355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Александр Дюма » Путешествие в Египет » Текст книги (страница 17)
Путешествие в Египет
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 19:29

Текст книги "Путешествие в Египет"


Автор книги: Александр Дюма


Соавторы: А. Доза
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Тем временем сарацины привезли шестнадцать военных машин и, расставив их на южном берегу, обрушивали на северный град камней и стрел. Король тотчас же выставил восемнадцать машин. Одна из них отличалась особенно разрушительной силой, изобрел ее некто Жуселин де Куран. Пока размещали все эти башни и машины, братья короля и рыцари денно и нощно несли караул на берегу. И вот спустя несколько дней под градом камней и стрел строители возвели обе башни, а на реке начала вырастать насыпь. Но сарацины принялись рыть землю как раз напротив нее, так что берег стал отступать ровно настолько, насколько крестоносцы приближали его к себе. В течение трех дней насыпная дорога медленно продвигалась вперед, пропитанная потом и обагренная кровью, но к концу третьего дня расстояние между берегами ничуть не уменьшилось. Тем временем Фахр ад– Дин отозвал многочисленное войско сарацин с левого берега Нила; оно переправилось через реку в Шармезе, ночью преодолело расстояние, отделявшее его от христиан, и было уже готово завязать бой; эмир ободрял своих воинов, поклявшись именем пророка, что в день святого Себастьяна будет ночевать в шатре короля Франции.

Крестоносцы тщательно охраняли подступы к каналу и реке. Они обедали, когда вдруг за пределами лагеря, со стороны Дамьетты, раздался сигнал тревоги. Жуанвиль – как мы говорили, всегда первый в бою – выскочил из-за стола вместе со своим ратником Пьером д'Авалоном и другими рыцарями; они быстро оседлали лошадей и бросились в ту часть лагеря, где было совершено нападение. На подмогу им поспешило все воинство тамплиеров во главе с Рено де Бише. Эти два доблестных отряда напали па сарацин в ту минуту, когда те захватили сира де Перона и его брата сеньора Дюваля, которых они застигли неподалеку от лагеря. Когда сарацины увидели приближающийся отряд крестоносцев, они решили убить своих пленников, но тех спасли прочные доспехи; Жуанвиль обнаружил обоих на земле, избитых и раненых, но живых. К крестоносцам подошло новое подкрепление, и сарацинам пришлось отступить, а два славных рыцаря с триумфом были доставлены в лагерь. Людовик приказал продолжить строительные работы и быть начеку. Вдоль всей линии на пути к Дамьетте прорыли рвы, и теперь лагерь, имевший форму треугольника, с одной стороны был защищен Нилом, с другой – каналом Ашмун, а с третьей – свежевырытыми рвами, к тому же был обнесен еще частоколом. Король и граф Анжуйский взяли на себя охрану прибрежной части лагеря; граф де Пуатье и сенешаль Шампанский поставили свои палатки так, чтобы обозревать территорию со стороны Дамьетты, а граф Артуа с храбрейшими рыцарями разместился неподалеку от боевых машин. Ни один лагерь не охранялся лучше, чем лагерь на Ашмуне, ибо на страже его стояли сам король и три его брата. Турки же, видя, что им не застичь крестоносцев врасплох, установили напротив насыпи самую мощную и разрушительную военную машину; тем временем другие машины извергали камни и стрелы не только на противоположный берег канала Ашмун, но и с левого на правый берег Нила. Эти приготовления предвещали скорое наступление врага, поэтому мессиру Готье де Кюрелю и сенешалю Шампанскому было велено нести караул вместе с графом Артуа, на коего король не слишком полагался по причине его молодости и горячего нрава. Рыцари заняли места у боевых машин.

