в интересах третьей страны. Демократическая пресса на все лады перемывала кости погибшим офицерам.

На удивление быстро сменило свою позицию в отношении них и руководство МО. Грачев сделал большие глаза и развел руками: «Первый раз слышу!» Командир дивизии опустил глаза и написал рапорт об отставке. Это было не по офицерски.

Степашин чувствовал себя преотвратно. Было не до работы. Указом президента столичное управление ФСБ было передано в оперативное подчинение ФСО, то есть Барсукову. Недоверие?

Такого не было за всю историю органов госбезопасности, чтобы управление ведомства переподчинялось, хотя бы в оперативном плане, ведомству иному.

Интриги… Интриги… Кремлевские кардиналы схватили бога за бороду.

6 декабря состоялось заседание Совбеза, на котором окончательно было принято решение стремительными действиями российских войск начать и закончить войну (двумя батальонами!).

Запад, молчавший до поры до времени, глухо начал роптать. Докладывавший о реакции политиков Запада министр иностранных дел Андрей Козырев четко сформулировал идею: успеем провести операцию до окончания Рождества – наши партнеры не заметят, даже если Чечня опустится ниже уровня моря. Если мы операцию затянем, то под давлением оппозиции политики вынуждены будут высказать свою точку зрения не в пользу России. А это чревато и осложнением наших отношений, и возможными санкциями.

По решению президента на место должны были вылететь министры обороны и внутренних дел, директор ФСК. Политическое руководство было возложено на вице-премьера Николая Егорова.

Накануне отлета в Моздок Степашин провел совещание руководящего состава ФСК. Слушал вполуха, мыслями находясь уже там. Коротко изложив задачи, выслушав доклады руководителей, он совещание закончил.

Через час он связался с начальником ЦОС ФСК и продиктовал текст информации для СМИ. Ключевая фраза сообщения: «Дудаеву объявлен ультиматум о сложении полномочий и разоружении своих бандформирований».

Информация ушла на ленты агентств с пометкой «срочно». И тут же в кабинете начальника ЦОС зазвенел «инфарктник» – телефон прямой связи.

– Информация ушла?

– Да.

– Срочно ко мне.

В кабинете Степашина находился Николай Егоров. Он был бледен и казался нездоровым. Степашин, напротив, был решителен и возбужден.

Прочитав текст, они оставили все, вычеркнув «объявлен ультиматум».

– Дай поправку, – вернув текст, приказал он.

– Но текст уже на лентах.

– Это твои проблемы. Дай поправку.

Прощаясь, он неожиданно бросил:

– Передачи носить будешь?

7 декабря Степашин был на Кавказе.

Грозный, январь

Мы несем едино бремя,

Только жребий наш иной:

Вы оставлены на племя,

Я назначен на убой.

Денис Давыдов

Если бы на командный пункт вошел Джохар Дудаев, Лев Яковлевич Рохлин удивился бы меньше. Он смотрел скозь раздавленные стекла очков, по-стариковски привязанных веревочкой к затылку, на Степашина, как на пришельца с другой планеты.

Эта планета, куда ввалился директор ФСК, член Совета безопасности, дрожала от грохота снарядов, плавилась от огня пожарищ, оглушала стоном раненых. Степашин был бодр, выбрит и ослепителен в своей необмявшейся еще куртке на меху и нелепой генеральской фуражке с двухголовым «цыпленком табака» на высокой тулье.

Рохлин ему был готов простить все. С прибытием на КП Степашина к нему вернулась надежда. Надежда, что их не бросили, не забыли…

Вернулась уверенность, что все, что сейчас происходит, – это звенья одного гениального плана, рожденного в недрах мудрейшего Генерального штаба. Несколько фронтов рвались к центру города – туда, где высился как укор президентский дворец, потрепанный, но непобежденный, в подвалах которого находятся те, кто принес неисчислимые страдания чеченскому народу… Так казалось.

