Текст книги "Мяч круглый, поле скользкое (СИ)"
Автор книги: Александр Чечин
Соавторы: Андрей Шопперт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)
Нетто со всей дури хлопнул первого Гуся по спине.
– Могут!
Рано радовались… Похожая ситуация через пять минут нарисовалась у ворот Лисицына: тоже защита увлеклась атакой, и тоже под очень острым углом бил знатный хлопкороб Красницкий. Не взял Володя, даже с намазанными клеем перчатками.
Повозились в центре после этого, и тут решили все ташкентцы, что нужен передых. И встали. Абгольц не поддержал – отобрал у совсем уж молодого полузащитника Виктора Варюхина мяч и запулил метров с двадцати в ворота Петренко. Тоже молодой совсем вратарь, только из дубля забрали – видать, у основного Любарцева после «трёшки», которой его «Шахтёр» накормил, голова не на месте. Не достал парнишка, поздно дёрнулся.
– Могут! – Лобановский схлопотал дружеский подзатыльник, который сбросил его кепку на зелёную уже здесь, у скамейки, травку.
– Ты, Гусь, осторожнее! Мозги стрясёшь.
– Какие мозги, кто тебе сказал? Тебе трепанацию делали?
Рано радовались. Стопроцентная вина Лисицына – простая ситуация, мяч виден, летит издали, чуть не на излёте. И прыгнул на него голкипер, а он раньше на землю упал, перескочил через Владимира и медленно-медленно покатился к воротам. Не докатился бы, маловато инерции – да набежавший Геннадий Красницкий ему это ускорение передал, так, что чуть сетка не порвалась.
Недолго колыхалось равновесие. Сегодня Квочкин был неудержим – отобрав у целой кучи своих и не своих круглого, он заметил впереди Абгольца и выдал красивый пас, а сам каким-то седьмым чувством понял, что сейчас произойдёт, и на какой мог скорости рванулся к воротам. Мяч Петренко отбил, хоть удар был и сильный, но вот точно в ноги набегающего ветерана алма-атинцев. 3:2.
И тут Качалин взял таймаут, и как давай орать на своих… Нет. Нет в футболе этого, то всё американцы придумали. Любят они поорать, да чтоб с комфортом, чтоб никто не мешал, вот и останавливают игру специально для этого. Англичане – они нация древняя, степенная. Впрочем, повоспитывать своих Гавриил Дмитриевич способ всё же нашёл. Всякого, кто мимо него пробегал, подзывал и за пяток секунд вкладывал в голову умишка.
Обругал своих «безногими», не повышая голоса. «Я это говорю не для того, чтобы вы обиделись на меня, а для того, чтобы запомнили, что надо делать». И зашагал вдоль поля туда-сюда. Безногие собрались, ощетинились и устроили прессинг. Мяч минут десять с половины «Кайрата» вылететь не мог – уж и конец игры виден, минут десять осталось. Но… Гол получился неожиданным. Валентин Дышленко, чтобы избавиться от двоих насевших на него пахтакоровцев, отпасовал назад Лисицыну, а тот выбил торопливо. Мяч соскользнул с ноги – и куда-то в гущу врагов, которые ещё и из штрафной убежать не успели. Бам – и Красницкий третий раз бежит, задрав руки над головой. Ещё не придумали красивые театрализованные представления по такому поводу. Лобановский даже зубами скрипнул – это ведь как раз Генка его в тот раз заменил, когда карьера его в сборной закончилась.
Гуси сердито загоготали на своих, но не помогло. За минуту до финального свистка Варюхин дальним ударом угодил точно в девятку, и мяч был послан с такой силой, что даже зацепивший его пальцами голкипер «Кайрата» помешать сволочи кожаной не сумел.
Пока шли понуро к центру, пока разыгрывали – судья и свистнул. Ну, блин, минуты ведь не хватило! Или чуть везения? Или Степанова? Или Теофило? Или девяти дней, которые могли иметь, если бы не горняки… Одни сослагательные наклонения.
– Не дам я ему монеты, – хрипло крякнул первый Гусь.
– Да брось, Валер. Нельзя всё время выигрывать, тем более на чужом поле. Вот приедут они к нам…
– К нам?