Около десяти часов вечера два доблестных рыцаря бодрствовали в нескольких шагах друг от друга, когда увидели свет на противоположном берегу реки, они подошли поближе – посмотреть, что там затевается; в ту же минуту огненный шар величиной с бочку, оставляющий след, как комета, и похожий па летящего по небу дракона, вырвался из адской машины, разлив вокруг такое зарево, что стало светло как днем и можно было разглядеть лагерь, Майсуру и расположение турецкой армии. Шар упал между двумя башнями, прямо в отводной канал, прорытый для того, чтобы понизить уровень воды в реке, и продолжал гореть, потому что то был греческий огонь, который можно загасить лишь песком или уксусом. Весь лагерь тотчас же проснулся от грохота н вспышки, похожих на удар грома и сверкание молнии. Все застыли в оцепенении, а славный сир Готье де Кюрель, увидев пламя, повернулся к Жуанвилю и его рыцарям п воскликнул:

– Сеньоры, мы погибли, нет нам спасения, ибо если мы останемся здесь, то сгорим заживо, а ежели уйдем, оставив караул, то запятнаем свою честь. Один лишь господь может спасти нас от этой напасти, я призываю вас, соратники и друзья, всякий раз, когда нечестивцы станут насылать на нас огонь, опустимся на колени и, пав ниц, возблагодарим всевышнего.

Сенешаль и рыцари поклялись поступать так, как советовал пм доблестный сир. В эту минуту явился спальник короля узнать, не нанес ли огонь какого-либо ущерба. Но его уже погасили благодаря усилиям людей, умеющих сражаться с этой адской стихией и не побоявшихся подойти к огненному шару. Тогда спальник, слегка успокоившись, пошел к королю. Но не успел он войти в шатер, как все небо вновь осветилось столь ужасным заревом, что сам Людовик упал на колени и закричал голосом, в котором слышались слезы:

– Боже милосердный, спаси пас, меня и всю мою рать…

Вторая молния пересекла канал, отклонившись чуть правее, по направлению к башне, охраняемой людьми мессира де Курсена; увидев, что шар летит прямо на них, они разбежались кто куда. Огнедышащий дракон обрушился на берег, всего в нескольких футах от башни; один из рыцарей, заметив, что башню охватило пламя, и понимая, что сам не сможет погасить пожар, бросился к сиру Жуанвилю и мессиру Готье де Кюрелю с криком:

– Помогите, помогите, ради бога, иначе все мы сгорим, и мы сами, и наши башни. На помощь, сеньоры, на помощь!

Двое рыцарей тотчас же бросились к башне; глядя на них, и к остальным вернулось мужество; все кинулись туда, где пылал огонь; но едва они принялись его гасить, как на них обрушился град камней и стрел. Они вылетали из орудий, противостоять которым могли лишь не менее хитроумные машины. Но рыцари, нимало не думая об опасности, продолжали свое дело, и уже мгновение спустя их щиты и доспехи были густо унизаны стрелами.

Так прошла эта ночь, вселяя в людей непреодолимый ужас; небо полыхало до рассвета; рыцари бодрствовали, начиная верить в то, что Мухаммед, этот лжепророк, отрядил на защиту Египта не людей, а демонов. Во мраке ночи, на чужбине внимали они самым немыслимым легендам. Даже сам Нил, дарующий воду и жизнь, стал предметом невероятных россказней. Простодушный Жуанвиль сохранил для нас пространные суждения, услышанные или высказанные крестоносцами. Нил, полагали они, берет начало в земном раю; объяснялось это предположение тем, что зачастую воды Нила забрасывали в сети рыбаков корицу, имбирь или алоэ, а так как эти ценные растения растут в Эдеме, христиане не сомневались в том, что в реку попадают ветки этих кустарников, обломанные ветром, а река песет их к Каиру, Майсуре, Дамьетте, где их вылавливают торговцы и продают за золото.

Говорят, что почивший недавно султан как-то решил узнать, где берет начало река. Он приказал сведущим людям проследить ее течение; тут же была снаряжена целая флотилия, груженная провиантом. Путешественники провели в пути три месяца; наконец они вернулись и рассказали, что поднялись вверх по реке до того места, где путь преградили обрывистые скалы, и с высоты этих круч они увидели, как Нил, подобно гигантскому водопаду, устремляется вниз. Вершины этих скал покрыты чудесными лесами, где бродит множество диких зверей – львы, слоны, драконы и тигры, ползают змеи; оттуда, сверху, они смотрят на людей. Побоявшись идти дальше, путешественники повернули назад и предстали перед султаном, чтобы поведать ему о том, что они увидели во время своих странствий.

