Текст книги "Миргород (СИ)"
Автор книги: Александр Карнишин
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)
В старых городах мест для прогулок всегда было много. Можно было зайти невзначай в какие-то лабиринты старинных зданий или вдруг оказаться в парке, открывшемся среди кварталов жилых домов, или выйти неожиданно к берегу реки, не облагороженному еще бетонными плитами.
Бывали в жизни Иеро города, где тротуаров просто не было. Там никто не ходил пешком, и на пешехода смотрели с непонятным прищуром: то ли жалели, то ли презирали. В таких городках все и всюду ездили на автомобилях. В магазин, в прачечную, на работу и с работы, в кино и в театр – всюду на машинах.
А здесь, в Райхштадте, и тротуары были везде, и машин на улицах хватало, и закоулков, лабиринтов, горок и набережных...
Проспект Свободы тянулся все дальше, а в стороны уходили симпатичные улочки и переулки, так и просящие пешехода заглянуть под сень плотно растущих южных деревьев, поглядеть на старинные невысокие здания, спуститься вон там, за углом сразу, в подвальчик, где обещают темное пиво и жареную свинину с чесноком и луком. Гавелова улица. Иеро проверил по карте. Действительно, Гавелова. Как-то у него не совпадало название города с названием улицы. Было что-то тут не правильным. Акценты не те.
Рынок начался неожиданно. Не было перед входом на его территорию фанерной арки, крашенной зеленой масляной краской – кстати, откуда это воспоминание? Такое ощущение, что совсем недавно еще было – фанерная арка, зеленая жирная краска с потеками, вечный ее запах, въедающийся в одежду, красные буквы по самому верху...
Иеро задумался, приостановившись.
Сразу же к нему подскочили, тряся тряпками, какие-то старухи. Они не шумели, как обычно бывает на южных рынках, не дергали за рукав, не смотрели проникновенно в глаза, объясняя насущную необходимость покупки этой рухляди. Просто обступили и потряхивали каким-то старым заношенным тряпьем. Как будто стоят тут просто так, погулять вышли. Имеют право на прогулку по своему городу. Но он даже не успел отмахнуться или просто помотать головой, что не нужно, не покупатель он. Сами вдруг потеряли интерес и отвернулись, рассматривая красоты старого города. Видно, заметили "провожатых".
Позади, в центре, были совсем новые дома. Затемненное стекло, сталь, блестящая ребрами на солнце, бетон основания. А тут уже были только старые, даже старинные здания. Максимальная высота – три этажа. Красный кирпич, розовый и желтый мягкий камень, рассыпающийся под пальцами, вычурные кованные балкончики, какие-то мансарды под самой крышей с маленькими косыми окошками... И еще – внезапно закончилась зелень. Как будто вода не доходила сюда, или просто не было земли, чтобы укорениться ростку. Ни одного деревца. Сухая толстая виноградная лоза оплетала водопроводную трубу, поднимаясь ко второму этажу, тянулась выше тонкими побегами. Тоже уже сухими.
Иеро снял шляпу, тщательно протер ее изнутри носовым платком, потом утер пот с бритой головы. Все-таки удобно летом без волос. Ветерок сразу остудил и лоб, и затылок. И хотя солнце все равно совсем по-летнему припекало, но с волосами до плеч было бы не в пример жарче.
Шляпу он купил на площади, в небольшом магазине мужской одежды. Высокая тулья, широкие, чуть не в ладонь, поля. Прямо Чикаго тридцатых годов. Кстати, обдумать это, сделал он очередную зарубку в памяти. Есть в этом что-то, какая-то подсказка.
Обернувшись вокруг, как бы просто так, осматриваясь на новом месте, он кинул взгляд назад: парочка "серых" стояла неподалеку, в упор, не скрываясь, рассматривая его и бабок, что стояли с какими-то вещами под стенами домов, разложив их на старых газетах. И тут Иеро понял, что он уже пришел к рынку. То есть, шел, шел к тому значку, что показывал на карте местоположение торговых рядов, и внезапно пришел.
Улица сузилась. Куда-то пропали вечно спешащие и подгоняющие друг друга автомобили. Между домов протянулись веревки, на которых, как и на чугунных старинных решетчатых воротах во дворы, были развешаны предметы одежды и нижнего белья. Под веревками лежали газеты, придавленные с краев кусками кирпича или досками. На газетах были выставлены поношенные сапоги и ботинки.
Под одной стеной вытянулся самодельный прилавок из составленных плотно ящиков, накрытых какой-то выцветшей клеенкой. Тут стояли книжники. Книги перед ними были потрепанные, некоторые без обеих обложек. Но рядом толпился народ, рассматривал, торговался. Интеллигентного вида бродяга в ковбойской шляпе на голове и черных тапочках на босу ногу застыл с краю, вчитываясь в текст и неспешно переворачивая страницы.
Вот это – рынок. То место, куда Иеро шел, чтобы затеряться, заблудиться в толпе, послушать дыхание города и его речь. Вот народ. Вот рынок. Осталось сделать последние шаги. Он оглянулся через плечо: "серые" не шли за ним, остановившись в начале квартала. Один из них закурил, посматривая вокруг, другой что-то горячо говорил, тряся поднятым кверху указательным пальцем.
Иеро пожал плечами и шагнул вперед.
Рынок, он же маркетплац, он же маркт, он же плаза и еще сотни и сотни наименований на разных языках был совсем не таким, как представлялось ранее. Не было какой-то центральной площади, заставленной торговыми рядами. Не было крытых помещений и не было высокого забора вокруг, практически не спасающего от воров, но создающего иллюзию некой отделенности, изолированности от остального города.
Просто сначала Иеро шел по городу, между жилыми домами, магазинами, офисными центрами. А теперь он шел по рынку. В рынок был превращен целый городской район. Стояли такие же, только более обветшавшие, дома. В некоторых, похоже, все еще жили – тянулся дымок от печей, слышался запах съестного. На балконах сушилось цветное белье. Во многих домах кирпичом были заложены окна первого этажа. Там, наверное, были склады. В магазины и торговые ряды были превращены дворы, закрывающиеся на ночь на большие тяжелые чугунные ворота с замками в два кулака, сейчас свисающими на черных цепях незапланированными украшениями. Местами жилья уже не оставалось. Сквозь провалившиеся крыши с улицы можно было увидеть небо. В оконных рамах блестели редкие последние клыкастые осколки стекла, выбитого когда-то людьми или природой. Местами руинами стояли только стены со следами старой штукатурки и росписями разноцветными красками. Оттуда тянуло гарью и неповторимым концентрированным запахом грязных постелей. Похоже, жили не только в домах, но и в таких развалинах, вокруг костров.
Шум. Еще тут было очень шумно.
После центральной улицы с приятно шуршащими дорогими авто, и негромких культурных разговоров прохаживающихся горожан, этот шум просто оглушал. Тут кричали друг другу из окон и с балконов, разговаривая через улицу. Продавцы истошно вопили, призывая покупателей. Рычали маленькие трехколесные грузовички, развозившие грузы. Покупатели ругались и торговались, экспрессивно, как в Италии, потрясая руками и приводя все новые и новые доводы в пользу немедленного снижения цены.
Все стояли вперемешку, и возле остро пахнущих кожей обувных рядов вдруг откуда-то несло соленой рыбой, а возле сладостей и разных тортов – подгнившим мясом. Тут же катали свои тележки разносчики еды и напитков.
– Поберегись, поберегись! – кричали над ухом зазевавшегося покупателя грузчики, гулко хохоча, когда тот шарахался в сторону.
Иеро почувствовал чужую руку в кармане пиджака и демонстративно расставил руки в стороны, слегка поворачиваясь, как в примерочной перед зеркалом, влево и вправо. Мол, копайся, копайся, мальчик, так тебе удобно? Я не мешаю? Захохотали окружающие. Пригнувшись низко, метнулся в сторону неудавшийся воришка. Кто-то подсек его ноги, он рухнул плашмя на груду разномастного мусора, извернулся, как ящерка, и на четвереньках, не поднимаясь, скользнул в узкую темную щель между домами.
– Ха! В шляпе ходит, а вроде нормальный! – на плечо Иеро опустилась тяжелая ладонь.
– Понимает, а? – толкнули справа.
Вокруг вдруг оказались очень дружелюбно настроенные местные люди. Они смеялись над приезжим, зашедшим в одиночку в рыночный район, пожимали ему руку, знакомясь, хлопали по плечам, радовались ситуации. Подходили еще люди, им рассказывали, экспрессивно размахивая руками, показывали, что и как, смеялись, те тоже включались в веселье. Иеро вдруг стал центром небольшой толпы в узком закоулке между торговыми рядами.
– Спасибо, что приехали, мастер Фридрикус, – шепнул кто-то, стоящий за спиной, прямо ему в ухо. – Не оглядывайтесь! Нам еще рано знакомиться лично. Просто помните, вас здесь очень ждали. Вы нужны нашему городу.
Уже оборачиваясь, Иеро почувствовал внезапную пустоту за спиной, которая опять заполнилась чужими телами плотной толпы. За спиной теперь стоял один из грузчиков, казалось, только что скинувший тяжелый ящик с плеча. Горячий, пахнущий потом и машинным маслом, он был таким большим, что Иеро просто уткнулся носом в его грудь. Нет, пожалуй, шептал не он. Такой не шепчет – кричит.
Улыбаясь налево и направо, кивая, пожимая руки, он выдрался из толпы. За ним бежал с белозубой улыбкой от уха до уха паренек лет пятнадцати на вид.
– Господин! Вы обронили бумажник!
Ага, как же. Обронил. Внутренний карман до этого был надежно застегнут. Выходит, они тут все в одной компании. У мелкого воришки не вышло – организовали толкучку, показали молодому, как надо работать. Иеро в восхищении помотал головой, рассмеялся. Паренек рассмеялся тоже, протягивая бумажник. Ну, что же. Вот тебе, заслужил. Иеро протянул купюру и был удивлен, что ее не приняли.
– В чем дело? Ты нашел бумажник, я тебе благодарен.
– Нам сказали, господин, что вы гость нашего города. Не стоит обижать хозяев.
Еще миг, он отступил назад, пригнулся, ввинчиваясь в толпу, и вот уже не виден. А "гость города" остался стоять в раздумьях о полученном от, видимо, каких-то "хозяев" статусе, подкидывая на ладони возвращенный бумажник.
Незаметно он дошел до следующей невидимой границы, отделяющей рынок от города. Дальше снова были жилые кварталы. Там впереди прогуливались люди и ездили машины. Иеро обернулся: сзади был совсем другой мир.
На границе двух миров сидел на выщербленных ступеньках гитарист в защитного цвета куртке и брюках, и напевал странно знакомую песню:
Ты не достроил на песке безумно дивный, чудный город.
Я спешил к тебе, но он, увы, тебе уже не был дорог.
Ты забыл бы постепенно обо мне.
Но я достроил все же твой безумно дивный, чудный город.
Гитара звенела, голос был тихий и глухой. Мимо шли люди, не обращая внимания. Иеро остановился – в кармане лежала купюра, приготовленная для того паренька с бумажником. Вот она и полетела в раскрытый футляр гитары, стоящий у ног певца.
И забудешь постепенно о войне.
И миллионами огней тебя прельстит мой чудный город.
Кивнув благодарно, допел музыкант и тут же стал убирать гитару. А сзади снова вежливо кашлянули и опять прозвучали те же слова:
– Представьтесь и предъявите оружие. Медленно и осторожно.
На расстоянии двух шагов опять стояла парочка в сером. Другие, похоже. Те просто по времени не могли оббежать вокруг и теперь дожидаться здесь. Хотя похожи, как родные братья.
– Я не вооружен...
– И этим нарушаете. Так. Приметы сходятся, – негромко сказал один. – Худощавый, выше среднего роста, бритый, глаза карие, рот маленький, губы тонкие... Господин Путник? Разве вас не предупредили, что мы следим за порядком и исполнением закона? Сожалею, но придется пройти с нами.
– Не так быстро, не так быстро, – кто-то сзади отодвинул Иеро в сторону и выступил вперед.
Тоже бритый наголо. Шляпа в правой руке. Вернее, шляпа на правой руке. А что в руке – скрывает шляпа.
– Во-первых, вы еще на территории рынка.
– Не так. Территория рынка закончилась метром ранее, – спокойно ответил один из "серых", разведя руки в стороны и показывая, что он ни в коем случае не собирается спровоцировать подошедшего на стрельбу.
– Да? Ну, ладно. Пусть – уже город. Дальше что и как?
– Он без оружия.
– Он – с оружием.
– Мы просили предъявить, он отказался. Второй раз за этот день. Мы следим за ним с самого утра.
– Это совершенно никуда не годится. Следить за солидным человеком, за гостем города... Я – его оружие. Вот моя лицензия, – в левой руке трепетала какая-то бумажка.
Правая оставалась под шляпой.
Иеро с интересом наблюдал за сценой. Он пока не чувствовал никакой существенной угрозы для себя лично, но угрозу, исходящую от своего неожиданного защитника, почувствовал сразу. Причем, угрозу не в его сторону.
– А ведь мы знакомы? – вдруг шагнул непрошенный защитник вперед, заглядывая под поля серой шляпы. – Геннадий Николаевич, товарищ майор, ты здесь теперь, что ли?
– Не зарывайтесь, Либер, – проскрипел тот сухо. – Генрих Кузнецки, к вашим услугам.
– А-а-а... Генрих... Ну, да. Ну, да, конечно. Так мы теперь пойдем, значит?
– Идите. И помните, что мы следим за порядком!
Серые синхронно отступили в сторону, а Либер, приобняв Иеро левой рукой, повел его прямо, бормоча на ходу:
– Сейчас с женой познакомлю. На стол поставим. Поговорим малость. А серым – хрен по всей их наглой морде. Ух, ненавижу гадов! Идем, идем!
Иеро и не упирался.
***
Да, я мог тогда стрелять. С полным на то основанием мог. Вот так, как вас, видел его. Нет, ничего личного. Я и не знал его раньше. Получили ориентировку, дежурили у рынка. Нет, на рынок нам было нельзя. Таков тогда был порядок. Такие понятия. Там надо нас целый полк вводить, чтобы все спокойно было. А мы не армия какая-нибудь. Кто мы? Ну... Как сказать-то. Налоговая полиция и арбитражный суд в одном флаконе – вот. Мафия? А чем та же мафия, извините, отличается от налоговой полиции? Формой? Или вы сейчас о чем?
Так вот о нем, значит. Нет, опасности от него не было. А вот закон он нарушил. И не единожды. Пришлось задерживать. Но тут этот вмешался, Либер. У нас с ним такая тайная война была в то время. Он нам пакостил, а мы – ему. Почему не убили? Что мы, убийцы, что ли. У нас все-таки понятия есть и правила мы знаем. Убивать за просто так никто не будет. Это же беспредел. И потом, он ведь тоже стрелять умел. Да еще как. Вот и увел этого. Куда? Ну, к себе, думаю, домой. Мы-то что? Мы продолжили патрулирование. А что мы должны были делать? Закон соблюден. Либер, конечно, гад, но ничего противозаконного не совершил. Все было по делу. И лицензия у него самая настоящая. Я же лично ее и выписывал. А кто знал, что так оно потом станет? Вот тогда, когда всему кирдык был, тогда лицензию и выписывал. Мужик он, кстати, аккуратный. Контракты выполняет, закон чтит, понятия уважает – чего мне с ним делить?
Тот-то что, второй? А чего ему? Постоял тихо, послушал и ушел с Либером. Даже не оглянулся. Знал бы я заранее, как оно будет, расстрелял в спины обоих. И пусть потом хоть под суд, хоть куда – порядок в городе важнее.
–
Глава 5. Серые
Во внимательной чуткой тишине хорошо было слышно легкое поскрипывание старомодных ботинок красной кожи, явно сделанных на заказ еще в докризисные времена.
– Смотрим, как он идет. Внимательно смотрим. Он впереди, вы – сзади. Видите, носки в стороны выкидывает? Что это может значить? Не вывод еще, но какие-то наметки для вас, сигналы? А?
– Спортсмен, может?
– Гимнаст или, того хуже, акробат какой-нибудь? Паркурщик современный? Вполне возможно. Значит, вынослив и силен, как бы он ни выглядел в одежде, и какой бы ни была сама одежда. Одежда – она скрадывает, маскирует, очень часто обманывает. Не верьте одежде. Говорят кое-где, что по одежке, мол, встречают... Не ошибитесь, встречая. Под блестящим нарядом может быть убийца и насильник, а в тертой промасленной вонючей телогрейке – слесарь-танкист какой-нибудь, который окажет вам любую помощь в наведении порядка. Кстати, может быть, все гораздо хуже. Может быть, это действительно самый настоящий военный. Кадровый, такой, который всю сознательную жизнь в берцах, да по плацам. Кто из вас хочет на армию налететь? Есть такие? Молчите? Правильно делаете. Армия – наша защитница. В смысле, не наша непосредственно, а штатских всех, шпаков этих городских. Но она не любит, когда ее задевают. В армии закон: за своего вступаются все. Поэтому смотрите под ноги, а думайте головой.
– ...А если, предположим, косолапый? – раздался смеющийся голос из задних рядов.
– Косолапый, Франц, это у нас как раз ты, – теперь уже смеялись все. – А вот если объект косолапит, то это тоже может быть сигналом, зацепкой наблюдателю. Ну? Сами, сами!
– Тяжелоатлет?
– Бывает, но не у всех.
– Раздолбай какой-то...
– Да? А если я скажу, что это охотник? Пешеход, отшагавший не одну сотню километров. Чуть-чуть косолапит, опираясь на все пальцы. Может идти часами и сутками. Вроде и не быстро, но дойдет раньше многих и дальше многих. Вынослив. Наблюдателен.
– Это потому что косолапый?
– Потому что охотник!
– А вот если у него просто параллельно ступни ставятся. След рядом со следом? Вот так? – показал один за первым столом ладонями, пройдясь ими по воздуху.
– Редко, но и такое бывает. Не тот ли это, кто следит за своей походкой и старается скрыть особенности ее? А если так, то...
– Клиент!
– Да. Или, что может быть хуже всего, опять же охотник. Но не таежный, не степной охотник, не с природы и не по животным специалист. Городской.
– Э-э-э... Так все-таки, клиент, что ли?
– Совсем наоборот, – указательный палец медленно обвел лица, останавливаясь на мгновение на каждом. – Это вы все – его клиенты. И вот тогда, натолкнувшись на охотника, вам придется применить все свое умение, чтобы остаться в живых. Толкнуть под огонь горожанина. Лоха педального, шпака позорного – под пулю. Падать, откатываться и вставать. Бежать, вызывая подмогу. Ползти в грязную и темную щель, не жалея костюма. И не жалеть патронов! Стрелять, стрелять и еще раз стрелять! Да хоть с двух рук, если успеете выхватить два пистолета! Пусть промахнетесь, но спугнете противника, сгоните с линии огня и вызовете шум. Может, спасетесь даже. А уж патроны у нас теперь не валюта, как в разгар кризиса было. Помните еще те времена? Или маленькие еще слишком были?
***
В узкой прихожей толпились, стуча тяжелыми мокрыми сапогами, санитары в синих халатах, накинутых сверху на теплые куртки. Длинный черный пластиковый мешок уже был уложен на носилки и пристегнут ремнями, но очень уж узким и неудобным был выход. Кузнецов, присев, поднырнул под поднятые повыше носилки, прошел сразу налево в комнату. Стандартная однокомнатная квартира. Мебель, правда, хорошая. Шкафы богатые, по заказу такие делают, чтобы не занимали площадь – во всю стену и до потолка. И черная, запекшаяся морщинистой пленкой, кровь на блестящем даже под слоем пыли настоящем наборном паркете.
– Ну? – хмуро бросил он в воздух.
– Привет, Кузнецов!
– Ну? – повторил он угрюмо.
– Не нукай, майор. В общем, пишу сейчас тебе предварительное: самоубийство. Два дня назад, а то и все три. Тут холодно, блин, как в морге, так что без лабораторного анализа точнее сейчас не скажу.
– Не самоубийство, а подозрение на самоубийство, – скучно произнес Кузнецов, напоказ медленно и с прищуром оглядываясь вокруг. – Пусть потом твои поднесут бумаги, оки?
– Оки-оки, шеф! Ну, мы пошли, значит?
– Орудие убийства нашли?
– Чего его было искать? Тут все и лежало. Ножиком себя резал, не бритвой. Вон он, ножичек, – эксперт помахал прозрачным пакетом, измазанным темно-коричневым с внутренней стороны.
– Ну, тогда идите, значит, раз свое дело сделали. Дверь пусть прикроют и не пускают пока никого. Поставь там участкового, что ли. Я тут слегка побеседую с нашими орлами.
Через минуту в квартире остались только оперативники убойного отдела.
– Ну? – опять сказал майор Кузнецов из управления.
Просто в воздух сказал, ни к кому конкретно не обращаясь, усаживаясь одновременно у круглого стола и упираясь локтями в столешницу, собранную из разных сортов дерева каким-то рисунком, почти неразличимым под грязью.
– Подозрение на самоубийство, товарищ майор! – лихо отрапортовал старший, старательно выкатывая глаза на высокое начальство.
– Это я уже слышал. А подробности?
– Да стандартно все. В который уже раз одно и то же... Кухня у него практически пустая – все выгреб за последний месяц, видать. Грелся, похоже, прямо здесь, в комнате. Вон, на столике журнальном книги жег.
Журнальный столик был когда-то блестящим и ярким, в модном недавно стиле хай-тек, а теперь чернел кучкой золы и слегка прогибался от жара давнего костра.
– Ну? – нахмурился Кузнецов. – Мне что, дополнительные вопросы задавать? Как школьников на троечку вытягивать?
– Вот, товарищ майор! – сбоку поднесли и выложили на стол аккуратный черный кейс.
Щелкнули замки, откинулась подпружиненная крышка. Кузнецов лениво заглянул:
– Посчитали?
– Так точно! Тут шестьсот тысяч без мелочи.
– Ну да, блин... Как обычно... Лучше бы он герыча закупился на всю сумму заранее. Теперь бы шиковал, как король. Или тушенки, например, и водки. И себе хватило бы и на продажу. В протокол внесли? Где он, кстати, протокол?
Под начальственные глаза тут же подложили открытую пластиковую папку с протоколом осмотра.
– Кто понятые?
– Соседей подняли.
– Нормальные люди, наши?
– Да все в порядке.
Кузнецов, не снимая черных кожаных перчаток, пошевелил листки протокола, поднял голову:
– Ну?
– Товарищ майор..., – заныли наперебой оперативники.
– Я, вашу так-перетак, уже целых пять лет майор! Ну?
– Ну, товарищ майор, ну, Новый год же скоро...
– И у меня Новый год скоро, как ни странно, и у начальника управления, между прочим, Новый год тоже. Такое вот совпадение, не поверишь! И дети у всех, и семьи, и любовницы даже у некоторых, и родители, и вообще... Ну?
– Вот.
На стол легла тяжелая коричневая кобура. Даже в промозглом холоде сквозь гарь давнего костра сразу запахло оружейкой – маслом, кожей, металлом.
– Угу. Не совсем дурак был покойный, значит? А вы его в лохи... Что он прикупить-то успел, прежде чем решился?
– "Беретта", товарищ майор.
– И с "береттой" на руках вены себе резал, кровил тут. Тьфу, мудак... Да с оружием-то сейчас прожить проще простого!
– Так, ведь интеллигент, банкирский клерк, мля...
– Мля... Молчи уж. Значит, так. Пистолет прибери себе.
– Спасибо, товарищ майор.
– Рано спасибо говоришь, капитан. Ну? Не серди ты меня, не заставляй власть применять. Что еще у него здесь было? Наркотики? Герыч, ханка, марафет, может, просто спиртяга в канистре на всякий случай?
– Да откуда у него? Это ж из дураков – все деньги в долларах держал! В наличке. Они будто в школе не учились никогда. Месяц всего и прожил потом на запасах. А доллары – вон они.
– Но "беретту" купить мозгов у него хватило – значит, не совсем дурак был. Поэтому так, капитан: пистолет я тебе прощаю, раз его в протоколе, смотрю, все равно нет, а вот остальное – на стол.
– Ну, то-ва-рищ же майор!
