Текст книги "Плюс-минус бесконечность (сборник)"

Автор книги: Александр Плонский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц)

Портфель из свиной кожи

Виктор продолжал считать себя москвичом и душою пребывал в столице, хотя еще год назад, в шестидесятом, перебрался за Урал. Временами, когда становилось невтерпеж, он брал командировку в Москву, благо это не противоречило служебным интересам. Из аэропорта звонил знакомым, в числе первых – Владимиру Авдеевичу Мезину.

Они не были друзьями – сказывалась десятилетняя разница в возрасте, – но симпатизировали друг другу как нельзя более и при встречах, теперь уже не столь частых, могли разговаривать часами.

Владимир Авдеевич был главным редактором, а Виктор – одним из многих авторов журнала, весьма популярного у молодежи.

– Приезжайте ко мне! – обрадовался Мезин, услышав в трубке знакомый голос. – Позавтракаем, поговорим и поедем в редакцию.

Мезин жил на Первой Мещанской. В его домашнем кабинете стояло глубокое кожаное кресло. Утонув в нем, Виктор пил черный кофе и наслаждался беседой.

– Мы же опаздываем! – закричал Мезин, взглянув на часы. – А ну, помчались.

Они удачно поймали такси, доехали до станции метро «Площадь Революции», а затем по горьковско-замоскворецкой линии метрополитена добрались до «Автозаводской».

И вот редакция. Владимиру Авдеевичу не до гостя: он что-то подписывает, кого-то наставляет… Наконец, кипа бумаг на столе иссякла.

– Кажется, все… Показывайте, что привезли!

Виктор потянулся к портфелю – его не было. А в портфеле – единственный экземпляр рукописи. Сердце сжалось. Но тут же он почувствовал облегчение. Увидел самого себя в кресле, Владимир Авдеевич кричит: «Помчались!». Они вскакивают, сломя голову бегут в прихожую одеваться…

– Забыл портфель у вас дома, – смущенно сказал Виктор.

– Дело поправимое! – Мезин снял трубку.

– Рядом с креслом…

– Да нет, – произнес Владимир Авдеевич через минуту. – Не нашли портфеля.

– Плохо искали. Я же твердо помню: портфель на полу справа от кресла.

Мезин позвонил еще раз.

– Нет его там, не сквозь пол же провалился!

И здесь Виктор вспомнил, что, когда они выходили, портфель был-таки у него в руке. Он даже ощутил на ладони упругую неподатливость ребристой ручки, словно сжимал ее минуту назад. Значит, портфель остался в такси. Ну да, так оно и есть! Они с Мезиным расположились на заднем сиденье, вполоборота друг к другу, портфель был между ними. Таксист припарковал машину задом, Виктор вышел в одну сторону, Мезин – в другую.

В Москве насчитывалось семнадцать таксомоторных парков и примерно десять тысяч такси. В любом из них мог сейчас лежать злополучный портфель.

И Виктор начал обзванивать таксомоторные парки. Ему отвечали: рано, позвоните завтра, а еще лучше послезавтра, и не волнуйтесь, все двадцать тысяч московских таксистов (по два сменщика на машину) – люди бескорыстные, на что им портфель с никому не нужной рукописью!

Через два дня стало очевидно, что ни один из таксистов портфеля не обнаружил, выходит, пропажу нужно искать в другом месте.

Ну, конечно же: метро, полупустой вагон, они сидят также вполоборота (удобнее разговаривать), портфель посередине, за разговором чуть не проворонили «Автозаводскую» – выскочили под «осторожно, двери закрываются!».

Оставалось надеяться на хрестоматийную честность шести миллионов москвичей, каждый из которых, исключая грудных младенцев, мог подобрать портфель. Надежда привела Виктора в бюро находок Московского метрополитена. Там добросовестно и благожелательно переворошили множество забытых портфелей, а заодно чемоданов, баулов и папок, – увы, поиски оказались безрезультатными.

…Командировка заканчивалась, и перед отлетом Виктор зашел в редакцию попрощаться. По дороге попал под дождь.

– Повесьте плащ, пусть просохнет, – посоветовал Мезин, – а халат снимите, это нашей уборщицы.

Под халатом был портфель.

– Происки гуманоидов, – серьезно сказал Мезин. – Заинтересовались вашей рукописью, не иначе! Издадут где-нибудь на Центавре, потом неприятностей не оберетесь!

– Пускай издадут, – беспечно махнул рукой обрадованный Виктор. – Это как раз повесть о встрече с внеземным разумом.

– Тема уж больно избитая!

* * *

– Ты забыл заповеди галактического разведчика, – упрекнул Тре Умф.

– Я помню их, – возразил Си Лен. – Наблюдать. Исследовать. Обобщать…

– И это все?

– Ну, еще… Не мешать. Не помогать. Не вмешиваться…

– А ты сперва помешал, потом помог и оба раза – вмешался. В результате разоблачен. Так что ближайшим рейсом отправляйся домой, на Центавр.

– Ума не приложу, как он догадался, этот Мезин… – сокрушенно проговорил Си Лен.

– И на что тебе понадобилась рукопись?

– Да не рукопись, а портфель. Обычно портфели из синтетики, а здесь настоящая свиная кожа! Вы нюхали когда-нибудь свиную кожу?

Мене, текел, фарес!

Лица их еще дышали жаром только что отгремевшей битвы. Успех был полный. Президент Сегилья (они называли его не иначе как тиран и узурпатор) успел бежать, охрану перебили, министров взяли под стражу.

Настало время подумать о будущем. До сих пор все пятеро были едины. В случае неудачи их расстреляли бы скопом как главарей мятежа. Сейчас они стали вождями, членами Высшего органа. И, в качестве таковых, собрались на первое заседание.

– Братья, революция победила! – патетически воскликнул Ноэль Сенк. – Тиран и узурпатор низвержен, народ обрел свободу!

– Бросьте, Ноэль, – поморщился полковник Умберто Кранк. – Вы не на трибуне. Революция? Пусть будет так, хотя по мне это просто переворот. Военный переворот.

– Но наши цели… высокие идеалы…

– Не пудрите нам мозги, Ноэль. Когда три года назад Сегилья захватил власть, он тоже называл себя революционером и целых три месяца кричал об идеалах, попранных его предшественником. Вы не хуже, чем он, можете довести толпу до экстаза. Но не нас. Мы собрались, чтобы…

– Поделить власть, – иронически подсказал майор Уолтер Эшби. – Нас пятеро, а президентское кресло одно. Боюсь, что в этих условиях оно окажется шатким.

– Его займет достойнейший, – напыщенно воскликнул Сенк.

– Например, вы?

– Хотя бы и я.

– Но как убедиться, что достойнейший именно Ноэль Сенк, а не Умберто Кранк, Орландо Маркос, Симеон Зиро или я, Уолтер Эшби?

– Мы восстановили в нашей многострадальной стране демократию, значит президент должен быть избран путем голосования.

– Ноэль, – изумился доктор Маркос, – вы предлагаете объявить всеобщие выборы?

– О нет, народ пока еще не дорос до выборов. Это следующий этап нашей революции.

– То же самое говорил Сегилья, – проворчал полковник Кранк. – Свобода, демократия… Чуть погодя! И, конечно же, выборы… Когда масса политически созреет.

– Я предлагаю голосование в узком кругу. Пусть каждый из нас введет в компьютер имя достойнейшего. Если никто из кандидатов не наберет абсолютного большинства голосов, то во втором туре…

– А ежели каждый получит один голос? – поинтересовался Уолтер Эшби.

– Собственный! – фыркнул Кранк.

– Так и случится, – заверил доктор Маркос. – Еще вчера мы были вместе. Сегодня каждый за себя.

– А что если… – начал молчавший до сих пор Симеон Зиро и повторил: – А что если…

– Жребий? – перебил Ноэль Сенк. – Перст судьбы?

– Какой, к черту, перст! – неожиданно взорвался Зиро. – Супермозг, компьютер экстракласса выберет одного из нас. Плевать, как он это сделает… Ну, а остальные…

* * *

– Прошу вас, господа, – пригласил профессор Плейст. – Каждый из вас должен зайти в эту кабину и представиться компьютеру.

– Представиться? – полковник Кранк был явно шокирован. – Как понимать ваши слова, профессор? Представляются начальству, а мы…

– Я неточно выразился. Вам нужно только назвать свое имя, а затем внятно произнести десять слов, характеризующих ваши личные качества.

Ноэль Сенк замахал руками.

– Мы, революционеры, не любим слов. Наш девиз – действие. А слова субъективны.

– Не беспокойтесь. Супермозг трансформирует субъективные слова в объективные оценки. Итак, десять слов. Десять прилагательных. Например: «мудрый», «мужественный», «сильный», «справедливый», «непоколебимый», «честный», «спокойный», «дружелюбный», «верный», «правдивый». Не нужно записывать, господа, это лишь пример. У каждого из вас свой набор личных качеств, и кому, как не вам, знать их!

Один за другим все пятеро побывали в кабине супермозга и теперь ожидали решения, которому поклялись подчиниться…

Французскому философу Жану Буридану, жившему в XIV веке, приписывают известную ныне притчу об осле, который, оказавшись промеж двух абсолютно одинаковых охапок сена, не мог решить, какой из них отдать предпочтение, и в конце концов умер голодной смертью.

Супермозг очутился в положении Буриданова осла: все пятеро были мудрыми, мужественными, сильными, справедливыми и т. п. Но компьютер экстракласса наделен высшей логикой, которая и подсказала имя президента. Оно высветилось на дисплее словно библейское «мене, текел, фарес»: Ноэль Умберто Симеон Орландо Уолтер.

– Господа, – сказал профессор. – При всей вашей индивидуальности вы одинаковы. И если один из вас будет объявлен президентом, остальные четверо тотчас объединятся, чтобы его свергнуть.

– По-вашему, мы, сражавшиеся плечом к плечу против тирании, можем стать врагами? – угрожающе спросил Сенк.

– Перестаньте, Ноэль, – вмешался доктор Маркос. – Профессор прав. Но неужели положение столь безвыходно?

– Я этого не утверждал, – покачал головой профессор Плейст. – Напротив, могу порекомендовать прекрасный выход. Пусть каждый из вас передаст свое самосознание сверхмозгу. Который, таким образом, объединит в себе пять личностей. Ваши убеждения станут его убеждениями, и он, устранив неизбежные противоречия, воплотит их в жизнь наилучшим образом.

– Президент Ноэль Умберто Симеон Орландо Уолтер?

– Это ваш единственный шанс, господа.

* * *

– Сенк! Кранк! Маркос! Зиро! Эшби! На выход! – выкрикнул конвойный. – Вещей не брать, они вам больше не понадобятся!

Главарей мятежа, решительно подавленного президентом Ноэлем Умберто Симеоном Орландо Уолтером, повели на казнь.

Убийство с обратным знаком

Начальник судоводительского факультета Новороссийского-на-Марсе высшего инженерного космического училища Вергилий Герович Мотин стоял у открытой форточки в своем рабочем кабинете, смотрел на стартовое поле Звездного и курил лирский табак.

Дышать здешним воздухом стало возможно после того, как реконструировали атмосферу Марса. А вот курить… И «Кэмэл», и «Золотое руно» при первой же затяжке вызывали припадки удушья. Годился лишь табак с маленькой каменистой планетки в созвездии Лиры. Мотина снабжали им проходившие переподготовку капитаны.

На Вергилии Геровиче был черный мундир с золотыми якорными пуговицами и широкими, также золотыми, шевронами. То и другое космические капитаны получили в наследство от морских. Звездоплаватели унаследовали от моряков и массивный, черненого серебра, знак судоводителя. Он украшал мундиры проходивших переподготовку капитанов. У Мотина, руководившего переподготовкой, шевроны были посолидней, а знак отсутствовал: назвездоплавать необходимый ценз не хватало времени.

Знак судоводителя оставался горячей мечтой и единственной слабостью добрейшего и умнейшего Вергилия Геровича.

– Нехорошо, – приличия ради укорял себя Мотин. – Нарушаю, причем дважды: курить в кабинете запрещено приказом начальника училища, а открывать форточку во время старта надпространственного звездолета – инструкцией Це Икс 00–34.

Он выпустил в форточку струю дыма. «Интересно, зачем роботы прикрепляют к фермам зеркало отражателя? Вроде бы не к месту. Экспериментируют братья-ученые, движут науку…»

Сам Вергилий Герович собирался защищать докторскую, но по-прежнему считал себя звездоплавателем-практиком.

Роботы, закончив работу, поспешно покинули стартовое поле.

«Отдать кормовые! – мысленно скомандовал Мотин. – Ключ на старт!»

Дюзы гигантского корабля пыхнули облаком сияющей плазмы. Плазма заклубилась, затем пошла сплошным потоком, словно лава из перевернутого кратером вниз вулкана, упруго приподнимая фронтом волны корабль-вулкан, подталкивая его: «Не мешкай, тебя ждут звезды!»

– Поехали! – произнес Мотин слово, с легкой руки Гагарина ставшее крылатым.

В зеркале отражателя, казалось, вспыхнула Сверхновая. Блеск плазмы ослепил Мотина.

«Угол падения равен углу отражения», – тривиально подумал Вергилий Герович и отключился от окружающей действительности…

* * *

Начальник училища Вадим Вадимович Богатырев почувствовал запах озона.

«Непорядок!» – резонно решил он и, влекомый криминальным запахом, вскоре оказался перед кабинетом Вергилия Геровича.

Из-за письменного стола с двух сторон навстречу ему поднялись два Мотина, абсолютно одинаковые, вплоть до прыщика на щеке.

«Снова галлюцинации, как тогда на Поллуксе», – встревожился начальник училища.

– Курил? – проверяя самого себя, строго спросил он.

– Так точно! – рявкнул Мотин, находившийся слева.

– Никак нет! – отчеканил Мотин, находившийся справа.

Богатырев шумно и облегченно выдохнул. Значит, раздвоившийся Мотин не плод воображения, а объективная реальность, данная в ощущениях!

– Доигрался! Так теперь и будешь в двух экземплярах?

Мотины развели руками.

– Понятия не имеем. Убей бог! Вот посудите сами…

– М-м-да… – протянул Богатырев, выслушав исповедь-унисон. – Вот до чего доводит нарушение приказов и инструкций. А их ведь не дурачки издают!

– Приказы и инструкции издают вышестоящие начальники, – согласились Мотины.

– И все чепе – на судоводительском. Ну кто может представить себе раздвоившимся начальника факультета галактической связи товарища Громобоева? Никто! Он солидный человек и раздваиваться не станет, не то что вы. А курсанты берут пример со своего начальника. Вот в прошлом году курсант Халяйко, будучи на практике, ухитрился тайком привезти на Марс вегеянку. Хочу, мол, жениться. Я его спрашиваю: «А как ты представляешь себе ваши супружеские отношения?» – «Не знаю, – говорит, – но люблю и все равно женюсь!» И женился!

– Ничего живут, уже потомство есть, новая космическая раса! Ну, а мы… Может, все не так уж и плохо? Один отправится отрабатывать ценз, а другой… И вообще всех звездоплавателей нужно раздвоить.

– И меня тоже? – зловеще спросил Богатырев.

– Вас можно не раздваивать, вам уже, пожалуй, незачем раздваиваться. А так – один звездоплавает, другой в резерве. Случись что с первым, второго опять можно раздвоить.

– Ну вот что, – сказал начальник училища жестко, – согласно штатному расписанию у нас только один начальник судоводительского факультета. А должность раздвоить труднее, чем человека! Так что разбирайтесь между собой, кто начальствовать будет, а кто дома отсиживаться.

– Можно так: один по четным, другой по нечетным, на полставки, – неуверенно предложили Мотины.

– Это решайте сами, лишь бы дело не страдало. Но я обязан подать рапорт, и еще неизвестно, что там скажут! – он указал пальцем вверх, но, сориентировавшись, перенаправил его вниз, в сторону Земли.

* * *

Неприятности начались в тот же день, когда Мотины пришли с работы домой.

– Это еще что такое? – воскликнула Галина Васильевна. – Немедленно убирайтесь. Я порядочная женщина, с меня одного мужа более чем достаточно!

– Нам некуда идти, это наш дом, – с достоинством возразили Мотины.

– Нет, вы только посмотрите, им некуда идти! А о моей репутации они подумали? – негодовала Галина Васильевна. – Что скажут знакомые, что решит Орешкин, живущий под нами? Наконец, как воспримут такое непотребство Коля и Толя?

– Нормально воспримем, – заверили стоявшие за дверью Коля и Толя. – Теперь у каждого из нас будет свой папа. Только пусть они все время подают опознавательные сигналы. Ну эти… «свой-чужой». Тогда мы их не перепутаем.

– Милые мои детки, – расчувствовалась Галина Васильевна, – ради вас ваша мама готова на любые жертвы. Так и быть, – здесь голос ее снова обрел твердость, – один пусть остается. Какой – мне все равно. А другой должен немедленно снять с антресоли раскладушку и отправиться ночевать в кабинет.

– А меняться местами можно? – с надеждой поинтересовались Мотины.

Галина Васильевна в ужасе заткнула пальцами уши.

И Мотины начали жить двойной жизнью. Один отбывал домашний арест, другой вершил судьбы судоводительского факультета. Раз в неделю они тайком осуществляли рокировку, предварительно наспех обменявшись информацией.

Через месяц на марсианскую Новую Землю прибыл следователь по особо важным делам.

– Я собаку съел на убийствах, – доверительно сообщил он Мотиным, приступая к допросу. – А здесь как раз убийство, только наоборот, со знаком минус, что ли… Но от этого ничего не меняется. Мой долг установить, кто из вас убийца, а кто жертва. Впрочем и так ясно: жертва – настоящий Мотин, а убийца – тот, который пытается убедить общественность, что Мотин это он.

– Но мы оба живы, – робко возразили Мотины, – и оба пытаемся убедить…

– Не играет роли, – отрезал следователь. – Предъявите ваши служебные удостоверения!

Мотины протянули две одинаковые зеленые книжечки.

– Та-ак… Номера совпадают, значит одно удостоверение поддельное, – следователь спрятал вещественные доказательства в портфель. – Экспертиза установит, какое. И сразу станет ясно, кто есть кто.

– А как теперь определить, кому какое удостоверение принадлежит? – задал коварный вопрос один из Вергилиев Геровичей.

– Здесь спрашиваю я, – отрезал следователь. – Рассказывайте все как было, вот вы, который справа.

– Это случилось ровно месяц назад, минута в минуту. Смотрите, сейчас как раз стартует надпространственный звездолет, только не «Аргон», а «Ксенон».

Следователь оживился.

– Ну что ж, значит, можно провести следственный эксперимент.

Он подошел к окну и открыл форточку.

– Вы курили лирский табак? Никогда не пробовал!

Мотины протянули портсигары.

– Это, конечно, нарушение инструкции, – сказал подобревший следователь и выпустил струю дыма в форточку, – но исключительно в интересах следствия!

* * *

Начальник училища Вадим Вадимович Богатырев почувствовал запах озона.

«Непорядок!» – резонно решил он и, влекомый криминальным запахом, вскоре оказался перед кабинетом Вергилия Геровича.

Из-за письменного стола навстречу ему поднялся Мотин.

– Опять курил? – спросил начальник училища.

– Никак нет! – отчеканил Мотин. – Это они…

В глубине кабинета, обхватив головы руками, сидели два абсолютно одинаковых посторонних человека с портфелями.

– Кто такие?

– Убийца и его жертва.

– Что-о?

– У нас здесь произошло маленькое убийство с обратным знаком. В порядке следственного эксперимента. Так ведь? – обратился к следователям Вергилий Герович. Те удрученно кивнули.

– Прошу предъявить документы, – потребовал начальник училища.

Следователи протянули две одинаковые красные книжечки.

– Та-ак… Номера совпадают, значит одно удостоверение поддельное. Экспертиза установит, какое. И сразу станет ясно, кто есть кто. А вам, товарищ Мотин, надо отдохнуть. Не то вы такое натворите! И вообще, начальник факультета, а знака не имеете. Сколько не хватает?

– Полтора миллиона световых лет.

– Всего-навсего? Так вот, пойдете старпомом на «Криптоне». И без знака не возвращайтесь!

– Есть, не возвращаться! А с этим что делать? – сказал Вергилий Герович и выложил на стол четыре одинаковые зеленые книжечки.

Бермудский треугольник на Бульварном кольце

Вот что рассказывал мой дед, Леонид Вадимыч Фиников. Я упоминаю его имя, чтобы меня не обвинили в плагиате.

Дед утверждал, будто эта история случилась с отцом его институтского товарища Саввой Саввичем Данилкиным. Однако не исключено, что старик ее выдумал или, еще хуже, где-нибудь вычитал. В случае чего с претензиями обращайтесь к нему, если, конечно, согласитесь оказаться там, где он сейчас пребывает.

…Шла война.

Савва Саввич Данилкин работал в одном из наркоматов (потом их переименовали в министерства). Освобождался он чаще всего далеко за полночь. И в тот раз тоже отправился домой, когда стрелки часов показывали четверть второго.

Улицы Москвы были темны и пустынны. В лунном свете поблескивали аэростаты воздушного заграждения, похожие на сгустившиеся серебристые облака. Черноту окон крест-накрест рассекали полоски газетной бумаги,

Савва Саввич вышел на Бульварное кольцо и стал поджидать редкий в ночную пору трамвай – литер «А», или, как предпочитали говорить москвичи, «Аннушку».

Подкатил вагон. Он был почти пуст. В тусклом свете синей лампочки Данилкин разглядел кондуктора – пожилую женщину в платке, ватнике и нитяных перчатках с отрезанными пальцами. Кондуктор распекала единственного пассажира.

– На дармовщину решил прокатиться, а? Меня этими штучками не провести: знаешь, что с сотенного у меня сдачи не наберется! Гони тридцать копеек, понял?!

Пассажир растерянно оправдывался:

– Я не имею… как это сказать по-русски… ме-ло-чи. Я не успел делать размен…

«Иностранец, – догадался Савва Саввич. – Конечно же, иностранец: в таких пальто из шотландки у нас никто не ходит. И чемодан с наклейками, фибровый… А наши фанерные с металлическими уголками…»

Сам Данилкин был одет как многие – в поношенную шинель, из-под которой виднелась безрукавка на меху (приближалась зима), а за ней полувоенный френч. На голове – не модная, с большими полями, шляпа, как у иностранца, а защитного цвета фуражка, на ногах – порядком разбитые сапоги.

«Нехорошо выходит… – продолжал размышлять Данилкин. – Союзник, может быть, даже дипломат, а кондукторша… Что он подумает?!»

– Дайте два билета, на меня и на него, – он кивнул в сторону иностранца. – И придержите язык, мамаша.

Данилкин протянул билет иностранцу и сел к окну с намерением подремать до своей остановки, не обращая внимания на язвительные реплики о добрячках, которых еще нужно проверить в соответствующем месте, и буржуях, зажавших второй фронт, да еще выгадывающих на трамвайных билетах. Двадцать минут дремы были наслаждением, и Савва Саввич не хотел его лишаться из-за какой-то склочной старухи. Он не боялся проспать: тикавшие в мозгу часы действовали безотказно…

Но иностранец уселся рядом.

– Я ваш… как это… дебитор… Обязательно буду погашать долг.

– Пустое, – ответил Данилкин. – Тридцать копеек сейчас не деньги.

Он закрыл глаза и привалился головой к окну. Иностранец же продолжал бубнить, что это долг чести, и если его лишат возможности расплатиться, то ему будет в высшей степени неприятно.

Данилкин молчал. Продремав четверть часа, инстинктивно разомкнул глаза, когда трамвай затормозил на его остановке. Вспомнив в последний момент об иностранце, он обернулся на ступеньке и крикнул:

– Гуд бай, мистер!

Но тот выскочил следом.

– О-о, вы говорите по-английски!

Савва Саввич по-английски не говорил, и вообще ему было не до разговоров. Он устал и хотел спать. Обо всем этом Данилкин не слишком вежливо сообщил иностранцу. Тот замахал руками.

– Я не хочу возлагать бремя… нет, как сказать по-русски… о-бре-ме-нять. Но нам попутно. О-о, минута!

На тротуар просочилась полоска света: дежурная булочная была открыта. В ней отоваривали хлебные карточки рабочим вечерней смены – неподалеку виднелась проходная завода.

– Будьте немножко подождать, – умоляюще произнес иностранец, – я хотел разменивать банкнот.

«Нашел дурака, – подумал Данилкин со злостью. – Стану я дожидаться!»

– Идите, – проговорил он вслух. – Только побыстрее, я спешу.

Но иностранец словно разгадал его мысли.

– Там… эта… как верно говорить… о-че-редь. Похраните, пожалуйста! Момент!

Вероятно, Данилкин и стоявший у его ног чемодан являли собой столь необычайное зрелище, что вышедший из-за угла постовой милиционер прямо-таки остолбенел.

Московская милиция делилась в то время на три характерные части. Первая – мужчины за пятьдесят, не подлежавшие отправке на фронт; вторая – списанные из армии по ранению или контузии; третья и, пожалуй, наибольшая – молодые женщины. Постовой принадлежал к первой. В нем легко было распознать старого солдата. Вероятно, он участвовал еще в русско-японской войне.

Ветеран продолжил обход, а Савва Саввич переминался с ноги на ногу, постепенно приходя в бешенство.

«Вот и делай людям добро! Меценат! Теперь болтайся тут из-за тридцати копеек!»

Прошло десять минут, пятнадцать… Из проходной поодиночке и группами выходили рабочие: окончилась смена. И снова появился милиционер. На этот раз он был преисполнен решимости.

– Предъявите документы, гражданин.

Данилкин привычно полез в карман и обмер: бумажник исчез…

«Неужели забыл на столе? А может, дома?» – лихорадочно соображал он, ощупывая карманы.

– Та-а-к… Нет, значит, документиков? А в чемоданчике-то что?

Данилкин начал путано объяснять, что чемодан не его, а иностранца, ехавшего с ним в трамвае и сейчас разменивающего сторублевку.

Милиционер слушал с недоверием.

– Ишь ты, сто рублей! Стибрил чемоданчик-то, признавайся!

– Да как вы можете! – задохнулся Савва Саввич.

Из булочной вышел иностранец. Данилкин бросился к нему, схватил за рукав клетчатого пальто.

– Не совестно вам! Из-за тридцати копеек я потерял полчаса, да еще…

– Вы сумасшедший! – на чистейшем русском языке воскликнул иностранец. – Что вам от меня нужно, я вас впервые вижу!

– Пройдемте, гражданин, – сказал милиционер Данилкину.

На краю тротуара близ булочной сохранилась с дореволюционных времен чугунная тумба. Когда-то извозчики привязывали к ней лошадей. Савва Саввич обхватил одной рукой тумбу, а другой вцепился в иностранца.

– Пойду только вместе с ним!

– Я атташе посольства, – заявил человек в шотландке. – На меня распространяется дипломатический иммунитет. Согласно международному праву дипломата нельзя арестовывать.

Вокруг стали скапливаться люди, выходившие из проходной.

– А может, он и не дипломат вовсе, а шпион!

– Разобраться бы надо, – послышались возгласы.

– Пойдемте и вы, гражданин хороший. Видите, что получается, – попросил милиционер. – Я в этом вашем… мунитете не смыслю. В отделении проверят и быстро вас отпустят. Стоит шуметь-то?

– Подчиняюсь насилию, – ледяным тоном проговорил дипломат.

За перегородкой в отделении милиции сидел лейтенант с подвязанной на черной косынке рукой.

– Так что, жулика пымал, товарищ начальник, – вытянувшись в струнку, доложил постовой. – Чемодан свистнул у кого-то и при задержании гражданину подсунуть хотел, да не на того нарвался. А документов при нем, при жулике-то, нету.

– Ваш паспорт, – обратился лейтенант к иностранцу. – О, дипломат… союзник… А чего вы со вторым фронтом тянете?

– Я могу быть свободен?

– Товарищ лейтенант, – взмолился Данилкин, – уверяю вас, чемодан его. Может, он действительно дипломат, но скорее всего, документы поддельные. Что понадобилось ему ночью на Бульварном кольце? Смотрите, не упустите диверсанта!

Лейтенант заколебался.

Две девушки в темно-синих беретах и серых гимнастерках, перетянутых ремнями, с любопытством прислушивались.

– Надо открыть чемодан, – предложила одна из них, – и посмотреть, что в нем.

– Ключа-то нет, – сказал лейтенант. – Взломать что ли?

– Рано взламывать, – возразила девушка-милиционер. – Если этот тип, – она кивнула на Савву Саввича, – увел чемодан, то ключ остался у владельца. Тогда придется ломать. Но прежде, на всякий случай, надо обыскать гражданина дипломата…

Иностранец возмущенно вскочил.

– Я протестую! Вы ответите за нарушение дипломатической неприкосновенности!

Но тут взорвался лейтенант. Он тоже вскочил и ударил кулаком здоровой руки по столу.

– И отвечу. Терять мне нечего, дальше фронта не пошлют!

У дипломата ключа не нашли, он оказался во внутреннем кармане меховой жилетки Данилкина. Уходя, иностранец оглянулся и – Савва Саввич мог поклясться в этом – подмигнул ему.

«Я пропал…» – подумал Данилкин обреченно.

– А вдруг взорвется? – сказала вторая девушка и отодвинулась.

Лейтенант приложил ухо к чемодану. Внутри было тихо.

– Погаси свет, Маша, – приказал лейтенант.

Он отдернул штору и распахнул окно.

– Глянь-ка, уже рассвело. Ну что ж, откроем…

Лейтенант вставил ключ в отверстие замка. Раздался музыкальный звон. Все замерли. И вдруг чемодан, вырвавшись, поднялся над столом, а затем ринулся в окно, безвозвратно унося свои содержимое и тайну…

* * *

– Так не годится! – скажет читатель разочарованно. – Оборвали на самом интересном месте. Где же развязка?

– Какая еще развязка? Ах да… Бумажник нашелся, он через дыру в кармане френча провалился за подкладку, и только волнение помешало Данилкину вовремя его обнаружить. Ключ, оказавшийся в жилетке, вообще был от почтового ящика.

– А чемодан, улетевший неизвестно куда, а таинственный иностранец?

– Вот об этом ничего не могу сказать. Конечно, окажись на месте бывшего пехотного лейтенанта Шерлок Холмс или комиссар Мегрэ, они довели бы дело до конца. Но, к счастью, у нас не детектив, а научная фантастика.

– Научная? Бред какой-то, чудо святого Иоргена!

– О нет! Чудес не бывает. Рассудим с позиций науки. Можно ли утверждать, что вероятность события, описанного дедом Финиковым, теоретически равна нулю? Отнюдь! Не хватает и никогда не хватит статистических данных. Пусть до сих пор никто не видел летающего чемодана, – это еще не означает, что в один прекрасный день, когда сложатся соответствующие условия, о которых мы пока ничего не знаем, какой-нибудь шальной чемодан не устремится ввысь.

Вспомните известную гипотезу о том, что бесследно исчезнувшие в Бермудском треугольнике корабли не потонули, а унеслись в гиперпространство. Правда, чемодан – не корабль, зато насколько он легче!