Текст книги "Сорок пять(изд.1982)"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

XXV. В засаде

Шико, как мы знаем, быстро принимал решения.

Итак, он решился ждать, расположившись как можно удобнее.

В чаще молодых буков он проделал отверстие, чтобы видеть всех прохожих, которые могли его заинтересовать.

Но окрестности были безлюдны.

Шико заметил только бедно одетого человека, который с помощью длинной-предлинной заостренной палки что-то измерял на дороге, замощенной иждивением его величества короля Франции.

Шико нечего было делать.

Он крайне обрадовался, что может сосредоточить внимание на этом человеке.

Что он измерял? Для чего? Эти вопросы всецело занимали метра Брике в течение нескольких минут.

К несчастью, когда этот человек, закончив промеры, намеревался поднять голову, более важное открытие привлекло внимание Шико, и он устремил взгляд в другую сторону.

Дверь, выходившая на балкон Горанфло, распахнулась, и глазам наблюдателя предстали достопочтенные округлости дона Модеста, который, выпучив глаза и сияя праздничной улыбкой, любезно вел даму, закутанную в бархатный, обшитый мехом плащ.

«Вот и дама, приехавшая на исповедь, – подумал Шико. – По фигуре и движениям она молода; посмотрим на головку. Так, хорошо, повернитесь немного… Отлично! А вот и ее паж. Тут не может быть никаких сомнений – это Мейнвиль. Да, да, закрученные кверху усы, шпага с чашкой – это он. Но будем трезво рассуждать: если я не ошибся насчет Мейнвиля, то почему бы мне ошибиться насчет госпожи де Монпансье? Ибо эта женщина… ну да, черт побери, эта женщина – герцогиня!»

Легко понять, что с этой минуты Шико перестал обращать внимание на человека, делавшего промеры, и уже не спускал глаз с обеих знатных особ.

Вскоре за ними показалось бледное лицо Борроме, к которому Мейнвиль обратился с каким-то вопросом.

«Черт побери, – подумал Шико, – уж не хочет ли герцогиня, чего доброго, переселиться к дону Модесту, когда у нее в ста шагах отсюда имеется свой дом?»

Но тут Шико насторожился еще больше.

Пока герцогиня беседовала с Горанфло или, вернее, заставляла его болтать, господин де Мейнвиль подал кому-то знак.

Между тем Шико никого не видел, кроме человека, делавшего измерения на дороге.

И действительно, знак был подан именно ему, вследствие чего человек этот приблизился к балкону.

Горанфло продолжал расточать любезности даме, приехавшей на исповедь.

Господин де Мейнвиль что-то сказал на ухо Борроме, и тот сейчас же принялся жестикулировать за спиной у настоятеля. Шико ничего не мог уразуметь, но человек внизу, по-видимому, все отлично понял – он отошел и остановился в другом месте, где, повинуясь новому сигналу Борроме и Мейнвиля, застыл в неподвижности, словно статуя.

По новому знаку брата Борроме этот человек вдруг побежал к воротам аббатства, в то время как господин де Мейнвиль следил за ним с часами в руках.

– Черт возьми! – прошептал Шико. – Все это довольно подозрительно. Задача поставлена нелегкая. Но, как бы она ни была трудна, я, может быть, разрешу ее, если увижу лицо человека, делающего измерения.

В эту минуту человек обернулся, и Шико признал в нем Никола Пулена, чиновника парижского городского суда, того самого, кому он накануне продал свои старые доспехи.

«Да здравствует лига! – подумал он. – Теперь я достаточно видел; если немного пошевелить мозгами, догадаюсь и об остальном».

Между тем балкон опустел. Герцогиня в сопровождении пажа вышла из аббатства и села в крытые носилки, поджидавшие у ворот.

Дон Модест, провожавший их к выходу, без конца отвешивал поклоны.

Герцогиня еще не спускала занавесок, отвечая на любезности настоятеля, когда какой-то монах поравнялся с носилками и устремил внутрь их любопытный взгляд.

В этом монахе Шико узнал брата Жака, который торопливо шел из Лувра и теперь остановился, пораженный красотой госпожи де Монпансье.

«Мне везет, – подумал Шико. – Если бы Жак вернулся раньше, я не увидел бы герцогиню, так как пришлось бы спешить к Фобенскому кресту. А теперь госпожа де Монпансье на моих глазах уезжает. Наступает очередь метра Никола Пулена. С ним я быстро покончу».