Можно легко вообразить, какой страх должны были посеять в душах людей самые незначительные, но кажущиеся сверхъестественными события, ибо в этих краях никто не ставит под сомнение подобные истории. Неудивительно, что ужас перед греческим огнем – тайной константинопольских монархов, раскрытой турками, но еще неведомой христианам,– быстро обуял все войско. К счастью для крестоносцев, после первой атаки стало известно, что ущерб, нанесенный греческим огнем, оказался не так велик, как страх, который он внушал; те, кто бодрствовал ночью, отправились спать; только король со своими братьями не пожелал уйти с поста и остался стоять на страже.

На рассвете граф Анжуйский распорядился чинить метательные машины, но воины опасались сарацинских стрел, и тогда притащили обе башни, откуда стали отвечать неприятелю выстрелами из арбалетов; поскольку среди христиан были отменные стрелки, турки скоро поняли, что превосходство не на их стороне. Тогда они установили напротив башен камнемет и, выстроив рядом с ним все своп орудия, дабы увеличить силу удара, к огненным шарам, выпускаемым главной машиной, добавили несметное количество горящих стрел; теперь уже никто не отваживался подвергать себя этой опасности.

На сей раз, при свете дня, греческий огонь разил наверняка и без пощады; в одно мгновение пламя охватило обе башни и все близлежащие шатры крестоносцев. Увидев это, граф Анжуйский хотел броситься один тушить пожар, его удержали силой, и он от ярости буквально потерял рассудок. Весь день изливался этот дождь Гоморры, поглощая все вокруг, к вечеру ничего не осталось – ни машин, пи снаряжения. Ночь прошла спокойно: гореть было нечему. Все запасы дерева – и в лагере, и в окрестностях – оказались израсходованы. Король собрал рыцарей и поведал горькую правду. Было решено разрубить несколько кораблей и из обломков соорудить новую башню. Пришлось расстаться со многими судами, но зато через две педели поднялась башня, прочнее и выше прежних. Верный понятиям рыцарской чести, король решил помочь брату вернуть свое доброе имя, которого тот якобы лишился, позволив сгореть двум сторожевым башням, поэтому он приказал поставить новую у насыпи лишь в тот день, когда настанет черед графа Анжуйского нести караул. Так и сделали: в назначенный день новую башню привезли на берег канала, и воинам приказали вновь браться за работу.

Тогда сарацины повторили свой маневр, столь губительный для крестоносцев: напротив того места, откуда им грозила опасность, они установили свою адскую машину и шестнадцать других, чтобы увеличить силу удара, и забросали врага градом камней и стрел; какое– то мгновение те держались, но смертоносный дождь заставил их все-таки отбежать па безопасное расстояние. Видя, что башня покинута, сарацины нацелили свое орудие прямо на нее, и пять минут спустя огненный шар, окутанный дымом, со свистом перелетел через канал п упал у подножия башни. Только граф Анжуйский бросился к нему, решив либо потушить адский огонь, либо погибнуть в его пламени. В то же мгновение на него обрушился град камней и вращающихся стрел, но граф чудом остался невредим. Тем временем сарацины готовились вновь обрушить на крестоносцев греческий огонь; нужно было немедля спасать графа Анжуйского. Сделать это вызвались четверо рыцарей, они кинулись к нему, якобы на подмогу, а сами схватили его и силой потащили прочь от стрел и пламени. Едва они достигли безопасного места, как воздух рассек второй шар и упал возле боковой стенки башни. Эта башня устояла бы против любого огня, потому что была сколочена из пропитанного влагой дерева и целиком обтянута кожей; но перед греческим огнем все защитные средства бессильны: брызжущий пламенем дракон запустил свои огненные когти в самое сердце башни, накрыл своими огромными крыльями жертву – неподвижный, стоящий в бездействии колосс; скоро все смешалось в огне гигантского пожара, и через час от сооружения, потребовавшего стольких трудов и затрат, осталась лишь куча пепла. Король впал в отчаяние, он не видел конца этой борьбе; нужно либо переправиться через канал, либо вообще отказаться от крестового похода. Оказалось невозможно ни соорудить насыпную дорогу, пи переплыть реку, течение было слишком стремительно, а река слишком глубока; отступление к Дамьетте выглядело бы постыдным и противоречило всем планам, но между тем подобное положение не могло больше продолжаться. Воины недоедали, несколько человек умерло от таинственной болезни, правда не казавшейся заразной, но имевшей одинаковые и потому тревожные симптомы. Людовик созвал своих баронов на экстренный совет.