– К нам. Хорошая команда, зубастая. До Ирана год, на этот-то чемпионат мира они один чёрт не попадут, да и мне в такой блудняк сейчас ввязываться не резон. Покатаюсь с тобой, Трофимку этого посмотрю – так ли страшен чёрт… С Аркадьевым полаюсь, с Жорданией – и сам чего на ус намотаю, да и весело же!
– Весело ему…
Глава 21
Событие девятнадцатое
– А ты бегаешь по утрам?
– Да! В основном, по дому, с криками: «Блин, опять проспал!».
Мне часто снится сон, что я бегаю по утрам. Я очень этому рад. Ведь бегать по утрам – это полезно.
– У нас теперь три домашних матча: с «Торпедо» (Кутаиси) – 14 мая, с «Динамо» (Тбилиси) – 18 мая, и аж 26 мая с «Пахтакором». Как бы ни ругали календарь, но с нами он обошёлся по-божески – а там и ещё солидный перерыв потом будет. Сможем и восстановиться, и над техникой поработать, и над физикой. Нужно кровь из носу эти домашки выигрывать, – Лобановский закрыл блокнотик и сел на лавку, что стояла около длинного стола в конференц-зале антиалкогольного санатория.
– Максималист ты, Валера, – Аркадьев перестал напевать себе под нос старую песенку про комсомольцев:
Комсомольцы – беспокойные сердца,
Комсомольцы все доводят до конца.
Друзья, вперёд,
Нас жизнь зовёт!
Наша Родина кругом цветёт!
– Ты ведь понимаешь, что чемпионат – это не спринт, а марафон? Ну, вырвем мы победу у одного из лидеров чемпионата, тбилисского «Динамо», и еле живыми потом поедем в конце мая к ним же – а команда вся переломанная, еле живая, не успевшая восстановиться и синяки залечить. Тут надо представить весь чемпионат и наше место в нём. На первом этапе нам нужно гарантированно войти в семь из десяти команд нашей группы. Лучше, чтобы не было кривотолков, даже в пятёрку влезть. Я тут прикинул по первым матчам шансы. Гарантированный аутсайдер нашей группы – это «Локомотив», ну, и примерно пять команд имеют шансы к нему присоединиться – «Пахтакор», Кутаиси, «Зенит», Минск и московское «Торпедо». Теперь ещё и «Шахтёр» будут все пинать кому не лень. Неизвестно, хватит ли у них духу выдержать эту волну в прессе и на чужих стадионах.
– А мы? По-твоэму, мы гдэ? – Жордания налил себе стакан из доставленной из Грузии бутылки «Боржоми» и выхлебал двумя большими глотками. Можно было не жалеть – договор заключил Тишков о снабжении «Кайрата» этой водой на весь сезон.
– Мы – прилично после «Спартака» и Тбилиси, уровень «Шахтёра» и московского «Торпедо». Так что, в принципе, мы на матч с грузинскими динамовцами можем выставить ослабленный состав и дать лидерам отдохнуть, тем более, что у нас почти сразу кубковый матч – а вот его нужно выиграть, и выиграть с разгромным счётом. Там игры ещё идут, соперник определится чуть ли не накануне. Я в федерацию звякну восемнадцатого мая, попрошу поделиться новостями – но что команда будет слабее нас, это сто процентов. А вот играть, тоже сто процентов, будем на их поле. Так по регламенту.
Впервые весь тренерский штаб «Кайрата» собрался – Лобановский, Аркадьев, Жордания, Нетто, Карцев и Милютин, ну и тренеры дубля – Межов и Еркович.
– Я с Борисом Андреевичем согласен, – налил себе минералки и Нетто. На Алма-Ату сразу, без всяких прелюдий, навалилась летняя жара.
– Вам, блин, корифеям, хорошо думы думать, а мне за то, что я основных с «Динамо» не выставлю, такой тёплый привет в газетах передадут, что потом год не отмоюсь, – буркнул Лобановский.
– Ну, чуть схитрить надо. Объявить, что болеют – тогда всё с точностью до наоборот может получиться. Будут жалеть и хвалить, мол, вот, ослабленным составом так решительно бились с одним из лидеров, – махнул рукой Аркадьев.
– Вот прямо без борьбы очки отдать? – теперь и старший тренер «Кайрата» схватился за бутылку.
– Чего отдать-то? Пусть молодёжь идёт как в последний бой. Прессинг, рубка за каждый мяч, длинные передачи вперёд на напа… Слушайте, а что с Трофимкой-то? – перебил сам себя Аркадьев.
