Текст книги "Сорок пять(изд.1982)"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

IX. Господин де Луаньяк

За господином де Луаньяком вошел Милитор, несколько помятый при падении и багровый от злости.

– Честь имею кланяться, господа, – сказал Луаньяк, – шумим, кажется, порядочно… Ага! Юный Милитор опять, видимо, на кого-то тявкал, и нос его от этого несколько пострадал.

– Мне за это заплатят! – пробурчал Милитор, показывая Карменжу кулак.

– Подавайте на стол, метр Фурнишон! – крикнул Луаньяк. – И пусть каждый разговаривает с соседом.

– Вот видите, – вскричал Пенкорнэ, которого все еще терзали насмешки Сент-Малина, – надо мной смеются из-за того, что у меня нет шляпы, а никто слова не скажет господину де Монкрабо, севшему за стол в кирасе времен императора Пертинакса, от которого он, по всей вероятности, происходит! Вот что значит оборонительное оружие!

Монкрабо, не желая сдаваться, выпрямился и вскричал фальцетом:

– Господа, я ее снимаю! Это предупреждение тем, кто хотел бы видеть меня при наступательном, а не оборонительном оружии!

И он подозвал своего слугу, седоватого толстяка лет пятидесяти.

– Избавьте меня, пожалуйста, от этой кирасы, – сказал ему Пертинакс.

Толстяк принял кирасу.

– А когда я буду обедать? – шепнул он хозяину. – Вели мне подать чего-нибудь, Пертинакс, я помираю с голоду.

Как ни фамильярно было подобное обращение, оно не вызывало удивления у того, к кому относилось.

– Неужели у вас ничего не осталось? – спросил Пертинакс.

– В Саксе мы проели последний экю.

– Черт возьми, постарайтесь обратить что-нибудь в деньги.

Не успел он произнести этих слов, как у порога гостиницы раздался громкий голос:

– Покупаю старое железо! Кто продает железо на лом?

Услышав этот крик, госпожа Фурнишон бросилась к дверям. Тем временем хозяин величественно подавал на стол первые блюда.

Судя по приему, оказанному кухне Фурнишона, она была превосходна.

Хозяин пожелал, чтобы супруга разделила сыпавшиеся на него похвалы.

Он принялся искать ее глазами, но тщетно.

– Куда она запропастилась? – спросил он у поваренка.

– Ах, хозяин, ей золотое дно подвернулось, – ответил тот. – Она меняет ваше старое железо на новенькие денежки.

– Надеюсь, речь идет не о моей боевой кирасе и каске! – возопил Фурнишон, устремляясь к выходу.

– Да нет же, нет, – сказал Луаньяк, – королевским указом запрещено скупать оружие.

В зал вошла ликующая госпожа Фурнишон.

– Что с тобой? – спросила она, глядя на взволнованного мужа.

– Говорят, будто ты продала мое оружие.

– Ну и что же?

– А я не хочу, чтобы его продавали!

– Да ведь у нас сейчас мир, и две новых кастрюли лучше, чем старая кираса.

– Но с тех пор как вышел королевский указ, о котором говорил господин де Луаньяк, торговать старым железом стало, наверно, невыгодно, – заметил Шалабр.

– Торговец уже давно делает мне самые заманчивые предложения, – сказала госпожа Фурнишон. – Ну, а сегодня я не могла устоять. Десять экю, сударь, это десять экю, а старая кираса всегда остается старой кирасой.

– Как! Десять экю? – изумился Шалабр. – Так дорого? О черт!

Он задумался.

– Десять экю! – повторил Пертинакс, многозначительно взглянув на своего лакея. – Вы слышите, господин Самюэль?

Господин Самюэль уже исчез.

– Но помилуйте, – молвил господин де Луаньяк, – торговец рискует попасть на виселицу!

– Он славный малый, безобидный и сговорчивый, – продолжала госпожа Фурнишон.

– А что он делает со всем этим железом?

– Продает на вес.

– На вес! – повторил господин де Луаньяк. – И вы говорите, что он дал вам десять экю? За что?

– За старую кирасу и старую каску.

– Допустим, что обе они весят фунтов двадцать, это выходит по пол-экю за фунт. Тысяча чертей, как говорит один мой знакомый, за этим что-то кроется!

– Как жаль, что я не могу привести этого славного торговца к себе в замок! – сказал Шалабр, и глаза его загорелись. – Я бы продал ему добрых три тысячи фунтов железа – и шлемы, и наручи, и кирасы.

– Как! Вы продали бы латы своих предков? – насмешливо спросил Сент-Малин.

– Ах, сударь, – сказал Эсташ де Мираду, – вы поступили бы неблаговидно: ведь это священные реликвии.

– Подумаешь! – возразил Шалабр. – В настоящее время мои предки сами превратились в реликвии и нуждаются только в молитвах за упокой души.

За столом становилось все оживленнее благодаря бургундскому, которого пили немало: блюда у Фурнишонов были хорошо наперчены.

Голоса достигали наивысшего диапазона, тарелки гремели, головы наполнялись туманом, и сквозь него каждый гасконец видел все в розовом свете, кроме Милитора, не забывающего о своем падении из окна, и Карменжа, не забывавшего о своем паже.

– И веселятся же эти люди, – сказал Луаньяк своему соседу, коим оказался Эрнотон, – а почему, и сами не знают.

– Что до меня, – ответил Карменж, – я вовсе не в радостном настроении.

– И напрасно, сударь мой, – продолжал Луаньяк, – для таких, как вы, Париж – золотая жила, рай грядущих почестей, обитель блаженства.

– Не смейтесь надо мной, господин де Луаньяк, – возразил Эрнотон. – Вы держите, по-видимому, в руках нити, приводящие нас в движение. Сделайте же мне милость – не обращайтесь с виконтом Эрнотоном де Карменж, как с марионеткой.

– Я готов оказать вам и другие милости, господин виконт, – сказал Луаньяк с учтивым поклоном. – Двоих я выделил здесь с первого взгляда: вас – столько в вашей внешности сдержанности и достоинства – и другого молодого человека, вон того, скрытного и мрачного с виду.

– Как его зовут?

– Де Сент-Малин.

– А почему вы выделили именно нас, сударь, разрешите полюбопытствовать?

– Потому что я вас знаю.

– Меня? – удивленно спросил Эрнотон.

– Вас, его и всех, кто здесь находится, ибо командир должен знать своих солдат.

– Значит, все эти люди…

– Завтра же будут моими солдатами.

– Но я думал, что господин д'Эпернон…

– Тсс! Не произносите этого имени и вообще не произносите здесь никаких имен. Навострите уши и закройте рот: этот совет – одна из милостей, которые я вам обещал.

– Благодарю вас, сударь.

Луаньяк отер усы и встал.

– Господа, – сказал он, – раз случай свел здесь сорок пять земляков, осушим стакан испанского вина за благоденствие всех присутствующих.

Предложение это вызвало бурные рукоплескания.

– Они большей частью пьяны, – сказал Луаньяк Эрнотону. – Момент подходящий, чтобы выведать у каждого его подноготную, но времени, к сожалению, мало. – И, повысив голос, он крикнул: – Эй, метр Фурнишон, удалите-ка отсюда женщин, детей и слуг!

Лардиль, ворча, поднялась с места, она не успела доесть сладкого.

Милитор не шевельнулся.

– Ты что, не слышишь? – спросил Луаньяк тоном, не допускающим возражения. – Ну, живо на кухню, господин Милитор!

Через несколько минут в зале остались только сорок пять сотрапезников и господин де Луаньяк.

– Господа, – обратился к ним последний, – каждый из вас знает, кем он вызван в Париж, или же догадывается об этом… Ладно, ладно, не выкрикивайте имен: вы знаете, и этого достаточно.

В зале послышался одобрительный шепот.

– Итак, вы явились сюда, чтобы повиноваться этому человеку. Признаете вы это? – спросил Луаньяк.

– Да, да! – закричали все сорок пять. – Признаем!

– Для начала, – продолжал Луаньяк, – вы без лишнего шума оставите гостиницу и переберетесь в предназначенное для вас помещение.

– Для всех нас? – спросил Сент-Малин.

– Для всех.

– Мы все здесь на равных началах? – спросил Пардикка, стоявший на ногах так нетвердо, что ему пришлось обхватить за шею Шалабра.

– Да, вы все равны перед волей своего повелителя.

– Простите, сударь, – прошептал, вспыхнув, Карменж, – но мне никто не говорил, что господин д'Эпернон будет моим повелителем.

– Да подождите же, буйная вы голова!

Воцарилось настороженное молчание.

– Повторяю, вы все явились сюда, чтобы повиноваться, – сказал Луаньяк. – Итак, слушайте письменный приказ. Я попрошу вас прочитать его вслух, господин Эрнотон.

Эрнотон медленно развернул пергамент и громко прочел:

– «Приказываю господину де Луаньяку принять командование над сорока пятью дворянами, которых я вызвал в Париж с согласия его величества.

Ногаре де ла Валет герцог д'Эпернон».

Все, пьяные или протрезвевшие, низко склонили головы. Только выпрямиться удалось не всем быстро.

– Вы слышали? – спросил господин де Луаньяк. – Вы последуете за мной немедленно. Багаж и прибывшие с вами люди останутся здесь, у метра Фурнишона. Он о них позаботится, а впоследствии я за ними пришлю. Собирайтесь поскорее: лодки ждут.

– Лодки? – повторили гасконцы. – Мы, значит, поедем по воде?

И они стали переглядываться с жадным любопытством.

– Разумеется, – сказал Луаньяк, – по воде. Чтобы попасть в Лувр, надо переплыть реку.

– В Лувр! В Лувр! – радостно бормотали гасконцы. – Черт возьми! Мы отправляемся в Лувр!

Луаньяк вышел из-за, стола и пропустил мимо себя сорок пять гасконцев, пересчитав их, словно баранов. Затем он провел их по улицам до Нельской башни.

Там их ожидали три большие барки.

– Что же, черт побери, будем мы делать в Лувре? – размышляли самые бесстрашные; холодный речной воздух отрезвил их, к тому же они были большей частью неважно одеты.

– Вот бы мне сейчас мою кирасу! – прошептал Пертинакс де Монкрабо.

X. Скупщик кирас

Пертинакс с полным основанием жалел о своей отсутствующей кирасе, ибо как раз в это время он через посредство странного слуги, так фамильярно обращавшегося со своим господином, лишился ее навсегда.

Действительно, едва только госпожа Фурнишон произнесла магические слова «десять экю», как лакей Пертинакса устремился за торговцем.

Было уже темно, да и скупщик железного лома, видимо, торопился: когда Самюэль вышел из гостиницы, он уже был далеко.

Лакею пришлось окликнуть торговца.

Тот с некоторым опасением обернулся.

– Что вам надобно, друг мой? – спросил он.

– Хотел бы обделать с вами одно дельце, – сказал слуга, хитро подмигнув.

– Ну, так давайте поскорее.

– Вы торопитесь?

– Да.

Ясно было, что торговец не вполне доверяет лакею.

– Когда вы увидите, что я принес, – сказал тот, – вы не станете пороть горячку.

– А что вы принесли?

– Чудесную вещь, такой работы, что…

– Разве вам неизвестно, друг мой, что торговля оружием запрещена по королевскому указу?

При этих словах он с беспокойством оглянулся по сторонам. Лакей почел за благо изобразить полнейшее неведение.

– Я ничего не знаю, – сказал он, – я приехал из Мон-де-Марсана.

– Ну тогда дело другое, – ответил скупщик кирас, которого этот ответ, видимо, несколько успокоил. – Но хоть вы и из Мон-де-Марсана, вам все же известно, что я покупаю оружие?

– Да, известно.

– А кто вам сказал?

– Тысяча чертей! Никому не надо было говорить, вы сами об этом достаточно громко кричали.

– Где же?

– У дверей гостиницы «Меч гордого рыцаря».

– Вы, значит, там были?

– Да.

– С кем?

– Со множеством друзей.

– Друзей? Обычно в этой гостинице никого не бывает. А откуда явились ваши друзья?

– Из Гаскони, как и я сам.

– Вы подданный короля Наваррского?

– Вот еще! Мы душой и телом французы.

– Да, но гугеноты?

– Католики, как его святейшество папа, слава тебе господи, – произнес Самюэль, снимая колпак. – Но дело не в этом: речь идет о кирасе.

– Подойдем-ка к стене, прошу вас. На середине улицы нас слишком хорошо видно.

И они приблизились к дому, одному из тех, где обычно жили парижские буржуа с достатком; в окнах этого дома не было света. Над дверью имелось нечто вроде навеса. Рядом стояла каменная скамья, сочетавшая приятное с полезным, ибо путники пользовались ею, взбираясь на мулов и лошадей.

– Покажите вашу кирасу, – сказал торговец, когда они зашли под навес.

– Вот она.

– Подождите: мне почудился какой-то шум в доме.

– Нет, это в доме напротив.

В самом деле, напротив стоял трехэтажный дом, в верхних окнах которого порою мелькал свет.

– Давайте поскорее, – сказал торговец, ощупывая кирасу.

– Видите, какая она тяжелая! – сказал Самюэль.

– Старая, массивная, каких теперь не носят.

– Произведение искусства.

– Шесть экю. Хотите?

– Как шесть экю! А в гостинице вы заплатили десять за ломаный железный нагрудник!

– Шесть экю. Да или нет? – повторил торговец.

– Ого! Здесь вы торгуетесь, – сказал Самюэль, – а там дали столько, сколько с вас спросили.

– Соглашайтесь поскорее, – сказал торговец, – или же разойдемся подобру-поздорову.

– Странный вы все-таки человек, – сказал Самюэль. – Дела свои вы обделываете тайком, вопреки королевским указам, и при этом торгуетесь с порядочными людьми.

– Ну, ну, не кричите.

– Мне-то бояться нечего, – повысил голос Самюэль, – я не занимаюсь торговлей, и прятаться мне незачем!

– Хорошо, хорошо, берите десять экю и молчите.

– Десять экю? А, вы намереваетесь улизнуть?

– Да нет же, вот сумасшедший!

– Знайте: если вы попытаетесь скрыться, я вызову стражу!

В доме, около которого происходил торг, распахнулось окошко.

– Хорошо, хорошо, – сказал торговец в ужасе, – вижу, что надо на все согласиться. Возьмите пятнадцать экю и убирайтесь!

– Вот и прекрасно, – сказал Самюэль, кладя деньги в карман. – Но эти пятнадцать экю я должен отдать своему хозяину, – продолжал он, – а ведь мне тоже надо что-нибудь получить.

Торговец огляделся и вытащил из ножен кинжал. Но Самюэль был начеку, как воробей в винограднике, он подался назад.

– Да, да, милейший торговец. Я твой кинжал вижу. Но вижу и еще кое-что: там на балконе стоит человек.

Торговец, бледный от страха, поглядел туда, куда показывал Самюэль, и действительно заметил на балконе какую-то нелепую фигуру в халате из кошачьих шкурок; этот аргус не упустил из их беседы ни слова ни жеста.

– Ладно, вы из меня просто веревки вьете, – произнес торговец, оскалившись, как шакал. – Вот еще одно экю…

«Дьявол тебя задави!» – подумал он про себя.

– Спасибо, – сказал Самюэль. – Желаю удачи!

Он кивнул скупщику кирас и, хихикая, удалился. Торговец поднял с земли кирасу Пертинакса и стал засовывать ее в латы Фурнишона.

Буржуа, стоявший на балконе, воспользовался этим.

– Вы, сударь, кажется, скупаете старые доспехи? – спросил он.

– Да нет же, милостивый государь, – ответил несчастный. – Просто случай представился.

– Такой случай и мне подходит.

– В каком смысле, сударь? – спросил торговец.

– Представьте себе, у меня тут целая груда старого железа, и мне хотелось бы от нее избавиться.

– Но я истратил все деньги.

– Пустяки, я вам поверю в долг – вы, на мой взгляд, человек вполне порядочный.

– Благодарю вас, но меня ждут.

– Странное дело, ваше лицо мне как будто знакомо! – заметил буржуа.

– Мое? – переспросил торговец, тщетно стараясь совладать с дрожью.

– Ведь вы Никола…

Лицо торговца исказилось.

– Никола?! – повторил он.

– …Никола Трюшу, торговец скобяными изделиями с улицы Коссонери.

– Нет, нет, – ответил торговец. Он улыбнулся и вздохнул, словно у него гора с плеч свалилась.

– Неважно, у вас честное лицо. Так вот, я бы продал вам доспехи – кирасу, наручи и шпагу.

– Учтите, сударь, что это запрещенный род торговли.

– Знаю, вам недавний покупатель кричал об этом достаточно громко.

– Вы слышали?

– Отлично слышал. Вы очень щедро расплатились. Это и навело меня на мысль договориться с вами. Но, будьте спокойны, я не вымогатель и знаю, что такое коммерция. Сам в свое время торговал.

– Чем же именно?

– Льготами и милостями.

– Отличное предприятие!

– Да, я преуспел и теперь, как видите, – буржуа.

– С чем вас и поздравляю.

– Я люблю удобства и хочу продать старое железо: оно лишь место занимает.

– Я бы взял кирасу.

– Вы покупаете одни кирасы?

– Да.

– Странно, ведь вы же перепродаете железо на вес, так вы по крайней мере сами заявляли.

– Это верно, но, знаете ли, предпочтительно…

– Как вам угодно: купите кирасы… Или, пожалуй, вы правы: не надо ничего покупать.

– Что вы хотите сказать?

– Хочу сказать, что в такое время, как наше, оружие может каждому пригодиться.

– Что вы! Теперь же мир.

– Друг любезный, если бы у нас был мир, черт возьми, никто не стал бы покупать кирасы! Не рассказывайте мне сказок.

– Сударь!

– Да еще скупать тайком.

Торговец сделал движение, намереваясь уйти.

– И по правде-то сказать, чем больше я на вас гляжу, – сказал буржуа, – тем больше убеждаюсь, что я вас знаю. Нет, вы не Никола Трюшу, но я вас все-таки знаю.

– Тише.

– И если вы скупаете кирасы…

– Так что же?

– То делаете это ради дела, угодного богу.

– Замолчите!

– Я от вас просто в восторге, – произнес буржуа, протягивая с балкона длиннющую руку, которая крепко вцепилась в плечо торговца.

– Но вы-то сами кто такой, черт побери?

– Я – Робер Брике, по прозванию «гроза еретиков», лигист и пламенный католик. Теперь я вас безусловно узнал.

Торговец побледнел как мертвец.

– Вы Никола… Грембло, кожевник из «Бескостной коровы».

– Нет, вы ошиблись. Прощайте, метр Брике, очень рад, что с вами познакомился. – И торговец повернулся спиной к балкону.

– И вы не возьмете у меня доспехов?

– Я же сказал, что у меня нет денег.

– Как же быть?

– Да никак: останемся каждый при своем.

– Ни за что, разрази меня гром, – уж очень мне хочется покороче с вами познакомиться.

– Ну, а я хочу поскорее с вами распрощаться, – ответил торговец. И, решив бросить свои кирасы, лишь бы его не узнали, он пустился бежать.

Но от Робера Брике было не так-то легко избавиться. Он перекинул ногу через перила балкона, спустился на улицу и тут же догнал торговца.

– Что вы, с ума сошли, приятель? – спросил он, кладя свою большую руку на плечо бедняги. – Если бы я хотел, чтобы вас арестовали, стоило бы только крикнуть – стража как раз проходит по улице Августинцев. Но, черт меня побери, я считаю вас своим другом. Ж вот доказательство: теперь-то я, безусловно, вспомнил ваше имя.

На этот раз торговец рассмеялся. Робер Брике загородил ему дорогу.

– Вас зовут Никола Пулен, – сказал он, – вы чиновник парижского городского суда.

– Я погиб! – прошептал торговец.

– Наоборот: спасены, разрази меня гром. Никогда вы не совершите ради святого дела того, что намерен совершить я.

Никола Пулен застонал.

– Ну, ну, мужайтесь! – сказал Робер Брике. – Вы обрели брата в лице Робера Брике. Возьмите одну кирасу, а я возьму две другие. Сверх того я дарю вам свои наручи, набедренники и перчатки. А теперь – вперед, и да здравствует лига!

– Вы пойдете со мной?

– Я помогу вам донести доспехи, благодаря которым мы одолеем филистимлян; [20]20
  Филистимляне– народ, упоминаемый в Библии; в переносном смысле – язычники, иноверцы. Здесь имеются в виду гугеноты.


[Закрыть]указывайте дорогу, я следую за вами.

В душе несчастного судейского чиновника вспыхнула, правда, искра подозрения, но она тут же погасла.

«Если бы он хотел меня погубить, – подумал Пулен, – то не стал бы признаваться, что я ему знаком».

Вслух же он сказал:

– Что ж, раз вы непременно этого желаете, идемте со мной.

– Я ваш друг не на жизнь, а на смерть! – вскричал Робер Брике, сжимая руку вновь обретенного союзника. Другой рукой он торжествующе поднял свою ношу.

Оба знакомца пустились в путь.

Минут через двадцать Никола Пулен добрался до Маре. Он был весь в поту не только от быстрой ходьбы, но и от живости беседы на политические темы.

– Какого воина я завербовал! – прошептал Никола Пулен, останавливаясь неподалеку от дворца Гизов.

«Я так и полагал, что мои доспехи нужны именно здесь», – подумал Брике.

– Друг, – сказал Никола Пулен, – даю вам минуту на размышление, прежде чем вы вступите в логово льва. Вы еще можете удалиться, если совесть у вас нечиста.

– Ну что там, – сказал Брике, – я и не то видывал! Et non intrenrait medulla mea, [21]21
  И разум мой не содрогнулся (лат.).


[Закрыть]– продекламировал он. – Ах, простите, вы, может быть, не владеете латынью?

– А вы?

– Сами можете судить.

«Ученый, смелый, сильный, богатый – какая находка для нас!» – подумал Пулен.

– Что ж, войдем.

И он подвел Брике к огромным воротам дворца Гизов, которые открылись после третьего удара бронзового молотка.

Двор был полон стражи и каких-то закутанных в плащи людей, которые бродили по нему подобно теням.

Света в окнах не было. В стороне стояли наготове восемь оседланных и взнузданных лошадей.

При звуке молотка собравшиеся обернулись и тут же выстроились для встречи вновь прибывших.

Тогда Никола Пулен наклонился к уху человека, выполнявшего обязанности привратника, и назвал свое имя.

– Со мною верный товарищ, – добавил он.

– Проходите, господа, – молвил привратник.

– Отнести это на склад, – сказал Пулен, передавая привратнику три кирасы и доспехи, полученные от Робера Брике.

«Отлично! У них, оказывается, есть склад. Час от часу не легче!» – подумал тот.

– Вы прекрасный организатор, мессир прево, – добавил он вслух.

– Да, да, мозгами шевелить умеем, – самодовольно улыбаясь, ответил Пулен. – Но пойдемте, я вас представлю.

– Не стоит, – возразил буржуа, – я очень застенчив. Только бы разрешили остаться – большего я не требую. Если же докажу, что достоин доверия, то сам представлюсь, ибо, по словам греческого писателя, за меня будут свидетельствовать дела мои.

– Как вам угодно, – ответил судейский чиновник. – Подождите меня здесь.

И он поздоровался с собравшимися, пожимая им руку.

– Кого же мы ждем? – спросил чей-то голос.

– Хозяина, – ответил другой.

В эту минуту какой-то высокий человек вошел во двор и, видимо, услышал эти последние слова.

– Господа, – промолвил он, – я явился от его имени.

– Да это господин Мейнвиль! – вскричал Пулен.

«Э, оказывается, я здесь среди знакомых», – подумал Брике и тотчас же скорчил гримасу, от которой стал неузнаваемым.

– Господа, мы теперь в сборе. Давайте побеседуем, – снова раздался голос того, кто заговорил первым.

«Прекрасно, – заметил про себя Брике. – Это мой прокурор, метр Марто».

И он переменил гримасу с легкостью, доказывавшей, как привычны были ему подобные упражнения.

– Идемте наверх, господа, – сказал Пулен.

Господин де Мейнвиль прошел первым, за ним Никола Пулен. Люди в плащах последовали за Никола Пуленом, а за ними уже Робер Брике.

Все направились к наружной лестнице, ведшей в какую-то сводчатую галерею.

Робер Брике шел вместе с другими, шепча про себя: «А паж-то, где же этот треклятый паж?»