Бароны собрались в королевском шатре и ждали только мессира Юмбера де Божё, коннетабля Франции, стоявшего в дозоре. Он вернулся с доброй вестью, вселившей надежду в присутствующих. Когда он находился на посту, к нему явился какой-то бедуин и предложил показать брод, по которому могут пройти лошади, за это он требовал пятьсот золотых монет. Король согласился при условия, что деньги будут вручены только после того, как крестоносцы окажутся на противоположном берегу. Сделка состоялась, переход назначили на вторник 8 февраля, в ночь.

В понедельник вечером король поручил охрану лагеря герцогу Бургундскому; опасаясь неожиданностей, тот сразу выставил патруль.

Король и три его брата пустились в путь во главе трех отрядов. В авангарде находился великий магистр ордена тамплиеров брат Жиль со своим воинством, затем шел граф Артуа со своей ратью – воинами и конными латниками, наконец, король и два его брата, граф Анжуйский и граф де Пуатье, возглавляющие остальные отряды,– всего около тысячи четырехсот всадников и более трехсот стрелков, которые должны были разместиться на лошадях авангарда позади всадников.

Отряд, посланный первым, вышел в путь около часу ночи, бесшумно двигаясь в темноте по берегу канала. Берега были покрыты илом и вязкой глиной, поэтому несколько всадников, чуть отклонившихся в сторону, вместе с лошадьми соскользнули в воду и в то же мгновение исчезли в стремительном потоке. В их числе оказался и отважный военачальник Жан Орлеанский, он нес боевой стяг; узнав о случившемся, король покачал головой, словно усмотрел в этом дурное предзнаменование, а затем приказал всадникам отойти подальше от берега. Около двух часов ночи крестоносцы достигли брода. При свете занимавшейся зари они увидели на протвоположном берегу около трехсот всадников – сарацин, которые, как видно, были поставлены охранять брод. Тогда бедуин спустился в канал на лошади, тихо перебрался на другой берег, а затем вернулся к королю; тот сразу отсчитал ему пятьсот золотых монет и отправил обратно в лагерь. И тут, несмотря на приказ короля всем оставаться на своих местах, граф Артуа из второго отряда перешел в авангард и первым направил лошадь к воде. Король успел только крикнуть ему вслед, чтобы он ждал его на том берегу, принц сделал рукой утвердительный знак, дабы успокоить брата, и вошел в воду первым, опередив тамплиеров, оскорбленных подобным посягательством на их честь. Люди графа, видя, что тот находится во главе колонны, бросились вслед за ним в воду, расстроив ряды тамплиеров, и добрались вперемежку с ними до берега, к счастью оказавшегося пологим.

Едва граф Артуа коснулся суши, он вопреки приказу короля дождаться остальных и вместе начать наступление не смог побороть желания первым атаковать вражеский стан и пустился в галоп со своими ратниками, достигшими берега. Тамплиеры решили не уступать и бросились за ними вдогонку. Они мчались так стремительно (хотя на крупах многих лошадей еще сидели арбалетчики), что застигли вражеский караул врасплох и ворвались в лагерь, принеся на остриях своих копий весть о переправе. Сарацин они застали спящими. Стрелки спешились, разбежались по лагерю, и началась резня.

Измученные месяцем бесплодной борьбы, крестоносцы, добравшись наконец до врага, не щадили никого: ни детей, ни стариков, ни воинов, ни женщин; без разбора, с одинаковым неистовством и без всякой жалости разили они одних еще в постели, других, постигнув в зарослях тростника,– полуодетых и почти безоружных. Эмиру Фахр ад-Дину после бани умащивали благовониями бороду, когда он услышал дикие крики нападавших и их жертв. Он выбежал из шатра голый, вооруженный одной булавой; мимо мчалась обезумевшая лошадь без седла и уздечки; эмир ухватился за гриву, прыгнул ей на спину и с криками "Ислам, Ислам!" бросился туда, откуда доносился сильный шум; его голос разнесся по всему лагерю. Он столкнулся с французами в тот миг, когда они завладели метательными машинами, среди которых находилось и то самое чудовищное устройство, извергшее столько огня на лагерь крестоносцев. Эмир не предполагал, что неприятель уже в лагере, и почувствовал опасность слишком поздно, чтобы скрыться. Он был окружен, и в одно мгновение его тело превратилось в мишень; Фахр ад-Дин упал, сраженный более чем двадцатью ударами.

Тогда рыцарь по имени Фуко де Нель, увидев, что сарацины разбегаются во все стороны, схватил лошадь графа Артуа под уздцы п закричал:

– Вперед! На врага! На врага!

Графа Артуа скорее надлежало сдерживать, нежели подстрекать; он пришпорил копя, готовый преследовать неверных, по великий магистр ордена тамплиеров брат Жиль бросился ему наперерез, твердя, что король приказал дожидаться его. Тем временем рыцарь продолжал тянуть лошадь графа Артуа за уздцы, по-прежнему крича во весь голос: "Вперед! На врага!" – ибо, будучи глухим, не слышал ни приказа короля, ни слов, сказанных графу магистром-храмовником. Граф, оскорбленный дерзостью брата Жиля, ударил плашмя мечом его лошадь, чтобы заставить ее убраться с дороги.

– Если святой брат боится,– сказал он,– пусть остается там, где стоит, но пропустит меня, ибо мне страх неведом.

– Мы боимся не больше вашего, монсеньор,– ответил брат Жиль,– и пойдем с божьей помощью туда, куда пойдете вы.

С этими словами он поравнялся с графом и поскакал галопом, не позволяя брату самого короля обойти себя даже на половину копья. В эту минуту сзади раздались крики:

– Стойте!

Это король послал вперед десять рыцарей с приказом графу Артуа дождаться остальных воинов, но граф Артуа указал им на убегавших нечестивцев:

– Разве вы не видите, что они убегают? Было бы необыкновенной низостью и трусостью не броситься за ними вдогонку.

Сказав это, он стремглав помчался за сарацинами, нанося удары направо и налево, а брат Жиль поскакал за ним следом. Так, преследуя и разя врага, они достигли Мансуры, и, поскольку городские ворота оказались открыты, дабы турки могли укрыться там, они ворвались в город: путь их был усеян мертвыми телами и обагрен кровью. Ворота за ними закрылись, и тут же раздались оглушительные звуки барабанов и горнов: сарацины на все лады призывали к оружию, не смея поверить в то, что французы по легкомыслию столь малым числом ворвались в самый центр укрепленного города, служившего гарнизоном их доблестным солдатам – бахритским мамлюкам.

Тем временем король перешел канал следом за графом Артуа и магистром-храмовником, тогда как третий отряд находился еще на том берегу, а сарацины уже строились и наспех вооружались. Жуанвиль заметил слева от себя большое войско, явно собиравшееся атаковать короля и его окружение, и решил помешать этому, чтобы дать возможность остальным крестоносцам перейти реку. Кроме своих рыцарей он призвал и других охотников, желающих последовать за ним; на его призыв откликнулись мессир Гюг де Тришатель, сеньор де Конфлан, несший хоругвь, мессир Рауль де Ванон, мессир Эрар д'Эсмере, мессир Рено де Менонкур, мессир Ферри де Лоппи, мессир Гюг Шотландец и многие другие; их собралось достаточно, и они бросились на сарацин. Храбрый сенешаль доскакал, как всегда, первым и так стремительно, что командир войска сарацин даже не успел сесть в седло: он вдевал ногу в стремя, а один из всадников держал его лошадь под уздцы, когда Жуанвиль вонзил меч ему в подмышку, туда, где не было доспехов; тогда сарацин, державший поводья лошади своего предводителя, отпустил их и, прежде чем Жуанвиль успел извлечь обратно меч, так сильно ударил рыцаря булавой по спине, что он согнулся к самой шее лошади, однако тотчас же распрямился, вытащил второй меч, привязанный к седельной луке, и обратил сарацина в бегство. Но только отступил первый отряд сарацин, как показалось войско примерно из шести тысяч человек; они при первом сигнале тревоги покинули свои жилища и собрались в поле. Увидев, что христиан довольно мало, сарацины пустили лошадей в галоп прямо на крестоносцев, и, хотя тех, и рыцарей и оруженосцев, было не более двухсот, Жуанвиль и его соратники приготовились дать отпор. Сразу же был убит мессир Гюг де Тришатель, а мессир де Ванон взят в плен. Когда Жуанвиль увидел, что турки тащат де Ванона, он поскакал туда с мессиром Эраром д'Эсмере и вызволил рыцаря. Но тут же Жуанвиль сам получил такой сильный удар по шлему, что лошадь его рухнула на колени, а он перелетел через ее голову и очутился на земле. Сарацины посчитали его убитым и бросились вдогонку за остальными. Но вскоре Жуанвиль поднялся, со щитом на груди и с мечом в руке, огляделся вокруг и увидел, как Эрар д'Эсмере, тоже сраженный сильным ударом, уже встал на ноги. Они решили отойти к развалинам одного из домов, где надеялись укрыться и защищаться до тех пор, пока не подоспеет подмога и им не приведут лошадей. Тут они увидели, что прямо на них движется большой отряд турок. Рыцари не стали ни убегать, ни защищаться; несколько мгновений спустя всадники настигли их, сбили с ног, подобно железному смерчу, промчались по лежащим на земле телам и отправились на поиски новых схваток, нимало не заботясь о тех двоих, коих они посчитали растоптанными насмерть. На сей раз Жуанвиль почти лишился чувств, щит его отлетел в сторону, а сам он лежал распростертый на земле, не в силах подняться, пока на помощь ему не пришел мессир Эрар. Поддерживаемый своим спутником, Жуанвиль добрался до лачуги, где оба они и укрылись; тотчас же к ним присоединились Гюг Шотландец, Ферри де Лопни, Рено де Менонкур, Рауль де Ванон и многие другие. Едва они собрались вместе, как на них напала главная часть турецкого войска; крестоносцы оказались в окружении; некоторые сарацины спешились и затаились в развалинах, чтобы завязать там ближний бой, и борьба возобновилась яростней, чем прежде, поскольку сеньоры привели Жуанвилю и Эрару д'Эсмере коней. Крестоносцы, проявив чудеса храбрости, оттеснили сарацин, а те бросились искать подкрепление, ибо поняли, что имеют дело с искуснейшими воинами. Небольшая группа крестоносцев получила передышку. Четверо или пятеро рыцарей были убиты; двое – мессир Рауль де Ванон и мессир Ферри де Лоппи – ранены в спину, и из ран хлестала кровь, как вино из бочки; мессир Эрар получил в лицо такой удар мечом, что нос и часть щеки отошли от костей. Ранены были все – кто тяжело, кто легко, и Жуанвиль, не веря более в людскую силу, воззвал к святому Иакову, пред которым особо благоговел:

– О милосердный святой Иаков, заклинаю тебя, помоги мне и спаси меня.

Не успел он закончить молитву, как в тысяче шагов от них показался граф Анжуйский со своим верным отрядом.

Меж тем граф Анжуйский, разя теснивших вокруг него сарацин, не видел не Жуанвиля, ни его ратников, которые настолько обессилели, что не могли прийти к нему на помощь. Тогда мессир Эрар обратился к доблестному сенешалю: – Сир, не думайте, что я хочу спастись бегством и покинуть вас. Рискуя головой, я отправляюсь звать вам на выручку графа Анжуйского, коего вижу неподалеку.

– Мессир Эрар, вы окажете мне великую честь и доставите большую радость, если приведете людей на подмогу и тем самым спасете нам жизнь,– ответил Жуанвиль,

С этими словами он отпустил коня мессира Эрара, которого держал под уздцы. Рыцарь тотчас же пустился в галоп, ибо сарацины опять наступали. Вновь закипел бой, и, раздавленные усталостью и числом нападавших, обливаясь потом и кровью и обороняясь что есть сил, Жуанвиль и его соратники неминуемо сложили бы головы, как вдруг вблизи раздались крики:

– Сюда, сюда!

То был граф Анжуйский со своим отрядом, они пришли на помощь п отбили крестоносцев; их привел мессир Эрар д'Эсмере. На следующий день он умер от страшной раны, обезобразившей его лицо.

В то же мгновение под громкие звуки горнов и труб на одном из холмов показался король; он остановился там и стал отдавать приказы. Возвышаясь над окружающими на целую голову, облаченный в доспехи, украшенные золотыми лилиями, в золоченом шлеме, с немецким мечом в руке, озаренный лучами восходящего солнца, он, казалось, сам излучал божественное сияние. Истинно верующие и неверные, друзья и недруги тотчас узнали его и, собрав силы, устремились к нему: одни – чтобы защитить, другие,– чтобы нанести удар. Тогда он спокойно посмотрел на всех и, видя, какой опасности подвергли войско те, кто не внял его приказам, велел своему отряду плотно сомкнуть ряды, ибо тогда с божьей помощью сарацины, пусть даже несметным числом, ничего не смогут с ними сделать. Едва был отдан этот приказ, как десятитысячная рать под звуки цимбал и горнов устремилась прямо на короля. Завязавшийся бой являл собой величественное зрелище: никто не прибегал ни к луку, ни к арбалету, все бились врукопашную, мечами, булавами и копьями, как на турнирах. Тут-то и блеснуло французское рыцарство, и, хотя каждый воин, обнажив свой длинный меч, сражался против трех или четырех сарацин, бой шел на равных, и конца ему видно не было; но первым среди всех, в самой гуще сражения находился король, рисковавший своей жизнью больше, чем любой из его подданных; тогда его верный соратник мессир Жан де Валери схватил под уздцы королевского скакуна и силой увлек его к реке, где Людовика все же могли защитить с противоположного берега военные машины и арбалетчики герцога Бургундского. Едва король оказался у реки, как туда прискакал, истекая кровью, мессир де Больё, коннетабль Франции, со сломанным мечом, украшенным гербовыми лилиями. Он сообщил королю, что его брату графу Артуа грозит опасность на улицах Мансуры и, хотя он героически обороняется, ему уготована неминуемая гибель, если не подоспеет подкрепление.

Король воскликнул:

– Скачите вперед, коннетабль, а я с божьей помощью двинусь вслед за вамп.

Тотчас же коннетабль взял другой меч и, взмахнув им, крикнул:

– ' Пусть смельчаки следуют за мной!

Жуанвиль и пятеро воинов, израненные п обессиленные, ответили ему:

– Мы здесь!

И, пришпорив коней, поскакали за своим коннетаблем. Они уже подъезжали к Мансуре, когда их догнал на свежей лошади один из сержантов коннетабля, вооруженный булавой, крича:

– Остановитесь, король в опасности!

Маленький отряд подчинился. Десять минут назад изменился ход сражения, ибо сарацины прибегли к новой тактике. Видя свое бессилие перед этой железной лавиной, они немного отступили и обрушили на христиан такое несметное количество стрел, дротиков и вращающихся стрел, что те затмили собой солнце, а железные наконечники, отскакивая от железных щитов крестоносцев, стучали, как град по крыше. Воины, защищенные броней, могли устоять против этой бури, но лошади падали, увлекая за собой всадников. Людовик, видя, что ряды его войска дрогнули, воскликнул:

– Вперед! И, несмотря на увещевания своих баронов, бросился первым. Все кинулись за ним; и вновь столкнулись два войска, издав такой грохот, что его услышали коннетабль и Жуанвиль, находившиеся на расстоянии мили; они остановились в недоумении, не зная, кому спешить на помощь – королю или его брату? Но затем повернули лошадей и бросились к королю: между ними и Людовиком стояло больше тысячи сарацин, а их было всего шестеро; тогда они двинулись в обход по берегу канала и увидели, как его воды несут сломанные и разбитые луки и копья, мертвых и умирающих людей и лошадей; то были печальные вести от графа Анжуйского и его отряда; они отвели взор от канала и продолжили свой путь к королю.

Людовик отошел к реке и занял выгодную позицию, совершив в этом бою то, что, казалось, выше человеческих сил: окруженный шестью сарацинами, двое из которых уже схватили под уздцы его коня, он один поразил всех шестерых шестью ударами меча. Воистину сражение было бы проиграно, если бы воины не видели перед собой пример несравненной доблести, показанный королем. И, став свидетелями подобного подвига, ни один из рыцарей не пожелал оказаться недостойным своего суверена; каждый стоял насмерть, и посрамленные сарацины отошли, чтобы собраться с силами, ибо крестоносцы, в десять раз уступавшие им числом, все же сумели поставить врага в столь унизительное положение.

Итак, Жуанвиль и коннетабль подоспели вовремя, но не для того, чтобы наблюдать за исходом сражения (эта недолгая пауза была лишь передышкой), а чтобы прийти на помощь своим соратникам в грядущем бою. Невдалеке от того места, где стоял король, струился ручей, впадавший в канал, а через него был перекинут мостик. Оценив чрезвычайно удобную позицию, Жуанвиль остановился там вместе с коннетаблем и, увидев своего кузена графа Суассонского, подозвал его:

– Сир, прошу вас остаться здесь и охранять этот мост, если вы уйдете, допустив сюда турок, они нападут на короля сразу с тыла и в лоб.

– Если я останусь на этом мосту, останетесь ли вы со мной?– спросил граф Суассонский.

– Да,– сказал Жуанвиль,-до последнего вздоха.

– Ну что ж! – воскликнул граф.– Да будет так, отныне я с вами!

Услышав это, коннетабль обрадовался:

– Превосходно. Охраняйте мост как доблестные и верные рыцари, а я отправлюсь за подкреплением.

Рыцари расставили дозор: Жуанвиль, замысливший все это, стоял в центре, справа от него находился граф Суассонский, а слева – мессир де Нуаль.

Едва они заняли пост, как увидели, что со стороны Мансуры к ним скачет граф Бретанский; он так и не смог войти в город. Граф несся на крупной лошади фламандской породы, все поводья были порваны, двумя руками он держался за ее шею, боясь, что мчавшиеся за ним сарацины выбьют его из седла и тогда ему не будет пощады. Время от времени он поднимался в стременах, открывал рот и оттуда хлестала кровь, но, несмотря на это, он ухитрялся оглядываться и осыпать оскорблениями своих преследователей. Наконец он достиг моста, по-прежнему насмехаясь над гнавшимися за ним турками, а те, увидев рыцарей, охранявших мост и с решительным видом обративших к ним свои лица и мечи, отступили и примкнули к ближайшим сарацинским отрядам.

Они перестроились, с новой силой заиграли горны и цимбалы, и крики еще усилились.

Турки объединились, чтобы предпринять последний маневр и заставить отступить короля и шестьсот или семьсот его рыцарей, стоявших близ канала.

Как и предполагал Жуанвиль, часть сарацин двинулась на короля, остальные же намеревались перейти мост, но и там, и тут встретили яростное сопротивление. В небольшом отряде Жуанвиля были два королевских герольда: Гильом де Брок и Жен де Гамаш. Их плащи, расшитые лилиями, привлекли внимание неверных. Многочисленные простолюдины и челядь стали осыпать их камнями. Сарацинские лучники обрушили на них тысячи стрел, так что позади рыцарей, казалось, поднялись колышущиеся на ветру колосья. Чтобы защититься от этого смертоносного дождя, Жуанвиль снял с убитого сарацина кожаные доспехи и соорудил из них щит, благодаря которому в него самого попало только пять стрел, тогда как в его лошадь – пятнадцать. Каждый залп сопровождался потоком брани, что приводило в ярость доблестного сенешаля. Как только один из горожан его сенешальства принес ему знамя с его гербом и большой меч взамен сломанного, он тотчас же вместе с графом Суассонским и графом де Нуаль ринулся на нечестивцев, обратил их в бегство и, убив многих, вернулся к мосту, вновь подвергшемуся атаке, сопровождаемый неистовыми криками. Жуанвиль только собрался вновь вступить в бой, как граф Суассонский остановил его:


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю