Текст книги "Миргород (СИ)"

Глава 6. Сны

– Никогда не цельтесь в голову. Не играйте в снайперов из боевиков. Ну, только если совсем уже в упор, в самый затылок – если так удалось подойти, тогда ладно. А вообще привыкайте всегда целиться в тело, в корпус. Туловище – оно, всяко больше, чем голова. По-любому, как сейчас говорят. Хе-хе... В голову же промахнулся – он, может, по тебе в этот раз не промахнется. А промахнулся ты в сердце – попал в бок, в живот, в печень или просто в руку. Все равно в выгоде остался. Отбросил от себя, оглушил, повалил, подранил, ослабил, напугал. Какие у вас пистолеты? Калибр какой? Десятка? Что, у всех десятка? Отличный калибр, мощный патрон, хорошее отталкивающее действие. Вот и лупите в корпус. И стреляйте не один раз, а всегда два или три. Все же у вас пистолет это позволяет. Не стоять и долго целиться, как в тире, вытянув руку и покачиваясь на ветру, чтобы потом один раз и обязательно в десятку – бах! А навскидку, от пояса, если нет времени – бах-бах-бах! Что-то да заденет обязательно. Опять же, двое вас всегда. Положено так, чтобы двое были. Каждый этак-то если по три пули выпустит... Вот и считай, что цель ваша должна ужом извернуться, чтобы уцелеть.

– Но ведь отдача...

– Вот именно – отдача. Отдача у вас посильнее, чем у гражданских девятых и даже девять с половиной. И уж тем более не сравнить с каким-нибудь русским семь шестьдесят две – там после боьшого калибра практически не чувствуешь подскока ствола. Кстати, старые пистолеты иногда очень даже хороши в ближнем бою. Тот же старинный "ТТ", как оказалось, хорошо пробивает легкий кевларовый жилет – это вы знаете? Так что осторожнее будьте. Думайте, что у противника в руках может оказаться самое старое, казалось бы, но еще надежное и мощное оружие. Теперь еще раз об отдаче. Куда и как ведет ствол при стрельбе?

– Вверх и влево!

– Совершенно верно. Вверх и влево. И так практически у всех пистолетов, которые могут быть у вас на вооружении. Вправо – только если выброс гильзы влево. А таких почти не осталось. Ну, или из новейших, которые перенастраиваются под леворуких. Итак, чем легче ствол – тем выше он подскакивает. Чем мощнее патрон, тем сильнее бьет в руку и опять же подскакивает ствол. Отсюда проистекает то же требование: не стоять и не целиться, потому что все равно первым же выстрелом вы собьете прицел, а потом будете долго ловить мушку глазами. У вас есть патроны. Патронов у вас много. Не экономьте – стреляйте. На ваше обучение требуется гораздо больше средств, чем на пополнение запаса боеприпасов. А теперь сами мне скажите, куда надо стрелять, чтобы сразу второй и сразу третий, если получится? А?

– В живот...

– Точно! Если представить себе ростовую фигуру, то примерно туда, где у солдата должна быть бляха ремня – в живот. Или чуть правее. В пупок цельтесь, ясно? Вернее, не цельтесь, а направляйте ствол. Как надо стрелять, выходит? Не тянуть вперед руку, не целиться долго, удерживая дыхание и усмиряя колебания ствола, а выхватить пистолет, прижать руку к собственному боку, чтобы самим телом регулировать направление выстрела, и раз-два-три! Понятно?

– Так промахнешься же тут...

– А ты не промахивайся. Вот сейчас вы в тир пойдете по расписанию, там и отрабатывайте упражнение: выхватил, взвел курок в движении, прижал, два-три выстрела. И так, пока не начнете хотя бы одной пулей – все равно первой или третьей – попадать в корпус. Ясно?

– ...А можно еще вопрос?

– Ну-у... Можно. Так, вы, там, сзади, хватит ржать. Мы все же не в армии здесь, поэтому – можно.

– Извините, а вот если два пистолета? Их же не прижмешь оба к бокам – заклинит.

