Текст книги "Ощепков"

Автор книги: Александр Куланов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 30 страниц)

Мария (Ощепкова):

“Поскольку японской публике не очень нравятся европейские (английские, французские и пр.) фильмы, которые абсолютно не конкурентоспособны перед американскими продукциями, мой муж в последнее время стал серьезно изучать русскую литературу с тем расчетом, что от показов русских кинофильмов в Японии можно ожидать больших успехов. И, так как цель его визита во Владивосток заключалась в деловых переговорах с советской кинокомпанией, вопреки ожиданиям ему сразу выдали паспорт, а также разрешение на выезд из пределов Японии. После этого в своем письме он приказал мне тоже отправиться во Владивосток. В письме не было никаких подробностей, но я предполагаю, что там, во Владивостоке, рассчитывают, что мой муж мог бы принести пользу, поскольку он в совершенстве владеет японским языком”.

Кобаяси Итиро и Кимура Хидэкити (Эйкити? – А. К.), сотрудники компании “Фильм”:

“Ощепков уехал туда без предупреждения, и мало того, он в своем последнем письме приказывает нам обсудить с “Клаузовым” вопрос о дальнейшем существовании компании, ссылаясь на то, что он не в состоянии вернуться в Японию в течение ближайшего времени. Мы глубоко смущены и подозреваем, что все это лишь оправдание: он до этого говорил, что готов устроиться в советскую кинокомпанию, и это находится в зависимости от размера гонорара (который ему там предложат. – А. К.). Мы предполагаем, что, скорее всего, он уже устроился туда, и считаем его оправдания неуместными”»[247]247
  Архивный отдел МИД Японии. № 1133. Пер. Э. Имамура.


[Закрыть].

17 апреля Василий Сергеевич отчалил от пристани Кобэ, принявшей его с женой полтора года назад, на пароходе «Кати-мару» и через два дня сошел на берег в столице советского Приморья[248]248
  Лота В. И. Указ. соч. С. 51.


[Закрыть]. Еще через две недели стало ясно, что в Японию он не вернется, а потому Василий Сергеевич срочно вызвал к себе больную жену – оставаться дальше в Токио ей стало опасно. Но и во Владивостоке опасности таилось не меньше.

Сразу по прибытии, 19 апреля, Ощепков отправился на встречу с начальником разведотдела штаба Сибирского военного округа Заколодкиным. На основании совершенно секретного рапорта исполняющего обязанности помощника начальника отдела (неясно, кто именно это был, но все данные указывают на Шестакова) Заколодкин обвинил Василия Сергеевича в плохой работе, выразившейся прежде всего в отсутствии документов, подтверждающих вербовку Абэ. Ощепков действительно «не имел налицо никаких документов от “Чепчина” в принадлежности его к нашей работе… Все представляемые отделу материалы по своему содержанию говорят за то, что “Чепчина” трудов в них нет, так как естественно, что, служа в военной школе, “Чепчин” в первую очередь завел бы материалы относительно последней»[249]249
  Здесь и далее: Лукашев М. Н. Сотворение самбо: Родиться в царской тюрьме и умереть в сталинской… С. 18, 32; Алексеев М. Военная разведка России от Рюрика до Николая II. Кн. 2. С. 68–69.


[Закрыть].

В рапорте была названа и еще одна причина отзыва резидента номер 1/1043: «…в крайней степени неплодотворная работа в целом самого Ощепкова, выразившаяся в предоставлении нескольких донесений по вопросам, совершенно не отвечающим нашим заданиям, данным в разное время».

Наконец, третье обвинение, инициатором которого стал Шестаков: растрата на огромную сумму в 3140 иен. Отсутствие расписок за полученные деньги от Абэ дало Шестакову повод написать в рапорте-доносе: «Я усматриваю, что фактически эти деньги пошли в карман резидента, для собственного резидентского материального благополучия. Так как предполагать, что указанные суммы резидентом выплачивались (агенту), было бы делом, которое можно назвать игрой в карточные домики… Подтверждается ранее высказанное Вам мною предположение… Все приведенные документы доказывают полное разложение резидента. Донося о вышеизложенном, полагал бы гражданина Ощепкова с работы снять и предать суду, предъявив ему соответствующее обвинение…»

«Гражданина Ощепкова» посадили пока за стол (Шестаков обещал его в скором времени посадить в подвалы ОГПУ), писать объяснительную. И он писал:

«Прежде чем обвинять меня, нужно:

1) Знать самому условия работы;

2) Вспомнить, было ли правильное руководство в моей работе;

3) Была ли налажена регулярная связь из Владивостока ко мне;

4) Высылались ли мне аккуратно средства;

5) Было ли принято во внимание содержание моих писем, в которых я неоднократно подчеркивал тот тупик, из которого не находил выхода;

6) Был дан мне правильный план работы».