В самом деле, герцогиня проехала мимо не замеченного ею Шико и отправилась в Париж; Никола Пулен намеревался последовать за нею.

Ему, как и герцогине, надо было миновать рощицу, где притаился Шико.

Шико следил за ним, как охотник за дичью.

Когда Пулен поравнялся с ним, Шико подал голос:

– Эй, добрый человек, взгляните-ка сюда!

Пулен вздрогнул и повернул голову.

– Вы меня заметили? Отлично! – продолжал Шико. – А теперь сделайте вид, будто ничего не видели, метр Никола… Пулен.

Судейский подскочил, словно лань, услышавшая ружейный выстрел.

– Кто вы такой? – спросил он. – Что вам нужно?

– Я один из ваших недавних друзей. Что мне нужно? Растолковать вам это нелегко.

– Но чего вы желаете? Говорите.

– Чтобы вы спустились в канаву.

– Для чего?

– Узнаете. Сперва спускайтесь.

– Но…

– И садитесь спиной к кустарнику…

– Однако…

– Не глядя в мою сторону, с таким видом, будто вы не подозреваете о моем присутствии.

– Сударь…

– Я требую многого, согласен. Но что поделаешь – метр Робер Брике имеет право быть требовательным.

– Робер Брике! – вскричал Пулен, тотчас же выполняя то, что ему было велено.

– Отлично, присаживайтесь, вот так… Что это мы делаем измерения на Венсенской дороге?

– Я?

– Без всякого сомнения. Впрочем, нет ничего удивительного, если чиновнику городского суда приходится иногда выступать в качестве дорожного смотрителя.

– Верно, – сказал, несколько успокаиваясь, Пулен. – Как видите, я производил измерения.

– Тем более, – продолжал Шико, – что вы работали на глазах у именитейших особ.

– Именитейших особ? Не понимаю.

– Вы не знаете, кто дама и господин, которые стояли там на балконе и только что уехали в Париж?

– Клянусь вам…

– Как же приятно сообщить вам столь замечательную новость! Представьте себе, господин Пулен, что вами, как дорожным смотрителем, любовались госпожа герцогиня де Монпансье и господин граф де Мейнвиль… Пожалуйста, не шевелитесь.

– Сударь, – сказал Никола Пулен, пытаясь протестовать, – ваши слова, ваше обращение…

– Сидите спокойно, дорогой господин Пулен, – продолжал Шико, – иначе придется прибегнуть к крайним мерам.

Пулен вздохнул.

– Ну вот, хорошо, – продолжал Шико. – Итак, поскольку вы работали на глазах у этих особ, вам было бы невыгодно, милостивый государь, чтобы на вас обратила внимание другая весьма именитая особа, а именно – король.

– Король?

– Да, господин Пулен, его величество.

– Господин Брике, сжальтесь.

– Повторяю, дорогой господин Пулен, если вы пошевелитесь, вас ждет смерть. Сидите спокойно, чтобы не случилось беды.

– Но, во имя неба, чего вы от меня хотите?

– Хочу вашего блага. Ведь я же сказал – я вам друг.

– Сударь, – вскричал Никола Пулен в полном отчаянии, – не знаю, право, что я сделал худого его величеству, вам или кому бы то ни было!

– Дорогой господин Пулен, объяснения вы дадите в другом месте – это не мое дело. У меня, видите ли, свои соображения: по-моему, король вряд ли одобрит того судейского чиновника, который повинуется указаниям господина де Мейнвиля. Как знать, может быть, королю не понравится также, что его судейский чиновник в своем ежедневном донесении не отметил, что госпожа де Монпансье и господин Мейнвиль прибыли вчера утром в славный город Париж? Знаете, господин Пулен, одного этого достаточно, чтобы поссорить вас с его величеством.

– Господин Брике, я попросту забыл сообщить об их прибытии, это не преступление, и, конечно, его величество поймет…

– Дорогой господин Пулен, мне кажется, что вы сами себя обманываете. Я гораздо яснее вижу исход этого дела.

– Что же вы видите?

– Самую, настоящую виселицу.

– Господин Брике!