Степашин был иного мнения. Еще несколько часов назад он сидел в фешенебельном мягком вагоне на моздокских путях, где решалась судьба и Грозного, и этой войны. Горько было сознавать, что все, что происходило, с точностью до деталей повторяло события ноября 1994-го. Так же как тогда, по нескольким направлениям к столице Чечни шли колонны, так же как и тогда, они петляли по узким улочкам, упираясь в тупики, попадая под огонь боевиков. Так же как и тогда, не было нормальных проводников, нормальных карт, нормальной связи. Впрочем, ненормальность стала нормой нашей жизни, нашей смерти.

А Моздок гудел от рева техники и воинских команд. С минутными интервалами на его взлетные полосы плюхались беременные десантом и техникой военно-транспортные самолеты. Амуниция, оружие валились в грязь, создавая непроходимые завалы. Неразбериха и бестолковость, брань, крики и лязганье затворами…

Сидеть и ждать отрывочной, неполной и зачастую ложной информации сил не было. Особенно после очередного потрясения, которое он испытал несколько дней назад…

Ему и вице-премьеру Егорову сообщили, что Ерин с Грачевым улетают в Москву, что их вызвал президент. Степашин проводил их на аэродром и вернулся на «Плотину» (позывной КП в Моздоке). Ночью его разбудил звонок президента:

– Где Грачев? – без предисловий начал Ельцин.

– У вас. Они вылетели в Москву… Вы их вызвали.

Впервые Степашин услышал от президента грубость.

– …Кто их вызвал?

Теперь уже не понял ничего Степашин. В здравом уме и трезвой памяти он с Егоровым их проводил.

– Ищите! И доложите! – Ельцин бросил трубку.

Степашин ничего не понимал. Поднял Егорова:

– Николай, Грачев с Ериным пропали…

Поиски, как и интрига, завершились быстро. Вызвав генерала Корабельникова и начальника военной контрразведки Алексея Молякова, спросил в упор:

– Где Грачев?

Корабельников отвел глаза.

– Если скажу, меня уволят.

– А если не скажете вы, Алексей Алексеевич, – обратился он к начальнику военной контрразведки, – я уволю вас.

Степашин побелел.

– Что за игры?

Оказалось, что они имитировали отлет и отогнали самолет на другую стоянку. Впоследствии Степашин не решился выяснять у министров суть их нелепого замысла. Не доверяли? Не хотели втягивать? Боялись, что грандиозный план взятия «Зееловских высот» будет сорван директором контрразведки? Не понял этого пируэта и вице-премьер Николай Егоров. Через несколько часов разгадка открылась. Ночью танки пошли на Грозный. На Грозный пошла пехота, разбрызгивая грязь, сквозь ночь и дождь.

В неизвестность…

К вечеру 31 декабря стало ясно, блиц-крига не получилось. Начались кровопролитные бои. Майкопская бригада редела на глазах, медленно, но верно превращаясь в сплошной «груз-200». Отсутствие связи, неразбериха…

31 декабря Степашин связался с Барсуковым и предложил ему подтянуть спецназ к Грозному для работы по локальным объектам. В ответ он услышал брань: «…Элиту, гвардию послать на войну?» Разговаривать больше смысла не было. Группа была выслана в Москву. А пацаны, безусые и необстрелянные, словно куски живого мяса, согласно оперативному плану Генштаба, бросались в пекло.

Сам Степашин решил ехать в Грозный. Экипаж готовил полковник Поповских – начальник спецназа ВДВ (в настоящее время под следствием в связи с убийством Дмитрия Холодова).

