Текст книги "Ощепков"

Автор книги: Александр Куланов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 30 страниц)

Глава двадцать первая
БЛИЖНИЙ КРУГ

Осенью 1929 года Василий Сергеевич ехал в Москву работать и в работе забыться от горя. Мария Григорьевна умерла в Новосибирске. К сожалению, мы не знаем точно, в каком году это случилось. Известно только, что в Москву Ощепков попал уже без нее.

Вряд ли он рассчитывал, что, едва схоронив молодую жену, окажется героем нового романа, но именно так и случилось. Неизвестно, когда точно это произошло – его приемная дочь Александра (в семье ее всегда называли Диной, позже – Диной Николаевной) рассказывала потом об этом без деталей, но, сопоставляя разные отрывки ее воспоминаний, получается, что в любом случае весну 1930 года Ощепков встретил уже со своей третьей женой.

Его ровесница Анна Ивановна Казем-Бек, в девичестве Ожешко, тоже не была москвичкой. В столицу она перебралась из Казани, но не исключено, что ей доводилось посещать и Харбин. Муж Анны Ивановны Николай Алексеевич Казем-Бек происходил из древнего персидского рода и являлся прямым потомком одного из первых профессиональных востоковедов России Мирзы (Александра Касимовича) Казем-Бека. Его троюродный племянник Александр Львович Казем-Бек слыл одиозным лидером «Союза младороссов» – эмигрантской организации с крайне запутанным и противоречивым идейным содержанием, но воспринимавшейся всегда в качестве злейшего врага советской власти. В конце советской эпохи, в 1980-х годах, он, хотя и оставшись за кадром, даже стал одним из «плохих» персонажей сериала «Государственная граница». Отец Николая Алексеевича был известным на всю страну врачом, эту же специальность выбрал брат Николая Владимир, с 1920 года живший в Харбине. «Доктор Володя» заслужил поистине народную славу, любовь и уважение харбинцев как высококлассный специалист и чрезвычайно отзывчивый человек: нередко он лечил бесплатно и русских, и китайцев. Василий Сергеевич вполне мог с ним встречаться в пору своего пребывания в «столице Русской Атлантиды», а уж не слышать эту фамилию харбинцу было никак не возможно[295]295
  Владимир Алексеевич Казем-Бек (1892–1931), «доктор Володя», умер в Харбине, спасая от дифтерита китайскую девочку. Усилиями общественности спасен памятник на его могиле в этом городе.


[Закрыть]. Поэтому, когда в Москве его пути пересеклись с женщиной по фамилии Казем-Бек, поводом для более близкого знакомства вполне могло стать упоминание имени «доктора Володи» из Харбина. Николай Казем-Бек, замужем за которым была Анна Ивановна и от которого в 1912 году она родила дочь Александру, ко времени переезда семьи в Москву уже умер (сейчас о его судьбе вообще ничего не известно), и Анна Ивановна оказалась в столице в том же вдовьем статусе, что и Василий Сергеевич.

Первое время Ощепков жил в Москве в комнате в общежитии ЦДКА, фактически – прямо на месте своей первой работы. Казем-Беки ютились в подвальном помещении в одном из угловых домов на пересечении Неглинной улицы и бульваров (в каком именно доме, к сожалению, неизвестно). Анна Ивановна работала белошвейкой, и, вероятно, среди ее клиентуры были известные в Москве люди. Во всяком случае, историк борьбы Лев Семенович Матвеев запомнил рассказ ее дочери – Дины Николаевны о том, что перебраться из подвала в нормальную квартиру маме и любимому отчиму помогла популярная уже тогда актриса Рина Зеленая[296]296
  Сведения о семейной жизни четы Ощепковых – Казем-Бек, если другое не оговорено особо, приводятся по воспоминаниям Л. С. Матвеева и А. А. Будзинского, много общавшихся с А. И. Казем-Бек в конце ее жизни.


[Закрыть]. Благодаря ей семья переехала в комнату в квартире с телефоном на третьем этаже большого доходного дома прямо напротив Страстного монастыря, по адресу Страстной бульвар, 4.

Там, где сегодня стоит памятник А. С. Пушкину на площади его имени, разбит сквер и построен кинотеатр «Россия» (позже «Пушкинский», с 2012-го – театр «Россия»), в начале 1930-х высилась колокольня и царили белокаменные стены бывшего монастыря. Бывшего – потому что, когда Ощепков приехал в Москву, в нем уже был устроен Центральный антирелигиозный музей всесоюзного значения при Центральном совете Союза воинствующих безбожников (была в нашей стране и такая организация). Приемная дочь Василия Сергеевича рассказывала много десятилетий спустя, что отчим был верующим человеком – обучение в семинарии у Николая Японского, которое он тщательно маскировал в анкетах «японской школой», не прошло даром, хотя он практически ничего об этом и не рассказывал. И не просто верующим. В условиях Москвы, где в результате грандиозной антирелигиозной кампании к концу 1920-х годов были закрыты почти все церкви и монастыри, Василий Сергеевич с Анной Ивановной сильно рисковали, но время от времени все же ходили в храм – душа просила. Оттого, наверно, особенно невесело было им глядеть из окна на антирелигиозный музей на месте Божьего приюта. Ближайшим действующим к дому Ощепковых стал храм Воскресения Словущего на Успенском Вражке. Он сохранился до наших дней, притаившись в тихом Брюсовом переулке, между Тверской и Большой Никитской.

По пути к храму от Страстного бульвара, несколько в стороне от Тверской, стоит знаменитый в начале XX века «московский тучерез» – десятиэтажный Дом Нирнзее в Большом Гнездниковском переулке. Это место, где Михаил Булгаков познакомился с двумя своими будущими женами, где часто бывали Есенин, Маяковский, да, пожалуй, все представители московского бомонда тех лет, вероятно, очень часто посещалось Ощепковыми, но совершенно по иной причине. В этом же доме, на втором этаже, с 1930 года жил еще сахалинский друг, однокашник и коллега Василия Сергеевича по работе в приморском подполье Трофим Степанович Юркевич. Бывший семинарист, казачий офицер и советский разведчик получил в столице должность преподавателя в Московском институте востоковедения и в Коммунистическом университете трудящихся Востока и проработал там до октября 1933 года. Не сохранилось никаких свидетельств о встречах Ощепкова и Юркевича, но трудно поверить в то, что этих встреч закадычных, с самого детства, друзей, прошедших вместе столько бед и лихолетий, не было.

Зато Дина Николаевна вспоминала, что ее отчима, когда тот жил еще в ЦДКА, посещал другой дальневосточник, обосновавшийся по соседству, – Николай Петрович Мацокин. Формально тоже профессор Московского института востоковедения, крупнейший японовед, этот человек был сотрудником ИНО ОГПУ, то есть политической разведки. К Ощепкову он заходил, чтобы проконсультироваться с ним по вопросу составления некоего военного словаря японского языка (судьба этого издания неясна). Настоящий ас советской контрразведки, Роман Николаевич Ким, выдающийся знаток японского языка, сам учившийся в Токио, тоже встречался с Василием Сергеевичем, но по другому профессиональному вопросу. Ким, в прошлом отличный борец, лучший спортсмен японского колледжа Фуцубу, имевший прозвище «ёкодзуна» (что значит «чемпион»), внимательно изучал различные аспекты деятельности тайных служб. Он беседовал с Ощепковым о применении на практике различных систем рукопашного боя. А возможно, и не только беседовал, тем более что они вполне могли познакомиться еще во Владивостоке, где оба начинали работать в большевистских спецслужбах.

Василий Сергеевич, судя по всему, и в Москве неплохо зарабатывал. Летом семья выезжала на дачу: обычно к морю, в Ялту, в Гурзуф, где снимала домик по соседству с уединенной дачей другого сахалинского героя – А. П. Чехова. К отдыху в Крыму относится одно из самых трогательных воспоминаний Дины Николаевны. Она рассказывала, что отчим обожал ее настолько, что даже за стол никогда не садился, «пока Диночка не прибежит» – в семье царили любовь и взаимное уважение. Правда, Ощепков никогда не купался. Об этом вспоминал и его ученик Андрей Будзинский. Может быть, страдал каким-то кожным заболеванием и стеснялся? Неизвестно.

Если не получалось уехать в Крым, снимали дачу в Подмосковье, в Пушкино. По странному стечению обстоятельств там с 1935 года тоже жили старые знакомые Василия Сергеевича. Это был еще один бывший семинарист, ставший сотрудником НКВД Владимир Дмитриевич Плешаков, тот самый Митрич из Хакодатэ, который спас в Токио резидента номер 1/1043, и профессиональный, еще царских времен, военный разведчик и японовед Василий Николаевич Крылов, с которым все они могли пересекаться и в Харбине, и во Владивостоке, и в Японии[297]297
  Подробнее о Т. С. Юркевиче, В. Д. Плешакове, Н. П. Мацокине, Р. Н. Киме и В. Н. Крылове см.: Куланов А. Е. В тени Восходящего солнца.


