Текст книги "Молчание (СИ)"

Автор книги: Александр Булахов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Александр Булахов
Молчание

Глава 1
Странный старик

1

Весеннее солнышко приветливо пробежалось лучиками по оконному стеклу и осветило рабочий ежедневник заведующего терапевтическим отделением Максима Викторовича Магамединова.

Максим Викторович допил кофе и поставил пустой стакан на стол. Он потянулся огромной лапищей к рабочему телефону, собираясь позвонить жене и спросить, как она добралась на работу. Несмотря на то, что его брак с Катериной длился уже почти двадцать лет, чувства к любимой и единственной жене у него не остыли. Он звонил ей каждое утро, сразу после того, как выпивал кружку кофе, и приступал к работе только тогда, когда был точно уверен, что она добралась на работу и что с ней все в порядке. За пару минут утреннего телефонного разговора он раз пять, а то и больше, ухитрялся повторить ей, что очень любит.

В дверь его кабинета кто-то трижды постучал. Максим Викторович отпрянул от телефона, словно его могли застукать с поличным на месте преступления.

– Войдите! – гаркнул он.

В кабинет несмело вошла пожилая женщина. Беспорядочные седые пряди волос свисали на ее лоб. Она поправила их слабой дряблой рукой и заговорила:

– Здравствуйте, Максим Викторович. Просьба у меня к вам… Вы уж выпишите меня сегодня, а? Очень вас прошу.

– И куда вы торопитесь? Куда спешите, Мария Ивановна? – улыбаясь, спросил Магамединов. – Давление у вас высоковато, моя хорошая. Сто девяносто на сто десять – это не шутки. Еще надо недельку полежать под присмотром врачей.

– По дому соскучилась – страсть. Да и холодно у вас тут чисто в погребе. Зябко…

– Шутите что ли? – удивился заведующий терапевтическим отделением – У нас топят так, что я готов до рубашки раздеться.

– Это у вас. А у нас в палате холод нестерпимый. Я вон и кофту одела, и одеялом накрылась, и все одно…

Максим Викторович протянул женщине градусник и ласково, но твердо сказал:

– Идите, моя хорошая, в свою палату. Измерьте пока температуру. А я минут через десять к вам загляну, и мы обо всем с вами поговорим.

Мария Ивановна послушно взяла градусник и тихо удалилась. Магамединов снял трубку телефонного аппарата и после первого длинного гудка нажал кнопку с цифрой «четыре».

– Аллочка, – обратился он к старшей медсестре. – Измерь давление у Сарнацкой и вколи ей успокаивающее. Потом передай всем, что собрание сегодня переносится на десять часов утра.

Максим Викторович переключился на городской и дождался, пока его жена поднимет трубку.

– Катя, как доехала?.. Все нормально?

– Ну, раз с тобой разговариваю, значит все тип-топ.

– Слава Богу, а то я что-то разволновался.

Катя не выдержала и звонко засмеялась:

– А ты каждый день в одно и то же время волнуешься, дорогой. Слушай, это у нас семейная традиция уже. Семнадцать лет живем – и каждое утро ты волнуешься. Вот, что я тебе скажу: это любовь, Максимушка. Между прочим, я тоже волнуюсь регулярно, когда ты по вечерам в своей больнице задерживаешься.

– Ну, пожужжи, пожужжи, еще немножко, – заулыбался в трубку Магамединов. – Так приятно слышать твой голос.

На что Катя ему сразу же ответила:

– Приходи сегодня пораньше, пожужжим вместе.

Где-то в середине разговора дверь в его кабинет без стука открыла Елена Степановна Круглова. Маленькое помещение заполонил приятный запах духов и дорогой косметики. Она прошла мимо заведующего терапевтическим отделением, села на диван и включила электрочайник.

«Вот же, террористка, – пронеслась мысль в голове Магамединова. – Ну, как на это все реагировать? Ущипнуть за задницу или сделать строгий выговор?» Только утро началось, а у него мысли теперь будут только об одном.

– Ну, все, любимая, до встречи! Мне пора руководить. Целую! – попрощался с женой Максим Викторович и положил трубку.

– Привет! – произнесла симпатичная женщина лет тридцати с хвостиком, положив ногу на ногу. – Я чаю попью и пойду работать.

