355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Александр Карнишин » Игра в классиков (СИ) » Текст книги (страница 1)
Игра в классиков (СИ)
  • Текст добавлен: 21 июля 2017, 18:30

Текст книги "Игра в классиков (СИ)"


Автор книги: Александр Карнишин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Annotation

Карнишин Александр Геннадьевич

Карнишин Александр Геннадьевич

Игра в классиков




– Мечты

В квартире пахло старостью. Чуть сладковатый душный запах, от которого у непривычного могло закружить, затуманить голову уже через несколько минут. Но Кса был привычным ко всему. Он уже общался раньше с гуманоидами, знал все трудности, заранее приготовился. Миниатюрные мембраны отцеживали ненужные молекулы, пропуская только то, что было необходимо организму космонавта – азот.

Перед началом общения он провёл направленную гипнологическую обработку объекта контакта. Цель – успокоить гуманоида, не дать древним инстинктам возобладать над человеческой мыслью. Поэтому сейчас в кресле перед невысоким журнальным столиком, разделяющим собеседников, сидел совершенно спокойный Василий Аркадьевич Гусев, "менеджер среднего звена", как он сам над собой иногда посмеивался. Василию Аркадьевичу было пятьдесят пять лет, до пенсии ещё было – трубить и трубить, работа у него была постоянной и достаточно напряжённой, отпуск – вовремя, выходные дни были настоящими выходными. То есть, все, как у людей. Все, как уже положено в его возрасте.

– Итак, – транслировал Кса, – Вернёмся к нашей беседе. У вас есть вопросы к нам? Озвучьте.

– Конечно, – спокойно кивнул Василий Аркадьевич.

Вопросов не могло не быть. Потому что не каждый день в его квартире, оставшейся в полной собственности после смерти родителей, ушедших один за другим просто от старости и нежелания долго и скучно жить, появляется вот такое. Он с интересом ещё раз окинул взглядом незваного гостя. Вот паук же. Как есть – натуральный паук. Только очень большой. Когда стоит на всех своих ногах... То есть, наверное, лапах. Точно, когда стоит на всех восьми, так человеку будет по колено. А когда приподнимается и задирает передние лапы верх, так и по плечо, пожалуй. Ну, с ручками, как в детстве говорили. Вот с ручками – по плечо. Или даже выше. А когда стоит – вот так, по колено. Поэтому журнальный столик ему удобен.

Кса не вздохнул. Они не вздыхают. У них иные движения для отражения своего состояния. Он просто прозвучал:

– Спрашивайте.

– Скажите, – тут же оживился Василий Аркадьевич. – А почему, собственно, я? Это ведь только в юмористической фантастике так бывает, чтобы в провинциальный город (у нас именно провинция – вы же не будете спорить?), к простому менеджеру среднего звена – и вдруг вот такое. Вы же представитель высокоразвитой внеземной цивилизации! Почему представитель – именно ко мне? Вам бы куда-нибудь в столицу. К президенту, наверное. Или к премьер-министру. На худой случай – к учёным.

Ответ был готов заранее. Такие вопросы предусмотрены кодексом, изучены, разобраны и поэтому любой контактер знает ответ наизусть, не обращаясь к справочной системе.

– Начнём по порядку вопросов. Во-первых, не к президенту, потому что президент – это должность и функция. Мы же контактируем не с должностями, а непосредственно с мыслящими индивидуумами.

Василий Аркадьевич сел прямее, выкатив вперёд худую грудь.

– Во-вторых, как у вас самих говорится, столица – это не страна. Даже более того, столица – не есть народ. Так ведь?

Василий Аркадьевич кивнул с глубокомысленным видом. Все было именно так, как они обычно обсуждали с мужиками в обеденный перерыв. Или вечером за пивом и мясом в гостях или даже в небольшой компании на собственной кухне.

