Текст книги "Плюс-минус бесконечность (сборник)"

Автор книги: Александр Плонский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 28 страниц)

Петля Мебиуса

– Я не смогу, – сказал Ёнас.

– Он не сможет, – подтвердил психометролог Игл, отсоединяя датчики.

– Жаль, – вздохнул председатель Совета Земли Абрагам Седов. – Это наш единственный шанс.

– Но почему я? Из двадцати миллиардов именно я?

– Сейчас объясню, – вмешался Великий Физик. – Представьте себе петлю Мёбиуса, замкнутый внахлест отрезок ленты, лицевая сторона одного из концов поверх изнанки другого. Если двигаться по такой ленте, то рано или поздно окажешься в исходной точке, только вниз головой. Так вот, я предложил модель Вселенной в виде бесконечной петли Мёбиуса с кривизной пространства-времени.

– Какое отношение…

– Не надо спешить. Представьте, что на лицевой стороне вселенской петли наша Земля, а с изнанки ее двойник – Земля-2. Их разделяет ничтожная по астрономическим масштабам толщина ленты, или барьер ирреальности. Вдоль же самой петли расстояние между ними бесконечно.

Ёнас продолжал недоумевать.

– Но при чем здесь я?

– Для всех людей, кроме вас, барьер ирреальности непреодолим. Вы – исключение, если хотите – загадка.

– Поймите, – перебил Абрагам Седов, – лишь вы способны попасть на Землю-2! Как я вам завидую!

– И все же, – с запинкой проговорил Ёнас, – не рассчитывайте на меня. Возможно, я трус и эгоист…

– Ни то ни другое, – возразил психометролог. – Если не считать вашего поразительного дара, вы обыкновенный человек, правда слишком дорожащий своим личным счастьем.

Ёнас поднял голову:

– Мне немного нужно для счастья, и все это у меня есть. Дом, работа и, самое главное, любимая женщина. Киндер, кюхе, кирхе? «А чувство долга перед человечеством, общественное самосознание?» – спросите вы. Мне нечего ответить… Я никуда не хочу, ведь не пошлете же вы меня насильно?

– На Земле уже давно нет места насилию, – строго произнес Абрагам Седов. – Никто не собирается вас принуждать. Ну а если передумаете…

* * *

– Я готов. Ничто больше не задерживает меня здесь, – сказал Ёнас спустя три месяца.

– Его сердце переполнено горечью. Смотрите, как зашкаливает индикатор, – показал психометролог. – Но теперь он сможет.

– Она вас разлюбила?

Ёнас молча пожал плечами.

– И все же?

– Уверяет, что я был, остаюсь и всегда буду самым дорогим для нее человеком.

– Ясно… – сказал мудрый Абрагам Седов. – Но, может быть, она просто не представляла, что причинит вам боль?

– Говорит, представляла…

– Может, рассчитывала, что не узнаете?

– Не рассчитывала…

– Непостижимо! – воскликнул Великий Физик.

– Вы не можете ее простить? – спросил Абрагам Седов.

– Я не могу простить себя…

* * *

– Не понимаю вас, Абрагам, – сказал Великий Физик. – Когда Ёнас отказывался, вы его убеждали, а сейчас…

– Мудрецы утверждают, – ответил Седов после затянувшегося молчания, – что человеческая душа ничуть не менее сложна, чем Вселенная. В ней есть свои петли Мёбиуса, свои барьеры ирреальности. Ёнас запутался в такой петле. Любой другой из двадцати миллиардов просто перешагнул бы барьер в ту или иную сторону. И только он – не сможет!

Двуликий Янус

Председатель Совета Земли Абрагам Седов принял срочный вызов Великого Физика. Они не встречались вечность – с тех пор как Ёнас, единственный из людей, способный преодолеть барьер ирреальности и перенестись на близкую для него, но бесконечно далекую для остальных Землю-2, завербовался на алмазные копи Нептуна и погиб при загадочных обстоятельствах.