– Попей, – медленно протянул заведующий и уставился на открытые колени Кругловой.

– Максим, у тебя с женой давно секс был?

– А? – резко покосившись в сторону, опомнился Магамединов. – Сегодня утром.

– Не вериться что-то.

– Прости. Сколько работаю в больнице, столько и ловлю себя на мысли, что женщины в белых халатах – это лучшее средство от импотенции.

– И это говорит муж моей сестры. А ты не боишься, что я тебя Катюшке сдам?

– Не боюсь я тебя, Ленка. Если б хотела сдать, то давно бы сдала. Вот скажи, родственница, с кем мне тут еще поговорить, как не с тобой, а?

Закипела вода. Круглова насыпала в кружку заварку и залила кипятком.

– Да, тяжелый случай! Может даже неизлечимый. Ну, да ладно, проехали. Слышала, Шарецкий на твое место метит.

– Знаю. После того, как главврач его на последнем банкете похвалил, он из кожи вон лезет, показывает свой ум да хватку.

– Тебя это не пугает?

– Не пугает. Ума у него маловато, а амбиций много. Я таких не боялся и не боюсь. Пустышки они.

Круглова взяла кружку чая и сделала несколько маленьких глотков.

– А если главврач так не думает?

Магамединов встал, обошел стол, присел на его краешек и наклонился к Кругловой.

– Лена, сама подумай. Хлебников, может, от чудес медицины и далек, но мужик он толковый. Людей насквозь видит, знает, кто на что способен. Меня больше Беленький беспокоит. Чувствую, наломает он дров со своими экспериментами. Евгеника настоящая. Уволить бы его пока не поздно.

– Глупо верить слухам. Инга наплела эту чушь, а ты все никак успокоиться не можешь.

– Дай мне время, выведу его на чистую воду. Я Инге доверяю как себе. Мы с ней вместе учились и вместе подвиги трудовые начинали. Не станет она мелко шкодить и тень на плетень наводить, даже с досады.

– Бабник ты не исправимый. Все бабы у тебя: молодцы и красавицы, – шутливо поддела мужа своей сестры Елена Степановна и допила последние капли чая.

– А ты первая, Ленок, что скажешь, вру?

– Нет, это как раз чистая правда, родственничек, – польщенно засмеялась Круглова, помыла свою кружку и заодно стакан из-под кофе. – Говорят, собрание в десять.

– Да, в десять. Не опаздывай.

2

Максим Викторович, как и обещал, заглянул в шестнадцатую палату к Марии Ивановне Сарнацкой. В палате, кроме нее, лежало еще пять страдальцев, которые так же просились домой, но заведующий отделением не спешил никого из них выписывать, имея на это свои веские причины.

Визуально палату можно было разделить на две стороны. В каждой стороне у стенки стояло по три кровати. В правой стороне – на одной из кроватей сидела красивая девушка Вика и ела сочное яблоко. На второй лежала Сарнацкая и читала газету. На третьей кровати – у самого окна – расположилась Василиса, женщина лет сорока пяти, она не отрывала взгляда от своего зеркальца, стоящего на тумбочке и старательно расчёсывала свои непослушные волосы.

В левой стороне на одной из кроватей спала Макаровна, от которой исходила ужасная вонь, перемешанная со свежим перегаром. Кровать посередине была заправлена и ждала нового больного. А на третьей кровати, что находилась у окна, сидела Чеславовна – старушка «божий одуванчик», которая практически всегда говорила ласковым голосом, но иногда забывалась и внезапно превращалась в свирепого монстра, хорошо знающего матерный язык.

Магамединов остановился в центре палаты и обвел женщин своим суровым взглядом. Ему не понравилось то, что в палате ощущался перегар. Посмотрев серьезным и злым взглядом на Макаровну, он мысленно приказал себе не заводиться. Дура, полгода назад перенесла такую сложную операцию на сердце, практически с того света ее достали, а она этого совершенно не ценит. Ведь судьба дала второй шанс, почему бы не задуматься об этом?

– Доброе утро, дорогие мои, – громко произнес он и почувствовал, как его лицо наливается злой краской.

Женщины смущенно заулыбались.

– Доброе утро, Максим Викторович, – ответили они хором.