– А если два, то не лупите залпом, а стреляйте по очереди, чуть вытянув руки вперед. Что это дает? Пока происходит выстрел из второго, первый уже опустился опять к линии прицеливания. Снова – бах! Тут второй приходит обратно – и из него! То есть, по очереди, с правой – с левой, с правой – с левой. Вот из этого. Или из такого.

На столе были разложены большие, среднего размера и совсем маленькие на вид пистолеты, и преподаватель касался их рукой, говорил пару слов о каждом. Вот он коснулся потертого до белого металла на раме немного неуклюжего, с коричневыми пластиковыми накладками на рукоятке:

– Семь шестьдесят два. Русский. Убойной силы хватает. И даже может пробить жилет. А вот отталкивающей практически нет. Из этого – только наверняка. Если попал только слегка, то даже противнику прицел не собьешь – тут-то он тебя и зацепит. Но в упор – очень хорош. И надежен.

Он прошелся вдоль стола, искоса глянул, выбирая:

– Вот эти – из новых. Сорок сотых, а по-нашему – десять миллиметров. У многих, наверное, такой же. Мощный патрон, длинный ствол, большая обойма. Вот только вес великоват, как по мне. Я-то вот к таким больше привык.

Еще один оказался в его руке, клацнул спущенный курок.

– Вот. Девяточка. Отталкивающая – самое то. Правда, убойной маловато, но если нужен кто живьем, то в самый раз такая машинка. Я с таким много лет провел. Зря его ругали.

– Говорят, он даже ватник не пробивал? Ну, если два ватника один под другим?

– Брехня. Испытывали мы специально. Отличный пистолет. И легкий. Я бы так сказал: самый легкий из точных и самый точный из легких.

Кто-то из курсантов сзади поднял руку:

– А рекомендации? Вы нам что порекомендуете?

– А это, знаешь, как рекомендовать автомобиль. Надо просто попробовать. И к чему душа прикипит, что в руку ляжет – тот и твой. Вот сейчас в тир пойдем – там и опробуем разные варианты. В том числе и с двух рук. А уж выбор там у нас большой. Всем хватит.

***

Сухо щелкал «вальтер», гулко отплевывались в ответ с другой стороны, от развалин, большие калибры. Там не только калибры, там и стрелков было больше с самого начала, да еще и прибавлялось их чуть не с каждой минутой. Перебегали с места на место, высовывались вдруг, посылали пулю-вторую, почти не глядя. Похоже, начинали обходить. Когда врагов много, они могут себе позволить не торопиться, постреливая и не давая уйти. А другие в это время скользят между холмами щебенки, хрустят раздавленной крапивой, матерятся вполголоса, наступив на непотребное, и опять – вперед, чтобы оказаться сбоку или даже сзади.

Иеро стоял, прижавшись к стене и вытянув вперед руку, старательно выцеливал, прищурив слегка левый глаз и отсчитывая в уме патроны. Так. Еще пару раз выстрелить, и надо уходить. Иначе просто можно не успеть.

– Уходим, – кто-то рванул его за плечо, оттаскивая назад, за угол, о который сразу щелкнула пуля, уносясь со звоном и пылью куда-то в сторону и вверх.

– Убивец? Карл? Ты как здесь оказался?

– Стреля-али. Да просто не везет мне с тобой. Уж который день не везет, – отрывисто шептал Карл.

Обе руки он выставил перед собой и попеременно посылал грохочущий огонь туда, откуда слышна была ругань и лезли фигуры в сером. – И опять. Ты. Тут. Опять помочь надо. Гость все же. За угол, сказал! Не вылазь!

Патроны закончились почти одновременно. Карл как в кино одним движением выщелкнул пустые магазины, не спуская с затворной задержки, тут же вставил по очереди свежие. Дважды звякнуло, сливаясь в один звук, и снова гулко бахнули, ударив по ушам в тесноте кирпичных коридоров, два выстрела за угол.

Острый запах пороха, щекочущий ноздри, смешивался с застарелой гарью пожаров, с пылью, которой было покрыто все – рыжей кирпичной пылью. Сырой крапивной зеленью тянуло из холодных промокших углов, плесенью, чем-то тухлым и душным – из ям, тут и там зияющих выщербленными пастями-провалами.

Иеро тоже сменил магазин, хотя в старом еще оставалось два патрона. Лучше иметь полностью снаряженный, раз есть такая возможность. Над ухом свистнуло – он присел рефлекторно.

– Уходим, уходим! – уже кричал, отплевываясь от кирпичной крошки, Карл, оттаскивая его чуть ли не за шиворот. – Тут сейчас такая охота начнется! Ишь, сбежались, шавки городские!

Он снова, толкнув Иеро назад, за спину себе, шагнул вперед и завел громогласный огнестрельный разговор с теми, кто был напротив. Похоже, Карл считал про себя выстрелы. Потому что вдруг отскочил за угол, дернул Иеро за руку и побежал, показывая дорогу в лабиринте развалин.

– Быстро, быстро! Уходим!

Сзади загрохотало еще чаще, застучали обломки кирпича, выбитые из стен пулями.

– Черт! Не успеем!

Один пистолет Карл уже успел убрать куда-то подмышку. Теперь он левой тащил "гостя" за собой, а правой с зажатым в нем оружием, как молотком, отмахивался по сторонам, на каждое движение, каждый шум, готовый снова стрелять и убивать.

– Ах, черт! Черт! Черт! – Карл со стоном, как тяжелоатлет, поднимающий штангу, швырнул Иеро вперед, мимо себя. – Беги! Ах, как не везет...

И припал на колено, судорожно перезаряжая пистолеты. Над обрезом ботинка быстро расширялось и уже блестело влагой на солнце кровавое пятно.

– Я помогу, – кинулся к нему Иеро, нагнулся и замер, ткнувшись лбом в дуло. – Ты что? Я же помогу!

– Беги.

Выстрел назад, не глядя.

– Беги.

Еще два выстрела себе за спину.

– Я тебе здесь в бирюльки играю, да? Я тебя спасаю, понял? Потому что ты зачем-то очень нужен городу. Ты. Не я.

Каждая точка была выстрелом. Каждый выстрел был вызовом. И вызов был принят. Загрохотало совсем рядом. Свистнуло несколько раз. Эти, что просвистели – мимо. Карл закашлялся и медленно, аккуратно лег, опираясь рукой с по-прежнему зажатым в ней пистолетом. Пиджак, порванный на спине, лаково блестел на солнце красным и жирным на вид.

Иеро сделал шаг вперед и тут почувствовал удар, сносящий с ног, погружающий в черноту и безвременье...

– Даже и не больно совсем, – успел он удивиться, проваливаясь в никуда.

...

Это был сон? Всего лишь сон? Но с чего бы такой? Как там психологи и психиатры про сны объясняли? Сон, говорили они, всего лишь отражение реальности, действительности. Ты, мол, спишь, а мозг перерабатывает полученную днем информацию, передумывает сто раз одно и то же, показывает иногда, на чем зациклился, чего опасаешься... Вот. Вроде, не думал же еще об этом? Вроде, опасности никакой не было еще?

А может, это просто, как в книжках – чужой сон? Бывает такое в жизни?

Иеро медленно приоткрыл глаза, привыкая к солнечному свету, воробьиному гаму за открытой дверью балкона, каким-то шумам неподалеку. Это не больница, значит бой точно был во сне. Но это и не гостиница. Гостиничный номер был гораздо шикарнее и больше комнаты, в которой он спал на потертом диване, не раздеваясь, как был.

Подпоили чем-то? Вроде, нет. Не чувствуется никаких последствий отравления. И какой смысл, если руки – он поднял руки к лицу, покрутил перед собой – не связаны. И пистолет... Ему же дали пистолет – точно!

Повернул голову в сторону, и увидел его на тумбочке возле дивана.

Руки не связаны. Оружие в наличии. Ничего не понятно.

В голове было чисто и пусто, как после долгого страшного запоя, когда теряешь последнего друга или вдруг исчезает самая настоящая и на всю жизнь вечная любовь, и у тебя опускаются руки, и ничего не хочется и не можется. Только вино, ослабляющее боль, делающее эту боль тупой, как будто бьют тебя палкой по голове, но на голову намотана пуховая подушка. Удары, вроде, чувствуешь, да вот не больно совсем, как издали. Вино? Было вино, значит? А повод?

Он прислушался: где-то рядом звякала посуда, лилась вода, о чем-то негромко разговаривали двое.

– А еще у нас там внизу, в подвале, есть своя столовая. Чужие, с улицы совсем, туда просто не попадают, только свои, из нашего корпуса. Так там очень смешно бывает. Порции же большие такие, а если девушке какой не нужно много, то тогда дают полпорции. Вот полпорции для девушки – в самый раз. Подходишь с подносом на раздачу, а девочка там кричит повару, например, "плов-мальчик, суп-девочка!". Смешно-о-о...

– А мальчики, значит, всегда полностью съедают? Потому и "плов-мальчик", если полная порция?

– Ну, да... У мальчиков целлюлита же не бывает!

– А у девочек – бывает, значит? Ну-ка, ну-ка, где он тут у нас, этот злопастный целлюлит – болезнь века...

Сквозь веселую возню на кухне она шипела вполголоса:

– Тише ты, гость проснется!

Гость смущенно откашлялся, не поднимаясь с дивана.

Память ожила.

Это Карл там, убийца с лицензией. Такие тут странные порядки – убийца, преступник вроду бы, но на свободе и даже с лицензией на убийство. Он увел его с рынка. Сначала спокойно, медленным шагом, вальяжно приобняв за плечи. Потом толкнул в какой-то темный переулок, прихватив за рукав, заставил пробежаться. Снова резкий поворот. Какая-то щель между домами.

Карл прижал указательный палец к губам. Тишина и молчание, мол. В правой руке у него оказался спрятанный до того под шляпой большой черный пистолет. Вытянув руку вдоль стены в сторону светлой улицы, вслушивался, приоткрыв рот. Потом пистолет нырнул куда-то подмышку, а Карл, показав пальцами, как осторожно и тихо надо двигаться, повел Иеро какими-то длинными проходными дворами, пустырями, снова узкими щелями – кто так строит? И кто так ломает? Местами только стены, а между стенами – заросшая крапивой и бурьяном поляна. Ямы какие-то черные по краям. Вонь прогоревшего давно и намокшего костра. Какие-то обрывки бумаг, тряпки под ногами. Грязь.

– Что тут за адище? – пробормотал Иеро.

– Не адище, а скорее, чистилище.

– Вы католик? – удивился.

– Почему сразу – католик? Нет Я убийца. С официальной лицензией, между прочим.

Вот так на бегу и познакомились.

Влево, вправо, опять влево... Иеро уже не представлял, где находится. Только по солнцу узнавал, что вот где-то там река, а вот там, выходит, вокзал, которого на самом деле нет. Это уже выяснилось позже, когда дошли.

Очередной поворот, очередная темная подворотня и неожиданно тихий пустынный уютный двор, ограниченный стоящими углом двумя кирпичными пятиэтажками. Присели на качели. Долго сидели и смотрели по сторонам.

Потом Карл повел к ближайшему подъезду. Поколдовал над замком, с писком отворилась дверь. Вверх по темной лестнице мимо грязных окон и пожженых окурками подоконников. На самом верху остановились. Карл приоткрыл рамы – окно было не закрыто и не забито, как обычно бывает. За окном, совсем рядом сбоку – стена второго дома, примыкающего углом. Кухонное окно, из которого вкусно пахло свежей едой, какая-то рыжеватая девушка, смотрящая вниз. Она молча подвинулась в сторону, а Карл, шагнув широко и бесстрашно с подоконника, оказался рядом с ней. Махнул рукой, приглашая, спрыгнул в кухню. Когда Иеро, заколебавшись на миг, повторил этот трюк, Карл уже сидел на табуретке. Представил:

– Это Мария, моя жена. Это вот наша квартира. Располагайся, гость. Кстати, скажи, как к тебе обращаться? Хотя, погоди. Лучше пока не знать настоящего имени – назови любое. Мало ли что.

– Иеро, – чуть подумав, сказал Иеро. – Пусть тогда пока будет Иеро. Все равно это все знают.

– И вот тогда еще.

Карл протянул ему пистолет.

– У нас тут положено взрослым людям ходить с оружием. Потому что все должгы быть равны. А без пистолета ты не человек, выходит, а лох. И тебя можно по-разному – того. Вплоть до, сам понимаешь. Бери, бери. Он старый, но чистый. Запасной, так сказать. Вот и карточка на него.

Иеро умело извлек магазин, щелкнул затвором, руками и головой узнавая оружие. Вот теперь у него есть настоящий пистолет.

Вон он – на тумбочке в изголовье лежит.

А это, значит, Мария, ее голос был слышен – она еще где-то в ратуше работает. Или в мэрии... В общем, в администрации местной. У них вот эта самая квартира, где он сейчас. На кухне у них сидели втроем и разговаривали, обедая после прогулки на рынок. Был борщ – так они называли этот странный красный овощной суп, было еще вкусное жареное мясо. Жирное перченое жареное мясо с овощами. И была водка. Холодная и прозрачная, совсем не вкусная. Но ее и пили не для вкуса, не медленными глотками потихоньку после еды, медленно разговаривая, побалтывая высокими стаканами, в которых звякает постепенно тающий лед... Кстати, а это воспоминание откуда? Где так странно пьют водку? Что вообще происходит и почему так странно и выборочно работает память? Зачем вообще и откуда он приехал в этот самый Райхштадт? В Мир-город этот – зачем? И приехал ли? Карл ведь говорил, что нет никакого движения по железной дороге. На вокзале – второй городской рынок. Так может, все это какой-то длинный и утомительный сон, а он, Карл Иероним Фридрих фон и так далее... Какое, кстати, странное имя. А им я назвался как раз вторым именем.

– Проснулся, гость? Выходи на кухню, – махнул от двери рукой хозяин. – Будем еще разговаривать. Будем настоящее с будущим обсуждать.

– Какое еще будущее? Какое, так его и перетак, будущее? – простонал, картинно напоказ хватаясь обеими руками за голову, Иеро. – Чем ты меня напоил, убийца?

– Но ты все еще жив, – резонно отметил тот. – Значит, питье было правильное.

– Правильное, правильное...

Он прикрыл глаза ладонью в жесте отчаяния и боли, застонал напоказ:

– Кто я? Где я?

– Ты – наш гость. Мы живем в Мир-городе, в Райхштадте, если по-новому.

– К черту подробности! На какой планете?

Карл смеялся, хлопал в ладоши:

– На нашей, на нашей. Планета Земля, ноль тринадцать в тентуре, налево от Большой Медведицы.

И все слова казались знакомыми, такими, по которым опознают свой – своих.

– Все в порядке, гость?

– Да? А этот кошмар?

– О! Тебе снился сон? – заинтересовался Карл. – Чей? Расскажешь? А то все скрывают обычно – не принято, мол...

С тем туманом в город пришли чужие сны. Вернее, они были не совсем чужие, не со стороны откуда-то, не из космоса. Как раньше бабки говорили, укладывая внуков спать у себя на стареньких скрипучих уютных диванах:

– Спишь на новом месте, приснись жених невесте, а невеста – жениху.

И говорят, некоторым даже снилось такое, наговоренное. Мальчикам – невесты, девочкам – женихи. А теперь любой сон не в своей постели мог оказаться чужим. Системы не было, поэтому психиатры и психологи не могли сказать, что и откуда. Но поначалу очереди к ним выстроились большие. А еще психиатров возили на черных машинах ночью в самые богатые семьи. Потому что случалось всякое, о чем не всегда можно было поговорить даже с близким человеком. А вот с врачом, да еще предупредив, что тот, кто болтает, долго не живет, как и вся его семья, можно было и поговорить. Без свидетелей, один на один. Хотя, что там, казалось бы, страшного, если приснился мужику сон его любовницы? Уснул он у нее, понимаешь, сразу после успешного и приятного дежурного секса. Вот и приснился ее сон. А теперь с женой просто не может. И с любовницей – тоже теперь не может. Все ему видятся огромные негры и всякая такая фигня... Такая вот, в общем...