– Как представитель цивилизации, отобранный путём сплошного статистического исследования, я должен был встретиться именно с таким же представителем иной цивилизации, отобранным тоже в результате сплошного статистического исследования. То есть, мы сначала долго изучали, а уже потом – обратились к вам. Вы по возрасту. по состоянию здоровья, по должности своей, наконец, по жилищным условиям, по зарплате, по внешнему виду – яркий представитель гуманоидной цивилизации, обнаруженной нами в ходе разведывательного полёта к окраинам Галактики. Ну, а ваш город – именно средний среди всех тех, которые подверглись изучению. Понимаете? Получается по статистике, что вы – это фактически и есть ваш народ. Вы – цивилизация. Вашими губами... Прошу прощения..., – Кса помолчал, переваривая информацию справочной системы, а потом продолжил. – Вашими устами с нами как бы говорит вся ваша цивилизация. Так понятно?

– Да, – ещё более приосанился Василий Аркадьевич.

Теперь он выглядел так важно, как президент на приёме в главном зале главного дворца столицы. Василий Аркадьевич регулярно смотрел телевизор, поэтому представлял, как надо выглядеть в таких вот случаях.

– Теперь прошу ответить вас, – продолжал транслировать Кса. – Мы изучили всю вашу историю. Мы видели ваши фильмы. В прошлом столетии ваша цивилизация вышла в космос. Вы даже высадились на ближайшем спутнике вашей планеты. Вы изучали уже не только свою планетную систему, но и звезды. Итак, внимание, наш вопрос таков: почему вы остановились?

Василий Аркадьевич задумался. Отвечать надо было, как есть. А – как есть? Этот вопрос он "не прорабатывал". Более того, не слишком им интересовался. Хотя, кое-что слышал, потому что регулярно смотрел телевизор.

– Понимаете, – начал он со вздохом. – История учит нас, что только репрессивные тоталитарные режимы способны аккумулировать гигантские средства, созданные народом, для использования их в межпланетных и межзвёздных полётах.

Он остановился, восхищаясь собственным красноречием. Покивал сам себе. Продолжил:

– Вы представляете себе, какова стоимость запуска самого простого спутника? А какова стоимость подготовки экипажа космического корабля? А стоимость запуска корабля с экипажем, предположим, к Марсу? Нет, вы не можете себе этого представить. А это триллионы и триллионы рублей. Если просто разделить эти деньги между населением страны..., – он стал подсчитывать в уме, сбился, ещё раз пересчитал, остался недоволен итогом, продолжил. – Или вот даже просто построить больницу. Или институт. Ведь они стоят гораздо меньше одной такой вот ракеты. Просто поднять зарплату работникам бюджетной сферы. Увеличить финансирование детских домов. Обновить производственные фонды. Создать новую систему образования. Помочь молодым писателям. Запустить программу жилищного строительства... Знаете, сколько ещё всего можно делать тут, на Земле, никуда и ни для чего не улетая с неё? Да простая вещь! Мы же собственную планету не до конца изучили – так что там делать в космосе? Отправить в чёрную пустоту людей – зачем? Что они могут нам принести оттуда, какую конкретную пользу простому человеку? Нет, вы просто не понимаете, что все эти полёты в космос – это чистой воды тоталитаризм. Ну, или коммунизм, что одно и то же, в сущности.

Он остановился, вдохнул глубоко, чтобы продолжить, потом вдруг выдохнул и сказал уже обычным голосом:

– Наверное, так.

– Так, выходит, вы не мечтаете о полете на Марс или к звёздам? – уточнил Кса. – Вы лично? А о чем тогда вы мечтаете?

Как под гипнозом Василий Аркадьевич отвечал чётко и честно:

– Об отпуске мечтаю. И о премии. А ещё мечтаю ремонт в квартире сделать. Давно мечтаю. А самое главное – пенсия. До неё ещё немного доработать, и тогда можно будет совсем не работать.

– А что же вы будете делать на этой своей "пенсии"?

– Смотреть телевизор. Читать книги. Мечтать о Марсе и звёздах.

...

Пробуждение было тяжёлым, как почти всегда зимой. Темнота на улице сбивала ритм, предлагала поспать ещё и ещё. Спину ломило. Воздуха не хватало. Василий Аркадьевич, кряхтя и жалея себя, выбрался из-под одеяла, приоткрыл форточку и пошлёпал в ванную. Чуть не упал, врезавшись в журнальный столик, зачем-то выдвинутый на середину комнаты. Больно ушиб колено. Выругался громко. Почувствовал облегчение. Выругался ещё раз. На часах было пять минут седьмого. Наступал очередной рабочий понедельник. До пенсии оставалось чуть меньше пяти лет.