– Ох, не любите вы нас, Максим Викторович, – сладким голосом пропела Василиса.

– Это почему же? – удивился заведующий отделением.

Василиса, прежде чем ответить, демонстративно закуталась в одеяло.

– Да сами глядите, в каком холоде мы живем.

В палате действительно царил жуткий холод. Заведующий терапевтическим отделением подошел к батарее и дотронулся до нее рукой: она грела исправно и даже чуточку обожгла его ладонь. В чем же дело? Зиму пережили, и никто не жаловался на холод. Он посмотрел на окна: они еще были утеплены.

– Странно. Ничего не понимаю. Батареи горячие, а в палате холодно. Так разве бывает? – снадеждой, что ему кто-нибудь объяснит причину, спросил Максим Викторович.

– Это вы у нас спрашиваете? – удивилась Василиса.

– Я сегодня же во всем разберусь, – заверил ее Магамединов. – Действительно, непорядок.

Магамединов подвинул стул к кровати Марии Ивановны. Сарнацкая сразу же отложила в сторонку газету и попыталась приподняться.

– Мария Ивановна, лежите, не вставайте, – успокоил ее Максим Викторович. – Посмотрел вашу карту, и вот, что вам скажу, моя хорошая. Надо бы вам еще полежать.

– Нет-нет! – запротестовала женщина.

– Да-да, не спорьте. Никак ваше давление не хочет сбиваться. Проведем-ка мы еще одно обследование, полечимся, вы, главное сохраняйте спокойствие. Никаких стрессов. Они вам противопоказаны. Договорились?

– Да, что тут выяснять, доктор, что тут обследовать? – не сдавалась Мария Ивановна. – Уж не девочка… Возраст берет свое…. А может, я все же дома долечусь, а? Дома, говорят, и родные стены помогают.

– Не спешите, Мария Ивановна, с такими умозаключениями. В ваши семнадцать с половиной лет рано еще записываться в старушки, – стал убеждать Магамединов больную.

Сарнацкая польщенно засмеялась.

– Нет, тут, думаю, не в возрасте дело, – стоял на своем Максим Викторович. – Я предполагаю, что у вас камушек двинулся. Давайте-ка мы с вами УЗИ почек сделаем, а там видно будет.

Магамединов убедил Сарнацкую полежать в больнице еще недельку, и вышел из палаты. Вернувшись к себе в кабинет, он позвонил в мастерскую:

– Николаич, это Магамединов говорит. Пришли мне человечка своего. Дело у меня к нему есть.

– Рыжов к тебе через полчаса поднимется. Устроит? – спросил начальник мастерской.

– Давай тогда уж лучше через час. А то у меня собрание.

– Как скажешь, шеф. Через час, так через час.

– Ну, все тогда, Николаич, не хворай! Созвонимся еще, – произнес Максим Викторович и положил трубку.

Дверь кабинета задрожала от трёх сильных ударов. Так всегда, прежде чем войти, стучал Погодин Петр Алексеевич.

– Входи, Погодин! И чего тебе, дурню, с утра от меня надо?

Петр Алексеевич – завхоз терапевтического отделения, главный над подушками, одеялами, простынями и прочими материальными ценностями, без которых в больнице никак нельзя – закрыл за собой двери, плюхнулся на диван и включил чайник.

– Скажи мне, о великий завхоз, чем ты стучишь в двери: головой или ногами? – поинтересовался Магамединов.

Погодин улыбнулся ослепительной улыбкой, показав два золотых зуба:

– Что с вами, Максим Викторович? Мучают слуховые галлюцинации? Я, вообще-то, вошел без стука.

Погодин взял в руки банку с растворимым кофе и насыпал, не жалея, две чайных ложки с горочкой в кружку Елены Степановны.

– А покрепче ничего нету? – шутливо спросил он.

Покрепче ему, ага. Магамединов знал, что даже «шутка эта» в форме шутки – и та может плохо закончиться. Пройденный вариант. Нет уж, батюшка, тебе только молоко можно, и то не закисшее.

– Петр Алексеевич, ты по делу или как? – сразу поменял тему заведующий терапевтическим отделением.