– Сегодня Арисагина из больницы выписывают. К четырнадцатому, конечно, готов не будет, да и 18-го с этими грузинскими костоломами лучше не ставить. Кубок без него, думаю, с командой второй лиги отыграем, а вот с «Пахтакором» уже можно ставить. Как раз и алкоголики в нужную форму войдут. Поставим экспериментальный состав против живой легенды, – хохотнул Карцев, уже примеривший на себя обязанность общей няньки.
– Это у нас блин, куда ни плюнь, живые легенды, – расплылся в улыбке Валерий Васильевич.
– Но-но, я тебе поплюю сейчас. Ладно, давай, Сан Саныч, твоя очередь. Что показали забеги утренние? – Аркадьев повернулся к Милютину.
– Я бы сказал, что полная жо… но всё ещё хуже. Ускорения нет, дыхалки нет. Останавливаться вообще не могут. Я бы к себе в секцию ни одного не взял – ну разве хомячка этого, Володю Асылбаева. У него стартовая скорость приличная, но лёгких тоже нет.
– Ну, это по матчу с «Зенитом» видно было. В конце встали все, – согласился Лобановский. – Давайте мы ежедневный объем тренировок с четырёх часов до шести удлиним. Как раз два часа на чистую атлетику – бег, подтягивание и прочие штанги.
– Не загоним перед матчами? – усомнился Еркович.
– Загоним, если без головы. Мы ж с головой, – майор погладил мозжащую рану на руке. Разбередил сегодня, показывая, что руками махать при беге не надо, нужно локти к бокам прижимать. Где своя-то голова была? Не терпелось отплатить добром за резкие перемены в судьбе.
– Да, Сан Саныч, тут звонил Тишков сегодня. Дом тебе уже строят рядом с теремом, что для Гуся вон рубят, и подполковника КГБ тебе присвоили, – обрадовал бывшего зека Нетто, – готовься звёздочки обмывать.
– Смотри-ка, позавидовал. Не все ведь новости сказал. Всех сделали офицерами госбезопасности. Тебе, Игорь, старшего лейтенанта, нам с Андро подполковников, Карцеву младшего лейтенанта. Не думал, что до таких чинов доживу. Был, правда, майором, когда ЦСКА тренировал.
– А про английский – это не шутки? – поднял руку стесняющийся собравшихся корифеев тренер дубля Межов.
– С завтрашнего дня в любую погоду, как сказал Первый секретарь ЦК, у нас будет один часовой урок английского, с каким-то глубоким погружением.
– В бассейнэ, что ли, учыть будэм? – закхекал Жордания. – Стар я учыться. Мнэ бы грузинский нэ забыть.
– Все – значит все, – не поддержал шутливый тон Аркадьев. – Там ещё одну живую легенду нам сосватали.
– Старушку? В бассейн?! – загоготал Нетто. Гусь, чего с него взять.
– Не старушку. Нормальную. Легенда – не потому. Она для «Крыльев Родины» стихи на английском пишет. Говорят, на какую-то Нейштадтскую литературную премию номинировали, американскую. Как раз за песни эти. А она им ответила в письме открытом – мол, премии от врагов не принимает. Боевая женщина! При Хрущёве в диссидентках ходила, даже, вроде, сидела немного.
– И как эту боевую легенду зовут? – замотал головой Лобановский, считавший, что женщина на корабле – к несчастью, а уж в команде – так вообще к беде.
– Наталья Горбаневская.
– Не слышал… Аксакалы, а что у нас с врачом? – поинтересовался Милютин. – Раз уж разговор о женщинах зашёл…
– Так в команде есть врач, – не понял Валерий Васильевич.
– Уже нет, к несчастью. Погиб под селем. Был с семьёй на природе.
– Вот чёрт! А я думаю – где Мавлетыч, – ошарашенно пробормотал только приехавший, как и Лобановский, из турне Межов.
– Я знаю одну кандидатуру, – после минутного молчания проговорил старший тренер. – Где одна женщина, там и две, хоть и не люблю этого.
– Ты, жену люби. А работа – это работа, – Аркадьев чуть повысил голос.
– Не рычите. Я старший тренер, – повысил голос и Лобановский.
– Эй, Гусы-Лебэды, а ну отставыт. Футбол старший. Мы всэ младшие.
Интермеццо девятнадцатое
Приходит мужик вечером после партсобрания, мрачно ужинает, потом говорит жене:
– Раздевайся!