Ощепков справедливо негодовал в ответ на обвинения, объясняя, что так быстро наладить в конкретных условиях работу резидентуры просто невозможно:

«В Японии я работал один год и три месяца с 24 ноября 1924 года по 17 апреля 1926 года. Семь месяцев ушло на безрезультатное сидение в Кобэ, ввиду постоянного за мной наблюдения со стороны полиции, один месяц на поездки в Харбин и семь месяцев на работу в Токио, где я успел наладить работу, которая может при дальнейшем правильном руководстве дать блестящие результаты…»

Но даже полученные результаты, в том числе добытые Абэ, якобы не давшим никаких секретных документов, пропали. Ощепков точно знал, что они существуют, и недоумевал: «Ведь должна быть груда ценных материалов, если они переведены на русский язык». В этом-то все и дело. Никто в разведотделе не понял, что за книги и бумаги на японском языке прислал им Ощепков, и переданные Абэ– Чепчиным материалы были без перевода отправлены в Москву, где благополучно осели в архиве.

Не сходилась и бухгалтерия. Ощепков пытался доказать, что «абсолютно ничего не должен», но документов на расходование секретных фондов предъявить не сумел и в качестве возмещения этих расходов сдал купленное им на собственные деньги кинооборудование, включая кинопроектор.

Стоящий на грани военного трибунала Василий Сергеевич в отчаянии писал своим начальникам, требовавшим суда:

«Я командирован нашей армией на опасную и важную для Родины работу. На эту работу может встать человек, прежде всего, глубоко любящий свою Родину и ненавидящий вечного и хитрого врага России. Я истинный русский патриот, воспитанный хотя и в японской школе, но эта школа научила меня любить, прежде всего, свой народ и Россию, я воспитывался на средства русской армии, чтобы посвятить себя вечному служению Родине, что я и делаю с 1914 года».

Ощепков просил Заколодкина дать ему возможность вернуться в Токио, чтобы хотя бы законсервировать резидентуру, но у Разведупра, лелеявшего надежды (как покажет время, совершенно беспочвенные) на резидентуру легальную, обосновавшуюся в открытом в 1925 году Постпредстве СССР в Токио, уже было готово решение. Ощепкова не отдали под суд, но прошлым числом, с 15 апреля 1926 года, назначили на должность переводчика 7-го (разведывательного) отдела штаба Сибирского военного округа. Теперь ему предстояло перевести с японского языка на русский то, что добыла его резидентура за полтора года. Единственное, что разрешили сделать для обеспечения конспирации, так это сообщить всем знакомым в Японии, что ОГПУ задержало возвращение Василия Сергеевича в Токио из-за нарушения паспортного режима (в ноябре 1924 года он уехал в Кобэ без советского паспорта). Теперь Ощепков, якобы не имеющий постоянной работы, вынужден преподавать дзюдо во Владивостоке и ведет переговоры с Совкино по поводу организации в Японии проката советских кинокартин.

Это был провал. Но провал не резидентуры номер 1043 и не провал лично Ощепкова. Провалились его начальники – завистливые, безграмотные, не имевшие ни опыта работы в разведке, ни опыта жизни за рубежом вообще. Провалилась система советской военной разведки образца Гражданской войны. Провалилась, оставив в личном деле агента Японца записи, о которых он никогда не узнал и которые в истинном свете открывают нам сегодня то, как – хорошо или плохо – работал Василий Ощепков в Токио: «Источником 1043 даны весьма интересные сведения об отказе японского командования от старых принципов военной подготовки, о проведении маневров и ряд других интересных вопросов… ценные сведения о совещании комдивов, и другие сведения…» К «другим сведениям» относились донесения Ощепкова «О политике Японии в Маньчжурии», «Материалы по японской авиаций», «О маневрах японской армии в Маньчжурии», и последнее: «Об использовании ядовитых газов и принципах применения их японской армией». Василий Ощепков стал первым разведчиком, получившим информацию о создании сверхсекретных японских подразделений по исследованию химического и бактериологического оружия. Много позже эти подразделения вошли в историю под общим, нарицательным, названием одного из них – «отряда 731». В 1926 году он сообщал в Центр: «…Частные и военные лаборатории Японии проводят активное исследование использования ядовитых газов и способов защиты против них. В японских закрытых военных журналах наблюдается систематическая публикация статей о ядовитых газах, о способах их применения против войск противника и описание ужасов в случае их применения в грядущей войне. По сведениям источника, в скором времени предполагается формирование особой самостоятельной химической команды. Где она будет находиться и кому подчиняться, мне пока узнать не удалось…»[250]250
  Лота В. И. Указ. соч. С. 53.