Петр Алексеевич Погодин был такой же высокий, как и Магамединов, если не выше. Но в отличие от сильного и упитанного Максима Викторовича, он представлял собой скелет, обтянутый кожей: щёки впалые, длинный острый подбородок, темные круги под глазами, сильно выделяющиеся вперед кости ключицы, пальцы не толще обычной шариковой ручки – типичный Кощей Бессмертный.

Погодин залил кипяток в кружку.

– Или как. Послушай, я придумал новую историю. Думаю, Стивен Кинг обзавидуется, – произнес Погодин свою банальную фразу, которой всех в больнице уже достал. Стоит объяснить, что Петр Алексеевич считал себя великим мастером жанра ужасов и, не стесняясь, говорил всем, что пишет книги-страшилки, после прочтения которых заснуть невозможно.

– О, великий и ужасный, – притворно взвыл Магамединов. – Снова ты выбрал в слушатели именно меня? И за что на этот раз мне такое счастье привалило?!

– Ты единственный, кто от меня еще не убегает, – улыбнулся завхоз.

– Погоди, я включу диктофон, потом детям своим буду давать слушать на ночь… А то мои сказки в последнее время не пользуются у них популярностью, – произнес Магамединов и открыл верхний ящик стола.

– А ты им меньше про аппендэктомию и прободение желудка рассказывай, – усмехнулся Погодин. – Тоже мне Шарль Перро со скальпелем.

Магамединов достал из ящика стола небольшой диктофон и нажал на нём кнопку.

– Валяй, рассказывай!!! – поторопил завхоза Максим Викторович. – Между прочим, я уже штук пять твоих страшилок на диктофон записал. Развлекаю всю больницу, когда на ночное дежурство остаюсь.

– Ах, развлекаешь! – горячо вскрикнул безумный писатель. – Небось, бесплатно еще? Надо бы с тебя гонорар содрать. А то ты, Викторович, потом на этих записях озолотишься. Шутка ли – сюжеты гениальных романов знаменитого Погодина в исполнении автора…

– Ближе к телу, как говорил Мопассан, – постучал пальцем по наручным часам Магамединов.

– Короче. Сюжет такой. Вечер. Почти что ночь. За окном воет ветер. Кидает горсти дождя в окно… – глаза Погодина стали какими-то мутными, он весь погрузился в свою историю. – И вот в квартиру главного героя, назовем его Тимуром, кто-то зловеще стучится.

– Головой или ногами? – подло встрял в рассказ Магамединов.

Погодин взял в руки кружку с кофе и сделал несколько глотков.

– Какая разница! В общем, зловеще стучится… Его дети бегут открывать, а он им кричит: «Стойте, надо сначала посмотреть, кто там». Тимур отталкивает детей и смотрит в глазок. Вдруг что-то острое, вроде спицы с крючком на конце, через глазок проникает внутрь, пронзает глаз, цепляется за мозг и… всего его притягивает к двери.

– Ух ты! А до этого он стоял за километр и смотрел в глазок через бинокль? – удивился Максим Викторович.

– Читай побольше книг! – искренне возмутился Петр Алексеевич. – У тебя с воображением хреново! Что за манера: спорить с автором?! Слушай дальше: дергается он в конвульсиях, прилипнув к глазку глазом, барахтается ногами, руками. Потом затихает и под действием гипноза открывает двери. Жуткая паранормальная сила толкает его прямо в грудь, он отлетает к стене, ударяется головой и кричит от боли и страха…

Погодин замолчал, сделал еще несколько глотков кофе и продолжил:

– Что ты, думаешь, происходит дальше?.. Просыпается этот Тимур ночью и понимает, что все это ему приснилось. Встает с кровати, идет в туалет. Приспичило ему, никуда от этого не денешься. По дороге в туалет он слышит, что в двери его квартиры кто-то стучит. Он подходит, смотрит в глазок, и его опять кто-то с той стороны притягивает и гипнотизирует. Он, подчиняясь гипнозу, открывает двери, и нечеловеческая сила отбрасывает его к стенке.

– О! Жуть-то какая, – округлил глаза Магамединов.

– А дальше так. Просыпается он весь в холодном поту, сердце бешено стучится. И про себя думает: ну и сон же прикольный – сон во сне! Встает, чуть ли не бежит в туалет. Ему так приспичило – жди катастрофы! По дороге слышит: кто-то стучится в двери его квартиры…

– Хорош мучить меня! – улыбнулся Магамединов, выключил диктофон и встал со стула. – Я так понимаю, твою историю можно до бесконечности рассказывать.

– Ошибаешься, – возразил ему Погодин. – Резервы мочевого пузыря ограничены.

– Это верно, – согласился с последним утверждением Максим Викторович. – Мне надо еще успеть перед собранием в туалет заскочить. Ты допивай кофе, будешь уходить – закроешь двери на ключ. Я к тебе после собрания зайду, ключи заберу.

– Трудно работать творческому человеку среди вас, циников и невежд, – пожаловался Погодин и вылил остатки кофе в раковину. – Подожди, сам закроешь. А я пойду прогуляюсь в морг, поищу вдохновения.

3

Девушка в черном платье с коротким рукавом, словно фантом, возникла ниоткуда. Круглова точно знала, что в замкнутом ответвлении коридора никого не было. Когда она вышла из кабинета ультразвуковой диагностики и, посмотрела налево, кроме голубых стен и пустой зеленой скамеечки ничего не увидела. Но, сделав ровно два шага в нужном ей направлении, она почувствовала взгляд и обернулась. Худенькая, сгорбленная, одетая не по сезону девушка с иссиня-черными волосами, приближалась к Елене Степановне, ее нежные руки перебирали четки, на плече у нее сидел ворон.

Круглова испугалась очень сильно – не каждый день такое увидишь! Ее сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Открыв рот, бедная женщина толком ничего не смогла произнести и мысленно прощалась с жизнью, будто на нее надвигалась сама смерть. Тем временем «черное нечто» остановилось в шаге от нее и заговорило:

– Уходи из больницы немедленно. В составленном списке смертей ты под вопросом.

– Девушка, вы в себе? – дрожащим голосом спросила лечащий врач терапевтического отделения.

– Елена Степановна, а вы в себе? – пробил сознание Кругловой женский голос, и она увидела перед собой медсестру из кабинета УЗИ. – Вы карточку больного на столе оставили. Заберите.

Круглова, вытерла платком холодный пот, выступивший на лбу, забрала карточку и извинилась:

– Прости, Света, что-то я себя неважно чувствую. Башка моя раскалывается на части. Пойду «спазмалгон» выпью.

«Что же это со мной творится, – задумалась Круглова, – может, от того, что я села на диету, у меня крыша немного поехала? Дурость какая-то. Стопроцентные галлюцинации. И кому теперь в этом признаваться?»

Поднимаясь по ступенькам на второй этаж, Круглова столкнулась с Погодиным. Он с улыбкой спросил:

– А это что за дрянь с вороном на плече за вами ходит, Елена Степановна?

– Что?! Какая дрянь? – взвизгнула женщина и оглянулась.

Петр Алексеевич вмиг перестал улыбаться:

– Ну, вы даете, Круглова, пора уже к моим шуткам привыкнуть и не реагировать так остро.

– Погодин, пошел вон! Задолбал ты меня со своими ужасами. Услышу от тебя еще раз что-нибудь подобное – убью, не задумываясь!

Погодин отскочил от Кругловой как от чумной и, ничего не говоря, помчался вниз по ступенькам.

В кармане Елены Степановны зазвонил мобильный телефон:

– Лена, – услышала она голос Максима Викторовича. – В приемное поступил на скорой больной с острыми болями в области желудка. После осмотра оформляй его к нам в пятую палату.

– Хорошо, Максим, – ответила она ему. – Но, если честно, я уже забегалась по больнице. Ты наших мальчиков тоже запрягай работой, а то они сидят в ординаторской и ничего не делают, только языками чешут.

В боксе номер один приемного отделения сидел толстый, лет пятидесяти – шестидесяти, мужчина, раздетый по пояс. На шее у него на цепочке висела маленькая коробочка размером со спичечный коробок. Круглова несколько секунд не сводила с нее взгляда.

Мужчина сам указал рукой на странную маленькую коробочку:

– Интересуетесь? Даа… Верите, нет – двадцать лет с себя не снимаю.

– Там, наверное, лежит что-то важное для вас? – рассеянно спросила Круглова и подумала о том, что «глюки», наверное, у нее еще не прекратились. Вот же денек выдался – одно сплошное расстройство психики. У нее и у всех окружающих разом.

– Честно вам сказать доктор, я ведь и сам не знаю, что в ней лежит. Но! Открывать ее не имею права.

– О, даже так! – улыбнулась Круглова. – Вы меня заинтриговали… Ладно, расскажите, что вас беспокоит?

Мужчина положил обе руки на низ живота.

– Болит, доктор. Терпеть уже не могу. Верите, нет – не сплю, не ем.

4

Максим Викторович выглянул в окно и увидел три черных джипа «LincolnLuxus», они остановились возле главной проходной. Магамединов хорошо знал эти машины. К ним пожаловал сам мэр города. А значит, сейчас начнется такая беготня – мама не горюй!

Обычно о приезде мэра в больницу главврач знал заранее, и к такой «радостной встрече» все готовились больше месяца. А тут (на тебе!) явился черт без предупреждения. Что бы это значило?

Через три минуты челюсть у Максима Викторовича отвисла чуть ли не до пола. Минуя проходную, к машинам бежал его подчиненный Беленький Борис Анатольевич.

– Вот тебе раз! У нас теперь простые смертные мэров встречают. А что ж тогда главврачу делать? – не веря своим глазам, произнес Магамединов.

Из джипа навстречу Беленькому вышел лысый качок в черном костюме, левой рукой он поправил свои крупные яйца (довольно таки солидный жест для человека, приближенного к мэру), почесал задницу – и все это проделал непринужденно, никого не стесняясь.

Борис Анатольевич, подбежав к качку, что только ни вытворял: и кланялся, и танцевал, и руку левую собеседника горячо пожимал обеими руками, и крутил башкой в разные стороны. Качок протянул ему серебристый металлический кейс, который все это время держал в правой руке и заговорил явно о чем-то серьезном. Потом указательным пальцем постучал по дорогим наручным часам. Этот жест Магамединов понял так: «времени у тебя, дружок, в обрез». Лысый похлопал Беленького по плечу, развернулся и пошел к джипу.

Когда крутые машины исчезли из поля зрения заведующего терапевтическим отделением, тот не выдержал, набрал номер мобильника Бориса Анатольевича, и через секунду услышал его голос:

– Алло! Слушаю вас, Максим Викторович!

– Ну что, Борис Анатольевич, получили от мэра задание особой важности? – подколол своего подчиненного Магамединов. – Я рад за вас. Поднимитесь ко мне, я вам тоже работки подкину.

– Максим Викторович, ну зачем вы так говорите? Вот не знаете, а говорите. Это братик мой родной приезжал, в аппарате управления он у меня работает. На таких вот машинках разъезжает, а ведь я его сто раз просил, будь же ты скромнее, что люди подумают, только в краску меня вгоняешь, а он – ни в какую! Служебный, говорит, транспорт. Ничего не могу поделать.

– Ясно, Борис Анатольевич, я и подумать не мог, что у вас такие серьезные связи.

– Да, какие там связи, Максим Викторович?! Братик это мой родной. Скажете мне тоже.

– Ладно, не прибедняйтесь, жду вас у себя, – сказал напоследок Магамединов, отключился, и подумал: «Врешь ты мне, Борис Анатольевич, но не знаешь, что вранье я за версту чувствую. Интересно, может, ты мне еще скажешь, что в кейсе тебе лысый братик обед привез и пальцем по часам постучал – мол, поспеши, а то все остынет».

5

После того, как ушел Борис Анатольевич, нагруженный работой, которую ему, не жалеючи, надавал заведующий терапевтическим отделением, в кабинет без стука заглянул Сергей Рыжов. Он внимательно выслушал Магамединова, сходил в шестнадцатую палату, в которой лежала Сарнацкая, вернулся и развел руками:

– Максим Викторович, сходил я в вашу шестнадцатую – так ничего и не понял. Батареи работают исправно, греют, как слоны. Там Африка должна быть, а на самом деле Арктика. Черт его знает, в чем там дело.

– Должна же быть какая-то причина? – задумался вслух Магамединов.

– Нету причины, одно расстройство нервов. Между прочим, в хирургическом отделении, в двенадцатой палате, аналогичная картина маслом. Во всех палатах на третьем этаже тепло, а вот именно в двенадцатой – холодильник. Даже на одной стенке ледяная корочка имеется. Николаев распорядился, чтобы в эту палату два электрообогревателя поставили под его ответственность, и все равно лучше не стало.

– Какая, к черту, ледяная корочка?! Что за бред?! – разозлился Максим Викторович. – На улице плюс десять, а ты мне про ледяные корочки вкручиваешь.

– Не верите, сами сходите, посмотрите! – обиделся Рыжов. – Какой смысл мне вам врать?

– Ладно, Рыжов, топай к своим, пускай похмелят. Я сам разберусь, в чем тут дело.

– Как скажете! – рявкнул Рыжов и хлопнул дверью.

Магамединов просидел минут десять, глядя на дверь пустым, отрешенным от реальности, взглядом, а затем позвонил заведующему хирургическим отделением Николаеву:

– Паша, дорогой ты мой человечек, мне тут Рыжов наплел, что у вас стена в двенадцатой палате покрылась ледяной корочкой. Пьяный он, что ли?

– Насчет Рыжова я не знаю, я его трезвым и не видел, по-моему. А про двенадцатую – так и есть, Максим. Холод там арктический. Главное, что смешно – в остальных палатах люди у меня чуть ли не до трусов раздеты, такая жара, а в двенадцатой этой проклятой пациенты, как французы под Смоленском, в перчатках и шапках лежат под тремя одеялами. И все до одного просятся домой. Нонсенс!

– Бред какой-то. Я, Паша, после обеда к вам поднимусь. Хочу увидеть все своими глазами.

– А я разве против, Максим? Я только «за»! Бери коньяк и поднимайся, – прокашлял в ответ Николаев и отключился.

6

В тот же день в двенадцатую палату ожогового отделения поступил больной с ожогами первой-второй степени – старикашка лет семидесяти. Ожоги у него были серьезные, бинты прилипли к коже, пострадало около семнадцати процентов тела.

В семьдесят лет не каждый старик способен стойко переносить такие невзгоды. Этот же выглядел бодрячком, улыбка не сходила с его лица.

– Ну что, ребятушки, будем знакомиться. Федором Ивановичем меня зовут. Сосед я хороший, веселый. Ночью не храплю и воздуха не порчу. Стариковская бессонница. Э-хе-хе… А вас как кличут?

– Трое больных двенадцатой палаты оживились, увидев нового соседа. Всем троим было не больше пятнадцати лет.

– Меня Даня Пузырёв, – вскочил с кровати самый младший и самый толстый паренек и показал пальцем на свою ступню. – Это я ракету на даче запускал.

– Вечно ты, Пузырь, вперед лезешь, – зарычал на Даню мальчишка постарше. – Захлопнись, а то в табло получишь.

Услышав ругань, Федор Иванович, который в это время шуршал пакетами и перекладывал мелкий скарб в тумбочку, резко повернулся лицом к ребятам. В руках у него красовались три больших яблока.

– Ну-ну! Не ссориться! Ловите, ребятушки!

Федор Иванович кинул яблоко Пузырю. Тот его охотно словил и положил на свою тумбочку. Следом старик кинул яблоки Груше и Васе – мальчишкам постарше Даньки. Яблоко для Груши упало прямо ему на кровать, он схватил его здоровой рукой и спрятал под подушкой.

Яблоко Васи упало на пол и закатилось под кровать. Вася не сдвинулся с места. Он только ухмыльнулся и продолжил лузгать семечки. Федор Иванович строго посмотрел на Васю поверх очков:

– Эй, парень, семки-то отложи, а яблочко подними. С моего сада яблочки, своими руками сажал-выращивал. Не обижай дедушку.

Вася недовольно фыркнул, после чего все же наклонился и достал из-под кровати свое яблоко.

– Вот и молодец, – похвалил парня Федор Иванович. – Как звать-то?

– Ну, Василий. А чё?

– Да, так. Тоже ракету запускал что ли, Василий?

Вася аж передернулся, вспоминая, как все было на самом деле:

– Да не. Мать попросила кастрюлю с супом с плиты на стол переставить… Дура такая. И суп этот дурацкий…

– Не стоит мать обзывать дурой, – сделал замечание Васе Федор Иванович и продолжил перекладывать свои вещи в тумбочку. – Ничего, ты парень молодой, здоровый, до свадьбы заживет.

– Это сколько ж мне еще терпеть? – спросил в шутку Василий. – Лет так двадцать?

Старик на этот вопрос ничего не ответил – пропустил мимо ушей и посмотрел на Грушу, которого распирало от того, что у него никто ничего не спрашивает.

– Ну, а тебя как звать? – спросил Федор Иванович.

– Грушин Виталик, – выкрикнул Груша. – Я в будку электрическую полез с пацанами. Чуть не сгорел, вспыхнул, прямо – пых! Как факел!.. Мы там сигареты прятали. И вот… А вы, дедушка, как здесь очутились?

– О-хо-хо… Да, кастрюлю на себя с кипятком возьми, да опрокинь. Нес ее по коридору, а навстречу – внучок Егорка из зала прямо под ноги порскнул, постреленок. Хорошо, хоть на него не попало. Ох, и орали мы с ним! Он – от страха, я – от боли…

Федор Иванович достал из тумбочки газету кроссвордов, ручку и лег на свою кровать.

– Холодища! – постукивая зубами и ёжась, пожаловался Груша.

– Это у тебя температура поднимается, – предположил Вася.

– Василий, тут и вправду холодно – жуть как холодно! – влез в разговор Пузырь.

Вася кинул на него злой взгляд и рявкнул:

– Отзынь, щегол! Меньше двери нараспашку оставляй.

– Может, батареи отключили? – заметил Груша.

Вася встал с кровати, подошел к батарее, дотронулся до нее рукой… и резко отдернул ее.

– Блин! Аж обжегся, – завопил он. – Не, батареи работают. Это от окна, видать, сквозит.

– Эх, не поверишь, дедуля, как здесь скучно, – простонал Пузырь. – Просто словами не передать.

– Я тебе не дедуля, а Федор Иваныч, – произнес строгим голосом старик, положил газету на тумбочку и переспросил. – Скучно, говоришь?

– Не то слово, – кивнул Данька.

– Ну, чтоб вам не скучно было, может, рассказать вам всяких интересных историй про эту самую больницу? – предложил Федор Иванович. – Я здесь раз пять лежал, много чего наслушался. Хотите?

– Ух, ты! Конечно, хотим! – воскликнул Пузырь. – Расскажите, Федор Иванович! Пожалуйста!

Вася закинул огрызок под кровать и внимательно посмотрел на старика.

– Страшилки? Или всякая ерунда про диагнозы? – поинтересовался он.

Федор Иванович в ответ многозначительно улыбнулся.

– Ну, ребятушки, слушайте, – начал рассказывать свою историю старик, и его глаза засветились каким-то фанатичным блеском. – Давным-давно, лет, может, тридцать тому назад, привезли в эту больницу одного тяжелого больного с язвой кишки. Врач его посмотрела, туда-сюда, анализы взяла, и, конечно же, укол поставила. От боли. Лежите, говорит, отдыхайте, а завтра мы вам эту язву заштопаем…. А у этого больного на шее висела малюсенькая коробочка, навроде спичечного коробка, только меньше, конечно. На цепке. А что внутри лежало – он никому не говорил. Только щупал все время свою коробочку, проверял – на месте ли. А ночью проснулся он от жуткой боли. Не помог укол-то. Вздулся у него живот, как воздушный шарик, из-за чего бедняга и скончался.

Груша резко сел на постели, достал из тумбочки яблоко и приложил его к правому глазу.

– И это все, что вы хотели рассказать? Скукотища! Обычное дело для наших больниц. Помер и помер, чего тут страшного?

– Груша, ну чё ты, дай дослушать! – зашипел на Виталика Пузырь.

– Самое интересное впереди, – продолжил свой рассказ Федор Иванович. – Вот лежит он в морге, на цинковом столе, голый, только коробочка на шее…. Патологоанатом эту коробочку увидал, любопытно ему стало – что за вещица? Цепочку с мертвеца снял, и так коробчонку крутил, и эдак – не открывается. Ключик что ли нужен – непонятно. С досады взял он и разломал коробку к черту. А она пустая. Плюнул тот врач, повернулся было к трупу, но тут краем глаза увидал…

Старик сделал длинную паузу. Видимо, опытный был рассказчик.