Наутро, когда ситуация стала еще драматичнее, Степашин все-таки вырвался вместе с Егоровым в эпицентр событий…

К запаху пороха, пыли и грязных пропотевших за дни боев тел примешивался запах скисшего яблочного сока и дорогого коньяка, которого на консервном заводе – ставке Рохлина – было в избытке. Ввиду отсутствия воды им и умывались, и утоляли жажду. Но не брал хмель…

Четвертые сутки шел бой. Четвертые сутки десантники из корпуса Льва Рохлина миллиметр за миллиметром продвигались к заветной цели – президентскому дворцу. Он уже дымился, словно огромный корабль, подбитый в бою. Его котлы еще кипели, дизели крутили винты, но он уже был покойник. Еще немного – и корма будет медленно уходить в воду, сквозь пробоины в бортах хлынет в трюмы вода, рванут котлы, обжигая тела кочегаров, и дым, смешавшись с паром, скроет от взора наблюдателей стройное тело корабля. Черт побери, кому нужен этот дворец? Но азарт боя уносит все посторонние, второстепенные мысли, оставляя одну, пожалуй, главную: «Взять любой ценой». Любой ценой теперь, после потерь, унижения, нужно взять этот дворец. Разбираться зачем, предстоит потом.

Вон уже видны остовы танков, сожженных в том проклятом ноябре… Весь мир обошли кадры мертвых, закопченных, местами оплавленных громадин с торчащими из люков сгоревшими телами экипажа. Эти кадры стали символом трусости и мужского позора. Нет, не солдатского. Наши товарищи погибли, как солдаты, как настоящие мужики. И кто бы что ни говорил, но погибли они за Родину, преданные и проданные. В горячке боя брошенные на произвол судьбы в незнакомом городе разбежавшимися джигитами.

«Восток – дело тонкое», – говорил красноармеец Сухов. Молодые солдаты новой российской армии понимают: Кавказ – дело странное.

До чего уродливое представление имели мы о нем, осознавал Степашин. Все не так. Все иначе. Мало кто может четко и однозначно сформулировать ответ на вопрос: что это такое на самом деле? Командиры полагали – они разбегутся от первого залпа. Не разбежались. Политики и знатоки межнациональных отношений пророчили – они боготворят женщин и стариков, а они гонят толпами своих единоверцев – сестер, матерей, детей на русские пулеметы, скрываясь за их спинами. Классики внушали – они горды и открыты, предпочитают честный бой и никогда не стреляют в спину. Но каждый день в Моздоке мощными паяльниками лудится жесть, пакуя «груз-200», и половина парней, лежащих в цинковых одеждах, убиты в спину. Сегодня уже металла не хватает для изготовления последнего приюта товарищам. Пленка, в которую завернуты бойцы, шуршит на ветру, словно души друзей рвутся из-под нее наружу.

Здесь убивают подло – из-за угла, из-за спин женщин и детей… Не спасает бронежилет. Часто он становится причиной серьезнейших ранений и мучительной смерти. Открытые голова и шея – лучшая мишень для снайпера. Квалификация последнего не особенно важна: первого разряда по стрельбе за глаза достаточно, чтобы с пятидесяти метров положить десяток-другой необстрелянных воинов.

Часто, подстрелив одного бойца, снайпер бьет наповал всех, кто пытается оказать ему помощь, издеваясь над истекающей кровью жертвой. Тогда в ход идет артиллерия.

Перед входом в Чечню даже боевые генералы были убеждены, что чеченцы не умеют пользоваться боевой техникой, а боеготовность ниже ватерлинии. Но их гранатометы жгут и жгут наши машины…

Десятки самолетов были готовы к выполнению дудаевского плана «Лассо». Суть его сводилась к нанесению бомбовых ударов по российским городам с аэродрома «Северный». Но с декабря подбитыми птицами застыли самолеты на взлетном поле аэродрома «Северный». Если бы их не уничтожила российская авиация, война шла бы не только на земле. Даже тонна взрывчатки, брошенная с борта учебного самолета, – не «фунт лиха».

Политики изучали Кавказ по карским шашлыкам да сухим винам.

Все смешалось. Вчерашние друзья стреляют друг в друга. В этой фантасмагорической мешанине вчерашние враги стали плечом к плечу и сомкнули ряды, забыв обиды и оскорбления.