– Дайте же досказать, черт побери!.. На виселице – новая прочная веревка, четыре солдата по бокам; кругом – немалое число парижан, а на конце веревки – один хорошо знакомый мне судейский чиновник.

Никола Пулен дрожал теперь так сильно, что дрожь его передавалась молодым буковым деревцам.

– Сударь! – сказал он, с мольбой сложив руки.

– Но я вам друг, дорогой господин Пулен, – продолжал Шико, – и готов дать вам совет.

– Совет?

– Да, и, слава богу, такой, которому нетрудно последовать. Вы незамедлительно – понимаете? – незамедлительно отправитесь…

– Отправлюсь?.. – перебил его испуганный Никола. – Но куда?

– Минуточку, дайте подумать, – сказал Шико. – Отправитесь к господину д'Эпернону…

– Другу короля?

– Совершенно верно. Вы побеседуете с ним с глазу на глаз…

– С господином д'Эперноном?

– Да, и расскажете ему все, касающееся обмера дороги.

– Но это безумие, сударь!

– Напротив, мудрость, высшая мудрость.

– Не понимаю.

– Однако все совершенно ясно. Если я просто-напросто донесу на вас, как на человека, занимавшегося измерениями и скупавшего доспехи, вас вздернут; если, наоборот, вы добровольно все раскроете, вас осыплют наградами и почестями… Похоже, что я вас не убедил… Отлично, в таком случае мне придется возвратиться в Лувр, но, ей-богу, ради вас я сделаю все, что угодно.

И Никола Пулен услышал, как зашуршали ветки, которые, поднявшись с места, раздвинул Шико.

– Нет, нет! – сказал он. – Оставайтесь, пойду я.

– Вот и отлично. Вы сами понимаете, дорогой господин Пулен: никаких уверток, ибо завтра я отправлю записочку самому королю, с которым я имею честь находиться в самых дружеских отношениях.

– Иду, сударь! – произнес совершенно уничтоженный Пулен. – Но вы странным образом злоупотребляете…

– Ах, дорогой господин Пулен, вы должны молебны за меня служить. Пять минут назад вы были государственным преступником, а я превратил вас в спасителя отечества. Но бегите скорей, дорогой господин Пулен, ибо я очень тороплюсь, а уйти отсюда раньше вас не могу. Особняк д'Эпернон, не забудьте.

Никола Пулен в полном отчаянии вскочил на ноги и стремительно понесся к Сент-Антуанским воротам.

«Давно пора, – подумал Шико. – Из монастыря кто-то идет ко мне. Но это не маленький Жак. Эге!.. Кто этот верзила, сложенный, как зодчий Александра Великого, который хотел обтесать Афонскую гору? Черти полосатые! Для шавки вроде меня такой пес – неподходящая компания».

Увидев посланца, Шико поспешил к Фобенскому кресту, где они должны были встретиться. При этом ему пришлось отправиться кружным путем, а верзила монах быстро шел напрямик, что дало ему возможность первым добраться до креста.

Впрочем, Шико потерял время еще и потому, что, шагая, рассматривал монаха, чье лицо не внушало ему никакого доверия.

И правда, этот инок был настоящий филистимлянин.

Из-под небрежно надвинутого клобука выбивались космы волос, еще не тронутых ножницами монастырского цирюльника. Опущенные углы рта придавали ему выражение отнюдь не благочестивое; когда же его ухмылка переходила в смех, во рту обнажались три зуба, похожих на колья палисада за валами толстых губ.

Руки длинные и толстые; плечи такие, что на них можно было бы взвалить ворота Газы; [35]35
  По библейскому преданию, когда богатырь Самсон пришел во вражеский город Газу, жители города пытались захватить его, заперев ворота. Однако Самсон сломал ворота и унес их с собой.


[Закрыть]большой кухонный нож за веревочным поясом, сложенная в несколько раз мешковина, закрывавшая грудь наподобие щита, – такова была внешность этого монастырского Голиафа. [36]36
  Голиаф– упоминаемый в Библии великан, отличавшийся колоссальной силой.


[Закрыть]

«Ну и образина! – подумал Шико. – И если к тому же он не несет мне приятных известий, то, на мой взгляд, подобная личность не имеет права на существование».

Когда Шико приблизился, монах, не спускавший с него глаз, приветствовал его почти по-военному.

– Чего вам надобно, друг мой? – спросил Шико.