[Закрыть]. Совпадение ли в таком случае, что именно в Пушкино находилась одна из секретных разведывательных школ Коминтерна, которой требовались инструкторы по самым разным дисциплинам? И этого мы пока не знаем.

В Москве же у Василия Сергеевича кипела бурная жизнь, от которой он мог отдохнуть только в летние каникулы (по выходным они с Анной Ивановной частенько посещали боксерские матчи – их много тогда проводилось на различных аренах Москвы)[298]298
  По воспоминаниям Л. С. Матвеева.


[Закрыть]. Появились десятки учеников: разных возрастов, уровней мастерства, знаний и степени желания заниматься, но все же это были именно его ученики – умные, талантливые, хотелось надеяться, что верные. Среди них скоро выделилась десятка лучших – тех, кто после смерти Учителя подхватит его дело и доведет его до состояния, когда оно начнет жить и развиваться само. Однако сначала хочется рассказать о других людях, о тех его студентах, кто не был близок к Мастеру, но кого автору этих строк посчастливилось застать в живых и удалось самому записать их воспоминания.

Герц Адольфович Крупкин (окончил ГЦОЛИФК в 1935 году по профилю «плавание») вспоминал в 2005 году:

«Я познакомился с Василием Сергеевичем Ощепковым в начале 1930-х годов, когда мы начали заниматься дзюдо у нас в институте. Причем произошло это не в институте, а в какой-то милицейской школе, кажется, где-то на Хитровке (в ЦВШ РКМ. – А. К.). Он давал там уроки самозащиты милиционерам. Основным учеником Ощепкова и, как мне думается, доверенным лицом был Николай Галковский. Он был на курс старше меня, то есть выпускался в 1934 году, и в этой самой милицейской школе они преподавали вдвоем, и Галковский ассистировал Ощепкову. Наш курс был первым четырехгодичным после трехгодичных, и набирали на него только пролетариев, невзирая на возраст, так что сорокалетние студенты были у нас совсем не редкостью. Были даже студенты – ровесники самого Ощепкова – 1890-х годов рождения…

Василий Сергеевич даже внешне выделялся в нашем институте: стройный, подтянутый, с ярко выраженной интеллигентностью в облике. Он был роста выше среднего, мощного телосложения, но резкий в движениях – завалить мог любого. Обладал очень большой физической силой. Я отчетливо помню, как он выдергивал меня из ковра в воздух одними руками. Резко делал захват, подсечку – и ты уже летишь в воздухе! Но самое главное, мне кажется, он был очень добрым человеком, исключительно вежливым, никогда никому не грубил и этим резко выделялся на “пролетарском фоне” института. Могу даже сказать, добродушный он был человек. Хотя, естественно, друзьями мы не были и особенно близко не общались»[299]299
  Цит. по: Куланов А. Е. В тени Восходящего солнца. С. 285–287.


[Закрыть].

Еще один студент, точнее, студентка, которая рассказала об Ощепкове, Нина Филипповна Розанова, после войны много лет возглавляла в ГЦОЛИФКе кафедру художественной гимнастики. Она вспоминала:

«…По-моему, Василий Сергеевич пришел в институт в 1930 году. Это был потрясающе обаятельный, интеллигентнейший человек. В институте он как-то сразу выделился своей манерой общения – очень культурный был, воспитанный. Мы тогда не знали, что он жил за границей, такие вещи в те времена скрывались, но было видно, что Ощепков явно неординарный человек. Занятия он, кстати, проводил в японском белом костюме. Потом мы узнали, что это называется кимоно.

Я поступила в институт в 1931 году – во время его структурной перестройки. В институт тогда пришли военные. Воинских званий еще не было, но в современном понимании ректором стал генерал, а проректором полковник. Ввели военную дисциплину и войсковую подготовку. В том числе и для женщин: нас всех обучали футболу, хоккею, боксу, а Ощепков учил нас борьбе.

Жили мы все, включая москвичей, в общежитии, утром вставали на поверку, потом на зарядку, на завтрак, на занятия. У тех, кто учился на спортивных факультетах, была своя специализация, а я училась на педагогическом, и нас обучали всему подряд. И вот тут-то я увлеклась самбо и скажу, что личность Василия Сергеевича сыграла в этом определенную роль – с ним было очень приятно и интересно работать.

Познакомилась я с ним на уроке – мы построились, вошел новый преподаватель – очень приятное лицо, крепкий, лысоватый, солидный такой. Я стала тренироваться не только на занятиях, но и вечером ходила на дополнительные тренировки. Со мной было несколько девочек, среди которых самой сильной оказалась моя подруга Галя Шулятьева. Ощепков был с нами исключительно вежлив и внимателен, и мы, конечно, очень любили занятия у него»[300]300
  Там же.


[Закрыть].

К сожалению, другие, близкие ученики Ощепкова, те, кого в Японии назвали бы «ути-дэси», то есть «домашними учениками, жившими в доме Учителя, вхожими в него», не оставили подобных воспоминаний. Они могли бы рассказать значительно больше, но увы… Сначала были слишком заняты, чтобы писать мемуары, откладывали на потом, но не успели, не дожили. Тем не менее это именно те люди, которые стояли рядом с Василием Сергеевичем и на кого он мог опереться, и опирался, в трудную минуту, те, кто входил в его ближний круг. О каждом из этого круга можно было бы написать отдельную интересную биографическую книгу. Здесь же следует вспомнить хотя бы некоторых из них.

В Ленинград переехал из Владивостока один из первых учеников Василия Сергеевича Владимир Григорьевич Кузовлев. Став преподавателем в Институте физкультуры им. П. Ф. Лесгафта, он, по согласованию с учителем, переработал правила соревнований по дзюдо, приблизив их к спортивным образцам. Дело Кузовлева продолжили Андрей Ларионов, Иван Васильев, Сергей Дашкевич и Валерий Щеголев. Последний со временем перебрался в Москву и продолжил тренировки в группе другого ученика Ощепкова – Анатолия Харлампиева в обществе «Крылья Советов» (Дворец спорта «Авиахим») на Ленинградском проспекте. Остальные ленинградцы открыли секции самозащиты по системе Ощепкова в местных институтах: педагогическом, инженеров гражданского воздушного транспорта, связи, инженеров железнодорожного транспорта, авиационном и механическом техникумах, в многочисленных местных военных училищах, в спортивных обществах «Судостроитель», «Красный кондитер», «Темп» и «Водник»[301]301
  Лукашев М. Н. Сотворение самбо: Родиться в царской тюрьме и умереть в сталинской… С. 53.


[Закрыть].

В Москве «первым и лучшим» учеником Василия Сергеевича называли Валентина Сидорова – выходца из первого кружка, организованного в ЦДКА еще в 1929 году, позже одного из первых мастеров спорта и отличного тренера. Это он позировал для многих ранних учебных пособий по самозащите. Будучи неплохим художником, Сидоров сам переводил для учебников фотографии в контурные рисунки, на многих из которых, сохранившихся до наших дней, угадываются черты Василия Ощепкова.

Часто и много ассистировал учителю Борис (Бабкен Аршакович) Сагателян, здоровенный армянин, по комплекции наиболее удачно подходивший для работы в паре с Василием Сергеевичем. Поступив в ГЦОЛИФК по спецнабору, он сначала год учил русский язык, которого почти не знал, и лишь потом отправился на основной курс. Окончив его в 1936 году, он показал такие результаты, что был оставлен преподавателем. Не раз боровшийся с ним в паре Анатолий Харлампиев в своих конспектах занятий самокритично отмечал, как раз за разом Борис бросал его на тренировках самыми изощренными способами. Сагателян проработал в ГЦОЛИФКе до 1941 года, продолжив дело учителя по подготовке пособий по рукопашному бою для армии. После войны он стал заведующим кафедрой физического воспитания Московского областного педагогического института, одного из лучших по этому профилю в стране.

Николай Михайлович Галковский, еще один из ближайших помощников Ощепкова и будущий кандидат педагогических наук, о котором упоминал Герц Крупкин, прошел с учителем почти весь «московский путь» создания новой борьбы, а после смерти Ощепкова никогда не забывал того, кто научил его сражаться. Это Николай Галковский водил по послевоенным московским улицам молодого тогда энтузиаста изучения истории самбо Льва Матвеева, показывая ему дома, где жил Василий Сергеевич, залы, где тот тренировал своих учеников, маршруты, которыми он ходил. Благодаря его усилиям во многом сохранилась московская топография Ощепкова, улицы, бульвары и тропинки, которыми и сегодня можно пройти, чтобы вспомнить Мастера. И как тут не вспомнить вошедшую в историю, ставшую легендой у старых борцов, «Чистопрудную практику» Ощепкова, которую Мастер внедрил, помня об уроках Новосибирска, для своих, избалованных наличием милиции на улицах, столичных учеников.