Но как бы то ни было, бойцы шли вперед, разрывая криком «Ура!» свои глотки, твердо веря, что будет взят этот проклятый дворец, и тогда…

Для Степашина, для военных, решавших боевую задачу, было ясно, что шла речь о престиже страны, которая почти в одиночку одолела фашизм, но через пятьдесят лет после Победы оказалась беззащитной перед доморощенным криминальным режимом собственного суверенного разлива. Болезнь уходила вглубь. Ее метастазы распространялись по всей России, угрожая и целостности государства, и безопасности ее граждан. И если вчера надо было сломать хребет кучке фанатиков, поставивших свой народ на грань катастрофы, то сегодня пришлось воевать по полной программе. Ну а воюя, вели себя, ломая этот хребет, как слоны в посудной лавке. И не было вины в том, что летчики не могли разрушить махину дворца ракетой с первого раза. Строили-то свои. И на века. И не было вины в том, что в бой шли пацаны. Где было взять опытных бойцов? Процесс разрушения армии и спецслужб принял необратимый характер, ветераны ушли. А молодое поколение, как стало ясно в середине девяностых, нынче выбирает «Пепси». Но, что бы ни говорили, слепые щенки первого года службы уже на третий день боев приобретали качества солдата. Как тогда, в сорок первом, когда, как и теперь, отступать было некуда.

И проблевавшись от вида первого в своей жизни трупа, они стискивали зубы, а их генетическая память, заложенная отцами, выдавала код.

Находясь в эпицентре событий, Степашин так и не мог понять, почему наши артиллеристы, наши летчики не могут завалить громадину дудаевского пристанища. Впоследствии на этот вопрос не могли ответить и специалисты-промышленники, прибывшие туда вместе с Олегом Сосковцом, разрабатывавшие высокоточное вооружение. Обходя оставшиеся руины, они качали головами, так и не открыв загадку, почему на учениях бомбы ложились точно в пятачок, а сейчас развалили все вокруг, но так и не попали в цель.

В начале января Дудаев пошел на крайний шаг – из тюрем было выпущены все уголовники, пожелавшие воевать против русских. Вместе с ними на поле брани пришли и тюремные нравы. Они не щадили никого, в том числе и своих. Группа украинских националистов, воевавшая на стороне Дудаева, попытавшаяся уйти из Грозного, была расстреляна без суда и следствия.

Кольцо сжималось. Отчаяние нередко охватывало даже самых преданных Дудаеву людей. Руководитель ДГБ С. Гелисханов начал сепаратные переговоры с руководством российской контрразведки о возможности перехода вместе с двумя батальонами на сторону федералов. Вспоминая о тех днях, Масхадов рассказывал, что в бункере все чувствовали себя обреченными. Они могли надеяться только на чудо. И эти чудеса периодически происходили.

Команды, отдаваемые военным, чередовались с удивительным постоянством. «Вперед! Стоять! Вперед! Стоять!»

Москва вела непонятную игру. Каждая остановка, каждая передышка для боевиков были бальзамом на раны. Сквозь неплотные позиции федеральных войск во дворец подвозилось вооружение, боеприпасы, доставлялась развединформация, из дворца выносились раненые. Нередко коридоры создавались для прибывших в Грозный депутатов. Они, потрясая мандатами, мотались через линию огня, внося коррективы в ход сражения.

Досье

Из беседы с бойцом ВДВ в/ч 41450

– Было это после того, как мы взяли три здания 3 января 1995 г. К нам пришли парламентеры, их было 7 человек, и представились. Представился депутат Сергей Адамович Ковалев, с ним еще 2 депутата, фамилии я не помню, 2 служителя христианской церкви, подполковник – пленный начальник штаба полка и чеченец с ними. Пришли они к нам с предложением сдаться. Аргументировали они тем, что мы находимся в окружении, находимся одни.