– Вы господин Робер Брике?

– Собственной особой.

– В таком случае, у меня для вас письмо от преподобного отца настоятеля.

Шико взял письмо. Оно гласило:

«Дорогой друг, после того как мы расстались, я одумался. Поистине я не решаюсь предать хищным волкам, которыми кишит мир, овечку, доверенную мне господом. Как вы понимаете, я говорю о нашем маленьком Жаке Клемане – он был только что принят королем и отлично выполнил ваше поручение.

Вместо Жака, который еще слишком юн и вдобавок нужен здесь, в аббатстве, я посылаю вам доброго и достойного брата из нашей обители. Нравом он кроток и духом невинен: я уверен, что вы охотно примете его в качестве спутника…»

«Да, как бы не так», – подумал Шико, искоса бросив взгляд на монаха.

«К письму сему я прилагаю свое благословение, сожалея, что не смог дать вам его лично. Прощайте, дорогой друг».

– Какой прекрасный почерк! – сказал Шико, закончив чтение. – Пари держу, что письмо написано казначеем.

– Письмо действительно написал брат Борроме, – ответил Голиаф.

– В таком случае, друг мой, – продолжал Шико, любезно улыбнувшись высокому монаху, – вы можете возвратиться в аббатство!

– Я?

– Да, вы передадите его преподобию, что мои планы изменились, и я предпочитаю путешествовать один.

– Как, вы не возьмете меня с собой, сударь? – спросил монах тоном, в котором к изумлению примешивалась угроза.

– Нет, друг мой, нет.

– А почему, скажите пожалуйста?

– Потому что я должен соблюдать бережливость: время теперь трудное, а вы, видимо, непомерно много едите.

– Жак ест не меньше моего.

– Да, но Жак – настоящий монах.

– А я что такое?

– Вы, друг мой, ландскнехт или жандарм, а это может оскорбить богоматерь, к которой я послан.

– Что вы тут мелете насчет ландскнехтов и жандармов? – возразил монах. – Я инок из обители Святого Иакова. Разве вы не видите этого по моему облачению?

– Не всяк монах, на ком клобук, друг мой, – ответил Шико. – Зато человек с ножом за поясом явно похож на воина. Передайте это, пожалуйста, брату Борроме.

Шико отвесил великану прощальный поклон, и тот направился обратно в монастырь, ворча, как прогнанный пес.

Наш путешественник подождал, пока тот, кто должен был стать его спутником, исчез за воротами монастыря. Тогда Шико спрятался за живой изгородью, снял куртку и надел под полотняную рубаху уже знакомую нам тонкую кольчугу.

Кончив переодеваться, он напрямик через поле вышел к Шарантонской дороге.

XXVI. Гизы

Вечером того дня, когда Шико отправился в Наварру, мы снова встречаемся с быстроглазым юношей, который попал в Париж на лошади Карменжа и, как мы уже знаем, оказался не кем иным, как прекрасной дамой, явившейся на исповедь к дону Модесту Горанфло.

На этот раз она отнюдь не пыталась скрыть, кто она такая, или переодеться в мужское платье.

Госпожа де Монпансье, в изящном наряде с высоким кружевным воротником и целым созвездием драгоценных камней в прическе по моде того времени, нетерпеливо ждала кого-то, стоя у окна в большом зале дворца Гизов. Сгущались сумерки, и герцогиня с трудом различала ворота парадного подъезда.

Наконец послышался конский топот, и минут через десять привратник, таинственно понизив голос, доложил о прибытии монсеньера герцога Майенского.

Госпожа Монпансье устремилась навстречу брату так поспешно, что забыла ступать на носок правой ноги, чтобы скрыть легкую хромоту.

– Как, брат, – спросила она, – вы одни?

– Да, сестрица, – ответил герцог, целуя руку герцогини и усаживаясь.

– Где же Генрих? Разве вы не знаете, что все его ждут?

– Генриху, сестрица, в Париже пока нечего делать. Зато у него много дел в городах Фландрии и Пикардии. Работать нам приходится медленно, скрытно; зачем же ему все бросать и ехать в Париж, где все уже налажено?

– Да, но все расстроится, если вы не поторопитесь.

– Полноте!

– А я вам говорю, что парижские буржуа хотят видеть своего Генриха Гиза, ждут его, бредят им.