[Закрыть] М. Н. Лукашев добавляет к этому: «А в завершающей дело “Учетной карточке” подавляющее большинство доставленных “Монахом” донесений, документов и книг значатся как “ценные” и ’’весьма ценные”…»[251]251
  Лукашев М. Н. Сотворение самбо: Родиться в царской тюрьме и умереть в сталинской… С. 32.


[Закрыть]

Полтора года спустя прибывший из Москвы выпускник восточного факультета Военной академии Комаров с негодованием делился впечатлением от работы разведотдела штаба Сибирского округа с главой Разведупра Яном Берзиным: «Я хочу выразить глубокое возмущение по поводу снятия с работы Ощепкова – этот факт не лезет ни в какие ворота… Я глубоко убежден, что если бы в свое время было дано надлежащее руководство, он во сто крат окупил бы затраты на него… Это тип, которого нам едва ли придется иметь когда-либо… Я полагаю, что, если бы вы дали нам Ощепкова сейчас, мы сделали бы из него работника такого, о котором, может быть, не позволяем себе и думать»[252]252
  Там же. С. 33.


[Закрыть].

Поздно. Ощепкова в Токио было уже не вернуть. Следующий нелегальный резидент советской военной разведки приедет в Японию через пять лет после доклада Комарова. Им станет «крестник» Берзина в военной разведке Рихард Зорге – прямой наследник дела резидентуры 1043 и ее резидента – Василия Сергеевича Ощепкова.

Глава семнадцатая
НОВАЯ ЖИЗНЬ

В мае 1926 года Мария Ощепкова вернулась в Советский Союз и встретилась с мужем во Владивостоке. Обвинения с Василия Сергеевича сняли, «растрату» он погасил, но вряд ли это добавило ему оптимизма.

Можно попытаться себе представить настроение разведчика в те дни, недели, месяцы после возвращения из Токио. В одночасье рухнуло все, к чему он готовился и чем жил более десяти лет. Внезапно наступил момент, когда пришлось оглянуться назад, чтобы понять, что получилось, а что нет, и кто в этом виноват. В отличие от нашего героя, мы знаем, что к 1926 году Ощепков прожил уже бóльшую часть своей жизни. Что он в ней успел сделать?

Маленький Вася не мог ничего противопоставить судьбе, когда она отняла у него родителей. Вряд ли в его силах было сопротивляться и решению опекунов об отправке на учебу в Японию. Служба после семинарии в контрразведке и разведке его вполне устраивала – не случайно позже он пошел на вербовку большевиков. Возможно, ему даже начало казаться, что он все больше и больше сам управляет своей судьбой, все меньше и меньше является беспомощным бильярдным шаром под жесткими ударами судьбы. Теперь каждое последующее решение Василия Сергеевича выглядело все более самостоятельным. Он даже в какой-то момент сумел переломить инициативу начальства, отказавшись от службы на Южном Сахалине и убедив командиров вернуть его в Японию… И вот там, когда, преодолевая сопротивление руководства, ломая свои собственные профессиональные, но отжившие шаблоны, он вышел на новый уровень не только служебной деятельности, но и семейной жизни, встретив искреннюю и трепетную любовь, когда он пусть короткое время, но был сам себе начальник, демонстрируя мастерство, в котором оказался выше японской контрразведки, – когда все в жизни, с трудом, но начало получаться и вдруг – рухнуло. И не просто рухнуло, а чуть не похоронило под обломками клеветы, разочарования, непонимания и, главное, иллюзий самого «властителя» этой жизни. И все теперь надо было начинать сначала.

Справедливости ради стоит сказать, что токийский провал разведотдела сыграл важнейшую роль не только в жизни отдельно взятого человека – Василия Сергеевича Ощепкова. Обвинения Шестакова, приведшие к отзыву резидента из Японии, изменили судьбу многих и многих тысяч людей, никогда даже не слыхавших ни об Ощепкове, ни тем более о его коллегах. Речь идет о самбистах – уже нескольких поколениях людей, у которых могло бы никогда не появиться любимого дела (а у целой страны – повода для гордости), если бы…

