Текст книги "Сорок пять(изд.1982)"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

XXIII. Урок

В том веке, о котором мы повествуем, стремясь не только рассказать о событиях, но также о нравах и обычаях, фехтование было не тем, чем оно стало в наше время.

Шпаги оттачивались с обеих сторон, благодаря чему ими рубили почти так же часто, как и кололи. Вдобавок левой рукой, вооруженной кинжалом, можно было не только обороняться, но и наносить удары: все это приводило к многочисленным ранениям или, скорее, царапинам, которые в серьезном поединке особенно разъяряли бойцов.

Искусство фехтования, занесенное к нам из Италии, сводилось к ряду движений, которые вынуждали бойца постоянно менять место, поэтому из-за малейших неровностей почвы возникали серьезные затруднения.

Нередко можно было видеть, как фехтовальщик вытягивается во весь рост или, наоборот, вбирает голову в плечи, прыгает направо, налево и приседает, упираясь рукой в землю. Одним из первых условий успешного овладения этим искусством были ловкость и быстрота не только руки, но также ног и всего тела.

Казалось, однако, что Шико изучил фехтование не по правилам этой школы. Он словно предугадал современное нам искусство шпаги, все превосходство которого и, в особенности, все изящество состоит в подвижности рук при почти полной неподвижности корпуса.

Ноги его крепко упирались в землю, кисть руки отличалась гибкостью и силой, конец шпаги гнулся, как тростник, но от середины до рукояти она была словно каменная.

Увидев перед собой не человека, а бронзовую статую, у которой двигалась, на первый взгляд, только кисть руки, брат Жак стал порывисто, бурно нападать, но Шико лишь вытягивал руку и выставлял ногу и при малейшей ошибке противника наносил ему удар прямо в грудь, а Жак, багровый от ярости и уязвленного самолюбия, отскакивал назад.

Минут десять мальчик делал все, что мог: он устремлялся вперед, словно леопард, свивался кольцом, как змея, прыгал из стороны в сторону. Но Шико, все так же невозмутимо, выбирал удобный момент и, отклонив рапиру противника, неизменно поражал его в грудь своим грозным оружием.

Брат Борроме бледнел, стараясь подавить досаду.

Наконец Жак в последний раз напал на Шико. Видя, что мальчик нетвердо стоит на ногах, тот оставил открытие, чтобы противник направил в это место всю силу своего удара. Жак не преминул это сделать. Шико так внезапно отпарировал удар, что бедняга потерял равновесие и упал. Шико же, незыблемый как скала, даже не сдвинулся с места.

Брат Борроме до крови искусал себе пальцы.

– Вы скрыли от нас, сударь, что являетесь гением фехтовального искусства, – сказал он.

– Что вы! – удивленно вскричал Горанфло, хотя из вполне понятных дружеских чувств он и разделял торжество приятеля. – Да Брике никогда не практикуется!

– Я всего лишь жалкий буржуа, – сказал Шико, – а не гений фехтовального искусства! Вы смеетесь надо мной, господин казначей!

– Однако же, сударь, – возразил брат Борроме, – если человек владеет шпагой, как вы, он, наверное, без конца работал ею.

– Бог ты мой, сударь, – добродушно ответил Шико, – мне порой приходилось обнажать шпагу. Но, делая это, я никогда не забывал одного обстоятельства.

– Какого?

– Что для человека с обнаженной шпагой в руке гордыня – плохой советчик, а гнев – плохой помощник… Теперь выслушайте меня, братец Жак, – добавил он. – Кисть руки у вас отличная, но с ногами и головой дело обстоит неважно. Подвижности достаточно, но рассудка не хватает. В фехтовальном искусстве имеют значение три вещи: прежде всего голова, затем руки и ноги. Голова помогает защищаться, руки и ноги дают возможность победить. Но, владея и головой, и рукой, и ногами, побеждаешь всегда.

