Текст книги "Ощепков"

Автор книги: Александр Куланов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц)

Глава девятая
«ДАВАТЬ НЕКАЧЕСТВЕННЫЕ СВЕДЕНИЯ НЕ МОГУ»

А родина требовала решения новых задач, требовала срочно, не слишком беспокоясь о сообразности ставящихся перед резидентом вопросов, – порой настолько, что, читая сегодня рассекреченные документы, просто дивишься полету фантазии и одновременно некомпетентности руководителей дальневосточной разведки тех лет. То, как Ощепков эти удивительные задачи решал, тоже многое может рассказать и о его собственном характере, и о характере его отношений с новой властью.

Осенью 1923 года Василий Сергеевич доложил Бурлакову о получении долгожданного бинокля и нежданных указаний:

«Уважаемый товарищ “Аркадий”. С пароходом “Олег”, прибывшим сюда на рейд 18 ноября, я получил от Вас коробку с целой печатью и бинокль. В коробке – инструкции, деньги и условия связи с источником. Задачи, выставленные Вами, настолько трудны, что опыта для их решения мне не хватает. К тому же это дело заставляет меня, человека частного, сделаться военным. Для дальнейшей работы по вопросам, приведенным в анкете, заставляет меня взяться за изучение военного японского письменного языка, так как Ваше задание требует знания японской военной терминологии. Книги с пароходом еще не получил. В качестве пособия к переводу японских уставов, если мне их удастся раздобыть, прошу Вас выслать мне наши воинские уставы старой армии и японский устав в переводе, сделанном Блонским в 1900 году. Устав Блонского, правда, устарел, но в смысле терминологии он поможет мне. Работа серьезная, ответственная, и я не против такого дела. Давать же некачественные сведения не могу.

Документы по Вашему списку достать невозможно. Но при случае можно только сфотографировать. Ввиду этого я купил фотоаппарат и изучаю это дело. На Южный Сахалин постараюсь выехать, если к этому не будет препятствий со стороны властей.

Ввиду того, что Ваши документы я не храню, возможно, будут ошибки в некоторых сообщениях или отчетах. В таких случаях прошу своевременно давать новые указания. Д. Д.»[161]161
  Лота В. И. Указ. соч. С. 31.


[Закрыть].

Владимир Лота и Михаил Лукашев частично расшифровывают содержание полученных Ощепковым указаний и требований разведотдела. По их версии, резидент должен был сообщить данные о японской дивизии, дислоцированной в Александровске, включая ее организационную структуру («…установите срочно нумерацию частей японского гарнизона на Северном Сахалине от роты и отдельной команды до армии включительно… Вышлите подробную карту хотя бы на японском языке»), сведения о ее командовании по принципу «всё о каждом», указать точное количество личного состава, данные о вооружении и боевой технике, определить местонахождение штаба, узлов связи и так далее – всего 68 (!) вопросов[162]162
  Лукашев М. Н. Сотворение самбо: Родиться в царской тюрьме и умереть в сталинской… С. 20.


[Закрыть].

Это не просто много, это катастрофически много. Поставить столько задач перед резидентом, не имеющим агентурной сети, фактически означает парализовать его деятельность на несколько месяцев. То, что Ощепков согласился все поставленные задачи решать, говорит о том, что, не исключено, ответы на многие вопросы у него уже были готовы. Характерна при этом аккуратная, но все же оговорка о вероятных ошибках в отчетах из-за невозможности хранить все запросы Центра – мол, всего и не упомнишь, что вы мне понаписали. Но даже это меркнет перед проблемой с переводом на русский язык японских воинских уставов. При всем драматизме ситуации, она заставляет вспомнить современный интернет-мем «Ты ж переводчик!».

«Он же переводчик! Что ему стоит?» – примерно так, судя по всему, думали в руководстве разведки корпуса, ставя такую задачу перед своим резидентом, работающим под полицейским контролем в поселке, где число жителей незначительно превышало число оккупантов. Как представляли себе выполнение задачи по переводу штабные красные офицеры? Как виделся им предприниматель и сотрудник «Доброфлота» Василий Ощепков, долгими зимними вечерами в заметенной снегом избе перекладывающий японскую строевую лексику на язык красноармейцев и командиров в компании с подвыпившими мотористами, и время от времени забегающий в штаб японской дивизии уточнить, как правильно читаются иероглифы в слове «тактическая разведка»? Как вообще могла прийти в голову такая идея – озадачить разведчика переводом книги, пусть даже (и тем более!) военной, в условиях вражеского окружения? Явную нелепость не получится оправдать и тем, что в Приморье нельзя было найти переводчика с японского языка. После Русско-японской войны Восточный институт выпустил из своих стен достаточное количество драгоманов, чтобы удовлетворить потребности и гражданских, и военных ведомств. Можно вспомнить хоть того же Трофима Юркевича, который вряд ли бы отказался от такой подработки. Но нет – начальники Ощепкова (Бурлаков?) валят все задания в одну кучу и сбрасывают резиденту, которого при этом не могут обеспечить инструментом прикрытия – кинокартинами. Резиденту, находящемуся под наблюдением японской полиции и вынужденному бороться одновременно еще и с сутягами типа «гражданина Бурикова». Когда Сунь-Цзы, автор знаменитого древнекитайского трактата «Искусство войны», писал о том, что «только совершенномудрый может быть руководителем шпионов», он имел в виду и недопущение таких ситуаций, чтобы шпион использовался не по назначению. Увы, не было в то время таких – совершенномудрых – людей в 17-м Приморском корпусе на советском Дальнем Востоке, и позже этот недостаток «правильных» людей сыграет ключевую роль в очередном повороте судьбы Василия Ощепкова.

Весьма странно выглядит и согласие, данное Василием Сергеевичем, на перевод. Во-первых, сообщение о том, что он не знаком с военной терминологией, вызывает вопрос о прежней специализации Ощепкова еще в дореволюционной контрразведке и разведке. Чем он занимался там? Какие задачи решал, по каким заданиям, не связанным с военной тематикой, отправляясь в командировку в Токио от разведотдела штаба Владивостокской крепости? Что, какие документы переводил с японского языка? Как могло получиться, что после нескольких лет работы против японской армии он оказался «частным человеком», незнакомым с ее терминологией? Или утверждение об этом незнакомстве всего лишь блеф и Василий Сергеевич элементарно тянул время, понимая, что на вопрос «почему я должен под носом у противника хранить письменные материалы военного характера?» не получит внятного ответа?

Во-вторых, Ощепков-то прекрасно должен был представлять себе, чем может ему грозить найденный при обыске словарь Василия Блонского, кстати, профессионального русского военного разведчика-япониста, с которым он мог лично пересекаться по службе в царское время. Если бы словарь обнаружила японская полиция, убедительно объяснить его наличие в доме Ощепкова было бы крайне сложно. Зачем кинопрокатчику японские уставы и словарь военных терминов? Василий Сергеевич должен был это понимать и тем не менее согласился. Почему? Объяснить столь серьезный промах «в пользу» Ощепкова никак не получается, если только не допустить, например, что он точно знал, что словарь Блонского ни в Никольске, ни во Владивостоке найти не удастся, но тут мы сами пускаемся в фантазии, переходим в область предположений и ничем не подтвержденных версий. Похоже, что в истории с переводом японского устава сплоховали обе стороны, и только по счастливой случайности это дело не привело к катастрофическим для Ощепкова последствиям. В результате ничего страшного не произошло. Не произошло вообще ничего: упоминания о словаре и уставе в известных исследователям документах больше ни разу не попадаются. А вот сообщения об успешном решении других вопросов там есть.

Рассекречены два донесения Ощепкова, сопровождавших передачу от него контейнеров с добытой информацией через курьера. Одно из которых датировано 6 мая 1924 года: «…С пароходом “Георгий” в 9.00 получил от вашего курьера коробку конфет “Монпансье”. В ней четыре документа с вашими указаниями. Передал курьеру свою коробку с добытыми документами, отчет о работе, финансовый отчет и местные японские газеты»[163]163
  Лота В. И. Указ. соч. С. 32–33.


[Закрыть].

Второе без даты, похожее на финальный отчет, частично раскрывающее методы работы резидента: «…Благодаря пребыванию с солдатами мне удавалось путем расспросов и наблюдения узнавать количество, вооружение, нумерацию японских частей до дивизии включительно. Я изучал быт японских солдат, условия их проживания в казармах, интенсивность их ежедневных занятий и тренировок, их питание, взаимоотношения между собой и офицерами. Благодаря знанию японского языка и японских обычаев я пользовался большим уважением со стороны солдат, что помогало мне в выполнении ваших задач…»[164]164
  Там же. С. 32.


[Закрыть]

На одиннадцати страницах машинописного текста одного из сообщений Ощепкова – подробные ответы на заданные разведотделом вопросы. Оно составлено не позже 19 сентября 1923 года. Это еще одно свидетельство в пользу того, что на Сахалине Ощепков оказался задолго до осени 1923 года: слишком много информации он успел собрать к тому времени. Судите сами: в отчете дается общая характеристика японского оккупационного контингента на Северном Сахалине, приводятся подробные данные о его организационной структуре, степени оснащенности боевой техникой и вооружении с разбивкой по населенным пунктам, использованным в качестве временных военных баз. Отчет содержит исчерпывающие характеристики личного состава японских воинских частей, а также их командиров, включая генерал-лейтенанта Иноуэ (встречающееся в литературе утверждение о личном знакомстве Иноуэ и Ощепкова ничем не подтверждено, а приведенным выше донесением «Д. Д.» о задействовании в получении информации рядового личного состава просто опровергается), генерал– майоров Такасу, Матида и Мацуи.

Кроме того, в отчете содержатся подробные данные о японских военно-административных сооружениях (водопровод, железная дорога), полувоенных и частных предприятиях, что говорит о том, что Ощепков умело занимался не только военной, но и экономической разведкой (например, «на карте восточного побережья Сахалина красным карандашом мной обозначены нефтяные места, изыскания на которых дали благоприятные результаты»).

Есть основания полагать, что и следующие отчеты «Д. Д.» выглядели примерно так же, учитывая, что по итогам 1923 года он получил схожие «вопросники»: «Хотелось бы иметь ответы на следующие вопросы: общий обзор сахалинской японской армии и гражданских учреждений… Есть ли намерение эвакуации и ее срок?.. Были ли какие-либо пополнения или уменьшения армии в 1923 году?..»[165]165
  Лукашев М. Н. Сотворение самбо: Родиться в царской тюрьме и умереть в сталинской… С. 21.


[Закрыть] Донесения Ощепкова были четко структурированы, и эта структура точно соответствует дошедшим до наших дней схемам подачи разведданных, изложенным в книгах теоретиков русской разведки Владислава Клембовского и Павла Рябикова[166]166
  Клембовский В. Н. Указ, соч.; Рябиков П. Ф. Разведывательная служба в мирное и военное время //Антология истории спецслужб. Россия: 1905–1924. М., 2007.