– Делиться надо, молодой. Тебе – со мной. Мне – с..., – он мотнул подбородком, показывая глазами куда-то вверх. – Ты порядки знаешь, не маленький. Иначе бы у нас не работал. Ну?
На стол легли, медленно и по одной выкладываемые, коричневые картонные коробки с патронами.
– Ага. Девять миллиметров. Девять-девятнадцать все же? Ну, хоть и не совсем то, что хотелось бы, но и то ладно. Вот это – тебе и твоим ребятам, – Кузнецов отодвинул одну пачку патронов в сторону. – А вот это, выходит, нам.
Четыре тяжелые картонки оказались в карманах его форменной мешковатой куртки.
– Товарищ майор!
– Ша! – взмахом ладони обрубил он все претензии и жалобы. – Все по совести. "Беретта" тоже у тебя. Она даже сейчас неплохо стоит. А про остальное всякое я и не спрашиваю уже. Ясно, молодой?
– Так точно, ясно, – уныло ответил капитан. – Что с долларами делать?
– А что с ними теперь делать? Описал, посчитал – жги в присутствии свидетелей. Ну, или не жги. Твое дело. Мне главное, чтобы бумага была правильно оформлена, понял? – удовлетворенно, как сытый кот, улыбнулся майор, вставая со стула. – И все-таки лучше бы он наркоманом был, банкир этот. Закругляйтесь тут, давайте. И, наверное, по домам всем пора.
Кузнецов постучал со значением по стеклу наручных часов.
– Спасибо, товарищ майор!
– Вот, спасибо говорить начальству – это ты правильно. Это начальству всегда нравится. А когда нравится начальству – хорошо будет и подчиненному.
Он стоял, довольно улыбаясь. Полы куртки оттягивались тяжелыми карманами, коробки торчали углами наружу. Кузнецов похлопал себя по карманам, уминая, укладывая получше. Ничего не получилось.
– Ну, ничего. Своя ноша не тянет.
– А между прочим, товарищ майор, на складах этого дерьма – завались! И девятки, и старых семь шестьдесят пятых и даже усиленные десятые есть. Полным-полно. Мне зять говорил, он там в охране сидит сутками, – заговорил один из молчавших до того оперативников. – А мы за них тут жопу рвем, как за валюту настоящую.
– Да ну? В охране, говоришь? Денежное место, наверное? Как банкир, на валюте сидит, практически. Да лучше, чем банкир даже.
– Нет, он рассказывал, что вообще пока ни одного ящика на сторону не ушло. У них там все строго. Учет и контроль, как до войны.
– Строго, значит? А не пригласишь ли ты меня в гости, старшой? С зятем познакомишь. О жизни нашей дальнейшей побеседуем. Вон и капитана своего позови. Ему тоже такой разговор будет интересен. Так ведь, капитан?
– Так точно, товарищ майор!
– Геннадий Николаевич. Мы же не на службе уже. Я ж сказал, что распускаю.
– Понял, Геннадий Николаевич. Завтра же и соберемся. Соберемся, Серега? Чего долго планировать?
– Конечно! Нужное дело, понимаю. Поговорим. Давно надо было! Записываю, значит: завтра в шесть. То есть, в восемнадцать ноль-ноль, значит. Жду вас всех в гости, но угощения, извините... У меня семья.
– Ничего. С собой принесем, раз такое дело. Складчину организуем. Новый год, типа того, отрепетируем.
***
Очередной кризис начинался, как обычно в последние лет двадцать – с финансов. Перегретый финансовый рынок под холодным дождем шипел, сдувался и трескался. Такое случалось регулярно, к колебаниям кривых на экранах телевизоров все давно привыкли.
– Опять банкиры намудрили, – ругались в очередях к обменникам горожане. – Кому теперь верить? Куда вкладываться?
Верили по традиции валюте общемировой, выкладывали последние купюры, тщательно пересчитывали и прятали подальше зеленые бумажки. Пусть все рухнет, но эти хрустики всегда помогут, всегда останутся в цене.
Все может быть. Все, что угодно. А доллар – он уже сколько лет доллар! Вон, в пятом году какой кризис был, а сосед на долларе даже поднялся. Знал, небось, от жены, вот и поменял заранее. Они, которые в банках, всегда всё заранее знали и всегда выживали!