Если бы резидент номер 1/1043 остался тогда в Токио, просчитать его дальнейшую судьбу не составило бы больших усилий. Несмотря на осторожность и изобретательность Ощепкова, японская полиция в конце концов вышла бы на его след (вероятнее всего, благодаря оплошности какого-нибудь курьера или очередного «Яхонтова»). Началось бы расследование – по-японски неспешное, но деловитое и кропотливое, в результате которого наш герой в самом лучшем случае оказался бы выдворен из страны, а в самом худшем все равно стал бы предшественником Зорге – на эшафоте только что реконструированной тюрьмы Сугамо. Скорее же всего, ему грозило бы заключение, из которого рожденный на царской каторге Василий Ощепков мог и не выйти, как не вышел он потом из тюрьмы советской. Но Шестаков написал свой рапорт, Заколодкин принял по нему свое решение, и резидент вернулся. Вернулся, чтобы разочароваться в работе, начальниках, кто знает – может быть, и в жизни. Но шли дни, недели, месяцы, и сахалинский характер, закаленный в классах семинарии Николая Японского и на татами Кодокана, не дал нашему герою пропасть. Как тут не вспомнить старую легенду о том, что создатель одной из школ японской борьбы осознал важность принципа «поддаться, чтобы победить», увидев, как ива, согнутая под грузом снега до земли, в конце концов сбрасывает непосильную ношу и распрямляется. В тот момент, когда у Ощепкова, казалось бы, уже не было почти ничего, с ним все еще оставалось то, чего еще нельзя было отнять, – дзюдо. И Василий не просто вернулся к тренировкам и преподаванию. Именно тогда, весной 1926 года, начался первый этап создания знаменитой советской системы самозащиты – самбо, той самой борьбы, которая прославит потом и ее создателя, и его родину (хотя можно считать, что этот процесс начался много раньше – в 1917 году, когда Василий Сергеевич уже демонстрировал во Владивостоке приемы защиты от угрозы револьвером, отсутствующие в арсенале японского дзюдо). Вот поэтому, как бы парадоксально это ни звучало, во многом мы – весь мир – в какой-то степени обязаны созданием этой борьбы мимолетному эпизоду истории отечественных спецслужб – отзыву резидента из Токио его бездарными начальниками.

Будучи определен на службу во Владивостоке (очевидно, в одно из подразделений разведотдела округа в частях, расквартированных в городе) в качестве переводчика, первое, что сделал Ощепков, – возобновил занятия спортом. Василий Сергеевич устроился преподавать в свободное от службы время на трехмесячных курсах инструкторов дзюдо, открытых Приморским губернским советом физической культуры[253]253
  Там же. С. 35. По данным А. М. Горбылева, курсы были трехмесячными. См.: Горбылев А. М. Краткий очерк становления системы дзюудо Ощепкова – самбо // Хидэн. М., 2011. Вып. 6. С. 65.


[Закрыть]. Вопрос о том, кто, собственно, эти курсы организовал, пока остается открытым, но вряд ли мы сильно погрешим против истины, если предположим, что это был сам Ощепков, вернувшийся к тренерской работе впервые после закрытия в апреле 1920 года клуба на Корабельной набережной.

На этот раз Василий Сергеевич не был одинок. В городе уже работал еще один замечательный преподаватель и энтузиаст изучения экзотических единоборств – Павел Николаевич Азанчевский (Азанчевский-Азанчеев). В прошлом царский офицер, он получил спортивное образование еще до революции в Военно-гимнастической школе во французском Жуанвиле, где, помимо гимнастики, преподавали также фехтование, английский (классический) бокс и бокс французский – сават. Сам Азанчевский не только учился во Франции, но и выступал там на профессиональном ринге, а для тренера быть не только теоретиком, но и практиком очень важно. Сейчас, может быть, в это трудно поверить, но тогда, в 1920-х годах, «специалистов» и «тренеров» по таким непривычным и незнакомым советским людям единоборствам, как джиу-джицу или сават, было предостаточно. Популярность «жиу-житсу», волна которой накатила на Европу и Америку после Русско-японской войны, захлестнула и Россию, где нашлось немало желающих преподавать экзотическую борьбу восторженным неофитам. Азанчевский был исключением из этого печального правила, и то, что он волею судьбы оказался в Приморье, стало настоящим подарком для местных энтузиастов спорта. Оба вида кулачного (и не только) боя Павел Николаевич преподавал во Владивостоке с 1925 года, а для изучения джиу-джицу была даже сформирована специальная женская секция[254]254
  Лукашев М. Н. Сотворение самбо: Родиться в царской тюрьме и умереть в сталинской… С. 35.


[Закрыть]. Стоит согласиться с Михаилом Лукашевым, считавшим, что и для энергичного, пытливого и разочаровавшегося в разведке Василия Сергеевича встреча с Азанчевским стала важным моментом в спортивной карьере. Именно тогда он серьезно занялся если не изучением, то как минимум теоретическим анализом бокса и савата, и не случайно Алексей Горбылев насчитал впоследствии в библиотеке Ощепкова девять учебных пособий по обоим этим видам единоборства[255]255
  Горбылев А. М. Специальная библиотека В. С. Ощепкова М., 2013. С. 36.


[Закрыть].

После долгих лет изучения дзюдо системы Кодокан, с которым Василий Сергеевич изначально связал свою жизнь еще в семинарии, и следования ей, насколько это было возможно, преподавание дзюдо в советском Владивостоке стало для Ощепкова новым опытом, особенно интересным по двум причинам: спортивной и социально-политической.

В первом случае Василий Сергеевич резко расширил границы своего мировоззрения тренера-единоборца, начав тесное общение и сотрудничество, столкнувшись с последователем и преподавателем совершенно отличающихся от дзюдо единоборств. Несмотря на то что еще в Кодокане и в дореволюционном Владивостоке Василий Сергеевич был знаком с англичанином Эрнстом Джоном Харрисоном – знатоком старинных видов английской борьбы и вольноамериканской борьбы кэч-эз-кэч-кэн[256]256
  Горбылев А. М. Краткий очерк становления системы дзюудо Ощепкова – самбо. С. 63.


[Закрыть], совместная работа с Азанчевским была важна для правильного понимания европейской ударной техники. Бокс, тем более бокс французский, где используются удары ногами, – принципиально иное по отношению к борьбе единоборство. Понимание тактики и техники такого боя чрезвычайно важно для любого бойца, а тем более аналитика и теоретика борьбы, каким только-только начал себя показывать Василий Ощепков.

Во втором случае, и это может быть еще более важно, знакомство с Азанчевским и обмен опытом в преподавании единоборств и их сравнительном анализе проходили в условиях именно советского Владивостока, когда Ощепков впервые вынужден был «вариться в собственном соку». И он, и его коллега-боксер уже были лишены живого общения, подпитки знаний со стороны мирового спортивного сообщества (хотя, наверно, еще не успели почувствовать этого так остро, как в последующие годы) и практического общения с иностранными мастерами. Исподволь, медленно, почти незаметно, но уже начался процесс «обрусения» дзюдо, перешедший со временем в новую фазу создания нового единоборства.

Учеников во Владивостоке у Ощепкова было не слишком много, но среди них нашлись студенты, достойные своего преподавателя. В числе десяти первых советских инструкторов дзюдо оказались настоящие мастера: Владимир Григорьевич Кузовлев, получивший из рук Ощепкова «предмастерский» коричневый пояс (мастерским ступеням – данам соответствовал черный пояс), ставший тренером во владивостокском клубе после отъезда Василия Сергеевича, а потом сам переехавший в Ленинград и преподававший дзюдо в Институте физической культуры им. П. Ф. Лесгафта; Федор Иванович Жамков, будущий руководитель секции прикладных видов спорта (в том числе самбо) в Центральном совете общества «Динамо»; будущий Герой Советского Союза Дмитрий Федорович Косицын – командир партизанского отряда, собранного из бывших студентов и преподавателей Института физкультуры им. П. Ф. Лесгафта, погибший в Великую Отечественную войну.

Под руководством Ощепкова владивостокские курсы просуществовали совсем недолго – до февраля 1927 года. Дело в том, что общественная нагрузка, самостоятельно взваленная на себя переводчиком, не интересовала руководство разведкой. В действие вступили армейские кадровые законы, и 27 января приказом управления кадров Реввоенсовета СССР Василий Сергеевич был определен на новое место службы. Приказ подтвердил его выслугу с 15 апреля 1926 года (времени прибытия из Японии) и обозначил штатную должность: военный переводчик штаба Сибирского военного округа, город Новосибирск[257]257
  Лукашев М. Н. Сотворение самбо: Родиться в царской тюрьме и умереть в сталинской… С. 34–35.


[Закрыть].

В начале 1927 года Василий и Мария Ощепковы навсегда попрощались со своей родиной – Дальним Востоком. Им уже никогда не довелось вернуться сюда, но их помнят тут и сегодня. Много лет висит памятная табличка на здании флотского спортклуба на Корабельной набережной, 21, где когда-то преподавал Василий Великолепный, в сентябре 2016 года здесь открыт памятник ему, а в другом спортивном клубе города японцы (!) установили памятный бюст разведчику, всеми силами боровшемуся против их родины, но ставшему пионером дзюдо в России.