На ходу он вспомнил странный сон. Ещё раз выругался. И сказал громко:

– О море я мечтаю. Ясно? О море. В Турцию. В Египет. Даже в Крым. Куда угодно. В отпуск. Вот – мечта.

Да, подумал он. Это – честно. На море. А потом – на пенсию.

– Пришелец из будущего

Никакого грохота и ярких вспышек света, никакого ползучего густого тумана или запаха, как после грозы – вообще никаких световых и звуковых эффектов не было. Хотя, конечно, что-то ведь должно было быть – обязательно. Там же такая энергия используется! Вот в кино все в молниях было.

А тут – просто в дверь тихонько постучали.

Квартира у них была на первом этаже. Если подпрыгнуть, ухватиться за карниз, подтянуться, можно было стукнуть с улицы прямо в окно. Но это если друзья – они могли так шутить. А обычно же все стучали в дверь. В простую деревянную дверь с длинной трещиной посередине, крашеную темно-коричневой краской.

Сашка открыл. В темноте и прохладе подъезда стоял незнакомый лысый мужик. Он улыбнулся нерешительно и сказал:

– Здравствуй, Саша. Я – это ты.

Сашка уперся "бычком" (так называла эту позу мама) и спросил:

– Вам кого?

– Мне тебя. Саш, я ведь к тебе из будущего.

– Ну, ни фига себе! – сказал Сашка и прикрыл рот ладонью.

Дома не поощрялись всякие "фиги" и другие такие же словечки. Хотя с ними гораздо легче выражать свои эмоции. Одним словом можно много всего выразить. Но вот за слово, скажем, "жопа" или ещё "сволочь" ругали так, что даже потом обидно было чуть не до слез. Но не наказывали. Сашку за слова не наказывали, но ругали и постоянно воспитывали.

Он читал фантастику. Любил фантастику. И знал всякое про будущее, каким оно непременно будет, про космос и полёты, про разные фантастические чудеса. Вон в недавней книжке туннель, как в метро, проводили под Северным Ледовитым прямо в Америку. А уж марсиане, которые золотоглазые и смуглые...

То есть, про гостя из будущего – это он понимал. Это было здорово, как в книжке.

И ещё Сашка был очень вежливый – так его воспитывали родители. Он чуть отодвинулся в сторону и сказал:

– Проходите.

Мужик зашёл, втянул шумно носом воздух, будто принюхиваясь, потоптался возле холодильника, словно примериваясь к нему, потом скинул летние дырчатые иностранные туфли и кивнул:

– Ну, пошли к тебе, давай. Пошли скорее! У меня, брат, тут совсем мало времени.

Они прошли друг за другом по длинному рыжему половику через узкий тёмный коридор и перед самой кухней свернули налево. Тут жил Сашка. У него была железная кровать с панцирной сеткой. Ещё был диван-оттоманка с откидывающимися валиками. И письменный стол, который подарил главный инженер станции. Он тогда себе новый купил, а этот по знакомству подарил Сашке. На столе лежал большой и толстый лист оргстекла – это папа принёс с работы. Под стекло Сашка положил фотографии наших хоккеистов – чемпионов мира. Якушев был прямо посередине, на самом видном месте. А в чемпионате СССР Сашка болел за "Спартак". Но открыток со "Спартаком" не было, потому что опять было только третье место. Хоть Якушев, конечно, все равно был лучшим.

Ещё в этой комнате был большой платяной шкаф. Только без зеркала, потому что так он продавался – без зеркала. Но Сашка в этот шкаф почти не заглядывал. Там была взрослая одежда. А его одежда была в комоде, который стоял слева в углу. И на комоде стояла лампа-ночник из камня в виде белки. Камень был такой, что когда лампа включена, он как бы просвечивал, и была видна белка.

На шкафу лежали рулоны маминых выкроек. А за шкафом – большая линейка-рейсшина, по которой папа когда-то делал свои чертежи. А потом рейсшину поставили за шкаф, потому что папа перестал учиться – просто некогда было. Это он так говорил – некогда. Ему надо было работать и сына воспитывать. А ещё ту рейсшину Сашка не доставал и не играл, как пулемётом – там ведь даже приклад настоящий был! – потому что она была грязная. С края – грязная. Однажды они тут все вместе загнали крысу за шкаф, и папа лупил её рейсшиной, пока она не сдохла. А мама не кричала и не визжала, а отпинывала крысу обратно за шкаф, когда та пыталась выбежать. Потом папа залил алебастром со стеклом все дырки в полу, и больше крыс у них никогда не было. Рейсшину помыли. Но Сашка все равно помнил, что она грязная. И не играл ею.

Гость стоял, почти не дыша, медленно оглядываясь и как бы вспоминая все.

– Садитесь, – сказал Сашка.

И сам сел на стул. Верхом, положив руки на спинку. Так он выглядел увереннее. Как оперуполномоченный уголовного розыска в кино.

– Саш, – повторил мужик. – Понимаешь, я – это ты, только в будущем. Поэтому не надо мне выкать. А то как-то неприятно даже. Все равно, как я сам себя на вы называть буду.

Тут Сашка вспомнил, что в последней книге про путешествия во времени было сказано о разных эффектах и даже о полной невозможности таких путешествий. И немного приуныл. Потому что сначала-то ведь он поверил. По-настоящему поверил. А написано было, что так не бывает. А если бывает, то никак не встретиться тому, кто был в прошлом с тем, кто стал в будущем.

Наверное, разочарование на лице было написано так ярко, что пришелец сразу отреагировал:

– Ну, ты чего? Чего? Я правда из будущего, мужик! Ты, давай, спрашивай – всё как есть отвечу! Ровно пятьдесят лет. Представляешь? Пятьдесят лет назад я спал вот на этой самой кровати. Вон по той карте на стене отмечал маршрут "Наутилуса". И под стеклом у меня была сборная СССР по хоккею... Все, как тогда... И Якушев, да.

Сашка подумал, потом откашлялся и спросил:

– Так у вас, наверное, уже коммунизм построили?

Гость как-то сразу поскучнел:

– Нет, Саш, коммунизма у нас нет.

– А на Марсе уже есть поселения? Яблони там цветут? Звездолет уже отправился за пределы Солнечной системы? Венеру начали осваивать? – строго спросил Сашка.

– И до Марса пока не добрались. И до Венеры. И к звёздам – никак ещё.

– А Союз Советских республик социализма теперь уже во всем мире? Все страны – в нем?

– Нет, – как бы даже удивился незнакомец.

То есть, отвечал он честно и быстро, а сам все время удивлялся. То ли тому, что его спрашивают. То ли тому, что отвечает вот такое...

Сашка подумал немного: вот, чего ещё спросить? Ведь и нечего почти.

– Ну, хоть наши в хоккей – чемпионы?

– Вот тут, дружище, все нормально. Чемпионы! – обрадовался гость и вдруг исчез с лёгким хлопком.

Сашка подумал, сидя на стуле в той же позе, и сказал вслух:

– Брехня. Приснилось все. Привиделось. Все равно ведь никто не поверит. И потом, наши, говорит, – чемпионы, а коммунизма все ещё нет. И на Марс не полетели. Пятьдесят лет! Ясно – брехня.

– Жили-были

Артефакт был чудесен, как и положено настоящему артефакту. Вся лаборатория столпилась вокруг металлического подноса, на котором стояло хрустальное яйцо. Не на подставке, а просто так, само по себе, оно стояло на остром конце и даже не шаталось под лёгким ветерком, раздувающим через открытое настежь окно плотные светозащитные шторы.

– Ну, и что это такое?

Вопрос был не по существу. Если бы кто-то знал, что это такое, то и вопрос бы не стоял. Да и просто – никто не принёс бы этот предмет в лабораторию.

– Да-а-а... Жили-были дед, да баба. И была у них Курочка Ряба.

Виктор Михайлович Пустельга, доктор физико-математических наук, заведующий самой секретной лабораторией, лауреат и орденоносец, два раза в неделю принимал у себя внучку. Это он так называл в солидных кругах – мол, принимаю вечером внучку. Выглядело это вживую совсем не так важно. Он таскал маленькую Галю на руках и на плечах. Становился на четвереньки и возил её, как конь, взбрыкивая ногами и гордо крича "иго-го". Держал её за руку, когда она неуверенно ходила по квартире. Ходила именно внучка, держась за руку деда, и водила его везде, показывая – это открой, это покажи, это дай, это включи. А потом они садились рядом – старый и малая – и Виктор Михайлович читал сказки, а внучка Галя показывала на картинки пальчиком.

В общем, он теперь к месту и не к месту вспоминал эти сказки, заученные уже наизусть. А народ понимал: если шеф с утра благорасположен ко всем и цитирует детские сказки, значит, вчера "принимал внучку".

– Ну, и кто у нас тогда курочка, а кто – баба? – хмуро осведомилась Елизавета Петровна Забудько, тоже доктор наук и многажды лауреат, но только заместитель руководителя лаборатории. – Это ты меня, что ли, только что бабой окрестил? Так понимать стоит?

Она была худа, морщиниста, по-товарищески грубовата в обращении. Курила часто и крепко, хоть это и выглядело сегодня донельзя старомодным, носила исключительно брюки и свитера под горло. И конечно, практически не применяла косметики. Ну, кроме помады – все знают, что кожа на губах требует ухода, иначе сразу начинает трескаться.

– Лиза, ну, давай, не будем сейчас. Ты только посмотри, какое чудо!

Яйцо стояло на остром конце и светилось, когда на него попадал луч света. В сопроводительном письме описывалась планета с длинным индексом вместо названия и указывалась фамилия разведчика, первым ступившего на её поверхность. Освоение космического пространства шло быстрыми темпами. Но всегда первыми были разведчики. Потом учёные. Вот именно учёные и решали, что сюда уже можно пускать людей. Или, как в данном случае, скорее всего нельзя. Если там такой артефакт буквально вот в самом первом же спуске на поверхность – конечно, нельзя. До полного окончания всех проверок и испытаний.

И начались испытания.

Яйцо подвергали просвечиванию всем спектром видимых и невидимых лучей. Жёсткое рентгеновское излучение – это обязательно. Звуковые волны от инфразвука до ультразвука. Промышленные мощные лазеры. Простые стальные инструменты, которые не оставляли на поверхности чудесного яйца никаких следов. Мощное сжатие и, наоборот, помещение в камеру с вакуумом. Все пробовали и все записывали. Журнал экспериментов распухал. И в конце каждого эксперимента стояло стандартное: "Изменений в объекте не выявлено".

Пошли в ход кислоты. Соляная, серная, азотная, плавиковая, она же фтористоводородная – никаких следов. Потом электрическая и плазменная дуга. Взрывы разной мощности и направленности. Разогрев и быстрое остужение в жидком азоте. Все было испытано на привезённом с далёкой планеты яйце. Ничего ему не делалось.

Оно стояло на остром конце и... То есть, больше ничего не делало. Оно просто стояло. И все. И уже это было нарушением всех законов физики. Как это могло быть? Где у него центр тяжести? Почему – на остром конце? Откуда такая странная форма? Что за материал? Как изготовлено? Или – каким образом возник природный артефакт? Какие силы на него воздействовали, что – вот, стоит, зараза, и ничего ему не делается.

День шёл за днём. Месяц за месяцем. Лаборатория не выполняла утверждённый план. Планета стояла в карантине.

Но однажды до лаборатории все же добралась местная уборщица тётя Маша. Во время экспериментов её туда просто не пускали, конечно. Но в этот день Елизавета Петровна как раз отошла покурить. Виктора Михайловича вызвали к директору института. А молодые и весёлые лаборанты – кандидаты наук и аспиранты – дружным строем двинулись на обед. Вот тут-то и появилась тете Маша в новеньком ещё необмятом синем халате. Ворча про бездельников и хулиганов, она очистила корзины для бумаг, что стояли под столами руководства, вытрясла мусор из урны при входе, протёрла пыль на шкафах и подоконниках, прикрыла окно и открыла форточку, пощупала шторы, качая головой – придётся сообщать руководству, чтобы отправили в стирку. А потом побрызгала на стоящее на металлическом подносе хрустальное яйцо вкусно пахнущей апельсинами жидкостью для мытья стекла и хрусталя.