Было это или не было – теперь никто точно не скажет. Где те психологи и психиатры? Ищи-свищи... Но так говорит народ, что были случаи самые разные и самые странные. И именно женские сны мужчинам приснившиеся – оказались страшнее всего.

Выход нашелся быстро и самый простой: спали теперь только в своих постелях. На привычных местах. Дома. Меньше стали ходить по гостям. Режим вдруг появился. Порядок какой-то. И если в разгар дружеской пирушки кто-то, взглянув на часы, поднимался из-за стола, все понимали, кивали сочувственно: режим, понятное дело. Мужику идти надо домой. Далеко идти. Спать пора ложиться.

Кстати, и компаний пьяных на улицах, может, потому и не стало? А может, и не только потому...

...

Иеро пил чай, макая толстые пышные блины в сладкое сгущенное молоко. Когда он попробовал есть блины привычно с помощью ножа и вилки, хозяева посмеялись, но по-доброму. И научили, как правильно. Свернуть трубочкой, макнуть в блюдце, откусить, запить чаем. А руки, смеялись они, потом помоешь. Разве так трудно руки помыть? На воду пока лимитов не вводили. На реке стоим, не в пустыне Сахаре.

– А почему – Сахаре? – заинтересовался гость.

Его многое интересовало, и вопросы возникали один за другим по самым разным поводам. Вот и тут – почему, собственно, Сахара, а не Калахари какая-нибудь для примера или Кара-Кум?

– Ну-у-у..., – Мария посмотрела на Карла, ожидая помощи; тот только плечами дернул. – Ну-у-у... Просто. Так всегда говорили – как в Сахаре. Это не политическое какое-нибудь и не география. Со школы, наверное.

– Ага, ага, – покивал Иеро. – А насчет снов, кстати, это ведь очень интересно. Это исследовать надо такое явление. Ученые нужны. Потому что с точки зрения научной такого быть просто не может. Ну не смотрят нигде и никогда чужих снов. Сон – это ведь в твоей собственной голове, а не откуда-то снаружи. Не выходит он из головы наружу лучами ии волнами, не сохраняется где-то, не отражается назад, не попадает в чужой мозг. Тем более сон, которого еще никто не видел. Не бывает такого... Не зафиксировано.

– А туман такой бывает, как у нас?

– И тумана такого не бывает. Вот еще и его надо как-то исследовать и понять. И мне кажется, я тут дя этого и нахожусь. Наверное.

Он скатал еще один блин, посмотрел на банку сгущенки – можно, мол? Маша сама щедро через край налила ему в блюдце густую желтоватую массу, слизала каплю с края.

– Ты ешь, ешь. Гостя накормить надо – потом только с ним разговаривать. Это меня еще бабушка учила, когда я совсем маленькая была.

Карл сидел на подоконнике, поглядывая иногда во двор, покачивал ногой, что-то прикидывал, рассчитывал, рассматривая гостя. Наконец, заговорил:

– А как ты себе дальше думаешь? Ну, в смысле – в гостинице жить и по городу шастать, что ли? Так тебе просто так никто не позволит. У нас тут, знаешь, бездельников не любят.

– А туристов?

– Вот туристов, наверное, любят. Только нет у нас никаких туристов, и уже давно. Я же тебе объяснял, лунатик ты наш, что не ходят к нам поезда. Вот как война закончилась – если она где-то там закончилась, кстати – так и все. Мы тут сами по себе. К нам никто – от нас никто. Как на острове.

– Почему – лунатик? – поднял голову Иеро.

– Потому что, как с Луны свалился. Откуда-то появился. Порядка не знаешь. Понятий не знаешь. Какое-то время я тебя прикрыть еще смогу, раз большие люди просили за тебя, но не всегда же! Что ты сам-то умеешь? Вон, кстати, Маша может помочь с трудоустройством, если что.

Иеро доел, аккуратно держа жирный блин одной рукой, допил чай – он предпочел бы кофе, но тут пили чай. Сходил помыть руки. Вернулся, сел снова на свое место. И только тогда начал перечислять:

– Могу биться на шпагах, рапирах, саблях в пешем и конном строю. Стреляю из всего, что дадут. Вот из этого тоже стреляю. Могу командовать полком. Так мне кажется, что полком. Может, я военный? Честно – ничего ведь не помню! С водки твоей, наверное.

– Да-а, трудно с тобой будет. Военные нам тут пока не нужны. А стрелков и своих хватает. У нас теперь, считай, каждый – стрелок. Что еще можешь, что знаешь?

– Языки знаю. Только устный перевод! – тут же поднял он палец, останавливая обрадованную Машу. – Только устный. Грамматики совсем не знаю. Или просто не помню. Я вообще сейчас почему-то совсем мало о себе помню. Может, я после болезни какой?

Он посмотрел на хозяев немного растерянно. Развел руками.

– Нет, – решительно отмел Карл. – Нет у нас таких болезней, что вот так память теряют.

– А эта, как ее, ретроградная амнезия?

– Ого! Какие слова знаешь! Образованный, значит? А историю, философию всякую, политологию – знаешь?

Иеро прикрыл глаза, перебирая всплывающие и снова гаснущие на периферии сознания воспоминания.

– Средние века – хорошо, кажется. Военная история в целом – тоже. Политология... Социология, скорее. Я даже не представляю, что у вас сейчас называют политологией.

– Так я тебе скажу, где мы тебя пристроим, – хищно заулыбался Карл. – Скажи, Маш!

– В школу! Да, в школу! – захлопала та руками.

Потом задумалась:

– А жить-то где?

– А где жил, там и будет. В гостинице. Мне показалось, ты говорил за обедом, что у тебя там уже все оплачено?

– Ну, вроде так...

– Гость города, значит? Ну-ну... Кстати, подумай на досуге, с чего это ты весь из себя наш гость и кто ты вообще, что "гостем" объявили. Я вот такое впервые в жизни вижу, чтобы на рынке так уважительно к "шляпнику" отнеслись. Неспроста это. Ой, неспроста.

– Ага. И сон этот...

– Ну, сон, как сон. Это как раз чисто профессиональное, да. Раньше я ведь почти ничего не боялся. И никого. Стрелял спокойно совершенно. И спокойно потом уходил. Это теперь у меня какая-то боязнь появилась: приходится каждый раз себя заставлять, переступать через что-то. Потому что ждут меня дома. Потому что прирос к дому. Потому что Мария. Вот и смотрел ты, выходит, мой сон.

***

Не понял. Что, собственно, плохого в моей работе? Я – уважаемый член общества. Я выполняю нужное и важное дело. Как ассенизатор какой-нибудь. Грязная работа, да. Но как без нее? Все знают, к кому можно обратиться, если что. У меня даже лицензия есть, хоть теперь она уже и не сильно нужна. Как там было написано у политэкономов древности? Общественная необходимость, прибавочная стоимость... Ну, там насчет того, что товаром может быть только то, что необходимо обществу. И общество назначает цену через рынок. Вот, мой труд, ясное дело, необходим обществу. Нет, я не миллионер – у нас тут город не очень большой, хоть и называется помпезно. Кстати, обратили внимание, да? Это мы сами его так переименовали после войны. Всем народом, сообща. Ну, а как еще? Раз все равно ничего вокруг нет. Раз никуда отсюда не выбраться, и никто сюда не попадет. Значит, это наш особый мир. Затерянный такой, как в книжке. И мы живем в этом самом мире – вот он и Райхштадт. То есть, Миргород, если по-старому.

Так вот – об общественной необходимости и целесообразности и прочем. Есть здесь спрос на мои услуги? Есть. Стоимость моих услуг покрывает мои затраты? Вполне. Услуги мои ценятся и уважаются? Еще как! Так в чем тогда ваш вопрос? Что не так с точки зрения какого-то закона и чьей-то морали?