– Не горюйте, старина, – сказал тогда Абрагам Седов. – Доступное одному рано или поздно становится доступно другим!

– «Поздно» меня не устраивает, – пробурчал Великий Физик.

– Значит, нужно помочь природе. Попробуйте раскрепостить силу Ёнаса, вероятно дремлющую до поры в каждом из нас!

– Спасибо за панацею, – поблагодарил Великий Физик, не переносивший дилетантских рассуждений. – Рецепт хорош, только как им воспользоваться…

Шли годы. Седова поглотила работа в Совете Земли. Великий Физик отгородился от мира китайской стеной уравнений. Он был типичным представителем гениальных одиночек, чей интеллектуальный потенциал поддерживался кибернетической мощью эпохи.

Принципы научной работы за два последних тысячелетия претерпели эволюцию, ход которой как нельзя более напоминал классическую спираль: когда-то науку творили гениальные индивиды – Архимед, Ньютон, Максвелл, Циолковский, Эйнштейн. С течением времени поверхностные залежи Знания истощились, глубинные же его слои состояли из сверхтвердых пород, на преодоление которых одиночкам просто не хватало жизни. Тогда возникли мощные коллективы ученых, инженеров, экономистов – их возглавляли такие блестящие организаторы науки, как Курчатов и Королев. Имена гениальных руководителей вошли в историю; тысячи их сотрудников остались безвестными.

Но вот в двадцать первом веке начался обратный процесс: комплексная роботизация научных учреждений вновь развязала руки гениям, уничтожила их кабальную зависимость от массы исполнителей, среди которых, увы, встречались и недобросовестные, и бесталанные.

Концентрация замысла в мозгу яркой личности, а воплощения – в идеально организованной иерархии роботов многократно сократили расстояние от гипотезы до теории, от теории до экспериментального подтверждения и оптимально взвешенного внедрения в практику (раньше стремились к «широкому» внедрению, которое иногда приносило больше вреда, чем пользы).

Общество достигло той степени процветания, когда уже могло позволить ученым единоличный выбор проблемы, даже если она казалась странной, несвоевременной, не сулящей пользы.

Именно над такой проблемой трудился Великий Физик. Оценить эффективность его работы не смог бы даже не менее яркий гений.

И вот сигнал срочного вызова…

Час спустя Абрагам Седов вглядывался в неуловимо постаревшее лицо своего давнего друга.

– Ну и задали вы работенку! – сказал тот, словно возобновляя только что прерванный разговор. – Оказывается, Ёнас все же был единственным в своем роде. В его организме сохранился орган, атрофировавшийся у людей многие тысячелетия назад.

– Вот как? И что же он собой представляет?

– Сейчас, когда Ёнаса нет в живых, можно говорить лишь о том, каков должен быть этот орган. Его модель – стохастический генератор триангулярного поля, описываемый системой уравнений Бардина – Прано… – Настенный дисплей засветился столбцами математических символов. – Если ограничить пределы колмогоризации…

– Довольно! – взмолился Абрагам Седов. – В школе мы сидели за одним пультом, и мои способности к точным наукам…

– Какой ты математик, я помню… – Великий Физик незаметно перешел на «ты». – Ну ладно… Суть в том, что источник триангулярного поля, подавляющего барьер ирреальности, не обязательно должен быть в самом человеке, как у Ёнаса. Если поле внешнее… Впрочем, сейчас увидишь. Пойдем, Абрагам!

Они перешли в соседнее помещение. На первый взгляд зал был пуст. Однако, присмотревшись, Седов различил у противоположной стены двухметровую полупрозрачную пирамиду, тонувшую в рассеянном свете бестеневых поликогерентных ламп.

– Генератор триангулярного поля «Ёнас-3». Первые две модели оказались неудачными. Но теперь…

– Послушай, Павел, – Седов впервые назвал Великого Физика по имени, – нетрудно догадаться, что ты задумал. Но ведь эксперимент опасен?

– В определенной мере – да.

– И ты собираешься рисковать чьей-то жизнью?

– Не чьей-то, а своей.

– Без согласия Совета?

– Собственной жизнью я распоряжаюсь сам, – твердо сказал Великий Физик. – А иного способа проверить правильность моей теории нет.

– Другой способ есть, – возразил Абрагам Седов. – Тебе известно, как я мечтал…

– Не надо терять времени, – прервал Великий Физик. – Ты полагаешь, что жизнь председателя Совета Земли…

– Подожди, Павел!

– Все продумано не единожды. Сейчас я войду внутрь генератора и через несколько мгновений буду уже на Земле-2. Пожелай мне, по русскому обычаю…

– Представляю, какой Сезам раскроется перед тобой… Ну, ни пуха!

Великий Физик, словно боясь передумать, порывистым движением коснулся кнопки сенсора, затем нажал ее изо всех сил, хотя в этом не было надобности.

– Не понимаю, ничего не понимаю! – воскликнул он, и такое отчаяние прозвучало в его голосе, что Абрагам впервые за долгие годы растерялся.

– Успокойся… успокойся…

– Аркпредит положителен… Сходимость интегрального комплекса проверена вплоть до микропараметров… В чем же дело?

– Послушай, Павел, – неожиданно спросил Абрагам Седов, – почему у тебя пиджак застегнут на левую сторону?

– Нелепый вопрос! – с досадой отмахнулся Великий Физик. – Как-никак, я мужчина, а не женщина!

– И алмазная ветвь не на правом лацкане, а на левом…

– Что ты от меня хочешь?!

Абрагам Седов распахнул на Великом Физике пиджак и приложил ухо к груди.

– Я так и думал… – произнес он взволнованно. – Добро пожаловать, дорогой друг!

– Ты с ума… – завопил Великий Физик и оборвал себя на полуслове. – Неужели… Бог мой, какой я идиот! Вот тебе и Сезам… Подумать только, что эта самая сцена разыгрывается сейчас и там, на Земле-1!

– На Земле-2, – поправил Седов.

– Какая разница! Земля двуедина, и каждый из нас рождается в двух лицах!

– И умирает тоже…

– Абрагам Седов, – торжественно провозгласил Великий Физик, – вы сделали великое открытие! Вселенная – это двуликий Янус, она зеркально симметрична. Но Зазеркалье вовсе не страна чудес, простершаяся перед маленькой Алисой. По обе стороны вселенского зеркала одно и то же!

– Не совсем, – уточнил Абрагам Седов. – Сердце у меня все-таки слева!

– Да ну?! – притворно удивился Великий Физик.

От сердца к сердцу

Аспирант Уточкин ввел бланк в анализирующий компьютер. А за сто лет до этого…

– Просто уникум, – сказал профессор Ваулич. – Из нее мог бы получиться большой музыкант, но…

– Что-нибудь не так? – встревожился отец Риты.

– Ее ждет каторжный труд.

– Ну что вы… Для Риты это будет не труд, а удовольствие. Она так любит музыку. Правда, дочурка?

Шестилетняя Рита охотно кивнула.

День за днем просиживали отец с дочерью за купленным в рассрочку «Блютнером». В двенадцать лет Рита уже играла за первый курс консерватории, а в тринадцать захлопнула крышку рояля:

– Никогда, слышишь, никогда не прикоснусь больше к инструменту!

Школу Рита окончила с медалью. Ей было все равно, куда поступать, но только не в консерваторию! Родители выбрали для нее специальность "Электронные вычислительные машины" – модную и престижную.

Спустя пять лет Рита получила диплом инженера-программиста и распределение в проектно-конструкторское бюро. А еще через два года ее перевели в старшие инженеры, чему способствовал уникальный дар раскладывать в уме на гармоники сложнейшие звуковые колебания. "Наш спектроаналиэатор", – шутили друзья.

Рита не понимала, зачем вообще пользуются нотами: ведь музыка так естественно выражается на ясном и строгом языке математики. Она по-прежнему не прикасалась к роялю. Да и «Блютнер» давно перекочевал к другому, более удачливому вундеркинду. Но у нее появилось увлечение: переводить на машинный код фуги, мазурки, менуэты…

Заканчивался квартал, план, как всегда, горел. Справившись за полночь с программой, Рита выключила верхний свет, и машинный зал, погрузившись в полумрак, неожиданно напомнил ей Домский собор. Казалось, вот-вот со стен сорвутся звуки органной музыки. И Рита в самом деле уловила странную мелодию. Музыка была на грани слуховой галлюцинации, возникала как бы не извне, а изнутри, шла вразрез с незыблемыми правилами композиции.

Схватив подвернувшийся под руку лист бумаги, девушка начала бессознательно испещрять его символами. Музыка умолкла. Очнувшись, Рита увидела стандартный бланк программы, покрытый лишенными смысла каракулями.

"Совсем заработалась!" – с досадой подумала она, в то же время безуспешно пытаясь восстановить в памяти непостижимо прекрасные звуки, рожденные капризом фантазии.

По случайности бланк вместо мусорной корзины попал в архив.

Умер отец Риты, так и не осуществив мечту о выдающемся потомке. Спустя много лет умерла сама Рита, став перед этим мамой, бабушкой и прабабушкой плеяды очаровательных малышей. А наука все двигалась и двигалась…

Отшумели споры о внеземных цивилизациях: академик Славский, неопровержимо доказавший их существование, затем еще более неопровержимо доказал, что мы одиноки во Вселенной.

И все это время испорченный бланк лежал в архиве. Там его и обнаружил аспирант Уточкин, которого все, включая научного руководителя, считали абсолютно неспособным к науке. Так, собственно, и было. Способный человек, безусловно, не обратил бы внимания на бланк, покрытый бессмысленными каракулями. А Уточкин обратил и вопреки логике и строгим инструкциям о порядке расходования машинного времени ввел никудышный бланк в чрево анализирующего компьютера.

И услышал:

"Люди Земли! Мы обращаемся к вам из звездного далека на единственном языке, идущем от сердца к сердцу – языке музыки…"

Пастеурелла пестис

14 февраля 2004 года в 16.00 по Гринвичу радиовещательные и телевизионные станции Земного шара, прервав свои обычные программы или включившись во внеурочное время, передали чрезвычайное сообщение ООН и ВОЗ – Всемирной организации здравоохранения. В течение суток перед этим все каналы связи – спутниковые и световодные – работали с предельной нагрузкой и были закрыты для частных переговоров, коммерческих сообщений, корреспонденций и т. п.: происходил интенсивный обмен информацией на высшем правительственном и межправительственном уровне.

Никогда прежде не принимались в столь спешном порядке, без дипломатических экивоков и бюрократической казуистики, решения, затрагивающие интересы всех стран, не предпринимались совместные, глобальные по масштабам, действия.

Еще никогда не удавалось в считанные часы погасить все – тлеющие и полыхающие пламенем – вооруженные конфликты, отказаться от взаимных претензий, забыть об амбициях…

И, наконец, еще ни разу в истории человечества не был заключен договор, который за несколько часов ратифицировали парламенты всех государств.

Три дня назад даже мысль о такой возможности показалась бы абсурдной. На полях сражений в Азии, Африке и Латинской Америке лилась кровь. Генеральный секретарь ООН тщетно призывал к сдержанности. Совет безопасности принимал решения, которым, увы, мало кто подчинялся…

А символический часовой механизм отсчитывал мгновения, и в одно из них…

– Не может быть… – прошептал Кен Дри, ординатор инфекционной больницы в городке Сент-Клу на юге Эстиврии. – Не может быть, – повторил он растерянно.

Кен только что подключил диагностические датчики к телу пациента, и на дисплее ЭВМ высветилось название болезни: «ЧУМА».

Последняя вспышка чумы была зарегистрирована двадцать лет назад. Считалось, что с ней, как в свое время с оспой, покончено навсегда.

Светограмму доктора Дри приняли в Женеве (где со дня основания ВОЗ – 7 апреля 1948 года – находилась штаб-квартира этой организации) около шести часов утра. К восьми в памяти компьютера накопилось уже более ста светограмм аналогичного содержания. К двенадцати их число перевалило за миллион. Стало ясно: начинается пандемия, какой еще не знала Земля. Пастеурелла пестис – чумной микроб – распространялся с быстротой космического корабля.

Вездесущие корреспонденты вынудили Генерального директора ВОЗ доктора Эльвиса Луцкого устроить пресс-конференцию. Его засыпали вопросами.

Корреспондент газеты «Вашингтон пост»:

– Господин генеральный директор, когда человечество впервые подверглось нападению чумы?

Луцкий:

– Первая пандемия, вошедшая в историю под названием «юстиниановой чумы», вспыхнула в шестом веке нашей эры в Византии и, охватив многие страны, истребила около ста миллионов людей, то есть более одной трети человечества.

Корреспондент агентства «Франс-пресс»:

– Как часто повторялись пандемии?

Луцкий:

– Вторая пандемия, так называемая «черная смерть», произошла в четырнадцатом веке, третья – в конце девятнадцатого. Менее крупные бедствия – эпидемии – наблюдались значительно чаще.

Корреспондент ТАСС:

– Какую социальную опасность, помимо угрозы жизням людей, представляют эпидемии чумы?

Луцкий:

– Вот пример из истории вашей страны. В сентябре 1771 года Москву охватило восстание – чумной бунт, которому способствовали безработица, голод, отсутствие медицинской помощи. Архиепископ Амвросий воспрепятствовал толпе обезумевших людей искать защиты от чумы у «чудотворной» иконы возле Варварских ворот Китай-города. Грянул набат, начался погром. Толпа ворвалась в Донской монастырь, Амвросия убили. Бунт был подавлен войсками.

Корреспондент ТАСС:

– Безработица, голод, отсутствие медицинской помощи – удел неимущих во многих странах современного мира. Не приведет ли все это к новому «чумному бунту»?

Луцкий:

– Ответ вне моей компетенции.

Корреспондент агентства «Киодо Цусин»:

– Не будет ли многоуважаемый доктор столь любезен сказать, какую угрозу для человечества, и в частности для Японии, с ее особенно высокой плотностью населения, представляет возникшая пандемия?

Луцкий:

– Нынешняя пандемия беспрецедентна. Мы думали, что располагаем эффективными средствами лечения, но штамм чумы приобрел радиоактивность. И убивает теперь не сама чума, а ее последствие – лучевая болезнь.

– Какие же меры принимает ВОЗ? – взволнованно выкрикнул корреспондент лондонской «Таймс».

Луцкий пожал плечами.

* * *

Представьте эллипсоид размером с галактику. В одном из полюсов эллипсоида – Солнце, в другом – звезда, близнец Солнца. Одна из девяти планет, обращающихся вокруг этой звезды, была бы двойником Земли. Но на ней отсутствуют даже низшие формы белковой жизни – она стерильна. Состав атмосферы тот же, что и на Земле, за единственным исключением: среди двухатомных молекул обычного кислорода гораздо чаще встречаются трехатомные молекулы озона. И хотя их концентрация не превышает десятых долей процента, этого достаточно, чтобы превратить воздух в яд, по сравнению с которым угарный газ кажется чем-то вроде табачного дыма.

Планета выглядит мертвой. Но в подкорковом океане клокочущей магмы чувствительные приборы обнаружили бы сеть пьезогравитационных линий с пульсирующими квадрупольными доменами в узловых точках. Проницательный ум обратил бы внимание на сходство ячеек этой сети с матрицами компьютера. А гений решил бы, что имеет дело с необычайной формой разумной жизни. И был бы прав. А если бы он сумел подключиться к нейронным цепям колоссального мозга, то стал бы свидетелем диалога:

– И все же контакт установлен.

– Но какой жестокой ценой!

– Жестокой? Для кого?

– Для человека.

– Да. Но не для человечества.

– А разве человечество это не люди?

– Интересы отдельного человека и даже миллионов людей – еще не интересы человечества. Другого же способа войти в контакт не оказалось.

– Но кто нас просил об этом?

* * *

Генеральный секретарь ООН отдыхал в своей загородной резиденции.

– Все ужасы позади, даже не верится… – сказал он склонившейся к нему жене и погладил платиновые пряди ее волос. – Бедный Эльвис! Какое счастье, что он настоял на своем и мы ввели в анализирующую ЭВМ Организации Объединенных Наций сигналы диагностических датчиков сразу от миллиарда заболевших чумой людей. И как жаль, что последним из них оказался он сам… Но до чего же вовремя мы получили этот подарок. Еще немного и… Словом, я думал…

– Войны, чума, а теперь еще этот контакт… Бедное человечество! – вздохнула жена.

Плюс-минус бесконечность

Кто сказал, что на космическом корабле не может быть зайца?

Его обнаружили на третий день в спасательном боте – он лакомился сублимированной курицей из неприкосновенного запаса. К тому времени «Ореол» уже пробил вагнерово пространство.

Заяц проник на борт, минуя масс-контроль, и оттого расчет траектории оказался неточным. Корабль уклонился на две угловых минуты и попал в метеорный рой.

Пока автоматы исправляли ошибку, три микрометеорита один за другим пронзили корпус судна. Пробоины мгновенно затянулись. Никто не уловил слабых толчков, лишь инженер-гарант Адам Трин, двадцатитрехлетний выпускник космической академии, еще до аварийного зуммера заподозрил неладное. Как оказалось, метеориты, отдав должное теории вероятностей, не исключавшей такого события, со снайперской точностью вывели из строя все три маршевых двигателя «Ореола».

Судно продолжало двигаться по инерции подобно мириадам небесных тел. Жизни пассажиров пока ничто не угрожало: «Ореол» был экологической системой, в которой воспроизводилось буквально все – воздух, вода, пища…

Беда состояла в ином: корабль потерял возможность маневра, а следовательно, и достижения конечной цели – гремящей звезды Кси-УП с ее изотермической планетной триадой. Ремонт двигателей требовал столько времени, что корабль успел бы покинуть пределы Галактики.

В четырех спасательных ботах насчитывалось сорок восемь скафандров высшей космической защиты, по числу пассажиров. Инженеру-гаранту скафандра не полагалось. Он был как бы заложником Космофлота; само его присутствие на борту корабля, управляемого автоматами, гарантировало безопасность. Пассажиры думали, что спасательные боты и скафандры всего-навсего перестраховка. Подразумевалось также, что инженер-гарант, не имея иных шансов на спасение, предпримет все возможное и невозможное, дабы сохранить корабль, а вместе с ним и самого себя.

Итак, сорока восьми пассажирам предстояло покинуть терпящий бедствие «Ореол», а инженеру-гаранту и зайцу – разделить его судьбу. Но зайцу не исполнилось и тринадцати…

– Пусть возьмет мой скафандр, – встал со своего места профессор астроботаники Ару Ар. – Все, что мог, я уже совершил. А если что и не успел…

– Мне безразлично, что со мной будет, – перебил художник Нил Грант, – ибо я разуверился в искусстве.

– Я много читала о ваших открытиях, Ару, и восхищена вашими картинами, Нил, – обратилась к ним двадцатилетняя Ева Светлова. – Вы оба великие, я ничто в сравнении с вами. Но позвольте опередить вас хотя бы в одном…

По правилам Космофлота, в мозг корабля вводятся личностные параметры пассажиров – генные спектры, резонансы нейронных цепей, уравнения биоритмов. Без этого нельзя оценить психологическую устойчивость к фазовым переходам пространства-времени. Так как никто из добровольцев не уступал, выбор предоставили компьютеру, и тот назвал Еву…