– Придет время, и они его увидят. Разве Мейнвиль им этого не растолковал?

– Растолковал. Но вы ведь знаете, что он не пользуется таким влиянием, как вы?

– Давайте, сестрица, перейдем к самому срочному. Как Сальсед?

– Умер.

– Не проговорился?

– Ни слова не вымолвил.

– Хорошо. Как с вооружением?

– Все готово.

– Париж?

– Разделен на шестнадцать округов.

– И в каждом округе назначенный нами начальник?

– Да.

– Остается спокойно ждать, хвала господу! Это я и скажу нашим славным буржуа.

– Они ничего не станут слушать.

– Полноте!

– Говорю вам, в них точно бес вселился.

– Милая сестрица, вы сами так нетерпеливы, что и другим склонны приписать излишнюю торопливость.

– Вы меня упрекаете?

– Боже сохрани! Но надо слушаться брата Генриха. Он же не хочет поспешных действий.

– Что ж тогда? – нетерпеливо спросила герцогиня.

– Но что вынуждает вас торопиться?

– Да все, если хотите.

– С чего же, по-вашему, начать?

– Прежде всего захватить короля.

– Это у вас навязчивая идея. Не скажу, чтобы она была плоха. Но задумать и выполнить – разные вещи. Припомните-ка, сколько раз наши попытки проваливались.

– Времена изменились. Короля теперь некому защищать.

– Да, кроме швейцарцев, шотландцев, французских гвардейцев.

– Слушайте, брат, он постоянно выезжает в сопровождении всего-навсего двух слуг.

– Я ни разу этого не видел.

– Так увидите, если пробудете в Париже хотя бы три Дня.

– У вас опять новый замысел!

– Вы хотите сказать – план?

– Ну так сообщите, в чем он состоит.

– О, это чисто женская хитрость, и вы над ней только посмеетесь.

– Боже меня упаси уязвить ваше авторское самолюбие. Рассказывайте.

– Так вот, коротко говоря…

В это мгновение служитель поднял портьеру:

– Угодно ли вашей светлости принять господина де Мейнвиля?

– Моего сообщника? – сказала герцогиня. – Впустите.

Господин де Мейнвиль вошел и поцеловал руку герцогу Майенскому.

– Одно только слово, монсеньер. Я прибыл из Лувра.

– Ну? – вскричали в один голос Майен и герцогиня.

– Подозревают, что монсеньер в Париже.

– Кто? Каким образом?

– Я разговаривал с начальником поста в Сен-Жермен л'Оксеруа. Мимо нас прошли два гасконца.

– Вы их знаете?

– Нет. На них было новое – с иголочки – обмундирование. «Черт побери, – сказал один, – мундир ваш великолепен. Но ваша вчерашняя кираса послужила бы вам лучше». – «Полноте, как ни остра шпага господина де Майена, – ответил другой, – бьюсь об заклад, что не проколет ни этого мундира, ни той кирасы». Тут гасконец принялся бахвалиться, и я понял из его слов, что вашего прибытия ждут.

– У кого служат эти гасконцы?

– Не имею понятия.

– Они с тем и ушли?

– Нет. Говорили они очень громко. Имя вашей светлости услышали прохожие. Кое-кто остановился, начались расспросы – правда ли, что вы приехали. Гасконцы собирались ответить, но тут к ним подошел какой-то человек. Или я сильно ошибаюсь, монсеньер, или это был Луаньяк.

– Что же дальше?

– Он шепотом сказал несколько слов, и гасконцы покорно последовали за ним.

– Так что…

– Я ничего больше не узнал. Но, полагаю, надо остерегаться.

– Вы за ними не проследили?

– Издали: я опасался, как бы во мне не узнали дворянина из свиты вашей милости. Они направились к Лувру и скрылись за мебельным складом. Но прохожие на разные лады повторяли: «Майен, Майей…»

– Есть простой способ предупредить опасность, – сказал герцог.

– Какой?

– Сегодня же вечером отправиться к королю.

– К королю?

– Конечно. Я приехал в Париж и должен сообщить ему, как обстоят дела в его верных никардийских городах. Против этого нечего возразить?

– Способ хороший, – сказал Мейнвиль.

– Это неосторожно, – возразила герцогиня.

– Но необходимо, сестра, если известно, что я в Париже. К тому же Генрих считает, что мне следует в дорожном платье явиться в Лувр и передать королю поклон от всей нашей семьи. Выполнив этот долг, я буду свободен и смогу принимать кого мне вздумается.

– Например, членов комитета. Они вас ждут.

– Я приму их во дворце Сен-Дени по возвращении из Лувра, – сказал Майен. – Итак, Мейнвиль, пусть мне дадут того же коня, запыленного после дороги. Вы отправитесь со мною в Лувр… А вы, сестрица, дожидайтесь нашего возвращения.

– Здесь, братец?

– Нет, во дворце Сен-Дени, где находятся мои слуги и пожитки, – предполагается, что я остановлюсь там на ночлег. Мы прибудем туда часа через два.

XXVII. В Лувре

В тот же день король велел позвать господина д'Эпернона.

Было около полудня.

Герцог поспешил явиться к королю.

Стоя в приемной, его величество внимательно разглядывал какого-то монаха из обители Святого Иакова. Тот краснел и опускал глаза под его пронзительным взором.

Король отвел д'Эпернона в сторону.

– Посмотри-ка, герцог, – сказал он, указывая ему на молодого человека, – какой у этого монаха странный вид.

– Чему вы изволите удивляться, ваше величество? – возразил д'Эпернон. – По-моему, вид у него самый обычный.

– Вот как?

И король задумался.

– Как тебя зовут? – спросил он у монаха.

– Брат Жак, государь.

– Другого имени у тебя нет?

– По фамилии Клеман.

– Брат Жак Клеман? – повторил король.

– Может, по мнению вашего величества, и имя у него странное? – молвил, смеясь, герцог.

Король не ответил.

– Ты отлично выполнил поручение, – сказал он монаху, не спуская с него глаз.

– Какое поручение, государь? – спросил герцог с бесцеремонностью, к которой его приучило каждодневное общение с королем.

– Пустяки, – Ответил Генрих, – это у меня небольшой секрет с человеком, которого ты позабыл.

– Поистине, государь, – сказал д'Эпернон, – вы так странно смотрите на мальчика, что смущаете его.

– Да, правда. Не знаю, почему я не могу оторвать от него взгляда. Мне кажется, что я уже видел его или когда-нибудь увижу. Кажется, он являлся мне во сне… Ну вот, я начинаю заговариваться. Ступай, монашек, ты хорошо выполнил поручение. Письмо будет послано, не беспокойся… Д'Эпернон!

– Государь?

– Выдать ему десять экю.

– Благодарю, – произнес монах.

– Можно подумать, что ты недоволен подарком! – сказал д'Эпернон. Он не понимал, как это монах может пренебрегать десятью экю.

– Я предпочел бы один из замечательных испанских кинжалов, что висят тут на стене, – ответил Жак.

– Как? Тебе не нужны деньги, чтобы побывать в балаганах на сен-лоранской ярмарке или в вертепах на улице Сент-Маргерит? – спросил д'Эпернон.

– Я дал обет бедности и целомудрия, – ответил Жак.

– Вручи ему один из этих испанских клинков, и пусть идет, – сказал король.

Герцог, порядочный скопидом, выбрал кинжал подешевле и подал его монашку.

Это был каталонский нож с широким, остро наточенным лезвием и прочной роговой рукояткой, украшенной резьбой.

Жак удалился в полном восторге от того, что получил такое прекрасное оружие.

Когда Жак ушел, герцог снова попытался расспросить короля.

– Герцог, – прервал его король, – найдется ли среди твоих Сорока пяти два или три хороших наездника?

– По меньшей мере человек двенадцать, государь, а через месяц все они будут отличными кавалеристами.

– Выбери двух человек, и пусть сейчас же зайдут ко мне.

Герцог поклонился, вышел и вызвал в приемную Луаньяка.

Тот незамедлительно явился на зов.

– Луаньяк, – сказал герцог, – пришлите мне сейчас же двух хороших кавалеристов. Его величество сам даст им поручение.

Быстро пройдя через галерею, Луаньяк открыл дверь помещения, которое мы будем называть отныне казармой Сорока пяти.

– Господин де Карменж! Господин де Биран! – начальническим тоном позвал он.

– Господин де Биран вышел, – сказал дежурный.

– Как, без разрешения?

– Он обследует один из городских округов по поручению герцога д'Эпернона.

– Отлично! Тогда позовите господина де Сент-Малина.

Оба имени громко прозвучали под сводами зала, и двое избранников тотчас же появились.

– Господа, – сказал Луаньяк, – пойдемте к господину д'Эпернону.

Герцог, отпустив Луаньяка, повел их к королю.

Король жестом велел д'Эпернону удалиться и остался наедине с молодыми людьми.

В первый раз им пришлось предстать перед королем. Вид у Генриха был весьма внушительный.

Волнение сказывалось у них по-разному.

У Сент-Малина глаза блестели, усы топорщились, мускулы напряглись.

Карменж был бледен; он не решался смотреть на короля.

– Вы из числа моих Сорока пяти, господа? – спросил король.

– Я удостоен этой чести, государь, – сказал Сент-Малин.

– А вы, сударь?

– Я полагал, что мой товарищ ответил за нас обоих, государь. Я всецело в распоряжении вашего величества, как и любой из нас.

– Хорошо. Вы сядете на коней и поедете по дороге в Тур. Вы ее знаете?

– Спрошу, – сказал Сент-Малин.

– Найду, – сказал Карменж.

– Будете скакать до тех пор, пока не нагоните одинокого путника.

– Ваше величество соблаговолит указать нам его приметы? – спросил Сент-Малин.

– У него очень длинные руки и ноги, на боку – длинная шпага.

– Можно узнать его имя, государь? – спросил Эрнотон де Карменж.

– Его зовут Тень, – сказал Генрих.

– Мы будем спрашивать имена всех путников.

– И обыщем все гостиницы.

– Когда вы встретите нужного вам человека, вы передадите ему это письмо.

Оба молодых человека одновременно протянули руки. Король колебался.

– Как вас зовут? – спросил он у одного из них.

– Эрнотон де Карменж, – ответил тот.

– А вас?

– Рене де Сент-Малин.

– Господин де Карменж, вы будете хранить письмо, а господин де Сент-Малин передаст его кому следует.

Эрнотон принял от короля драгоценный пакет и уже намеревался спрятать его у себя под мундиром.

Сент-Малин задержал руку Карменжа и, почтительно поцеловав королевскую печать, отдал письмо Кармен жу.

Эта лесть вызвала у Генриха III улыбку.

– Хорошо, господа, я вижу, вы верные слуги.

– Больше ничего не угодно, государь?

– Одно последнее указание, господа.

Молодые люди поклонились.

– Письмо это, – сказал Генрих, – важнее человеческой жизни. За сохранность его вы отвечаете головой. Передайте его Тени так, чтобы никто об этом не знал. Тень вручит вам расписку, которую вы мне предъявите. А главное – путешествуйте так, словно вы едете по личным делам. Можете идти.

Молодые люди вышли из королевского кабинета. Эрнотон был вне себя от радости – Сент-Малина мучила зависть. У первого сверкали глаза – жадный взгляд второго готов был прожечь мундир товарища.

Господин д'Эпернон ждал их, намереваясь расспросить.

– Ваша светлость, – ответил Эрнотон, – король не дал нам разрешения говорить.

Они тут же отправились в королевскую конюшню, где и получили двух прекрасных лошадей.

Господин д'Эпернон, без сомнения, проследил бы за Карменжем и Сент-Малином, если бы не был предупрежден, что с ним желает срочно говорить какой-то незнакомец.

– Что это за человек? – раздраженно спросил герцог.

– Чиновник судебной палаты Иль-де-Франса.

– Да что я, тысяча чертей, – вскричал он, – эшевен, прево или стражник?!

– Нет, монсеньер, но вы друг короля, – послышался чей-то робкий голос. – Умоляю вас, выслушайте меня.

Герцог обернулся.

Перед ним стоял, сняв шляпу и низко опустив голову, жалкий проситель, который то бледнел, то краснел.

– Кто вы такой? – грубо обратился к нему герцог.

– Никола Пулен, к вашим услугам, монсеньер.

– Вы хотите со мной говорить?

– Прошу об этой милости.

– У меня нет времени.

– Даже если речь идет о жизни его величества? – прошептал на ухо д'Эпернону Никола Пулен.

– Хорошо, зайдите ко мне в кабинет.

Никола Пулен вытер потный лоб и последовал за герцогом.