А вот банкам уже не верили. Ни Центраьному, ни коммерческим, показывающим прибыль и скорый рост. Выскребали последние крохи, до копейки. Один за другим банки лопались, объявляя дефолт. Вводимое государственное управление не спасало. Так, по мелочам, на продаже имущества банков, кто-то успевал получить компенсацию. А если не поспешил или не имел связей наверху – так и сосал теперь кулак.
Товары дорожали уже не ежедневно даже, а чуть ли не ежечасно. Особенно полезли вверх цены на продукты питания, что старики посчитали верной приметой скорой войны и тут же выстроились в очереди в продуктовые магазины, еще задрав планку спроса. Попытка ограничить продажу каким-то максимумом в одни руки, казалось, подтвердила предположения "паникеров". И теперь уже весь город суетился, перебегая из очереди в очередь, занимая с ночи, продавая место, записываясь в длинные списки, теряя их и затем с криком и скандалом заводя новые.
А когда действительно объявили о начале войны, паника стала всеобщей. Кто-то даже пытался совсем уехать. Правда, куда надо ехать, не знал никто. Знали только, что ехать обязательно надо. Однако, выехать из города не удавалось: военные расклеили объявления, что не гарантируют жизни и безопасности выехавшим из города. То есть, там не было ни слова о том, что оставшимся в городе такая жизнь гарантируется. Потому что шла война и никакой личной безопасности быть не могло. Но так хитро было написано, что многие поняли, читая между строк: военные просто запрещают выезжать. А кто рискнет, мол, тому не гарантируем – понятное дело!
В какую-то из тревожных весенних ночей с грозой и молнией, что-то там повредившей на подстанции, так, что света не было во всем городе, армейские части грузно промаршировали от своих казарм к выходу из города. Они не грузились в эшелоны, а шли пешком, что для выглядывающих в узкие щели между раздвинутых штор горожан было еще одним признаком близкого конца. В чем именно будет конец, как это все произойдет и когда именно, думать горожанам было просто страшно.
А потом была разбита первая витрина.
Для большого пожара хватает маленькой искорки. Причем, искорка эта может быть не только безобидной, а даже поначалу полезной. Делали, скажем, ремонт, что-то сваривали, клепали, снова заваривали. Уходили и приходили. Все было нормально. А потом в какую-то из ночей вдруг вспыхивал пожар от залетевшей куда-то между полами и сохранившей свой жар искры. Это случайность? А если вытолкнули из магазина, замеченного уже не раз в этой очереди невидного мужичка, а он в злобе – шарах камнем в витрину? И если часть народа к нему шатнулась, чтобы остановить, задержать, и если не в милицию, так хоть по шее надавать, то другие – в витрину, за хлебом, за тушенкой. Как? Почему? И остальные сразу туда же, забыв о первоначальном намерении, стараясь ухватить хоть пакет сахара, хоть кило крупы. Хоть что-нибудь. Хоть лаврушки пакетик.
А потом прокатилась толпа по центральным улицам, уже целенаправленно громя витрины и таща из магазинов все, что под руку попадет. Все и всем можно! Война идет, она все спишет! Только внезапно начавшаяся стрельба на окраинах и гулкие взрывы остановили грабежи. Народ мигом попрятался, опять высовывая нос только в узкую щель меж слегка раздвинутых плотных летних штор.
Война прокатилась через город в одну сторону.
Потом – в другую.
Потом снова вернулась, грохоча где-то совсем неподалеку и сверкая по ночам зарницами далеких взрывов.
Запыленные "наши" и "не наши" маршем проходили по городу, сначала изрядно постреляв по окраинным домам и покидав туда же по позициям противника или по возможным позициям авиационных бомб. В городе никто не задерживался, потому что шла война, и надо было двигаться дальше, кроша ребра и вытаскивая кишки армии врага. Менялся цвет знамени над зданием администрации, менялся язык листовок с приказами на стенах домой. Сегодня всем говорили, что оружие принимают в мэрии, завтра – в ратхаузе, послезавтра откуда-то набежавшие в невиданной форме невысокие и крепкие на вид бойцы клеили уже призыв к добровольцам: все, мол, на защиту Отечества.