И яйцо рассыпалось в белый крупный песок. А песок – в мелкий кристаллический порошок. А порошок стал таким тонким и летучим, что поднялся в воздух даже от сквознячка из форточки. А облачко этого порошка тут же стало ещё светлее – и исчезло.

Тётя Маша покачала головой – ишь, чего придумали, хулиганы – и тщательно прошлась везде с пылесосом. Она-то точно знала, что пыль не обязательно должна быть видна. И ещё она знала, что чисто не там, где не мусорят, а там, где регулярно убирают. Это уж точно – только там, где убирают.

Следствие, проведённое вернувшейся из курилки Елизаветой Петровной, корысти никакой в действиях тёти Маши не обнаружило. Кандидаты и аспиранты получили от неё по ушам разными грубовато-товарищескими словами. А когда вернулся Виктор Михайлович... О, что было, когда вернулся от директора института Виктор Михайлович!

Он топал ногами. Он брызгал слюной. Он краснел лицом. Он кричал так, что регулировщик на перекрёстке напротив здания института нервно хватался за ярко-жёлтую кобуру.

– ...И всё, – внезапно спокойно закончил Виктор Михайлович и вытер пот со лба. – И можете теперь идти в кадры и писать по собственному желанию. Потому что – всё. Ясно вам, бездельники?

Слово "бездельники" он произнёс так, что сразу стало ясно, что действительно же – бездельники, что дела то никакого и нет, что раз нет дела, значит, все без него, а раз без него, то – в кадры и по собственному желанию.

Но вдруг...

Как в самой настоящей сказке, все хорошее случается вдруг. Большой чёрный телефон (специальная ударопрочная модель) проиграл короткую мелодию, а в трубке, поднятой лауреатом и орденоносцем, раздался строгий голос:

– Товарищ Пустельга? Виктор Михайлович? Это с охраны беспокоят. Тут товарищ Рябов до вас просится. А мы пропустить не можем – нет заявки. Это как, значит?

И хотя Виктор Михайлович умудрился и в трубку что-то такое сказать, как своим сотрудникам, но Елизавета Петровна уже говорила сухо и вежливо с товарищем Рябовым, который был сержантом косморазведки. Тем самым, что первым из людей ступил на поверхность планеты с длинным индексом вместо названия. Ну, тем ещё, который поднял с почвы у самого трапа странное хрустальное яйцо.

– Так мне тут передали ваш интерес, – по-южному смягчая согласные и слегка окая говорил он Елизавете Петровне. – Так я вам тут привёз цельный ящик, значит... Чего ящик? Ну, этих, яиц хрустальных, значит. Сказано было – в вашу лабораторию. Я так сам и завёз – мне не трудно по дороге-то.

Если снять такое в кино, никто не поверит. Как прыгала и орала вся лаборатория. Как летали белые листы бумаги над головами. Как поднимались шторы. Как потом все – все-все-все, от докторов до аспирантов – с грохотом и лихим посвистом ринулись вниз по широким лестницам института, игнорируя лифты. Как обнимали невысокого сержанта косморазведки Рябова и жали ему руку. Как он смущённо улыбался и отвечал, что ладно вам, товарищи, там этих яиц – завались. Я ещё привезу, если что. И сколько хотите, столько и привезу, если что.

А потом все вместе несли ящик. Маленький такой ящик, как посылочный. В нем таких яиц, сказал сержант косморазведик Рябов, штук полста. Вся лаборатория выстроилась клином, раздвигая встречных. Сзади шли два аспиранта, которым не хватило места в первом ряду, и корчили страшные рожи всем, кто пытался перегнать процессию. А сам ящик несли, крепко ухватившись с двух сторон, лично Виктор Михайлович Пустельга и его верный заместитель Елизавета Петровна Забудько.

– И только вот не вздумай теперь при молодежи ляпнуть про бабу. Не прощу, – шипела сквозь зубы Елизавета Петровна.

Виктор Михайлович показывал недоумение седыми бровями. Вчера он свою принцессу – он говорил "королевишну" – не принимал, и уже забыл, о чём, собственно, разговор.

В лаборатории, тщательно заперев дверь и погрозив ей кулаком, Виктор Михайлович дал отмашку – вскрывайте.

В ящике, пересыпанные мелким белым песком, лежали и сверкали в солнечных лучах хрустальные яйца. Затаив дыхание все смотрели на них, предвкушая, сколько ещё всего можно с ними сделать.

Но тут строгая Елизавета Петровна сказала:

– Лежат.

Она была доктором и лауреатом. Она сразу увидела.

– Что? – повернулся к ней всем телом Виктор Михайлович, уже ощущая всем телом вибрацию приближающейся катастрофы, как животные предугадывают землетрясение или цунами. – Что, Лизанька?

– Они лежат.

Вынутые из ящика яйца лежали на всех плоских поверхностях в лаборатории. Просто так лежали. Ни одно не встало на острый конец. Даже на тупой – не встало. И были они, эти яйца, обыкновенным стеклом на вид.

– Ну, и что я теперь напишу в отчёте? – слабым голосом спросил Виктор Михайлович, когда очередное яйцо подхваченное им, разлетелось в осколки о закрытую бронированную дверь. – Что я напишу? Что мышка бежала? Хвостиком махнула?

– Молчи, Витя. Молчи. Будем снова связываться с Рябовым. Он сказал там этого добра – завались.

– А если там, как у той курочки-Рябы – только простые...

– Жили-были дед, да..., – начал грустно кто-то из аспирантов и тут же заткнулся, напоровшись на бешеный взгляд Елизаветы Петровны.

– Выборка

– Здравствуйте! Поздравляю вас с прибытием на свободную землю!

Чиновник в мундире улыбался душевно, как будто встретил дальнего любимого давно не виданного родственника. Не зубы наружу, не напоказ, а именно – от души, с огоньками в глазах, с добротой в ямочках на щеках. Иван тоже разулыбался в ответ. Ему было приятно такое внимание.

– Подойдите к терминалу и ответьте на поставленные вопросы, пожалуйста.

– А зачем? – так же улыбаясь, спросил Иван.

– Как это – зачем? Так положено. Все, прибывающие к нам, обязаны ответить на вопросы и попасть в общую базу выборки. Это просто необходимо для расчётов потребностей и возможностей. Иначе просто никак нельзя.

Чиновник говорил мягко, обволакивающе, как с маленьким ребёнком, когда главное – не заставить, а убедить.

– Ну, хорошо, – Иван пожал плечами и шагнул в сторону к бесконечному ряду компьютерных терминалов вдоль длинного коридора для вновь прибывших пассажиров. – А остальные, что, тоже так проходят?

– А причём здесь остальные? – откровенно удивился чиновник. – Вы попали в выборку, вам и отвечать.

– А почему – я?

– А почему кто-то другой? Ну, что вы, как маленький ребёнок, в самом деле. Давайте, я вам подскажу, что ли... Быстрее пройдёте контроль.

Чиновник вышел из своей прозрачной будки и подошёл к Ивану. Был он высок и полон. Есть такие фигуры: о них не скажешь "толстый". Скоре – упитанный. Сытый. Розовый. Мундир сидел на нем в обтяжку, поблескивая металлом пуговиц и каких-то значков.

За его спиной мимо шлагбаума и в обход его будки тянулись остальные пассажиры, прибывшие этим же рейсом.

– Так вот же, – показал на них пальцем Иван. – Вот же – всем можно, выходит?

– Что значит – всем можно? – нахмурил в недоумении брови чиновник. – Что можно?

– Ну, без анкеты, без досмотра этого ...

– А-а-а, вы вон о чем... Скажите, а вот если вы узнаете, что все воруют. Ну, чисто ги-по-те-ти-чес-ки, – со вкусом выговорил чиновник, так и не поворачиваясь к своему рабочему месту, мимо которого проходили уже самые последние пассажиры. – Вот, вам сказали, что все воруют. Вы тоже начнёте воровать?

– Причём здесь это?

– Как это, причём? Это называется, между прочим, "прямая аналогия". Зачем кивать на остальных? Вы, лично вы – в выборке. Вам и заполнять анкету. Вам – на досмотр, – уже строго сказал чиновник, сразу убрав, как выключив, свою улыбку. – Так что не задерживайте сами себя. Садитесь в кресло. Садитесь, садитесь. Это не минутное дело. Нажимайте "Ввод". И начинайте, наконец, отвечать на вопросы!

Через час с четвертью Иван, наконец, выбрался на площадь. За спиной осталось кресло, монитор, на котором высвечивались странные вопросы, чиновник, подсказывающий, что и как имеется в виду. Объяснить, зачем всё это надо и зачем такой или такой вопрос, он не брался, только хмурясь в недоумении и посматривая все подозрительнее и подозрительнее.

Самое смешное, что после заполнения анкеты Иван просто прошёл через турникет. Никаких печатей в документах, никакой проверки – ничего! И зачем тогда все это? А когда он уже прошёл и обернулся с вопросом о проверке документов, чиновник опять улыбался:

– У нас свободная страна и нет ограничений на передвижение! Вы ещё поймёте, насколько у нас свободная страна! Добро пожаловать!

Площадь была стандартная, как перед любым вокзалом в любом из миров, набитая плотно стоящими автобусами и автомобилями.

В автобусе был опять турникет, и разборчиво на трёх языках написано, как покупать билет и как его предъявлять.

Иван выгреб мелочь, которую ему подарил один из товарищей, уже побывавший тут по служебным делам и привезший немного местных денег на сувениры, постучал в окошко водителя. Тот очумело вздрогнул, непонимающе уставился на пассажира. Иван показал один палец, ткнул себе в грудь и раскрыл кулак с зажатыми монетами. Водитель пожал плечами, оторвал картонный билетик, приоткрыл пластиковое окошко-полку и выдал Ивану, приняв без счета деньги. Пока все это длилось, за спиной Ивана прошло человек двадцать. Все молча заходили через пощёлкивающий турникет в салон и рассаживались. Прошёл и Иван, так и не найдя, куда сунуть полученный билет. Сунул пока в карман.

По прямой магистрали автобус медленно тащился в город мимо каких-то строек, торговых комплексов, заводских серых длинных заборов. На остановках заходили и выходили люди. Они были такие же, как и везде. Практически так же одеты, так же обуты. Иван почти не видел никакой разницы. Только вот молчали они. Молча ехали, молча подходили к выходу, молча нажимали кнопку связи с водителем.

На одной из остановок в автобус уверенно и упруго вошли три контролёра в форме. Они прошли по салону, коснулись плеча одного – тот встал и пошёл с ними, второго... А потом подошли к стоящему у заднего окна Ивану. Один из них сказал тихо:

– Пройдёмте с нами, гражданин.

– На каком основании? – удивился Иван. – У меня есть билет!

– Причём здесь ваш билет? Пройдёмте с нами.

– Я иностранный гражданин!

– А у нас, между прочим, закон один для всех. Так вы пойдёте, или вызываем полицию? – и всё так же тихо, без крика и резких движений.

Автобус стоял, двери были открыты, но никто не заходил и не выходил. Никто из пассажиров не смотрел на разворачивающуюся сцену. Все смотрели в окно, в раскрытые книжки, слушали музыку, полузакрыв глаза и покачивая головами.

– Пройдёмте же. Автобус задерживаем и людей, – почти шёпотом напомнили на ухо.

Иван вздохнул, пожал плечами, поднял свою сумку и вышел. За ним вышли контролёры и ещё два пассажира. Прямо за автобусом, тут же бодро зафырчавшим и бросившимся догонять график, стояла высокая машина, расцвеченная полосами и украшенная флажком. По одному пассажиры поднимались в салон и через минуту выходили оттуда, направляясь опять к автобусной остановке.

– Пожалуйста, – подтолкнули под локоть Ивана.

Он пригнулся и шагнул вперёд.

– С вас триста.

– Не понял...

– С вас – триста. Что тут непонятного?

– Но я же купил билет!

– Купили вы билет или не купили вы билет, не имеет никакого значения. Значение имеет выборка. По нашим данным, десять процентов пассажиров едут без билетов...


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю