Текст книги "Алгоритм невозможного"
Автор книги: Александр Плонский
Жанр:
Космическая фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)
Фан-Орт напрасно завидовал умению Орены принимать действительность такой, какова она есть, хотя сама эта зависть была лишь скрытым выражением превосходства: в долготерпении девушки он видел прежде всего свидетельство ее ограниченности, скудных потребностей.
Фан-Орт был бы гораздо ближе к истине, если бы признал за ней талант самообладания. В отличие от него, Орена не позволяла себе распускаться, давать волю нервам. Но неумолимое течение времени, не приносящее желанных перемен, и на нее действовало угнетающе, тем более, что, будучи женщиной, она с болезненной наблюдательностью замечала перемены нежеланные: вот этой морщинки вчера еще не было, и складочки на шее, и седого волоска, пусть пока единственного…
Привычно веря в непогрешимость коллективного разума гемян, Орена нет-нет и спрашивала себя: не слепа ли эта вера?
Порой она со страхом думала:
«Что если мы – объект загадочного эксперимента, о котором даже не подозреваем? А за нами тем временем пристально наблюдают, словно за инфузориями в капле воды на предметном стекле микроскопа, развлекаются нашим бестолковым мельтешением…»
Орена избегала таких мыслей, считала их беспочвенными и оттого глупыми, гнала прочь, когда они все же изредка возникали. В такие минуты страстно хотелось, чтобы кто-то рассеял мучащие ее сомнения.
Но кто может это сделать? Фан считает ее рассудочной, непробиваемо уравновешенной, не нуждающейся в утешениях. Привык искать у нее поддержку, и никак не наоборот. Он и слушать не станет ее исповедь, сам начнет жаловаться на несправедливость судьбы, обвинять интеллект-автоматы и, конечно же, коллективный разум гемян. И как в нем уживаются самомнение и потребность из-ливать душу?
Уверенность в себе – достоинство, а самоуверенность – недостаток.
Интересно, есть ли между ними грань? А если есть, то по какую ее сторону
Фан-Орт?
Орена тотчас устыдилась этих своих мыслей. Она же любит Фана и хотя бы поэтому должна прощать ему недостатки, тем более, что достоинств у него гораздо больше! Конечно, никакой он не сверх-человек, как внушил ему отец, но, бесспорно, личность… С кем еще можно его сравнить? Разве что с
Эрро…
«Ах, бедный старик Эрро, какая несправедливость, что ему досталась несуразная внешность. При таком-то уме! «Книжный червь» – называет его Фан.
Чем вызвана эта неприязнь? Вероятно, я дала повод, отзываясь об Эрро с cимпатией. Глупенький Фан, ревновать меня просто смешно. Или ревность имеет более глубокие корни?»
Фан и Эрро… Два антипода… Один красив, могуч, импульсивен, другой невзрачен и физически слаб. Но выдержан, эрудирован, мудр. И ведь он мне на самом деле нравится, – призналась себе Орена. – Интересно, могла бы я полюбить его? – от кажущейся нелепости этой внезапной мысли она рассмеялась, но тотчас оборвала смех:
«А ведь и впрямь могла бы… Его и Фана я выделяю среди ос-тальных. При всех броских различиях оба одинаковы в главном. Среди нас лишь они – личности!»
Она принялась мысленно перебирать товарищей. Вот, к примеру, архитектор
Агр. Что он спроектировал, что построил? Разве сравнить его с недоброй памяти Лоором? Тот был настоящим архитектором. И если бы не его дикая жажда власти, то сколько бы воздвиг на Геме!
«Но не предвзято ли я отношусь к Агру? – упрекнула себя Орена. – А сама я разве личность? Моя специальность – гомология. Это синтез физиологии, психологии, социологии и еще нескольких наук. Чем же занимаюсь я? Изучаю человека в экстремальных условиях? Отнюдь. Всего лишь помогаю интеллект-автоматам ухаживать за эмбрионами. Или, может быть, не помогаю, а мешаю? А они терпеливо сносят мою «помощь»… Значит, Фан прав? Впрочем, речь ведь не обо мне…
Как может считаться личностью кибер-диагност Корби, желчный ипохондрик, питающий к интеллект-автоматам еще большую неприязнь, чем Фан? Предоставь ему такую возможность, и он разберет их на части, если, конечно, сумеет.
Не лучше и агроном Виль. Казалось бы, он-то труженик. Из года в год упрямо высевает одни и те же злаки, ухаживает за посевом, даже собирает урожаи, а годятся ли они в пищу, его не интересует. И мы едим синтетический корм, приготовляемый, опять-таки, интеллект-автоматами. На вопрос: «Почему не займетесь селекцией?» отвечает: «Зачем?» Так, может, он – личность?
Чем же объяснить, что, за двумя исключениями, мы такие серые, ортодоксальные? Не оттого ли, что все, кроме Эрро и Фан-Орта, появились на свет «из колбы»? Но каким же тогда окажется будущее человечество!»
Воображение нарисовало столь мрачную картину, что Орене потребовалось призвать на помощь все свое самообладание.
«Конечно же, дело не в этом, – взяв себя в руки, решила она. – Считается, что для рождения нас отбирали по генным спектрам. Но я-то, гомолог, знаю, что сами по себе они недостаточно прогностичны: один из братьев может стать злодеем, а другой праведником! И профессор Орт это безусловно понимал!
Наверняка гемяне разработали метод отбора, о котором я не имею представления. Но тогда снова придется признать правоту Фана: что это за сверхразум, если, несмотря на его старания, вместо гениев получились посредственности?»
Так размышляла Орена, пытаясь разрешить ею же обнаруженное противоречие.
«А может, профессор Орт просто не нуждался в созвездии потен-циальных гениев? Зачем они нужны, если есть сверхчеловек, который по замыслу должен быть единственным в своем роде. Тогда мы – всего лишь приложение, оттеняющий его достоинства фон».
Орена не удовлетворилась этим ответом, потому что с ним не удалось согласовать единственный, но, на ее взгляд, решающий факт: наряду с
Фан-Ортом существовал Эрро! И если признать, что ее догадка верна, то как объяснить одновременн ое появление на тусклом небосводе двух солнц, когда достаточно лишь одного?
6. Что делать?Здесь, на сфероиде, Кей особенно остро ощущал одиночество. На Геме остался другой Кей, разделивший с ним прошлое. До поры они были едины, если так можно сказать об одной и той же личности. Расставшись, стали разными. И это было расставанием с самим собой…
«Неизвестно, кто из нас оригинал, а кто копия», – утверждал он в разговоре с Фан-Ортом. Формально это было правдой. Вернее, было бы правдой, если бы «оригинал» и «копия» – неразличимые двойники – имели бы не только общее прошлое, но общие настоящее и будущее. А они у них разные. Один продолжает привычное существование, у другого изменилось все, кроме личности и… прошлого.
Так кто же из них по праву должен считаться оригиналом, а кто копией?
Выходит, не так уж неправ этот наглый юнец, назвавший его «полупризраком».
Да, он – копия, а вот бездарная или нет, рассудит будущее.
Кей сам вызвался сопровожать «гарантов». Коллективный разум воспользовался честолюбивыми планами Орта, чтобы поставить свой собственный эксперимент, на первых порах отвечающий этим планам, но впоследствии далеко выходящий за их рамки.
Орт был актером на подмостках Вселенной, мечтал сыграть роль Бога.
Коллективный разум искал ответа на вопросы, поставив-шие науку на колени перед религией.
Как зародилась жизнь? Что представляет собой Высшая сила, сотворившая человека? Можно ли смоделировать ее и притом не ограничиться масштабами одной или нескольких планет, а охватить разумом Вселенную, лишив интеллект ореола уникальности, а религию – нравственной опоры? Есть ли над этой
Высшей силой своя Высшая сила, а над той еще одна, и, возможно, так до бесконечности? А может быть, существует кольцо Высших сил, где над самой верхней властвует самая нижняя? И станет ли Человек одним из его звеньев?
Ответить на эти вопросы – значило найти алгоритм невозможного. Но только ли для того, чтобы восторжествовала наука?
Орт мечтал хотя бы посмертно оказаться Богом. Коллективный разум рассчитывал поднять человека до уровня Бога. И в испол-нении этого грандиозного замысла главную роль играли не «га-ранты» и не интеллект-автоматы. Полномочным представителем гемян на сфероиде был Кей.
Но не прежний бесшабашный космо-курьер, а иной Кей, преступивший смертный рубеж, обретший «бессмертие» и обремененный грузом неизбывных потерь.
В его жизни произошло много расставаний. Но самым невыно-симым было расставание даже не с самим собой, оставшимся на Геме, а с Интой.
Растаявшая в дали пространства и времени, но не в памяти, она бередила душу фантомной болью былого счастья, оказавшегося до обидного хрупким, но неистощимым в своей всепроникающей полноте. И как же бедны те, кто не знал такого счастья или принимал за него благополучие!
Временами мысль о жене доводила его до исступления. Тогда Кей проклинал
«бессмертие», от которого она отказалась, а он – нет. Но хотя в любой момент мог положить конец своему существо-ванию, никогда не допустил бы этого. Потому что чувство долга главенствовало над его желаниями и поступками.
Однако помимо воли Кея «бессмертие» все с большим трудом противостояло возраставшему напору энтропии. Теоретически «призрак» мог существовать сколь угодно долго, в действитель-ности же лишь до тех пор, пока обеспечивался энерге тический баланс. Последнее и понуждало взять слово
«бессмертие» в кавычки.
На Геме, с ее неиссякаемым природным источником волн Бесле-ра, проблемы энергетического баланса не возникало. Здесь же жизнь «призрака» висела на волоске. И этим тонким, готовым вот-вот оборваться, волоском был ручеек космической энергии, струящийся вслед за сфероидом. Не истощится ли он прежде, чем Кей выполнит свое предназначение?
Даже будучи оторван от коллективного мозга гемян, перестав быть его частицей, Кей обладал зарезервированным на случай непредвиденных обстоятельств правом, не считаясь с интеллект-ав– томатами и, тем более,
«гарантами», принять волевое ре шение, от которого будет зависеть судьба сфероида. Сумеет ли он при не-обходимости воспользоваться этим правом, и насколько верным, объективным, беспристрастным окажется его решение?
Достаточен ли накопленный им жизненный опыт, чтобы можно б ыло, без опоры на коллективный разум, избежать ошибок?
Кей, при всей уверенности в себе, никогда не грешил самоуверенностью. И эти, пока еще безответные, вопросы не могли его не тревожить. Более же всего беспокоила хрупкость «бессмертия», ко-торое, хотя и тяготило Кея, но оставалось первейшим у словием ус-пеха его миссии. Исчезни он, и последнее слово может оказаться за «гарантами». А хватит ли им сил вынести эту ношу?
Ведь коллективный мозг гемян отвел им совершенно иную роль. О ней догадывалась лишь Орена, да и то смутно, на пределе интуиции.
«Эмбриональное человечество» не нуждалось в «гарантах»: все, что требовалось для его развития, было заложено в программу интеллект-автоматов. «Гаранты» же служили объектом параллельного эксперимента, о котором не знал даже Орт. Этот жестокий по своей сути эксперимент преследовал цель установить предел психических сил человека в чуждой его природе безмерности космоса. Горстку молодых людей принесли в жертву сонму Высших сил в надежде на их благосклонность: сообщество астронавтов должно было предвосхитить судьбу будущего человечества.
А роль «повивальных бабок» и «ангелов-хранителей» возложили на интеллект-автоматы. Подобно обитателям сфероида, пионеры неведомого мира окажутся в экстремальных условиях и тоже будут нуждаться в поддержке.
Пример астронавтов поможет уберечь их от духовной деградации.
Увы, результаты эксперимента были неутешительны. Оторванность от прародины, отсутствие ясных перспектив, вынужденная изоляция в тесном пространстве жилой зоны сфероида при всех стараниях психологов не могли не вызвать упаднических настроений. Но как скоро это произошло! И что будет, если ни одна из двенадцати планет не пригодна для колонизации?
Разговор с Фан-Ортом взволновал Кея. Конечно, тот не типи-чен – индивидуалист, движимый амбициями. Такие были, есть и будут при любой общественной формации и на любом уровне культурного развития. Воспитав
«сверхчеловека», Орт вольно или невольно допустил ошибку, которая может дорого обойтись. Из таких, как Фан-Орт, – свидетельствует история, – выходили вожди и тираны, убежденные в своей непогрешимости, не призна-ющие чужих мнений, скорые на необдуманные решения.
И неважно, какой титул носил такой самодержец – императора или всенародно избранного президента: самое страшное, что пона-чалу он мог – демагогией, популизмом, беспардонной ложью – увлечь за собой других, искренне заблуждающихся… А потом, дорвавшись до власти и войдя в ее вкус, постепенно избавлялся от соратников, окружал себя льстецами и подхалимами… Разве не таков был Лоор?
Нравственные критерии гемян, нашедшие естественное вопло-щение в личности
Кея, исключали насилие. Исторический опыт научил: не бывает победителей и побежденных. Любая победа беременна поражением, и оно рано или поздно появится на свет и перевернет все с ног на голову. Вчерашние побежденные окажутся благополучнее победителей, а то, что было предметом гордости предков, вызовет стыд у потомков…
Когда цивилизация Гемы подверглась самоуничтожению, немногие уцелевшие мгновенно забыли о вражде, противостоянии, наци-ональной и религиозной розни. Гемяне – иных национальностей больше не существовало. Но неужели единства можно достичь только ценой м ножества жизней?
Да, Кей мог легко обуздать Фан-Орта, взять под контроль его мысли и действия. Но любое попрание человеческой воли, даже в самых благих целях, шло вразрез с моральными принципами коллективного разума.
Фан-Орт требовал допустить «гарантов» к выработке решений. На первый взгляд, это было бы разумно и уж, во всяком случае, демократично. Однако в оперативности мышления люди настолько уступают интеллект-автоматам, что
«дискуссионный клуб» стал б ы тормозом.
Кей не признавал такой вариант «сотрудничества». Ведь можно сделать и так, что автопилот будет согласовывать малейшую коррекцию курса с человеком. Но есть ли тогда смысл в автопилоте?
Никогда еще бывший космокурьер не стоял перед столь трудным выбором. Даже оказавшись в непроходимых джунглях Гемы после катастрофы челночного корабля, он не испытывал сомнений. А вот сейчас мучительно перебирал возможные варианты действий и н е знал, на каком остановить выбор.
Оставить все как есть? Или нужна-таки «коррекция курса»? Только вот никакой автопилот для этого не годится. Наступили те самые «непредвиденные обстоятельства», при которых Кей обязан употребить власть. Но как?
7. На пределе терпенияИ вновь среди астронавтов воцарилось уныние, тем более невыносимое, что ему предшествовала вспышка надежды…
Они покидали архипелаг, долгожданно встреченный в космичес-ком океане, – звездную систему, которую интеллект-автоматы признали потенциально опасной: один шанс из миллиарда был за то, что ее светило спустя несколько тысячелетий превратитс я в сверхновую.
Об этом рассказал им Кей, который после встречи с Фан-Ортом не счел возможным более скрываться.
«Гаранты», естественно, уже знали о нем и в своем большинстве встретили с плохо скрываемой неприязнью. Среди заданных ему вопросов один был самым острым:
– До каких пор интеллект-автоматы будут все решать за нас?
– За вас? – удивился Кей. – Но вы не уполномочены принимать решения!
Кстати, решают не интеллект-автоматы, а коллективный разум, воплощенный в их программу.
– А где он, этот всесильный разум?
– Он и думать о нас забыл!
– Мы для него ничто! – зашумели астронавты.
– А что делаете на сфероиде вы, не человек и не интеллект-автомат? – вызывающим тоном спросил Корби.
Вопрос не застал Кея врасплох.
– Подумайте сами. Если я ни тот и ни другой, то какова моя миссия?
– Советник при интеллект-автоматах?
– Они не нуждаются в советах.
– Шпион «призраков»? – с издевкой спросил Фан-Орт, не забывший унижения.
Кей брезгливо поморщился.
– В этом меня уже обвинял Лоор.
– А может, он был прав?
– Не говори глупости, Фан! – вмешалась Орена и, обратившись к Кею, примирительно сказала: – Извините нас за горячность и отнеситесь с пониманием. Мы пока еще молоды. Но моло-дость быстро проходит. Сейчас нам некуда девать энергию, а что будет через десять, двадцать, сорок лет? В отличие от вас мы не бессмертны.
– Не абсолютизируйте бессмертие, – проронил Кей.
– Каким бы оно ни было, мы его лишены, – буркнул Фан-Орт.
Если бы астронавты знали, что Кей не меньше, чем они, торопит время, что сейчас он ближе к смерти, чем любой из них! Срок, от-пущенный ему, ограничивался скудным запасом аккумулированной энергии: тончайшая нить направленного излучения, связ ывавшая сфероид с Гемой, оборвалась…
Энергетического резерва еще хватило бы, чтобы телепортироваться на Гему, но Кей об этом даже не думал: долг обязывал его до последней минуты оставаться на своем бессменном посту. Год – два, мало ли что может произойти за это время! А пото м он умрет во второй раз, теперь уже навсегда.
С печалью, растерянностью и удивлением он понял, что, вжившись в
«бессмертие», оказался морально не подготовлен к завершению бытия. Кей, который останется существовать на Геме, уже не тождествен ему…
Таково было истинное положение дел. Но разве он мог посвятить в него астронавтов? Тем более, что сблизиться с ними до сих пор не удалось…
На Геме между людьми и «призраками» сразу же установились гармоничные отношения. Каждый человек знал, что в будущем сам станет «призраком». Таким образом, отсутствовала почва для противостояния. Понятия «человек» и
«призрак» дополняли друг д руга, как две равноценных ипостаси человеческой личности.
На сфероиде все обстояло иначе. Никто из астронавтов не мог после физической смерти стать «призраком», в этом случае нарушилась бы чистота эксперимента, проводимого коллективным разумом.
Вероятность того, что на планете, которая приютит «эмбриональное» человечество, существует природный источник волн Беслера, была ничтожна: этот феномен возник в результате катастрофы, постигшей Гему. Но не слишком ли дорогую цену пришлос ь заплатить предкам за «бессмертие» немногих уцелевших потомков?
Коллективный разум создал проект глобального преобразования энергии ядерного синтеза в энергию беслеровых волн. Этот проект был заложен в программу интеллект-автоматов, но из-за множества первоочередных задач его реализацию придется отложить на несколько поколений, так что обрести
«бессмертие» смогут лишь праправнуки первых аборигенов новой Гемы.
Вот почему и астронавтам – невольным участникам эксперимента – уготовили незавидную участь смертных. Была тому и другая причина: энергии беслеровых волн, передаваемых с Гемы, на всех обитателей сфероида все равно не хватило бы. Кстати, по этой же причине жизнеобеспечением людей и эмбрионов занимались электронные интеллект-автоматы, а не сами «призраки». На одного из них – Кея – энергии хватало, но лишь до тех пор, пока не вмешался неучтенный фактор.
Ирония судьбы заключалась в том, что если Кей не доживет до конца эксперимента, то сам эксперимент потеряет всякий смысл. Этого, тем более, не следовало знать молодым людям, безосновательно считающим себя гарантами.
Ошибка была допущена с самого начала. Кто в ней виноват, – Орт, скрывший от астронавтов свои истинные планы? Но он и сам не представлял всей правды: по сути с ним поступили таким же образом, поскольку доверия «призраков» он не заслуживал. А винить коллективный разум вообще бессмысленно: его логика недоступна индивиду.
И все же Кей не мог не спрашивать себя: как совместить высокие моральные принципы гемян, их совершенное представление о вселенской сути добра, с безжалостным экспериментом над теми, от кого он, «шпион призраков», сначала предпочел скрываться, а затем, опоздав, так и не смог добиться доверия?
Поколение, лишенное корней, продолжающее расплачиваться за ошибки отцов,
– такими представлялись астронавты Кею, и он испытывал к ним чувство жалости. Даже к Фан-Орту…
На экране светозара медленно угасала звезда, с которой было связано столько несбывшихся ожиданий.
– Хочется разбить его вдребезги! – в сердцах проговорил Фан-Орт, глядя на тускнеющую точку.
– Замолчи, Фан! Ты невыносим, – борясь с раздражением, от-кликнулась
Орена.
– Мне плохо, Рен. Ты мой единственный друг, я люблю тебя. А ты отказываешься стать моей женой!
– Ох, Фан! Тебе же известно, что только на новой Геме…
– Кто выдумал этот идиотский запрет! И что произойдет, если мы его нарушим?
– Нельзя, Фан! – твердо сказала Орена. – Нашему примеру последуют другие, начнут рождаться дети. Интеллект-автоматы всех не прокормят.
– А как же было на Космополисе?
– Его уже нет, Фан. Ты сам это много раз повторял.
– Просто ты меня не любишь, – поджал губы Фан-Орт.
– Неправда, люблю. И мне тоже тяжело. Но приходится тер-петь. Год, самое большее – два, и мы начнем новую жизнь.
– Год или два… Откуда ты знаешь?
– Не может же так продолжаться без конца. Вот и Кей сказал…
Фан-Орт инстинктивно напряг мышцы.
– И ты веришь этому «полупризраку»?
– А он ничего и не обещал наверняка. Но по вероятностным оценкам…
– Знать не хочу никаких вероятностных оценок! Нужно дейст-вовать, а не полагаться на случай!
– И действуй! – рассердилась Орена. – Ты же «сверхчеловек»! А я буду ждать…
Прошло шесть лет. Они все еще странствовали по Вселенной, и не было конца их блужданиям. За это время не произошло ни одного серьезного происшествия, за исключением нескольких метеорных атак, отраженных автоматами, и встречи с космически м кораблем, который проплыл мимо параллельным курсом, не ответив на сигналы, но самим своим появлением опровергнув миф об уникальности разума, что вызвало бы шок у профессора Орта и отнюдь не улучшило настроения астронавтов: экипаж корабля, судя по всему, был мертв…
– Скоро и мы начнем умирать, – сказал Фан-Орт на очередной встрече в конференц-зале.
Он уже не выглядел юным богатырем. Сгладилась лепнина мышц, опустились плечи, исчезла гордая осанка, отяжелела фигура, движения сделались не нарочито, а привычно медлительными.
– Умирать? – переспросил один из астронавтов дрогнувшим голосом.
– Мы не замечаем недомоганий и болезней, потому что интеллект-автоматы подавляют их в зародыше. Пока это им удается. Но время возьмет свое. Наши организмы изнашиваются, мы стареем. Наступит день, когда уберечь нас окажется невозможно. Т огда-то мы и начнем умирать один за другим. Наши тела будут выброшены в космос. И твое, Виль, и твое, Корби, и твое, Агр…
А сфероид с миллиардами мерзлых икринок продолжит полет без нас.
Интеллект-автоматы вздохнут с облегчением: хлопот у них убавится.
Слова Фан-Орта подхватил агроном Виль:
– Выметут нас, словно мусор, это уж точно! Вспомните, какой отвратительной пищей они нас кормят. Зачем, спрашивается, я занимаюсь посевами и уборкой урожаев? Говорят, синтетика богаче витаминами и более калорийна. Но с этим еще можно поспо-рить!
– А кто нам мешал приготовлять пищу из природных продук-тов? – бросил реплику Эрро.
– Не мне же этим заниматься! – парировал Виль.
– Да разве дело только в пище? – вступил в разговор архитектор Агр. -
Интеллект-автоматы бесчувственны. Их ничто не волнует, лишь бы выполнялась программа. А мы потакаем им буквально во всем. Вспомните: вначале мы еще пытались что-то переделывать по своему вкусу. И всякий раз спорили. Одни говорили: стало лучше, другие – нет, гораздо хуже. В конце концов, не найдя согласия, махали рукой, позволяя интеллект-автоматам восстановливать первоначальный вариант. Их вариант!
– Вот-вот! Мы дали им себя закабалить! – вставил Корби. – А я ведь предупреждал: интеллект-автоматы низведут нас до животного состояния! Они шпионят за нами, в их власти наше здоровье и сама жизнь!
– Интеллект-автоматы заботятся о нашем благополучии, – возразила
Орена. – А вы вместо благодарности…
– О какой благодарности ты говоришь? – раздраженно перебил ее Фан-Орт. -
За что мы должны их благодарить? За деловые игры, которые не имеют отношения к настоящему делу? Или за то, что все наше существование – нелепая игра? Мы ищем, чем бы полезным заняться, и не находим. Но упрямо притворяемся друг перед другом, что нашли, и делаем бесполезное. Нас готовили к опасностям, неожиданностям, подвигам. А чем занимаемся мы?
Поднял тонкую руку Эрро.
– От кого же зависит, как мы проводим время? От нас самих! Мне, например, не приходится притворяться. Я работаю и счастлив своей работой. Вы бы знали, какие обобщения удалось сделать!
– Бросьте, Эрро! Кому нужны ваши обобщения? – не скрывая враждебности, процедил Фан-Орт. – Работа ради работы и все впустую!
– Почему впустую? Для будущего человечества…
– Человечества? Ха-ха!
– Надоели сказки, – язвительно хмыкнул Корби.
– Дайте же договорить… – запротестовал Эрро, но его сла-бый голосок потонул в шуме.
Конференц-зал, бывший Мемориальный отсек, был сооружен с размахом.
Когда-то он полнился людьми. Сейчас же большинство мест пустовало.
Говорить громко не было надобности: смонтированная еще при Лооре и усовершенствованная интеллект-автоматами информационно-акустическая система доносила до слуха каждого из присутствующих в зале самый тихий шепот с любого места. В спинки кресел были встроены видеоэкраны, позволявшие видеть лицо говорящего крупным планом.
Но сейчас своды конференц-зала резонировали от крика, а на экранах беспорядочно мелькали разгоряченные лица. Всем не тер-пелось высказаться. В слитном гуле голосов прорезались отдельные фразы:
– Почему мы должны подчиняться замыслам гемян, которые бы-ли такими же людьми, как и мы?
– Мы тоже имеем право на счастье!
– Должны же учитываться наши интересы!
– Сколько можно терпеть?
– Долой засилье автоматов!
Фан-Орт властно взмахнул рукой, и шум утих.
– Нас принесли в жертву амбициям! – воскликнул он.
– Что ты, Фан, – склонилась к нему сидевшая рядом Орена. – Ведь мы выполняем волю твоего отца!
– Говори громче, пусть слышат все! Признаю, в авантюру втравил нас профессор Орт, мой отец. Но так ли он представлял себе нашу эпопею? Нет!
Однако допустил просчет. Ему надо было предвидеть, что пресловутый коллективный разум гемян исиспользует его замысел в своих целях. Судите сами. Мы миновали восемь звездных систем. Всякий раз интеллект-автоматы выводили сфероид на внешнюю орбиту, и мы месяцами болтались вокруг све-тила. Зачем? Да затем, чтобы, так ничего и не разузн ав, отпра-виться в дальнейший, столь же бесплодный, поиск.
Фан-Орт перевел дыхание. Воспользовавшись паузой, Эрро заспорил:
– Это вынужденная мера. Интеллект-автоматы не имеют права ошибаться.
А чтобы исключить ошибку, надо получить максимум информации…
– На это могут уйти столетия! – не дал ему договорить Фан-Орт.
– Интеллект-автоматам спешить некуда, у них в запасе вечность.
– До сих пор мы честно выполняли свой долг! – увещевал Эр-ро. – Не будем же противопоставлять наши интересы интересам человечества!
– А мы и есть человечество! – выкрикнул Виль.
– Неправда, мы лишь крупинка человечества.
– Ничего подобного! – поддержал Виля Корби. – Гемяне остались на Геме.
Здесь мы, и только мы. Эмбрионов в миллионы раз больше, это верно. Однако они не люди, и станут ли ими – еще вопрос!
– Но согласно программе…
– Нечего молиться на программу, – оборвал астрофизика Фан-Орт. – Она составлена людьми, которые не умнее, не образо-ваннее, не мужественнее нас!
– Эти люди обладали коллективным разумом! – напомнил Эрро.
– А что такое коллективный разум? Всех под один уровень, и умников и глупцов. Среднее арифметическое! Торжество посредст-венности!
– Но это же чушь! – возмутился Эрро.
– Вы-то почем знаете? – глумливо спросил Фан-Орт. – Или сами… плод коллективного творчества? Ну-ну… есть на что полюбоваться!
Раздался смех. Эрро привстал, беспомощно огляделся, ища со-чувствия, но увидев, что большинство против него, молча опустился на место.
Когда смех отзвучал, послышался звонкий голос:
– Простите нас, Эрро. То, что сказал Фан-Орт, недостойно порядочного человека. Надеюсь, он извинится перед вами.
И, гордо неся все еще прекрасную головку, Орена покинула конференц-зал.
Конечно же, Фан-Орт и не подумал извиниться перед Эрро. Понимал, что из тактических соображений надо это сделать, но не мог переломить характер.
Поступок Орены он воспринял как пре– дательство, удар в спину. Впрочем, она давно симпатизирует Эрро. Может быть, больше чем симпатизирует?
Их отношения давно утратили пылкость. Оба все еще считали, что любят друг друга, но сама любовь стала чем-то обыденным, пресным, не способным ни вдохновлять, ни вызывать восторг. Но еще могла причинять обиды…
«Никогда не прощу ей этого!» – мысленно твердил Фан-Орт, сознавая, однако, что Орена не только не попросит прощения, но и не сразу простит его самого.
Погруженный в мрачные раздумья, он ступил через порог своего жилища и замер: в кресле у окна, выходящего в цветущий псевдо-сад, сидел мужчина.
Это был профессор Орт.