По рассказам Анны Ивановны, все началось с их совершенно случайной встречи на улице с пьяным хулиганом. Здоровенный громила, топая навстречу супругам, «тыкал в физиономию» каждого встречного прохожего. Испуганная Анна Ивановна попросила мужа перейти на другую сторону, как делали все нормальные люди, но услышала в ответ просьбу не мешать. Дальше все произошло очень быстро. Позже она вспоминала: «Я так испугалась. Мы пошли дальше, а он остался лежать на асфальте и даже не пошевелился…»[302]302
  Там же.


[Закрыть]

Похожую историю, но совсем с иным эмоциональным фоном и уже не о самом Мастере, а об ученике Ощепкова – Валерии Щеголеве (химике, переехавшем в столицу из Ленинграда), рассказывал более молодой воспитанник Василия Сергеевича – Андрей Будзинский. Возвращаясь вместе с Щеголевым (друзья называли его Валеричем) с тренировки во Дворце спорта «Авиахим», они стали свидетелем пьяного дебоша очередного амбала, громившего рюмочную на улице Горького. Щеголев, как потом выяснилось, штатный сотрудник НКВД, точнее, печально знаменитой ныне «лаборатории “X”», где пытали и убивали политзаключенных, персонаж с темным прошлым и светлым обаянием, имевший прекрасное образование и ярко выраженные садистские наклонности, вступил в бой. «Глаза Валерича широко открыты, горят желтым огнем, зубы обнажены, как у хищника. Поверженный хрипит, глаза вылезают из орбит. Мне пришлось напомнить своему учителю, что мы на улице Горького, а не в джунглях… Что характерно, Валерия во время драки и конвоирования противника (который, кстати, орал благим матом – ему было больно) не терял хладнокровия и все время говорил на “вы”: “Не вопите, хуже будет, не безумствуйте” и так далее»[303]303
  Из воспоминаний А. А. Будзинского. Цит. по: Куланов А. Е. В тени Восходящего солнца. С. 255.


[Закрыть]. Стоит обратить внимание читателей на то, что Щеголев, беспрекословно слушавшийся и уважавший Ощепкова, резко выделялся своим экстравагантным поведением среди других учеников, в массе своей составлявших прослойку «спортивной интеллигенции» Москвы, но и по уровню мастерства не был среди них самым лучшим.

Описывали ученики и случай, когда, возвращаясь из института (ГЦИФК располагался на улице Казакова, 18, неподалеку от злачного Курского вокзала), уже сам Василий Сергеевич столкнулся с тремя грабителями, вооруженными «финками». Финал для последних оказался плачевным, а для Ощепкова стал поводом к окончательному оформлению идеи об обкатке боевого духа и мастерства самозащиты в реальных условиях. «Полигон» быстро нашли в самом центре Москвы.

Чистопрудный бульвар в 1930—1950-х годах слыл местом красивым, но небезопасным. Здесь по вечерам собирались шпана, всяческое хулиганье и настоящие урки. Не случайно завязка снятого много позже популярного телесериала «Место встречи изменить нельзя», когда бандиты «прикололи» к скамейке Васю Векшина, происходит именно там. Гулять по бульвару (как, впрочем, и по Сокольникам, и по Петровскому парку, и по многим других московским аллеям) было небезопасно, но других мест для прогулок в центре города особо и не сыскать… Вот и ходила туда молодежь на свой страх и риск посмотреть на лебедей, покататься с девушками на лодках, послушать оркестр да поесть мороженого. Любимой «фишкой» шпаны, пристающей к прохожим, считалось подставить ножку проходившим мимо девушкам. Как раз с такой сценки начинается снятый в 1934 году молодым оператором Борисом Буртом рекламный фильм о новом искусстве самозащиты, и сыграли ее ощепковские ученики мастерски, жизненно. Не менее умело противостояли они бандитам и в реальной обстановке. Во всяком случае, ни о каких серьезных случаях травматизма среди учеников Василия Сергеевича неизвестно, несмотря на то что работать приходилось и против блатных мастеров уличного боя, не расстававшихся с холодным оружием. И, конечно, нельзя считать эти «стажировки» безрассудной авантюрой молодых людей, мышцы которых переполняла сила, а сердце – стремление показать свою удаль. Во время столкновений они страховали друг друга, а нередко за молодежью наблюдал и сам учитель – Василий Ощепков.