[Закрыть], а также в специальных методичках, составлявшихся до революции разведывательными отделами Сибирского и Заамурского военных округов, в создании которых деятельное участие принимали разведчики-японоведы Василий Васильевич Блонский, Алексей Николаевич Луцкий, Василий Николаевич Крылов. Например, в упомянутом отчете Ощепкова за октябрь 1923 года информация о дислокации и вооружении воинских частей подана следующим образом:

«В г. Александровск: 2 роты пехоты – 2-я и 3-я численностью около 400 человек при 8 пулеметах системы “Гочкиса” без щитов и легкого типа (ружейного обрезания) с прикладом, при каждом пулемете 4 номера прислуги. (Казармы расположены в центре города, фот. № 7.) 5 орудий 3-дюймового калибра, дальность стрельбы 7 ½ верст (в настоящее время стоят в артиллерийском складе без употребления). Никаких укреплений нет. Кавалерии нет»; о важных экономических объектах: «каменноугольный рудник Ф. Е. Петровского. Работал зиму 1922 года. Продажа исключительно частная и на электрическую станцию. Цена угля с доставкой 16 иен тонна. Рудник расположен в 6 верстах от города»; о крупных военных чинах: биография, родственные и карьерные связи, послужные списки, личные качества, с приложением фотографии[167]167
  Из архива М. Н. Лукашева.


[Закрыть].

Понятно, что несведущему, далекому от разведки человеку трудно сегодня оценить важность и качественный уровень передававшейся Ощепковым информации. Кто был более компетентен – Аркадий, выдававший за один присест 68 пунктов «вопросника» резиденту, или сам резидент, увиливавший от выполнения некоторых из этих заданий? Может быть, мы сегодня, глядя на Василия Ощепкова как на «икону истории самбо», приписываем ему те качества, те достоинства, которыми он вовсе не обладал? Делаем из него героя разведки, хотя он был всего лишь второстепенным сотрудником (тут надо заметить, что глава разведки Колчака генерал Павел Федорович Рябиков призывал и такого, как он выражался, «ремесленника дела», в интересах службы проверять и привечать)? Чтобы ответить на этот вопрос, автор, прекрасно осознавая невозможность самостоятельно разобраться в тонкостях работы спецслужб, обратился к профессионалу. В 2011 году пожелавшему остаться неизвестным офицеру российской военной разведки были направлены фрагменты из отчета Ощепкова, переданного из Александровска. Отправлены «втемную», без указания источника – фрагменты донесения выбирались с таким расчетом, чтобы эти детали нельзя было определить. Спустя некоторое время был получен ответ:

«Имеющиеся в нашем распоряжении материалы являются фрагментом информационно-аналитического справочного документа, по сути, представляющего собой аналог раздела современной разведывательной сводки по военно-политической обстановке, составу и дислокации сил и средств вероятного противника в отдельно взятом регионе. Документ имеет типовую формализованную структуру, написан четким и лаконичным языком без излишней детализации, что наиболее характерно для документов, предназначенных для доклада руководству оперативно-тактического звена управления и выше.

Учитывая, что в тот исторический период, которым датируется данный документ, органы военной разведки РККА находились в стадии формирования, а структура табельных разведывательных документов только разрабатывалась, есть основание полагать, что в его основе были использованы шаблоны старых документов Генерального штаба царской армии. Отдельно следует отметить характер изложения материала, отличающийся высоким, даже с позиции сегодняшнего дня, уровнем военной, политической и экономической грамотности (курсив мой. – А. К.).

Принимая во внимание общий уровень подготовки сотрудников РККА того времени, можно также предположить, что человек, непосредственно исполнявший (сводивший) документ, имел специальную информационно-аналитическую подготовку и, вероятнее всего, являлся кадровым сотрудником органов военной разведки еще дореволюционного периода.

Изложенные в документе сведения представляют собой обобщенную и структурированную информацию, которая была получена из различных источников: агентурных, в том числе и документальных, непосредственного наблюдения, опроса местных жителей, анализа данных из средств массовой и экономической (биржевой) информации. Наряду с информацией сугубо военного характера (состав, основное вооружение и дислокация частей и подразделений) в документе содержатся сведения об органах военно-административного управления, состоянии ключевых элементов инфраструктуры, в числе которых указаны объекты разработки нефтяных месторождений, районы проведения и результаты геолого-разведочных работ в северо-восточной части острова Сахалин.

В материалах присутствуют ссылки на фотографии и карты. Учитывая наличие на оккупированной территории определенного режима и ограничений на перемещение (упоминание об этом также имеется в тексте), фотографирование объектов и сбор сведений для нанесения обстановки на карту должны были потребовать значительного времени и сил.

Учитывая изложенное, с высокой степенью вероятности можно предположить, что представленный документ исполнялся в штабных условиях, а работа над ним состояла в актуализации имеющегося варианта сводки и внесения в него правок и дополнений, полученных из последних разведывательных донесений…»[168]168
  Документ получен на условиях анонимности источника.


[Закрыть]

Думается, теперь вопрос с компетенцией резидента «Д. Д.» можно считать закрытым. Он не был «второстепенным сотрудником», наоборот, именно Василий Ощепков в 1923–1924 годах являлся глазами и ушами Красной армии на Северном Сахалине. Он, конечно, не знал о письме Троцкого, а Троцкий не догадывался, кто конкретно выполняет его приказы – этого и не требовалось. Важно, что задача была выполнена, и выполнена на высочайшем профессиональном уровне. И обратим внимание на то, что Ощепков работал не только над задачами военного характера. Как в скором будущем его преемник – Зорге-Рамзай, резидент «Д. Д.» много внимания уделял экономике и вниканию в, казалось бы, ненужные, неинтересные детали быта рядовых солдат японской армии (Зорге так же тщательно, на научном уровне, изучал сельское хозяйство Японии), умело составляя по ним психологический портрет армии вероятного противника. Американцы займутся этой работой только после начала Второй мировой войны, после нападения на Пёрл-Харбор. Надо признать, займутся более профессионально, бросив на изучение психологии японских военных лучших своих японоведов – учеников русского профессора Сергея Елисеева. Но Василий Ощепков работал над этой проблемой на 20 лет раньше, но снова – увы: не нашлось в Советской республике ни единого «совершенномудрого» руководителя шпионов, которому это показалось бы интересным. Справиться бы с пьяницами-курьерами…

По данным Владимира Лоты, лишь в 1924 году удалось решить «больной вопрос» с помощью закрепления за александровской резидентурой специального, заслуживающего доверия маршрут-агента Иванова. Получив, наконец, новые фильмы, Ощепков снова взялся за синематограф и вроде бы даже начал работать с прибылью, установил контакты с коллегами из Германии и Китая, связался с кинопрокатным обществом «Алексеев и К⁰» в Харбине – фактически монополистом-оптовиком киноиндустрии Дальнего Востока. Удалось успешно легализоваться на Северном Сахалине: Василий Сергеевич женился и как коренной житель японской колонии получил японский паспорт и полицейское свидетельство о благонадежности[169]169
  Лота В. И. Указ. соч. С. 35.


[Закрыть]. Новые документы выводили резидента на более высокий уровень возможностей. Центр это понял и не заставил себя ждать. С очередным контейнером с документами Ощепков получил новое распоряжение штаба: «Товарищ “Д. Д.”, при сем препровождаю вам программное задание по разведывательной работе на Сахалине в частности и вообще по Японии как на ее территории, так и в ее колониях – Корее, Формозе и Южном Сахалине. Максимум внимания уделите следующим вопросам, связанным с добыванием сведений о японской армии…»[170]170
  Там же.


[Закрыть]

Можно представить себе выражение лица Ощепкова, когда он узнал, что теперь в сферу его деятельности входит не только весь Северный Сахалин, но и Южный, а также даже Формоза (Тайвань) и Корея. При этом перевести резидентуру планировалось вовсе не в Сеул и не в Тайбей, а «…переброситься необходимо на Южный Сахалин, так как с 1918 года мы совершенно не знаем положения там»[171]171
  Лукашев М. Н. Сотворение самбо: Родиться в царской тюрьме и умереть в сталинской… С. 21.


[Закрыть].

Ощепков был отличным разведчиком, настоящим профессионалом, но такое «программное задание» оказалось чересчур даже для него. И… Василий Сергеевич отказался. Отказался ехать на Южный Сахалин, и тут же, верный своему долгу, предложил штабу послать его в другую командировку – в Токио, откуда он уехал всего шесть лет назад и где ему многое и многие знакомы. В Токио, из которого и за Формозой можно было бы наблюдать, и за Кореей, и за Сахалином – были бы силы, деньги и терпение…

Глава десятая
РУССКИЙ БЭНСИ СОБИРАЕТСЯ В ЯПОНИЮ

Судя по имеющимся данным, к 1924 году советская военная разведка не располагала в Японии никакими ресурсами. До установления официальных дипломатических отношений, а значит, и до прибытия в Восточную столицу военных атташе и создания легальной резидентуры оставался еще год. Нелегальных разведчиков в Токио еще не отправляли. Это было нелегко и в «старорежимные времена», и оказалось совершенно невозможно теперь, в условиях Советской России. Царская разведка располагала хотя бы штатом военных атташе (агентов), первое место среди которых по уровню профессионализма и сроку службы в Японии занимал полковник, позже – генерал-майор Владимир Самойлов. Рассказывая об особенностях разведки в этой стране, невозможно не обратиться к соображениям Самойлова, относящимся к ноябрю 1908 года, ставшими результатом долгого и внимательного изучения системы японского контршпионажа, с комментариями Константина Звонарева – теоретика уже советской разведки. Основными препятствиями для создания эффективной разведывательной сети в Японии Самойлов называл следующие причины:

«1. Патриотизм японского народа, воспитанного в строгих правилах преданности “престолу и отечеству” и в очень редких случаях идущего на измену. Но тут же следовало добавление, что “в последнее время заметен упадок нравственности в этом отношении и все чаще являются предложения услуг иностранцам; однако к подобным предложениям приходится относиться с большой осторожностью. Предлагающие свои услуги обыкновенно бывают принуждены к этому денежными затруднениями вследствие игры или кутежей, а так как в Японии игры запрещены, то много шансов за то, что данное лицо уже находится под наблюдением полиции и за каждым шагом его следят, следовательно, он легко может попасться, что обыкновенно и бывает довольно скоро”.

2. Скрытность и недоверчивость японцев. Их “никоим образом нельзя обвинить в болтливости. Многое из того, что в европейских странах является предметом обыденных разговоров офицеров и чиновников и пр., – никогда не обсуждается вне присутственных мест, следовательно, уничтожается возможность кому бы то ни было услышать и воспользоваться этим для каких бы то ни было целей”.

3. Широкое понимание слова “секрет”. “В Японии секретными считаются многие вещи, которые в европейских странах появляются в печати и продаются для публики: большая часть карт, все учебники военных училищ, штаты и пр. секреты. Только в недавнее время опубликована дислокация японских войск, составлявшая доселе секрет. Все приказы, распоряжения и пр., кроме публикуемых в официальной газете "Кампо", – считаются секретными; никогда не объявляются сведения о формировании, передвижении частей и пр.”.

4. Хорошо организованная служба жандармов и тайной полиции. “Укоренившаяся среди японцев привычка шпионить и подсматривать друг за другом выработала из них отличных агентов тайной полиции. В Японии не считается позорным ремесло шпиона и доносчика. Жандармы проходят, кроме того, особую школу и, как известно, в военное время употребляются для надобностей тайной разведки”.

“С другой стороны, в Японии легче, чем где бы то ни было, следить за каждым иностранцем, ибо скрыться "белому: никак нельзя. На каждого иностранца прежде всего смотрят с предубеждением, что он шпион, и сразу же его окружают надзором. Корреспонденция его прочитывается, за каждым шагом его следят, замечают всех, с кем он видится, и пр. и пр. Только по прошествии некоторого времени, когда убедятся, чем он действительно занимается, можно рассчитывать, что его сравнительно оставят в покое, но и то за ним остается надзор при помощи прислуги и т. п. Без преувеличения можно сказать, что за всеми официальными лицами, живущими в Японии, по пятам следует агент полиции. Иногда он даже не скрывается и в случае вопроса о том, зачем он неустанно следует, обыкновенно дается ответ, что это делается для безопасности и т. п. Японцы не стесняются осматривать вещи в отсутствие владельца, прочитывать письма, подслушивать и пр.”.

5. Малое знакомство иностранцев с японским языком. “Многие распоряжения, исправления, отмены и пр. редактируются, например, таким образом: "к такой строке, или слову прибавить то-то". Следовательно, необходимо иметь в руках прежнее и новое распоряжение, иначе ничего понять нельзя. Шифры японцев очень хороши и часто меняются”.

6. Трудность найти агентов для тайной разведки, по словам Самойлова, обусловливалась – “вышеуказанными причинами, с одной стороны, а с другой – тем, что большинство живущих в Японии иностранцев обставлены так хорошо теми фирмами и учреждениями, где они служат, что редко кто из них рискнет за небольшую сумму вступить на крайне опасный путь, так как большинству из них известны трудности этого дела и они достаточно напуганы известными 2–3 случаями поимки европейских шпионов. Следовательно, нужны какие-либо исключительные обстоятельства или особенно крупное вознаграждение, чтобы можно было бы рассчитывать купить услуги европейца. Что касается агентов-японцев, то только сравнительно недавно появились подобные предложения, выступают большей частью люди неопытные, и их пока всегда ловила полиция”.

7. “В Японии совершенно неприменимы некоторые общеизвестные приемы разведки, имеющие место в европейских странах: переодевание, подкуп женщин, угощение спиртными напитками и пр. Всякий, применяющий подобные способы, попадется прежде всего сам и ничего не узнает”»[172]172
  Звонарев К. К. Агентурная разведка: Издание IV управления Штаба РККА: В 2 кн. Киев, 2005. С. 38–40.


[Закрыть].

Этот тяжеловесный и, казалось бы, абсолютно лишающий всяких надежд на возможность разведки в Японии список на самом деле являлся лишь руководством к действию для настоящих профессионалов. Тот же Владимир Самойлов, успешно работая в Японии (правда, по свидетельству Звонарева, Петербург почти всегда оставался недоволен результатами его деятельности), смог составить не только перечень трудностей, но и рекомендации по их преодолению. Список инструментов, применяемых для успешного разрешения всех вышеперечисленных проблем, короток, неоригинален, но исключительно эффективен:

«1. Большие деньги.

2. Тщательный выбор агентов, причем никоим образом разведка не может быть поручена лицам, прибывающим впервые в Японию, ибо за ними-то и учреждается самый тщательный надзор; нельзя также поручать этого дела лицам, не имеющим какого-либо другого занятия, это только выдает их.

3. Учреждение какого-либо бюро вне пределов Японии, куда могли бы безопасно являться предлагающие свои услуги лица, так как в Японии их приход куда бы то ни было будет замечен после первого же посещения.

4. Необходима оценка получаемых сведений экспертом на месте, иначе будут доставляться, под видом секретных сведений, переводы из газет, вымышленные известия и т. п. Возможно также получение сведений, сфабрикованных в японском главном штабе, где для этого существует особое бюро и что имело место уже не раз»[173]173
  Там же.


[Закрыть].

Позже мы убедимся, что Ощепков, хотя вряд ли мог знать о рекомендациях полковника Самойлова (они передавались в Генеральный штаб под грифом «совершенно секретно» во времена, когда Вася только-только осваивал японский язык в семинарии), с трудностями работы в Японии был хорошо знаком, понимал и оценивал их верно, опираясь на опыт других разведчиков-практиков и на свой собственный. Первая проблема, которую он попытался решить, как только получил утвердительный ответ на свое предложение перенести центр разведывательной работы в Японию, был вопрос с деньгами, хотя бы и с небольшими. Пусть Василий Сергеевич и не читал Самойлова, но и по времени, и по служебному положению он вполне мог знать наставления полковника колчаковской разведки Павла Рябикова: «Какие бы отличные проекты организации агентурных сетей ни составлялись, проведение их в жизнь немыслимо без отпуска необходимых средств»[174]174
  Рябиков П. Ф. Указ. соч. С. 251.


[Закрыть]. Теперь предстояло убедить в правоте колчаковского разведчика (а он опирался на размышления своего предшественника Клембовского, а тот, в свою очередь, на всех «великих» и «древних», вплоть до Сунь-Цзы) свое начальство. Оно же, в лучших пролетарских традициях, «в гимназиях не обучалось» и на пролетарский бюджет имело очень своеобразный взгляд.

Сохранились четыре листа рукописного текста, адресованные Ощепковым некоему «Т-щу Леониду П<…>енко» (фамилия неразборчива. – А. К.), приложенные к очередным собранным на Сахалине материалам, переданным через моториста. Василий Сергеевич писал: «Свое согласие на отъезд в Японию подтверждаю, только если Вы будете согласны <…> (неразборчиво. – А. К.) следующие мои условия», и условием номер один называл «содержание 300 иен в месяц» в течение года, после чего, по соглашению сторон, «контракт» мог быть продлен. При этом жалованье Ощепкову должно было быть выплачено вперед за полгода, и в эту сумму не включались подотчетные суммы (на оперативные расходы), которые также должны были быть выданы ему на руки или переведены на имя резидента в «Спеши банк» в Иокогаме. Особым образом резидент оговаривал возможное наступление внештатных финансовых ситуаций: «Вы должны заботиться о том, чтобы я не попал в затруднительное материальное положение в Японии, только при условии денег я могу успешно работать на пользу родной армии»[175]175
  Из архива М. Н. Лукашева.


[Закрыть].

Вторая важная тема, которой было посвящено донесение Василия Сергеевича, – легальное прикрытие его жизни и деятельности в Японии. «В Японии я выступаю как “директор передвижного кинематографа”, – писал он Бурлакову, – и одновременно являюсь представителем от фирмы (дайте сами название, когда будете писать мне фиктивное уполномоченное письмо) по распространению и прокату русских и германских картин». Очевидно, именно здесь, в этой точке, в седьмом пункте сахалинского донесения и следует искать причину появления на свет крайне странного названия ощепковской кинофирмы – «Slivy-Films». Странного настолько, что японовед Ощепков вряд ли когда-нибудь сумел бы его придумать. Мало того что японцам ровным счетом ничего не говорит слово «slivy», островитянам его еще и произнести – потрудиться надо: в их языке нет закрытого звука «с», слога «вы» и звука «л» – вообще нет. В японской транскрипции злосчастные «сливы» превращаются в «сурибы». Если бы В. К. Самойлов знал бы о таком «прикрытии» для работы в Японии, он наверняка Василия Сергеевича хорошенько пожурил бы за неспособность объяснить что к чему начальству, не владеющему языками, но генерал-разведчик почил в бозе за год до революции и о позоре своего бывшего подопечного узнать не мог (а вот Рябиков, как раз в это время переехавший в Японию, имел шанс столкнуться с рекламой этих самых «Сурибы фирумузу» на токийских улочках!).

Чем же должен был заниматься наш резидент в тени злосчастных «суриб»? Набравшийся опыта в Приморье и на Сахалине кинопромышленник Ощепков к тому времени неплохо разбирался в особенностях японского кино и в тонкостях отечественных кинозакупок. Василий Сергеевич внимательно отнесся к репертуару, который предполагалось представлять его фирме в Японии, но понимал, что по крайней мере на первых порах его нахождения в Японии должность «директора передвижного кинематографа» будет подразумевать работу все тем же бэнси, которым он был на Сахалине.