– О сударь, – сказал Жак, – сразитесь с братом Борроме: это будет замечательное зрелище.

Шико хотел пренебрежительно отвергнуть это предложение, но тут ему пришла в голову мысль, что гордец казначей, пожалуй, постарается извлечь выгоду из его отказа.

– Охотно, – сказал он. – Если брат Борроме согласен, я в его распоряжении.

– Нет, сударь, – ответил казначей, – я потерплю поражение. Лучше уж сразу признать это.

– Как он скромен, как мил! – произнес Горанфло.

– Ты ошибаешься, – шепнул ему на ухо беспощадный Шико, – он вне себя, ибо тщеславие его уязвлено. На месте Борроме я на коленях молил бы о таком уроке, какой сейчас получил Жак.

Сказав это, Шико, по своему обыкновению, ссутулился, искривил ноги, сморщил лицо и снова сел на скамью.

Жак подошел к нему – восхищение возобладало у юноши над стыдом поражения.

– Не согласитесь ли вы дать мне уроки, господин Робер? – спросил он. – Сеньор настоятель разрешит… Ведь правда, ваше преподобие?

– Да, дитя мое, – ответил Горанфло, – с удовольствием.

– Я не хочу заступать место, по праву принадлежащее вашему учителю, – молвил Шико, поклонившись Борроме.

– Я не единственный учитель Жака, – сказал тот, – здесь не только я обучаю фехтованию. Не одному мне принадлежит эта честь, пусть же не я один отвечу за поражение.

– А кто же другой преподаватель? – поспешно спросил Шико; он заметил, что Борроме покраснел, опасаясь, что сболтнул лишнее.

– Да нет, никто, – пробормотал он, – никто.

– Как же так? – возразил Шико. – Я отлично слышал, что вы неволили сказать… Кто же ваш другой учитель, Жак?

– Ну да, – вмешался Горанфло, – как зовут того толстячка, которого вы мне представили, Борроме? Он иногда заходит к нам, славный такой и выпивать мастер.

– Не помню его имени, – сказал Борроме.

Добродушный брат Эузеб, с длинным поварским ножом за поясом, глупо вылез вперед.

– А я знаю, как его зовут, – сказал он.

Борроме стал подавать ему знаки, но тот ничего не заметил.

– Это же метр Бюсси-Леклер, – продолжал Эузеб. – Он преподавал фехтование в Брюсселе.

– Вот как! – заметил Шико. – Метр Бюсси-Леклер! Клянусь богом, отличная шпага!

И, произнося эти слова со всем благодушием, на какое он был способен, Шико на лету поймал яростный взгляд, который Борроме метнул на злосчастного Эузеба.

– Скажите, а я и не знал, что его зовут Бюсси-Леклер, мне забыли об этом сообщить, – сказал Горанфло.

– Я не думал, что его имя может иметь для вас значение, ваша милость, – заметил Борроме.

– И правда, – подтвердил Шико, – один учитель или другой – не все ли равно, был бы он хорошим фехтовальщиком.

– И правда, не все ли равно? – подхватил Горанфло. – Был бы он хорошим фехтовальщиком.

С этими словами он направился к лестнице, ведшей в его покои. Монахи с восхищением взирали на своего настоятеля.

Учение было окончено.

У подножия лестницы Жак, к величайшему неудовольствию Борроме, возобновил свою просьбу. Но Шико ответил:

– Преподаватель я плохой, друг мой, а сам научился, размышляя и практикуясь. Делайте, как я, – ясный ум из всего извлечет пользу.

Борроме дал команду, и монахи, построившись, вошли в здание монастыря.

Опираясь на руку Шико, Горанфло величественно поднялся вверх по лестнице.

– Надеюсь, – горделиво произнес он, – про этот дом все скажут, что здесь верно служат королю.

– Еще бы, черт побери, – сказал Шико, – придешь к вам, достопочтенный настоятель, и чего только не увидишь!

– И все это за какой-нибудь месяц, даже меньше того.

– Да, вы сделали больше, чем можно было ожидать, друг мой, и когда я возвращусь, выполнив свою миссию…

– Да, дорогой друг, поговорим о вашей миссии.

– Это тем более уместно, что до отъезда мне надо послать весточку или, вернее, вестника к королю.

– Вестника, дорогой друг? Вы, значит, постоянно сноситесь с королем?

– Да, с ним лично.

– Хотите кого-либо из братии? Для монастыря было бы великой честью, если бы кто-нибудь из наших братьев предстал пред очи короля.

– Разумеется.

– В вашем распоряжении двое из наших лучших ходоков. Но расскажите мне, Шико, каким образом король, считавший вас умершим…

– Я ведь говорил вам: у меня был летаргический сон; пришло время – и я воскрес.

– И вы снова в милости?

– Более чем когда-либо, – сказал Шико.

– Значит, вы сможете рассказать королю обо всем, что мы здесь делаем для его блага?

– Не премину, друг мой, не премину, будьте покойны.

– О, дорогой Шико! – вскричал Горанфло: он уже видел себя епископом.

– Но у меня к вам две просьбы.

– Какие?

– Прежде всего о небольшой сумме денег, которую король вам возвратит.

– Деньги! – вскричал Горанфло, быстро поднявшись с места. – У меня ими полны сундуки!

– Клянусь богом, вам можно позавидовать, – сказал Шико.

– Хотите тысячу экю?

– Да нет же, дорогой друг, это слишком много. Вкусы у меня простые, желания скромные. Звание королевского посланца не вскружило мне голову; я не только не хвалюсь им, я стараюсь его скрыть. Мне достаточно сотни.

– Возьмите. Ну, а вторая просьба?

– Мне нужен оруженосец.

– Оруженосец?

– Да, спутник в дорогу. Я ведь человек компанейский.

– Ах, друг мой, будь я свободен, как в былые времена… – сказал со вздохом Горанфло.

– Да, но вы не свободны.

– Высокое звание налагает узы, – прошептал Горанфло.

– Увы! – произнес Шико. – Всего сразу не охватишь. Не имея возможности, дражайший настоятель, путеществовать в вашем достопочтенном обществе, я удовлетворюсь братцем Жаком.

– Братцем Жаком?

– Да, юноша пришелся мне по вкусу.

– Он в твоем распоряжении, друг мой.

Настоятель позвонил в колокольчик. Тотчас же появился келейник.

– Позовите брата Жака, а также брата, выполняющего поручения в городе…

– Жак, – сказал Горанфло, – даю вам чрезвычайной важности поручение.

– Мне, господин настоятель? – удивленно спросил юноша.

– Да, вы будете сопутствовать господину Роберу Брике в его далеком путешествии.

– О! – восторженно вскричал юный брат. – Путешествовать на вольном воздухе, на свободе!.. Мы каждый день будем фехтовать, правда, господин Робер Брике?

– Да, дитя мое.

– И мне можно взять аркебуз?

– Да.

Жак выбежал из комнаты, издавая радостные крики.

– Что касается поручения, – сказал Горанфло, – то прошу вас, приказывайте… Подите сюда, брат Панург.

– Панург! – прошептал Шико, у которого это имя вызывало не лишенное приятности воспоминание. – Панург!..

XXIV. Духовная дочь Горанфло

Панург тотчас же явился. Со своими маленькими глазками, острым носом и заостренным подбородком он очень напоминал лису.

Шико смотрел на него одно мгновение, но этого было достаточно, чтобы по достоинству оценить монастырского посланца.

Панург смиренно остановился в дверях.

– Подойдите, господин курьер. Знаете вы Лувр? – спросил Шико.

– Да, сударь.

– А известен ли вам в Лувре некий Генрих де Валуа?

– Король?

– Не знаю, действительно ли он король, – сказал Шико, – но так его называют.

– Мне придется иметь дело с королем?

– Именно. Вы его знаете в лицо?

– Хорошо знаю, господин Брике.

– Вы скажете, что вам необходимо с ним поговорить.

– Меня допустят?

– Да, к его камердинеру. Монашеская ряса послужит вам пропуском. Его величество, как вы знаете, отличается набожностью.

– А что я должен сказать камердинеру его величества?

– Вы скажете, что посланы к нему Тенью.

– Какой тенью?

– Любопытство – большой недостаток, брат мой.

– Простите.

– И что вы пришли за письмом.

– Каким письмом?

– Опять?

– Ах да, правда.

– Вы добавите, что Тень будет ожидать письма на Шарантонской дороге.

– И я должен нагнать вас на этой дороге?

– Совершенно верно.

Панург направился к двери и приподнял портьеру – Шико показалось, что за портьерой кто-то подслушивает.

Шико обладал острым умом и тотчас же решил, что там находится брат Борроме.

«А, ты подслушиваешь, – подумал он. – Тем лучше, нарочно буду говорить погромче».

– Значит, дорогой друг, – сказал Горанфло, – король возложил на вас почетную миссию?

– Да, и притом конфиденциальную.

– Политического характера, полагаю.

– Я тоже так полагаю.

– Как, вы не знаете толком, какая миссия на вас возложена?

– Я знаю, что должен отвезти письмо, вот и все.

– Это, верно, государственная тайна?

– Думаю, что да.

– И вы даже не подозреваете, какая?

– Мы ведь одни – не так ли? – и я могу вам сказать все, что думаю.

– Говорите. Я нем как могила.

– Так вот, король решил наконец оказать помощь герцогу Анжуйскому.

– Вот как?

– Да. Сегодня ночью с этой целью должен был выехать господин де Жуаез.

– Ну, а вы, друг мой?

– Я еду в сторону Испании.

– А каким способом?

– Пешком, верхом, в повозке – как придется.

– Жак будет вам приятным спутником. Вы хорошо сделали, что выбрали его, – он, чертенок, владеет латынью.

– Должен признаться, мне он очень понравился.

– Ваше желание – закон, друг мой. Но я думаю, что он будет для вас и отличным помощником в случае какой-нибудь стычки.

– Благодарю, дорогой друг. Мне остается только проститься с вами.

– Прощайте!

– Что вы делаете?

– Намереваюсь дать вам пастырское благословение.

– Ну вот еще, – сказал Шико, – между нами это лишнее.

– Вы правы, – ответил Горанфло, – благословение хорошо для чужих.

И друзья нежно расцеловались.

– Жак! – крикнул настоятель. – Жак!

Между портьерами показалась лисья физиономия Па-нурга.

– Как! Вы еще не уехали? – вскричал Шико.

– Простите, сударь.

– Отправляйтесь скорее, – сказал Горанфло, – господин Брике торопится. Где Жак?

В свою очередь появился брат Борроме со слащавой улыбкой на устах.

– Брат Жак ушел, – сказал он.

– Как ушел? – вскричал Шико.

– Разве вы не просили, сударь, послать кого-нибудь в Лувр?

– Но я послал Панурга, – сказал Горанфло.

– Какой же я дурень! А мне послышалось, что вы поручили это Жаку, – сказал Борроме, хлопнув себя по лбу.

Шико нахмурился. Но раскаяние Борроме было, по-видимому, столь искренним, что упрекать его было бы просто жестоко.

– Придется мне подождать Жака, – сказал Шико.

Борроме поклонился, в свою очередь нахмурившись.

– Кстати, – сказал он, – я забыл доложить сеньору настоятелю – а ведь для этого и поднялся сюда, – что неизвестная дама изволила прибыть и просить у вашего преподобия аудиенции.

Шико навострил уши.

– Она одна? – спросил Горанфло.

– Нет, с пажом.

– Молодая? – спросил Горанфло.

Борроме стыдливо опустил глаза.

«Он ко всему и лицемер», – подумал Шико.

– Друг мой, – обратился Горанфло к мнимому Роберу Брике, – ты сам понимаешь…

– Понимаю, – сказал Шико, – и удаляюсь. Подожду в соседней комнате или во дворе.

– Отлично, любезный друг.

– Отсюда до Лувра далеко, сударь, – заметил Борроме, – и брат Жак может вернуться поздно; к тому же лицо, к которому он послан, не решится доверить важное письмо мальчику.

– Вы поздновато подумали об этом, брат Борроме.

– Бог мой, я же не знал! Если бы мне поручили…

– Хорошо, хорошо, я потихоньку пойду в сторону Шарантона. Посланец, кто бы он ни был, нагонит меня в пути.

И он направился к выходу.

– Не сюда, сударь, простите, – поспешил за ним Борроме, – отсюда должна прийти неизвестная дама, а она не желает ни с кем встречаться.

– Вы правы, – улыбнулся Шико, – я сойду по боковой лестнице.

И он открыл дверь небольшого чулана.

– Дорогу вы знаете? – с беспокойством спросил Борроме.

– Как нельзя лучше.

За чуланом была комната, выходившая на площадку боковой лестницы.

Шико говорил правду: дорогу он знал, но комната была неузнаваема – стены завешаны доспехами и оружием, на столах и консолях сабли, шпаги и пистолеты, все углы забиты мушкетами и аркебузами.

Шико задержался в этом помещении: ему захотелось все хорошенько обдумать.

«От меня прячут Жака, прячут даму, а самого выпроваживают по боковой лестнице. Как хороший стратег, я должен делать обратное тому, к чему меня принуждают. Поэтому я дождусь Жака и займу позицию, которая даст мне возможность увидеть таинственную незнакомку… Ого! Вот здесь в углу валяется прекрасная кольчуга – эластичная, тонкая, отличнейшего закала».

Он поднял кольчугу и залюбовался ею.

«А мне-то как раз нужна такая кольчуга, – сказал он себе. – Она легка, словно полотняная, и слишком узка для настоятеля. Честное слово, можно подумать, что кольчугу изготовили для меня. Позаимствуем же ее у дона Модеста. По возвращении моем он получит ее обратно».

Шико, не теряя времени, сложил кольчугу и спрятал себе под одежду.

Он завязывал последний шнурок куртки, когда на пороге появился брат Борроме.

– Ого! – прошептал Шико. – Опять ты! Но поздновато, друг мой.

Скрестив за спиной свои длинные руки и откинув голову, Шико делает вид, будто любуется трофеями.

– Господин Робер Брике хочет выбрать себе подходящее оружие? – спросил Борроме.

– Я, дорогой друг?.. Боже мой, для чего мне оружие?

– Но вы так хорошо им владеете!

– В теории, любезный брат, в теории. Жалкий буржуа вроде меня ловко действует лишь руками и ногами. Чего ему недостает и всегда будет недоставать – это воинской доблести. Рапира в моей руке сверкает довольно красиво, но вооружите шпагой Жака – и, ей-богу, он заставит меня отступить отсюда до Шарантона.

– Вот как? – удивился Борроме, наполовину убежденный простодушным видом Шико, который к тому же принялся горбиться, кривиться и косить глазом усерднее, чем когда-либо.

– Да мне и дыхания не хватает, – продолжал Шико. – Вы заметили, что я слаб в обороне? Ноги никуда не годятся – это мой главный недостаток.

– Разрешите заметить, сударь, что путешествовать с таким недостатком еще труднее, чем фехтовать.

– А вы знаете, что мне предстоит путешествовать? – небрежно заметил Шико.

– Я слышал это от Панурга, – покраснев, ответил Борроме.

– Вот странно, не припомню, чтобы я говорил об этом Панургу. Но неважно. Скрывать мне нечего. Да, брат мой, я отправляюсь к себе на родину, где у меня есть кое-какое имущество.

– Вы оказываете брату Жаку большую честь, господин Брике.

– Тем, что беру его с собой?

– Да и тем, что даете ему возможность увидеть короля.

– Или камердинера его величества: вероятнее всего, что брат Жак ни с кем другим и не увидится.

– Так вы завсегдатай в Лувре?

– О да, сударь мой. Я поставляю теплые чулки королю и молодым придворным.

– Королю?

– Я имел с ним дело, когда он был всего только герцогом Анжуйским. По возвращении из Польши он вспомнил обо мне и сделал меня придворным поставщиком.

– Это ценнейшее для вас знакомство, господин Брике.

– Знакомство с его величеством?

– Да.

– Не все согласились бы с вами, брат Борроме.

– О, лигисты!

– Теперь все более или менее лигисты.

– Но вы-то, конечно, не лигист?

– А почему вы так думаете?

– Ведь у вас личное знакомство с королем.

– Гм, гм, у меня тоже своя политика, – сказал Шико.

– Да, но ваша политика не расходится с королевской.

– Напрасно вы так полагаете. У нас с ним частенько бывают размолвки.

– Если так, то почему же он возложил на вас какую-то миссию?

– Вы хотите сказать – поручение?

– Миссию или поручение – это несущественно. И для того и для другого требуется доверие.

– Королю важно лишь одно – чтобы у меня был верный глаз.

– Верный глаз?

– Да.

– В делах политических или финансовых?

– Да нет же, верный глаз на ткани.

– Что? – воскликнул ошеломленный Борроме.

– Конечно. Сейчас объясню, в чем дело.

– Слушаю.

– Вы знаете, что король совершил паломничество к богоматери Шартрской?

– Да, молился о ниспослании ему наследника.

– И дал обет поднести Шартрской богоматери такое же одеяние, как у богоматери Толедской, – говорят, это самое красивое и роскошное из всех одеяний пресвятой девы, какие только существуют.

– Так что вы отправляетесь…

– В Толедо, милейший брат Борроме, в Толедо, осмотреть это одеяние и сшить точно такое же.

Борроме, видимо, колебался – верить или не верить словам Шико.

По зрелом размышлении мы должны признать, что он ему не поверил.

– Вы сами понимаете… – продолжал Шико, словно и не догадываясь о том, что происходит в уме брата казначея, – вы сами понимаете, что при таких обстоятельствах мне было бы очень приятно путешествовать в обществе служителей церкви. Но время идет, и брат Жак не замедлит вернуться. Впрочем, не лучше ли будет подождать его вне стен монастыря – например, у Фобенского креста?

– Это было бы действительно лучше, – согласился Борроме.

– Так вы пошлете его ко мне?

– Незамедлительно.

– Благодарю вас, любезный брат Борроме, я в восторге, что с вами познакомился.

Они раскланялись друг с другом. Шико спустился по боковой лестнице. Брат Борроме запер за ним дверь на засов.

«Дело ясное, – подумал Шико, – видимо, им очень важно, чтобы я не увидел этой дамы. Значит, надо ее увидеть».

Дабы осуществить это намерение, Шико вышел из обители Святого Иакова, стараясь, чтобы все его заметили, и направился к Фобенскому кресту по самой середине дороги.

Добравшись до Фобенского креста, он свернул за угол какой-то фермы и, чувствуя, что теперь ему нипочем все аргусы настоятеля, будь у них, как у Борроме, соколиные глаза, спустился в канаву, скрытую живой изгородью, вернулся обратно и, никем не замеченный, проник в густую буковую рощу как раз напротив монастырям.

Это место оказалось прекрасным наблюдательным пунктом. Он сел или, вернее, лег на землю и стал ждать, чтобы брат Жак пришел в монастырь, а дама оттуда вышла.