Текст книги "Верхний этаж"

Автор книги: Александр Власов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

Четверо в одной лодке

Пока они шли через двор из училища в общежитие, Семен успел забыть тревожные минуты, пережитые в приемной комиссии. Прежнее насмешливо-скептическое настроение вернулось к нему. А Олег никак не мог избавиться от чувства досады и чего-то похожего на стыд. Так отчаянно, как сегодня, он еще никогда и никому не врал. Все ему виделись пристальные глаза старого мастера, недоверчиво смотревшие из-под седых бровей.

Толстая вахтерша встретила их не очень любезно.

– Куда? Что надо, молодые люди?

– У нас лежачий плацкарт! – заявил Семен и небрежно сунул ей записку с подписью коменданта.

– Плацкарта, – поправил его Олег. – Женский род.

– Ну и что? – Семен презрительно дернул щекой, – Лишь бы лежать было мягко!

– А вещи где? – поинтересовалась дотошная вахтерша.

– Эй, носильщик! – крикнул Семен, оборачиваясь к двери. – Тащи сюда картину, корзину, картонку и маленькую собачонку!

– У меня… на вокзале, – опять соврал Олег и поморщился от собственной лжи, – Привезу потом…

Комната, в которую определил их комендант, находилась на первом этаже. Семен толкнул плечом дверь с номером семь на эмалевой табличке и по-хозяйски переступил порог.

– Куда едем? – спросил он у двух парней, один из которых лежал на койке и читал какую-то брошюру, а второй сидел у стола и разрезал большой пласт желтоватого сала на толстые доли.

Не услышав ответа, Семен не смутился.

– А это что? – Он взял одну из долей и, широко распахнув рот, бросил туда сало. – Где дают?

– Домашнее, – добродушно ответил парень, – Бери и ты! – предложил он Олегу.

Тот отказался, а Семен отправил в рот второй кусок сала.

– Подножный корм – это, конечно, хорошо!.. А что, ресторан «Лучезарный сантехник» на переучете, что ли?

Парень, лежавший на самой дальней от окна койке, опустил брошюру и засмеялся утробным баском:

– Хы-хы-хы!.. Ты про столовку?

– Гений! – Семен восхищенно всплеснул руками. – Надо же – догадался!.. Ну так что насчет ресторана?

– В семь, – сказал парень.

– Спасибо, старик! – Семен присел к нему на койку и погладил его по голове, – Утешил!.. А теперь, гений, отгадай, чего мне хочется больше всего?

– Есть.

– Прокол!.. Гения отменяю. Ты – рядовой советский человек! – Семен подсунул обе руки под парня, поднял его и вместе с брошюрой перенес на одну из двух коек, стоявших у самого окна.

Парень не сопротивлялся, позволил уложить себя на новом месте и, спокойно помаргивая глазами, ждал, как объяснит свой поступок этот нагловатый, напористый новый поселенец.

– Не могу спать у окна – дует! – сказал Семен и с явной настороженностью поглядел на улицу, на людей, проходивших рядом по тротуару. – У меня радикулит, энцефалит и еще с десяток всяких литов… Транспортные расходы по твоему переезду беру на себя!

Он перенес к койке, на которую уложил парня, его ботинки, чемодан, заглянул в тумбочку, забитую книгами, и перетащил ее к окну, а пустую передвинул к стене.

– Готово! – Он протянул парню раскрытую ладонь. – Распишись в получении! Доставил – Семен!

Тот опять выдавил утробное:

– Хы-хы-хы!.. Ты веселый! – Не подымаясь с койки, он пожал протянутую ладонь. – А меня – Борис.

– Верительные грамоты вручены! – удовлетворенно произнес Семен и улегся на бывшую койку Бориса. – Будем ждать семи.

Пока происходило это переселение, парень за столом мечтательно жевал сало. Олег тоже не вмешивался, а когда Семен улегся, подошел к другой койке, никем еще не обмятой, и сел. Она тоже была у окна. А четвертая без сомнения принадлежала парню с салом. На ней высился непомерно большой раскрытый чемодан с набором разнокалиберных стеклянных и жестяных банок.

В комнате стало тихо. Где-то по соседству тренькала гитара. С другой стороны д’Артаньян голосом Боярского воспевал лихую жизнь отчаянных храбрецов – четырех мушкетеров.

Борис снова уткнулся в брошюру, на обложке которой красовался Казанский собор. Парень за столом сжевал еще один кусок сала, повздыхал, остальное завернул в тряпицу. Встал, засунул сало в свой бездонный чемодан и, медленно поворачивая голову, обвел взглядом всех в комнате.

– Нас тоже четверо… Четыре мушкетера в одной лодке!

– Возражаю! – тотчас отозвался Семен, не умевший долго молчать. – Четыре лопуха в карете скорой помощи!

Борис, словно и не слышал, не оторвался от брошюры, а Олег и четвертый парень выжидательно повернулись к Семену.

– Не так, что ли? – продолжал он, почувствовав их внимание. – Кого пэтэу подбирает?.. Кто на корню в школе сгнил и кого оттуда вышвырнули или кто сам выпал! Шмякнулся в лужу, сидит – шишки свои подсчитывает да царапины зализывает, а пэтэу – тут как тут!.. Чем не скорая помощь?.. Подлечат и подкормят! Но дерут за это слишком дорого – клеймо работяги ставят. За всю жизнь не отмоешь, ножом не выскоблишь!

Олегу стало не по себе, будто над ним нависло это самое клеймо работяги.

– Ты уж… слишком! По-моему, и после училища в институт можно.

– Валяй, валяй! – усмехнулся Семен. – С малярным дипломом туда берут без экзаменов!

– А ты не только веселый, – неодобрительно произнес четвертый парень и с шумом захлопнул крышку чемодана. – Ты еще и обиженный!

Семен оторвал голову от подушки, привстал.

– Прогавкал – и лавку на запор!.. Нехорошо быть жадным, товарищ Петр Строгов!

Семен удивил всех, кроме Бориса, продолжавшего читать брошюру и не участвовавшего в разговоре.

– Вы знакомы? – спросил Олег.

Парень, которого Семен назвал Петром Строговым, озадаченно потирал широкий с круглой ямкой подбородок.

– А-а! – наконец догадался он и похлопал по чемодану. – Глазастый!

К крышке была приклеена бирка с его именем и фамилией.

– Не слепой! – согласился Семен. – И тебя насквозь вижу!.. Не вздумай мне петь про призвание – не поверю! Кирпичиками играть – охотников мало!

– Зачем же ты сюда пришел?

У Семена нервно дернулась щека.

Он помрачнел.

– Сказал бы я тебе, да боюсь – заикой станешь!

Он откинулся на подушку и закрыл глаза.

А Боярский в который раз послушно пел про мушкетерскую шляпу с перьями, и долетал с другой стороны перезвон гитарных струн.

Олег взглянул на часы – было около шести. Стоило бы съездить в университетское общежитие за вещами, но очень хотелось есть, и он, чтобы не опоздать на ужин, решил отложить поездку на завтра. С сожалением поглядывал он на объемистый чемодан Петьки Строгова. Если бы тот снова предложил кусочек сала, Олег сейчас не стал бы отказываться. Но Петька молча поднял чемодан с продуктами и осторожно задвинул его под койку.

– Вот бы отыскать! А? – неожиданно прозвучал грубоватый густой голос Бориса. – Найти бы! А? – Он с непонятной восторженностью хлопнул брошюрой по лбу и сел, свесив ноги. – Сорок пудов серебра – ничего слиточек!

Семен приоткрыл один глаз.

– Один строитель уже того – свихнулся!

– Это Кутузов – того! – пробасил Борис. – Подарил попам столько серебра! Они его куда-нибудь под колонны зарыли, когда революция была… Откопать бы! А?

– Губа не дура у тебя! – Семен задумался. – Сорок пудов, говоришь?.. Загнать трудно – заметут! А то бы денег – самосвал с прицепом!

– Я б искал и без всяких денег… Интересно! – Глубоко запрятанные глаза Бориса разгорелись. – У нас в городе старая колокольня обвалилась… Ливень был страшенный – ее и подмыло… Мы там в кирпичах футляр нашли, а в нем – два пистолета кремневые… Интересно!.. В музее сказали – дуэльные… Я потом один все кирпичи перебрал, а которые не развалились – глыбой которые, те молотком простукал… Болтают, в любом старом доме клад захоронен.

– Больше никому не рассказывай про это! – понизив голос, серьезно посоветовал Семен и погрозил пальцем. – Выгонят из училища!

– За что? – не поверил Борис.

– Здесь строить учат, а тебе надо туда, где взломщиков натаскивают!

Борис не обиделся и даже согласился с Семеном:

– Сам знаю… А только нету такого училища. Ломают тоже строители… Потому и приехал сюда.

– Ясненько! – Семен пошлепал себя по коленям. – Значит, так: двоим нужна крыша и жратва. Почему – уточнять не будем! Третий просто болен. Есть такая лихорадка – золотухой называется…

– Кладоискательством, – поправил его Олег.

– Ну и что?.. Ищут-то не навоз прошлого века! Золотуха – точнее! И не перебивай меня, умник!.. Подведем итоги: тр-р-роица собралась в комнате – закачаешься! Если и четвертый такой же строитель – знатная получится бригада!

Семен захохотал и с вызовом уставился на Петьку Строгова.

– Не пой мне про призванье – не поверю!

– Поверишь! – отрубил Петька.

И все вдруг почувствовали, что он не такой уж покладистый, как это казалось. Даже Семен опешил и примирительно, хотя и не без иронии, сказал:

– Можно и так: ты построишь – Борис сломает. Чем не соцсоревнование?.. А мы с Олегом наблюдать будем: кто кого перегонит!

– Почему ты такой злой? – в упор спросил Петька, – На кого злишься?

– Ты все-таки очень хочешь стать заикой! – пригрозил Семен, и его щека забилась в нервном тике, а лицо сделалось отталкивающе угрюмым.

Олег подумал, что такие стычки легко могут превратиться в постоянную вражду с бесконечными ссорами. Тогда не только готовиться к экзаменам, а и спать в этой комнате будет невозможно.

– Хватит вам! – вмешался он. – Каждый живет как хочет, и нечего набрасываться друг на друга.

Семен быстро вскипал, но и остывал так же быстро. Он крепко потер лицо ладонями, унял нервный тик и, как маску, снял хмурое выражение.

– Это верно – набрасываться нечего… Как-никак, а друзья по несчастью… Но не надо на хвост наступать – он у меня давно отдавлен! – Семен прислушался и повеселел – из коридора доносились шаги и хлопанье дверей. – Никак ресторан заработал?..

В столовую шли дружно. Повинуясь цепной реакции, одна за другой открывались двери комнат, и поток ребят в коридоре густел. Около широкого арочного входа в столовую в него вливался второй поток, стекавший по лестнице с верхних этажей. Здесь среди мальчишек виднелись и стайки девчонок, живших на самом верху.

Впереди ребят из комнаты номер семь шагал Борис Барсуков. Брошюру о Казанском соборе он прихватил с собой. Кутузовское серебро не давало ему покоя. Он уже прочитал, что из этого металла были отлиты четыре фигуры, но их так и не выставили в соборе. Куда они делись – об этом в брошюре не говорилось. Может, в примечании сказано? Борис на ходу заглянул в последние страницы и наступил на чью-то ногу.

Девчонка запрыгала на правой ноге, поджав левую, – туфель с нее остался под ботинком Бориса.

– Медведь! – Она сердито тряхнула головой с кудрявыми и черными, как у негритянки, волосами.

– Он просто хочет познакомиться, – пояснил Семен и хлопнул Бориса по спине, – А теперь наклонись и подай девочке!

Борис поднял туфельку.

– Теперь представься! – поучал его Семен.

– Очень надо! – проворчал Борис, но подал туфельку девчонке.

– Медведь! – повторила она уже не так сердито и, сунув ногу в туфельку, побежала за подружками, входившими в столовую.

Обеденный зал вмещал сразу всех учащихся. Каждой комнате был отведен постоянный столик на четыре человека.

– Наш – там. – Петька направился к широкому окну. – Но у нас самообслуживание. Борис уже пошел за ужином. Кто еще?.. Одному на всех не принести.

– Мы сегодня вроде гостей, – напомнил Семен. – Обслужите нас, пожалуйста!

По мелочам Петька никогда не спорил. Он молча свернул к длинной, из никеля и пластика стойке, у которой толпились ребята с подносами. А Семен и Олег подошли к столику с цифрой семь на голубом флажке. Свет из окна падал прямо на столешницу, покрытую чистым салатным пластиком.

– Как нарочно! – недовольно процедил Семен, глядя через стол в широкое окно, за которым сновали прохожие.

– Опять радикулит? – сдерживая смех, спросил Олег.

– Хуже!

Семен стрельнул прищуренными глазами вправо, влево и решительно шагнул к соседнему столику, стоявшему между окон в простенке. За тем столиком с цифрой одиннадцать на флажке сидел пока еще только один паренек. Ничего не говоря, Семен поменял флажки с номерами комнат, поклонился пареньку и любезным жестом указал на столик у окна.

– Прошу!

– Зачем? – удивился паренек.

– Приказ Иннокентия Гавриловича!

– А кто это?

– Директора не знаешь? – Семен окинул паренька презрительным взглядом. – Позвать его сюда? Или сам пересядешь?

– Пересяду, – согласился паренек. – Какая разница!

Позже, когда пришли его соседи, он сам объяснил им, что директор приказал сесть за другой столик. То же самое и Семен сказал Борису с Петькой, притащившим подносы с ужином на четверых. Никто и не подумал возражать, потому что все мальчишки были новичками и не обжили своих мест.

В столовой стоял сдержанный шумок – так всегда бывает вначале, когда ребята нового набора лишь знакомятся друг с другом, а старожилы второго и третьего года обучения еще не вернулись после каникул.

Ужин был вкусный и обильный. Олегу он напомнил домашнюю кухню, от которой он успел отвыкнуть за недели, проведенные в университетском общежитии. А для Семена, не избалованного едой, все казалось «сплошной вкуснятиной» – так он оценил про себя этот первый ужин. Но вслух он никогда своих похвал не высказывал. Молча и торопливо съел винегрет, мясной гуляш и, почувствовав приятную сытость, не спеша принялся за кефир.

Несмотря на сало, недавно съеденное в комнате, Петька ужинал тоже с завидным аппетитом. Только Борис не глядя тыкал вилкой в тарелку и шелестел страницами брошюры, все еще надеясь отыскать следы исчезнувшего серебра.

Молчание за столиком никого не тяготило, кроме Семена.

– Слушай-ка! – обратился он к Петьке, – Я ведь почему там сказал – не поверю… Потому что еще никогда не встречал живого парня, который сам бы хотел стать токарем-пекарем-штукатуром.

– Пекарем я тоже не хочу, – отозвался Петька.

– Ну-ну! – подбодрил его Семен. – Выкладывай! Вдруг поверю!

Петька долго и внимательно смотрел на Семена, но на этот раз не подметил в нем ни насмешки, ни желания как-то поддеть или обидеть.

– Ты в хорошей квартире жил? – спросил он.

– Опять ты на мой хвост! – Семен поморщился, но постарался сохранить благодушное настроение и ответил: – Развалюха деревянная тебя устраивает?

– Мы в каменном жили. – Петька снова помолчал, пытливо вглядываясь в Семена, и все-таки решился сказать, но сначала говорил неохотно короткими фразами, готовый в любой момент замолчать, – Не двор был, а щель. Наши окна – в стену, а в комнате – всегда вечер пасмурный. На десять рублей света выгорало! Мама боялась – я рахитиком вырасту. Но папка у меня – выдумщик!.. – Воспоминание об отце было таким приятным, что Петька перестал следить за Семеном, заговорил весело и доверительно: – Никто такого не придумал, а папка сколотил раму и обтянул ее фольгой. Получилось большое зеркало – метра два на два. Он его притащил на крышу того дома, куда наши окна смотрели, и закрепил около трубы… Солнце как глянет – к нам зайчик во всю комнату! Светло – каждую пылинку видно!.. Потом нам новую квартиру дали. Только ту, темную, я никак забыть не могу. Кто-то живет в ней и мучается. Какой дурак такие дома строил?.. Солнце надо каждый день видеть!

– А как насчет туч? – улыбнулся Олег.

– Они городу ни к чему. Отгонять их будут – пусть на поля дождик льется… Или можно такие дома строить…

– Выше туч! – не утерпел Семен и, чтобы Петька не обиделся и не замолчал, добавил: – Когда будешь лепить эти башни – позови меня! Так и быть – помогу!

– От строителей ничего не зависит, – сказал Олег, – Они по чертежам работают. Если нет окон в проекте, они так и поставят слепую коробку… Петьке после пэтэу в архитектурный институт надо. Сам проекты будет делать.

– Не-а! – категорически возразил Петька. – Архитекторам мало платят, а простой плотник на БАМе по пятьсот рублей, зарабатывает.

Семен присвистнул и захохотал.

– Красиво пел, а потом – цап зубами за рубль!

Петьку ничуть не задел этот упрек.

– Рубль – вещь серьезная! Мой папка как скажет – не забудешь! Диплом, говорит, штука приятная, но очень уж тяжелая – с ним выше ставки не прыгнешь!.. Вот я и подумал: зачем десятилетку кончать и еще пять лет за дипломом тянуться? Тот же архитектор или инженер получает ровно столько, сколько моему папке давать будут, когда он на пенсию выйдет!.. Я уж лучше без диплома, но так, чтоб рубашка не просыхала! И чтоб после меня – светло в квартире, чисто, и чтоб не дуло, не скрипело, не текло! Въезжай и радуйся!.. Себя не пожалею, но и получить хочу!

С человеком, высказавшимся без утайки, можно не соглашаться, можно спорить, но спорить серьезно, без шуточек и усмешек. Потому и промолчал Семен. Высмеивать Петьку расхотелось, а веских возражений у него не нашлось, хотя и полного согласия с ним он не чувствовал. А вернее – просто он еще не заглядывал далеко в свое будущее, жил сегодняшними заботами. Их у него хватало – тревожных, тщательно скрываемых забот.

Промолчал и Олег. К деньгам он относился равнодушно и не понимал готовности Петьки ради них работать так, чтобы не просыхала рубашка. Дома, в семье, никогда о деньгах не говорили. Их наличие подразумевалось само собой. И Олег не сомневался, что так будет и у него после учебы в университете. Но каждый живет по-своему. Петька хочет попотеть на стройке – ну и пусть! О чем спорить? Пусть строит свои светлые дома – это тоже кому-то делать надо. «А мне надо письмо домой сочинять!» – вспомнил Олег и встал.

– Идемте в комнату.

Из столовой они вышли втроем. Борис и не заметил, что остался один. Он долистывал брошюру.

Долго сидел Олег над чистым листом, полученным у запасливого Петьки. Врать в письме оказалось сложнее, чем в телеграмме. Легко дались только две первые фразы: «Здравствуйте, дорогие папочка и мамочка! Вот я и студент…» Потом дело застопорилось.

Вернулся из столовой Борис, разочарованно швырнул на стол брошюру, буркнул:

– Шиш найдешь! – И, вытащив из тумбочки другую книжонку, завалился на койку.

Теперь он читал о тщетных поисках пропавшей библиотеки Ивана Грозного. Этими брошюрами Борис обзавелся в библиотеке училища, перебрав там сотни томов справочной и художественной литературы.

Семен тоже лежал на койке и вскоре тихо засопел носом – заснул не раздеваясь. В прошлую ночь он почти не спал: встал дома в четыре утра и к пяти пришел на станцию, чтобы успеть на первую электричку.

Начал позевывать и Петька. Перед сном он вытащил из чемодана банку с каким-то вареньем.

А Олег все еще мучился над письмом.

– Кто хочет черничного? – предложил Петька, открыв банку. – Налетай!

Олег отказался, но отметил про себя явное несоответствие в поведении Петьки: до денег, как видно, жадный, а варенье и сало сам предлагает. Так скупердяи не поступают!

– А ты? – спросил Петька у Бориса. – Вкусное!

– Не так ищут! – простонал тот.

Был он не здесь, а где-то там – в еще не найденном тайнике, около переплетенных в телячью кожу книг времен Ивана Грозного.

Олег закончил письмо, когда уже все, даже Борис, спали. Брезгливо сунув в конверт исписанный листок, он погасил свет. На душе было муторно от вранья, из которого состояло все его письмо.

Конь

Первое занятие с ребятами Никита Савельевич проводил не в учебном кабинете, а в комнате отдыха, где все располагало к непринужденному дружескому разговору. Не скрывая удовольствия, ребята усаживались на мягкие диваны и в глубокие кожаные кресла.

– Чайку бы сюда на подносе! – хихикнул кто-то.

– А пивка не хочешь? – под общий смех отозвался другой.

– Он тебе покажет пиво!

Он – это Никита Савельевич, который сидел в притемненном уголке и ждал, когда все рассядутся и угомонятся. К первой встрече со своими воспитанниками он никогда не готовился и сегодня пришел без всякой жесткой программы. Опыт давно показал ему, что первая беседа только тогда приводит к зарождению контакта, когда разговор не распланирован заранее, а возникает сам собой. Всякий раз такой разговор начинался и проходил по-разному, но всегда этот первый час был и первым шагом к взаимопониманию и сближению.

Сегодня начало разговора подсказали озорные реплики мальчишек про чай и пиво.

– А скажите-ка, – спросил из угла Никита Савельевич, – кто из вас пробовал пиво?

Как он и ожидал, никто не признался в этом грехе.

– А вино или водку?

И опять ребята дружно промолчали.

– Рад за вас, если так.

– А сами-то вы как? – подал голос Семен.

Никита Савельевич не был из тех, кто с пеной у рта порицает даже мысль о рюмке вина или, тем более, водки, а говорить неправду он не умел и не хотел – боялся, что и маленькая ложь может испортить весь разговор с ребятами.

– Сам? – переспросил он. – Очень просто… Знаю – когда, с кем и сколько… Но это, так сказать, – программа-минимум. Для нас, стариков, она терпима. А вам и программу-максимум освоить под силу – никогда, ни с кем и нисколько. Освойте – не пожалеете!.. А теперь давайте знакомиться. Зовут меня – кто не знает – Никита Савельевич Коняев.

Он встал и выдвинулся из тени вперед – к окну. Свет, лившийся с улицы, четко прорисовал его седоватую голову с удлиненным, немного усталым лицом.

И снова кто-то хихикнул – по комнате из рук в руки переходил лист бумаги, на котором были набросаны контуры лошадиной головы с характерными утрированными чертами лица Никиты Савельевича. Карикатура не казалась обидной или злой, и мальчишки не старались спрятать ее от старого мастера. Рядом с ним сидел Петька Строгов, и когда карикатура дошла по рукам до него, он без колебаний передал ее Никите Савельевичу.

– «Наш Конь», – вслух прочитал тот и похвалил неизвестного художника: – Похоже!.. За «наш» – особое спасибо! Приятно, когда тебя называют «нашим». А вот – Конь… Нет! Я всего лишь Коняев. Конь был – великий мастер Федор Конь!.. Кремль все знают Московский…

Никита Савельевич помолчал, удивляясь случайному и очень удобному поводу чуть-чуть рассказать о себе. Молчали и ребята, заинтригованные неожиданным поворотом в их беседе с мастером.

– Вокруг Москвы три, кажется, стены было, – сказал Никита Савельевич и задумался, припоминая что-то. – Да, три. Кремлевская, Китайгородская и третья – Белого города. Эту третью стену и строил Федор Конь… А мой отец родился в той самой деревеньке, где вырос этот знаменитый на всю Россию мастер. Там и сейчас полно Коняевых. Фамилия эта от Федора Коня и пошла… Вот какая моя родословная!.. Наша деревня издавна всякими умельцами славилась, особенно каменщиками. Где труба нужна высокая – на фабрике или на заводе – там без наших мужиков не обходилось. И мой отец такие трубы выкладывал – с нее руку протянул и тучку погладить можно.

– А кто их чистил? – с наивным видом спросил Семен.

– Ты о чем? – посмотрел на него Никита Савельевич, отвлекаясь от приятных воспоминаний.

– О трубе… Длинная же до невозможности! Вдруг засорится и дым не пойдет! – серьезно продолжал Семен, – Может, нам всем в трубочисты податься?

Он рассчитывал услышать громкий смех, но мальчишки сдержанно приняли шутку, а Петька сказал:

– Все придуриваешься? И не надоело?

– Подожди! – попросил Никита Савельевич. – Трубочист – тоже профессия, и ничуть не хуже других. Всякий труд у нас…

– В почете! – закончил за него Семен.

– Правильно, – подтвердил Никита Савельевич и, чувствуя, что для него готовится каверзный вопрос, постарался заранее ответить на него Семену: – Нет труда зазорного. Любой хорош. Но это не значит, что лично тебе должно быть все равно, где и кем работать. Это всем другим безразлично, чем ты будешь заниматься. Им важно, как ты работаешь, а где и кем – это уж что твоя душа выберет. Так что, пожалуйста, иди в трубочисты, работай на совесть – почет тебе и уважение!

Семен насмешливо дернул щекой.

– Глядишь, и к ордену представят!

– А почему бы и нет?.. Я не знаю такой работы, за которую никогда и никого не наградили.

– Не знаете? – тотчас уцепился Семен, вспомнив вечно пьяное ненавистное лицо отчима, работавшего приемщиком стеклотары.

– Не знаю, – подтвердил мастер.

– Может, вы и правы, – притворно сдался Семен и, зло поблескивая глазами, вытащил из кармана сложенную вчетверо газету, развернул ее, внятно и громко прочитал:

– Наградить орденом Трудового Красного Знамени товарища Пробкина Ге Ге – приемщика бутылок из-под водки.

– Вре-ешь! – неуверенно произнес кто-то из ребят.

Потом послышался такой же неуверенный смешок, и, как по команде, захохотала вся группа.

– Видите – не верят! – обратился Семен к мастеру, – А вы поверили?

– Нет, – признался Никита Савельевич. – И не потому, что он бутылки принимает. Очень плохо это дело налажено. Какие уж тут награды, если сдать посуду – целая проблема!.. Но не нам ее решать – наше пэтэу готовит других специалистов.

Мастер чувствовал, что Семен Заботин, высмеивая работу приемщика стеклотары, внутренне приравнивал ее к профессии строителя. С этим Никита Савельевич согласиться не мог, но понимал, что разговорами положение не исправишь. Как ни расписывай, как ни хвали профессию строителя, от этого ее престижность в глазах ребят не возрастет, а скорее наоборот. Навязчивость всегда отталкивает.

– Не буду расхваливать наше училище, – сказал он. – И о его профиле подробно поговорим потом. Сегодня важнее другое… Я представляю, как непривычно жить вам здесь – вдали от родного дома, от отца с матерью. Тяжело!.. Вот мне и хотелось бы не только учить вас специальности, но и хоть чуть-чуть возместить ваши утраты… Ну, положим, маму кто заменить может? Никто!.. Для вашего отца я староват. Принимайте меня за деда, за родного деда, который зла вам не пожелает, худого не посоветует, а что есть у него хорошего – все передаст вам…

Пока Никита Савельевич произносил эту маленькую речь, он догадался, кто рисовал похожего на него коня. Это был Борис Барсуков. Он и сейчас черкал карандашом по листу бумаги.

– Покажи, – попросил Никита Савельевич, прервав себя и подумав, что больше ничего говорить и не надо.

Новый рисунок пошел по рукам, вызывая у мальчишек теплые улыбки. На этот раз Борис крупно нарисовал лицо Никиты Савельевича, состарив его еще лет на десять. И только брови на рисунке остались сегодняшние – мохнатые, разлапистые. Смело нарушив пропорцию, Борис удлинил их и расширил, и стали они похожи на крылья: взмахнут – и голова полетит, как птица. Под рисунком было написано: «Наш дед».

Полюбовавшись крылатой головой, Никита Савельевич решил добавить к своим скупым словам еще несколько фраз, очень важных, по его мнению.

– Вижу – признали во мне деда… Таким я, наверно, стану после трех лет работы с вами… Ну так слушайтесь и бойтесь этого старика! – Он с шутливой суровостью оглядел ребят. – О чем дед должен заботиться в первую очередь?.. Чтоб сыты были внуки, одеты, здоровы… Чтобы человеками росли. Это главное!.. Будет человек – будет у него и профессия. Не будет человека – и ничего ты в него не вложишь, хоть разбейся!

Речь мастера пришлась по вкусу даже Семену. Его не потянуло на едкие замечания, и он вместе со всеми одобрительно закивал головой. И Олег вдруг заметил, что тоже с готовностью кивает головой. «А я-то чего уши развесил?» – подумал он, вспомнив, что прихватил с собой сборник правил по орфографии и пунктуации, но так и не раскрыл его за весь первый час занятий, которые проходили совсем не так, как ожидалось.

– Можно вопрос? – спросил Борис Барсуков.

– Любой, – повернулся к нему Никита Савельевич и, ожидая услышать опять что-нибудь заковыристое, предупредил: – Только не думайте, что я знаю больше, чем все вы вместе. Смогу – отвечу, не смогу – сообща ответ поищем… Спрашивай!

– А правда, что раньше в домах, почти в каждом, тайники устраивали и всякие вещицы туда прятали? – Не обращая внимания на веселый шумок, возникший в комнате, Борис уточнил: – Монеты старые, кресты, иконы…

– Про иконы не слышал, – улыбнулся Никита Савельевич. – Но был такой… обычай не обычай… скорее, что-то вроде поверья… Закладывали в фундамент монету, чтобы дом не сгорел, не развалился. Только на монету не надеялись – строили добротно. Мало, но добротно!.. Лет двадцать назад анекдот ходил у строителей… Мы тогда скороспешные дома гнали. С квартирами плохо было – вот и старались дать людям жилья побольше да побыстрее. Тут уж не до качества, когда на десяти метрах по пять человек теснилось… Гоним, гоним этажи, а сердце хоть и радуется, но вполсилы. Оттого и анекдот невеселый родился… Что, мол, будет – случись в городе землетрясение?.. Помолодеет он на полстолетия – все скороспешки развалятся, останутся только дома, которые еще в прошлом веке строились…

Никита Савельевич прислушался к шевельнувшемуся внутри сомнению: стоило ли вспоминать этот анекдот? И все-таки он не пожалел, что рассказал его ребятам. Зачем скрывать трудности и вызванные ими просчеты и промахи!

– Так было, но так больше не будет! – твердо сказал он. – Сегодняшние наши сооружения землетрясением не испугаешь. Они рассчитаны на многие годы и даже на века!