– Зачем?
– Раздевайся, сказал!
Раздевается.
– Залезай на стол!
Залезает.
– Танцуй!
– Ну Вася, миленький…
– Танцуй, сказал!
Танцует. Мужик, задумчиво глядя:
– Да-а, прав был парторг. Стриптиз – отвратительное зрелище…
За столом по улице Гоголевской кворума, как всегда, не было. Миллер был занят по горло – возглавлял работу сотрудников мебельной фабрики по ликвидации последствий селя в пионерском лагере «Чайка». Он был расположен на склоне ущелья, и сель, катившийся по дну, снёс только новую котельную с ночевавшими там же электриками и плотниками – работали допоздна и решили прямо там заночевать, чтобы к обеду уже сдать сверхважную стройку. Теперь вот ни этих семерых человек, ни котельной. Все корпуса целы остались – они на склоне повыше, а вот клуб, здание администрации и стадион слизнуло этим языком. Ну а детей-то ведь надо оздоравливать летом, тем более, что фабрика как бы не вдвое уже увеличилась с гитарным цехом, филиалом № 1 на улице Механической, и цехом по изготовлению дорогой резной мебели, или филиалом № 2, на улице Коммунальной. Денег от гитар столько дополнительно поступает, что счета от них в Промстройбанке ломятся – нужно осваивать. Решили лагерь откапывать и ещё выше по склону заложить пять новых корпусов и клуб с административным зданием, и – где наша не пропадала! – летний бассейн до кучи.
Так что выпал из обоймы доминошников и футбольных болельщиков замдиректора фабрики по общим вопросам Миллер Готлиб Рейнгольдович. Днюет и ночует в «Чайке».
Кальтенбруннер развернул газету и ткнул пальцем в турнирную таблицу:
После 7 туров:
«Динамо» (Тбилиси) – 11.
«Спартак» – 10.
«Кайрат» – 8.
«Торпедо» (Кутаиси) – 8.
«Торпедо» (Москва) – 7.
«Динамо» (Минск) – 6.
«Пахтакор» – 6.
«Зенит» – 6.
«Шахтёр» – 5.
«Локомотив» – 3.
– И чего ты, Опанас Олегович, панику сеешь? На трретьем месте идём, а сейчас трри матча дома играть. Или ты хочешь, чтобы «Кайррат» за один год чемпионом стал?
– Ни, Карл Иваныч, чемпионом – ни. Тильки ты не забывай, шо два матча с «Динамой» цей тбилисской и со спартачами – в них в Москви. Вот тоби и минус четыре очка. Так шо рано ты ленточки им на медали приготовил.
– Да, товарищи, без Трофимки – это не игра. Это всё на повезёт, да Аллах помоги, – вздохнул без дела, по десятому разу перемешивая доминошки, молодой технолог.
– Ну, вот Озеров же сказал, что перелома нет.
– Тю, чи твой Озеров в нас в больнице був?
– Ну, позвонил, наверное.
– А я знаю, шо надо робить, – Шанойло сгрёб домино в коробку и, сунув её в карман, предложил, перейдя на чистейший русский: – Нам надо создать клуб болельщиков команды «Кайрат».
– Как это? – повторил движение головой штабс-капитана Овечкина Кальтенбруннер.
– Пойдём завтра в профком и предложим Михеичу создать такой клуб. Выберем человека, который будет вести что-то типа стенгазеты. Не обязательно каждый раз новую рисовать – сделаем стенд. Умельцев-то хватает, даже из отходов гитарного цеха из яблони можно настыковать, и кармашки под оргстекло. Вот выборный будет заходить от профкома в «Кайрат», и пусть они ему новости с планами рассказывают. А он напечатает – и в кармашек, а в другой кармашек – вырезку из «Советского Спорта», чи з якой другой газеты. А ещё пусть время от времени собрания клуба устраивают, и туда – тренера с отчётом, пусть не самого Балерину, так Межова хоть. Если они теперь у нас на фабрике числятся, то пусть общаются со своими товарищами по работе. Я вот Степанова могу к себе старшим кладовщиком взять. А ты, Иваныч, слесарем Абгольца. У вас там одни немцы получатся – Кальтенбрунер, Абгольц, Кислер, этот конопатый… а, Штроо, ну и, само собой, Гиммлер. Как он трудится?
– Скажу вам, товаррищи, по зекррету, что он вррун.
– Как это? – хором.
– Он сказал, что выпил позавчерра на дне ррождении жены – ну прришёл с запахом, я и попенял. А он и говоррит, что день ррождения жены прраздновал. Ладно, допустил я его к работе – там ничего опасного нет, да и не пьяный, а с похмелья. Вот, а вечерром идём мы с Мешалкиной домой, и Зинара навстречу – жена его. Я и говоррю – «с прошедшим вас днём ррождения».
– Соврал? Парторг!
– Она посмотрела на меня, как на дуррачка и говорит – а у меня черрез две недели день ррождения.
– А ведь як на собраниях конопатого-то вашего ругал и поносил – ну Штроо, все фамилию не запомню. Тот тогда у жены ведь и правда в роддоме був. Я потом бачив их с коляской.
– А кто сейчас парторгом будет? – поинтересовался казахский комсомолец.
– Миллер говоррит, что какой-то военный бывший.
– Военный – это хорошо, порядок наведёт.
– Ну шо, идемо завтра в профком к Михеичу по клубу?
– Так чего не сходить? – Карл Иванович мотнул шеей. – Сходим.
Интермеццо двадцатое
Заходит старый еврей в советский магазин.
– Вина нету, сыра нету, масла нету…
К нему подходит КГБшник.
– Иди отсюда, а то ща как дам пистолетом по голове!
– Понял, понял – патронов тоже нету…
В недалёком прошлом.
Мамонт был большим и волосатым. Просто весь заросший космами рыжими, с головы до кончика хвоста. Он стоял напротив Уурха и смотрел на него маленькими красными глазами. Перебрали они вчера с проклятым самогонщиком огненной воды… Тьфу! Не-не, сказано же – в недалёком!
– Ты уверен, Пётр Миронович?
– Я что, оракул? Кстати, а его надо с маленькой писать или с большой?
– Ты дурака-то не включай. Сам понимаешь – там есть силы, которые эту нашу инициативу могут в штыки воспринять.
– Гречко?
– Гречко тоже.
– Ну, мы же за правду, за мир во всём мире. И у нас всякие видеодокументы будут.
– У нас – документы, а у него – амбиции. Слушай, а может весь «Кайрат» в армию призвать? Тогда всё вровень будет. Получится «СКА-Кайрат».
– Думал уже. Даже на всех тренеров погоны надел. Нет, не надо. Пусть будут мебельщиками, а потом попробуем сделать, как планировали – и всё устаканится.
– Устаканится. Ладно… Нет, стой! Что, правда могут замахнуться… как ты сказал, мундиаль? Ругательство какое-то. Похоже на…
– Ну, старый ведь – а туда же.
– Ладно. Сегодня прилечу, завтра соберу, и послезавтра встречай. Человека три с аппаратурой. Видеомагнитофон твой.
– Якши.
– Учрашувдан олдин тикланинг.
– Больница ведь, брось материться.
– Специально для тебя выучил. До встречи, выздоравливай.
– И тебе тикланинг.
Наши дни. А, нет – 14 мая 1969 года. Место действия – подтрибунное помещение стадиона. Раздевалка команды «Торпедо» (Кутаиси).
Тренер кутаисского «Торпедо» Блинков Всеволод Константинович заболел. Старая травма ноги, которую он получил, ещё будучи хоккеистом – потому остался дома, а у второго тренера Александра Котрикадзе умер дядя, и он в последнюю минуту уговорил Карло Павловича Хурцидзе слетать с командой в Алма-Ату. Хурцидзе тренировал пацанов и дубль, и от поездки не отказался, тем более, что в команде все сплошь его воспитанники. Перед матчем тренер давал последние указания, когда его перебил защитник Георгий Абзианидзе:
– Карло Павлович, я Севидова не удержу. Надо, чтобы Вартан ближе к воротам оттянулся.
Карло Хурцидзе оглядел игроков и почти приветливо улыбнулся:
– Так это у них негра этого нет. А тогда бы что, втроём за ним бегать?
– Я про негра не знаю, а Севидова мне не удержать. Видели как он дублю вчера три штуки закатил? И он опять на правом фланге играть будет.
– Твою… На что ты меня, фронтовика и кавалера трёх орденов, толкаешь? Ломай его в первом тайме. Бросайся в подкат и бей в кость – но чтобы настоящий подкат был.
– После «Шахтёра» за этими казахами все смотрят. Вон Озеров опять приехал – будет репортаж вести.
– Стонешь, как девчонка. Сказал – «ломай», значит, ломай!
– Ладно…
В дверь раздевалки постучали.
– Карло Павлович Хурцидзе? – на пороге стоял азиат в полковничьей форме – вот только просветы на погонах и тулья фуражки были тёмно-синими, и не крылышки там были, на погонах, а венок и щит со звездой.
– У нас сейчас игра…
– Конечно. На секундочку.
Его завели в соседнюю комнату – там сидел грузин в форме капитана КГБ. Он включил телевизор. Там стоял в раздевалке Карло Павлович Хурцидзе, дядя всем известной шахматистки Майи Чибурданидзе, и говорил:
– Стонешь, как девчонка. Сказал – «ломай», значит, ломай!
Глава 22
Событие двадцатое
Кто выпивает по утрам? тот поступает мудро! С утра стакан, в обед стакан, проснулся – снова утро!
– Это называется «тетрафобия». Не думал, не думал, что доведётся на практике встретиться… – привычно-ворчливо объяснял Лобановскому Кашпировский. Валерий приехал в Киикпайское ущелье проведать Лисицына. Устроил ему Володя холодный душ, будто без того мало навалилось. – Встречается в странах, где пишут иероглифами, поскольку «четыре» у них обозначается тем же знаком, что и слово «смерть». Тут, понятно, генез иной, но ведь расстройство-то налицо! Ох, задачка. Недоработали мы с ним в прошлый раз, не докопались до самых глубин. Чего-то там ещё прячется?
Четыре. Опять эти проклятые четыре, как в том злополучном матче с ГДР. После проигранной «Пахтакору» встречи весёлых в команде не было вообще, но омертвелая маска на лице вратаря кого угодно заставила бы обеспокоиться – если б вся команда не была настолько вымотана этим жутким выездом. Все хотели как можно скорее оказаться если не дома, то хотя бы в номере, и переспать обидное поражение. Поселили их в «Ташкенте» на Ленина, одной из лучших гостиниц столицы Узбекистана, а находилась она совсем рядом со стадионом, так что даже не пришлось ждать, пока дадут автобус. Вот тут-то Владимир, придавленный тяжёлыми мыслями, и отбился от неплотной группки одноклубников. Сам не знал, куда несли ноги. Давно остались за спиной роскошные здания центра города, шёл мимо низеньких домиков полудеревенского вида, и случилось так, что на его пути попалась какая-то шебутная махалля, где шумно праздновали победу любимой команды над вечным соперником. Лисицына не узнали и радушно предложили присоединиться к веселью. Он хотел было уйти, но не успел опомниться, как в одной руке обнаружил пиалу с мутным от анисового масла араком, а в другой – дымящийся веер учпанджи. Если точнее, то этот кулинарный шедевр следовало бы назвать «тортпанджа», ведь местный кабобчи, виртуоз мангала, насаживал длинные полоски баранины и курдючного сала не на привычные три шампура, а на четыре. Опять четвёрка! Владимир со стоном опрокинул в себя арак и злобно рванул зубами живое воплощение ненавистной цифры. Сорвался.
– Нет, вы представляете, как повезло? – размахивал в аэропорту руками Севидов. Он всю ночь пробегал по городу, не дождавшись Лисицына в номере, и только под утро вместе с двумя дюжими милиционерами доставил в гостиницу оглушительно храпевшее и источавшее огнеопасный выхлоп тело Володи. – Попал на старшину, который уже однажды с таким удивительным делом столкнулся. В той же самой махалле – только тогда целая троица джигитов из Тбилиси там нашлась. Те, правда, покрепче были – утром ещё песни на три голоса орали, еле их оттуда увели. Жордания наверняка про тот случай знает, вроде он тогда «Динамо» и тренировал – да вот он сейчас в Алма-Ате, а мы тут вот. У-у, балбес… – тряхнул он едва очухавшегося Лисицына за ворот. – Соскучился по Доброславу?
– Я эт… Юрк… не над…
– Надо, Вовка, надо. Помереть захотелось от водяры этой? Только шалишь, дорогой. Не позволим! Нам ещё у узбеков отыгрываться, потом «Спартачок» наш с тобой бывший наказывать, потом – Кубок брать, а потом… И вообще! Ты ж человек, Володька, че-ло-век! Оскотиниваться-то зачем добровольно? Не перед людьми даже стыдиться надо, а перед собой! – Севидов много успел передумать ещё в колонии, а лечение в заведении Довженко только укрепило его в мысли, что жить надо как-то иначе, чем он привык в юности. Похмелье, всегда приходящее с ним давящее чувство вины, острое желание закрутить этот штопор ещё на виток, чтоб хоть на время избавиться от отвратительных ощущений, и хрен с ним, что потом будет только хуже… Нет, это не лихость, не какой-то там «русский размах». Кто и придумал-то эту дурь про «веселие пити»? Это болезнь, и её необходимо лечить, пока, как и любая другая хворь, она не испоганила тебе и тем, кто рядом с тобой, всю жизнь.
– Ладно, Юрий, ладно. Посадку вон объявили – пойдём, погрузим его, пусть поспит ещё. Я позвонил, за ним приедут в аэропорт, – тронул распалившегося форварда за плечо Лобановский.
– Я с ним поеду. У нас же выходной сегодня? Вот, побуду с Володькой – ему, как проснётся, совсем плохо будет. Кашпировский Кашпировским, но он не человек даже – так, похож только. Истукан он каменный. Друг рядом нужен. Он ведь, Лисицын, одинокий страшно! С женой вечные ссоры, в «Спартак» приехал – ни с кем не сошёлся. Просто так в стакан заглядывать начинают, что ли? Я ж по себе помню – компашки-гулянки все эти… Проспишься – а рядом никого. Кончилась водка – кончились и друзья. Нет, Валерий Васильевич, к людям надо по-людски, если хочешь помочь и что-то в них поменять, – решительно мотнул головой Севидов.
– М-да. Правда твоя, Юрий. А я ведь вас пока толком и не знаю, мало с кем дело имел вне поля-то. Циферки в справочниках вижу, кто где играл, сколько забивал, на какой позиции. А вот людей за циферками увидеть бы… Ну, пойдём. Бери его под левую, я справа подопру.
Интермеццо двадцать первое
На исповеди:
– Батюшка, грешна я: чревоугодничала, пьянствовала, блудила…
– Знаю, дочь моя.
– Откуда?!
– Подписан на твой инстаграм.
Наталья Горбаневская шла по улице, катя перед собой коляску. Маленький Оська спал, иногда смешно подрыгивая ножкой. Рядом, чуть отстранясь от процессии, вприпрыжку двигался восьмилетний Ярослав, показывая своим независимым видом, что он тут вообще ни при чём, и знать этих людей, на которых оборачивается весь город, он не знает и знать не хочет.
Всё дело было в коляске. На улицах Алма-Аты были тысячи мам с колясками – молодой строящийся город, тут и там торчали вышки башенных кранов, и дома росли как на дрожжах. И дети! Они были везде – шли по улице, играли в свои игры, стояли в очередях в кинотеатры, проносились мимо на велосипедах. Маленьких тоже катили в колясках, но они были другими – громоздкими и низкими.
За неделю пребывания здесь Наталья почти привыкла к этому вниманию, что приковывало её транспортное средство. Оно досталось ей от Тишкова. Его Юрка вырос, а коляска осталась, и что с ней делать – не знали. Таскали за собой то в Москву, то вот теперь в Алма-Ату.
В Краснотурьинске Наталья Евгеньевна видела похожие, а вот тут, в столице Казахстана, не было. Почему папа Петя, с такой силой и напором внедрявший всё новое, не добрался до колясок? Наверное, даже у него не хватает на всё времени. Упустил. Коляску неделю назад, подарила Наталье Лия, когда та пожаловалась, что, будучи одной из самых богатых женщин в мире, не может купить себе приличные колёса для сына.
Двигалась Наталья не просто прогуливаясь – шла с целью. Как верующая женщина, он решила крестить маленького Иосифа. В Краснотурьинске с церквями было все плохо – где-то в соседнем городе, но поди ещё туда доберись! Потому по приезде в эту огромную после маленького, уютного уральского городка столицу, где имелось несколько храмов, она прошла в ближайший и, выгадав минутку, подошла к священнику.
– А что отец? На это дело, дочь моя, нужно разрешение обоих родителей, – прогундосил отец Егорий.
– Так вот, смотрите – в метрике прочерк стоит напротив отца. Нет отца.
– Чур меня, чур, – перекрестился сразу не понравившийся Наталье человек в рясе. – Да мы видим истинное чудо! Второе непорочное зачатие. Мессия в люльке у тебя, – и противно захихикал.
– Ну, нет и нет. Не сошлись характерами, – отстранилась Горбаневская.
– А может, плод греха и блуда?
– Отец Егорий, – собрала остатки мужества Наталья, – Я ведь не на исповедь пришла, а ребёнка крестить.
– Без согласия обоих родителей не могу. Только окрещу, как появится он и скандал учинит, – настоятель Казачьего храма, или Казанского собора подтолкнул Горбаневскую к выходу.
– Отец Егорий… – сложила руки Наталье в просительном жесте.
– Мне проблем не надо. Историю тебе, дочь, сейчас поведаю одну. Храм-то Казачьим называется, и строили казаки, но и горе принесли тоже казаки, да не простит их Господь. В 1919 году красные казаки особенно жестоко расправились с двумя местными священниками, братьями Парфением и Василием Красивскими. Одного облили бензином и заживо сожгли прямо на входе в церковь, другого привязали к лошади и растерзали о дорожные камни. Иди, дочь, не буду я с властями связываться.
Ушла тогда Наталья Евгеньевна. Вечером была репетиция «Крыльев» – Маша, едва вылезла из своего склепа, сразу за работу взялась. Турне ведь по Франции никто не отменял – выезжать пора, а группа в раздрае из-за этих волнений. Богатиков вообще запил. Вот сидит она на репетиции, всё в уме прокручивает разговор с отцом Егорием, и тут её Маша в плечо толкает:
– По-моему, плохо по-французски получилось…
– Извини, Машуля, задумалась.
– Не пойдёт так. Один запил, вторая задумалась. А работать кто будет? Что случилось-то – опять вам власти жить мешают? Свободу какаю урезали? – и мордашку скорчила, только что язык не высунула. Колючая девчонка.
– Нет… – и Горбаневская рассказа историю с попыткой крещения.
– Мать моя женщина. Полный пипец! Непорочное, значит? Ну, уморили, Наталья Евгеньевна. Хрень какая классная, будет чего в мемуарах написать. А вы стих можете на эту тему? Непорочное… Ой, – девочка отсмеялась и посерьёзнела, увидев, что Горбаневская, эта скала, сейчас в слёзы ударится.
– И что теперь делать с от…
– Да ничего не надо делать! Полно дураков в стране. Есть у меня тут знакомый, настоятель Свято-Никольского собора. Подкидываю им деньжат на ремонт – они сейчас как раз восстанавливают часовенку, где детей крестили раньше. Отдельное здание было – ну, теперь снова будет. Я звякну отцу келарю. Идите завтра смело. Вас пока тут не знают, а я шороху навела. Мне не откажут.
Так и получилось – крестили Иосифа, отдала она ребёнка нанятой Пётром Миронычем нянечке и пошла на свой первый урок в команду «Кайрат». Ужас! В небольшом зале сидят больше пяти десятков взмыленных потных мужиков в спортивных костюмах и смотрят на неё, как на явление Христа народу. Переговариваются шёпотом. Ну, если двое переговариваются, то это просто чуть отвлекает, а когда полсотни? Себя не услышишь. В первом ряду сидят пожилые люди и другие – хоть и не старые, но видно, что тоже начальники.
– Товарищи, – фальцетом от волнения выдала Горбаневская.
– Ща. – встал с первой лавки мужчина с небольшой бородкой.
– Нам же тута вместе жить,
Так давайте уж дружить!
Вас мадам пришла учить —
Видно есть ей что сказать.
Вы ж старайтесь перенять!
Народ послушал нескладушку бородача и неожиданно успокоился. Всё сто глаз уставились на Горбаневскую. Наталья Евгеньевна учителем никогда не была – писала стихи, переводила стихи, ну, немного занималась с солистами группы «Крылья Родины», но всегда индивидуально. Слишком уж разный уровень подготовки. А тут – сразу пятьдесят взрослых, воняющих потом мужиков! Хоть в обморок падай.
– Кто в каком объёме владеет английским? Есть люди с высшим образованием? – решила она и здесь начать с дифференциации..
Поднялось пару рук.
– Учащиеся в институте?
Ещё десяток.
Тут с первого ряда встал высокий жилистый старичок и говорит хоть на плохом, но английском:
