Текст книги "Флавиан. Восхождение"

Автор книги: Александр Протоиерей (Торик)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

ГЛАВА 25. Восхождение. Леший

Отдохнув и насытившись, наша команда продолжила свое восхождение. Вновь возглавил шествие Лао Димитрий, за ним, иногда меняясь местами, шли Эдуард и Владимир, затем Игорь, все время держащий нас с Флавианом в зоне видимости и слышимости, за ним Флавиан и в арьергарде «аз многогрешный».

Вскоре тропа вынырнула из чащи леса и пошла по краю склона, камней на тропе стало поменьше, идти соответственно легче. Пройдя какое-то расстояние по почти горизонтальной поверхности, мы вновь стали подниматься по усилившемуся уклону тропы вверх и оказались на небольшой террасе, где тропа поворачивала влево.

На этой террасе, на самом краю обрыва, стоял второй крест. Сделан он был из вертикально закрепленного в камнях столбика, высотой чуть более двух метров, и привязанной к нему толстой веревкой перекладины из ветхой, изъеденной ветрами и дождями доски.

За крестом открывалась потрясающей красоты панорама Афона, уходящего вдаль, в сторону материка. Клонящееся к закату солнце освещало побережье и восходящий от него склон горы мягким золотистым светом, в лучах которого и зелень и камни выглядели какими-то словно воздушными, дышащими и источающими из себя некий благоуханный дух.

Дивна красота Божьего творения!

Конечно, тут же все подоставали свои фотоаппараты, Эдуард свою навороченную «лейку», я свой скромный «Кэнон», отец Димитрий и Владимир простые мыльницы. Игорь и Флавиан не фотографировали. Флавиан понятно почему – у него есть свой личный фотолетописец (то есть я) , а Игорь – тоже понятно: зачем ему снимать, когда он просто живет во всей этой красоте?

Отщелкав столько кадров, сколько каждый снимающий счел достаточным, фотографы зачехлили свои аппараты, и мы двинулись дальше.

Вскоре лес стал редеть и мельчать, деревья в нем становились все более приземистыми и кустоподобными, очевидно, на этой высоте уже начиналась другая климатическая зона. Тропа попетляла через эту растительность и вновь выбралась на открытое пространство склона. Справа внизу простиралась вдаль голубеющая гладь моря, с еле видной ниточкой полуострова Ситонии на горизонте, слева вздымалась вверх зеленая с каменными проплешинами гора. С двух сторон тропы высотой примерно по пояс росли какие-то густые мелколистные кустики со светло-коричневыми шишечками.

Я пригляделся к ним повнимательнее, так как в этих шишечках мне показалось что-то знакомым.

И точно!

– Отче! – воззвал я к Флавиану. – Нет, ты подивись! Ты когда-нибудь видел дубовые желуди, растущие на кустах?

– Видел, – спокойно ответил Флавиан, – в горах Кавказа и когда ходил в Приэльбрусье. Там тоже растет местами такой карликовый кустообразный дуб.

– Понятно, – протянул я разочарованно, – все-то вы, батюшки, в этой жизни повидали, не то что мы, мирские домоседы...

Флавиан лишь хмыкнул и не удостоил ответом мою инсинуацию.

– Посмотрите, какая красота! – Отец Димитрий остановился впереди, тем самым остановив всю цепочку шествовавших по тропе паломников, и указал рукой направо, где острым гребнем, словно плавник, венчающий вздыбленный хребет огромного морского зверя, возвышалась в отдалении высокая, поросшая редколесьем скала.

Зрелище действительно восхищало.

– Смотрите, смотрите! – призвал наиболее глазастый из нас Игорь. – Там, на вершине, церковь стоит!

Я присмотрелся, действительно, на вершине скалы виднелось какое-то строение. Я вытащил фотоаппарат, присоединил к нему телевик, посмотрел в видоискатель, приблизил максимально изображение вершины той скалы. Там отчетливо виднелся домик с куполом, увенчанным крестом, вероятно, келья с церковью-экклесией под одной крышей. Я дал посмотреть в видоискатель Флавиану, а тот Игорю. То же самое проделал Эдуард со своей «лейкой», предложив ее в качестве подзорной трубы отцу Димитрию и Владимиру.

– Надо же! – сказал Эдуард, сделав возвращенным ему фотоаппаратом несколько снимков храма на вершине скалы. – Неужели там кто-то живет и молится?

– Вполне возможно, – ответил Флавиан, – судя по ухоженности здания, похоже, что оно не заброшено.

– Это ведь как-то туда еще и залезть надо! – поразился я. – Интересно, с какой стороны туда тропа идет, отсюда со всех сторон уж очень круто будет подниматься.

– На Карули еще круче, – отозвался Игорь, – я там был один раз, по цепям, натянутым на скалы, поднимались, опасные места.

– Зачем вообще в такие дебри забираться? – недоумевая, спросил Эдуард. – Ведь есть же вполне комфортные скиты и монастыри, где все оборудовано, где медицинская помощь, в конце концов, доступна?

– Ты бы там хотел подвизаться, отче? – повернулся Флавиан к отцу Димитрию, показав рукой на ту келью.

– Хотел бы, – задумчиво ответил тот.

– А ты? – Флавиан обратился к Игорю.

– Еще бы! Конечно хотел бы! – не раздумывая, ответил Игорь. – Только отец Никифор на отшельничество не благословит, не готов я еще...

– Вот вам и ответ, – посмотрел на Эдуарда Флавиан, – я бы тоже хотел, если бы не был приходским пастырем. Там Бог ближе! Поэтому монахи туда и карабкаются...

Эдуард посмотрел на Флавиана, Игоря, отца Димитрия каким-то детским, удивленно-восхищенным взглядом, молча покачал головой и убрал фотоаппарат в чехол. Мы двинулись дальше.

Тропа стала понемногу забирать в глубь перелеска, постепенно переходящего в настоящий серьезный лес. Причем этот лес был уже не такой, сквозь который мы шли после скита Святой Анны. Тот лес был лиственный, достаточно густой, и в то же время легкий какой-то, прозрачный. А этот лес, куда мы углублялись, все сильнее начинал напоминать декорации к какому-то мистическому или сказочному фильму. Редкие старые корявые деревья с полуобнаженными крупными корнями и множеством спутанных перекрученных каких-то ветвей, кустарник между ними, тоже какой-то притаившийся, небольшие елки тут и там, листва толстым слоем под ногами вперемешку с обломанными ветками и камнями.

– Того и гляди, сейчас леший какой-нибудь выскочит, – мрачно пошутил я, видя, что и мои спутники прониклись харизмой этого места.

– Да вот и он! – показал рукой Владимир на какое-то странное грязно-черное нагромождение поверх одного из стоящих при дорожке камней. Нагромождение зашевелилось, и стало ясно, что это какое-то живое существо. Мы инстинктивно остановились и сдвинулись поближе друг к другу, Игорь неприметным движением спустил с плеч рюкзак и передвинул свой тесак поближе к правой руке.

Сидевшее на камне существо спрыгнуло и перегородило нам дорогу. Оно было частично человекообразным. Другой частью – крючковатым поблескивающим клювом-носом, выпученными грязно-желтыми глазами и свисающими с размахивающих рук, подобно растрепанным вороньим крыльям, обрывками длинной, похожей на рясу, черной одежды – существо напоминало старую хищную птицу.

Что-то явно демоническое доминировало во всем облике этого странного существа. Шепелявя за отсутствием передних зубов, показывая при этом крепкие клыки обеих челюстей, гнусное по виду создание хриплым каркающим голосом завопило:

– Это вы куда идете?! В Метаморфозу идете?! Метаморфозы хотите?! Идите, идите, сломайте там себе руки и ноги! И позвоночники сломайте! И ребра! И шеи! Все себе переломайте! Скоро не будете туда ходить! По норам ползать будете! Скоро мы везде будем ходить-гулять! И-эх, погуляем! О-ох как погуляем! – Существо, радостно оскалившись, запрыгало в каком-то безумном танце.

Мы все замерли в какой-то парализующей оторопи, настолько неожиданным было явление этого существа, что мы не сразу поняли, как реагировать на его жутковато-мерзкое шоу. Первым пришел в себя Игорь.

– Отче! Благослови «загасить»? – повернулся он к Флавиану.

– Не надо. – Флавиан поднял руку со священническим перстосложением, широким жестом осенил злобное создание знамением креста, то же самое повторил за ним отец Димитрий. – «Да воскреснет Бог, и расточатся врази его...» – начал батюшка читать молитву Животворящему Кресту.

Существо остановило свой бешеный балет, словно лучами гиперболоида, окатило нас прожигающей ненавистью взгляда безумных желтых глаз и, гортанно взвизгнув, нырнуло в сплетение корявых кустов.

Мы все дружно начали креститься.

– Отец Флавиан! Что такое было сейчас, – обратился к моему батюшке заметно побледневший фотограф Эдуард, – это человек был или нет?

– Да кто ж его знает, – ответил Флавиан, – может, и человеком когда-то был, может, какой-то монах-сиромаха, с ума сошедший, может, и еще чего...

Но явно не от Бога он нам благовестить пришел!

– Было бы странно, если бы нас в этом пути ангелы сопровождали, – улыбнулся отец Димитрий, – видимым, я имею в виду, образом! Наверное, носителям зла наше путешествие не нравится! Это хорошо!

– Почему хорошо? – не понял Эдуард.

– Потому что все, что приносит какую-либо духовную пользу человеку, ненавистно диаволу, и он старается во всяком добром деле препятствовать, – ответил Флавиан. – Батюшка считает, что виденный нами демарш, очевидно, имеет под собой демоническую основу, а из этого следует, что наше восхождение может принести нам реальную духовную пользу. Давайте-ка, братие, усилим молитовку Иисусову, идти еще долго, смеркаться уже начинает...

– Что это за молитва Иисусова? – спросил Флавиана Эдуард.

– Господи, Иисусе Христе, помилуй мя! – ответил ему батюшка и, покопавшись в кармане подрясника, вытащил небольшие дорожные четки-тридцатку. – Берите вот так пальцами один узелок и произнесите про себя эту молитву, потом следующий узелок, опять молитву, и так, пока не дойдете до крестика. На крестике скажите: «Пресвятая Владычице Богородице, спаси меня, грешного!» – и опять по кругу молитву Иисусову.

– Хорошо! – радостно взял четки Эдуард. – Я попробую. А что, вы все так молитесь?

– Пытаемся... – ответил Флавиан.

Мы продолжили восхождение.

ГЛАВА 26. Восхождение

Вскоре мы вышли из этого «заколдованного» леса с его странным обитателем (может, он и не один там такой?) и снова попали на тропу, идущую вдоль склона над обрывом. Через сотню метров тропа повернула налево и нам открылся удивительный вид на вершину.

Закатные лучи освещали ее свободную от растительности, обнаженную каменную часть, состоящую из выветренного белого мрамора, и эта беломраморная вершина в закатных лучах была сияюще-золотой! Приглядевшись к ней через видоискатель фотоаппарата с дальнобойным объективом, можно было хорошо разглядеть правильный светлый квадратик храма Преображения Господня – Метаморфозы, также вызолоченный закатным светом. Но идти туда еще было...

Я посмотрел на Флавиана. Внешне он был спокоен, хотя бледность на его осунувшемся за время пути лице говорила о том, как нелегко нести сто сорок кэгэ веса собственного тела на больных артрозно-варикозных ногах при плохо работающем сердце. Я взглянул на часы, пора было пить батюшке вечернюю дозу лекарств.

– Ваше преподобие, – обратился я к Флавиану, – не откажите в любезности проглотить вот это!

Я протянул ему одну беленькую и одну желтенькую таблетки.

Флавиан с кротким видом принял от меня лекарства, запил глотком воды из поданной ему Игорем пластиковой бутылки, перекрестился и сказал:

– С Богом, братие! Осталось немного!

Интересно, что он имел в виду под «немного»? Свое здоровье, что ли?

Мы пошли дальше.

Тропа, снова представлявшая из себя земляной желоб, наполненный перекатывающимися под ступней камнями, теперь завела нас в ущелье, заросшее редколесьем, состоящим из негустого высокого кустарника с вкраплением в него дотоле не встречавшихся на пути сосен, достаточно высоких. Подъем становился все круче, начало темнеть. Мы достали маленькие налобные фонарики, надели их на чело и стали ими подсвечивать себе дорогу.

– Отец Димитрий! – крикнул Флавиан легко взбирающемуся по каменистой тропе впереди идущему Лао Ди. – Вы с Володей и Эдуардом идите вперед, с той скоростью, с какой вам удобно! Встречайте нас в скиту Панагии! Там отдохнем несколько часов и перед рассветом пойдем на саму вершину!

–Хорошо, отче! – отозвался отец Димитрий. – Если нужна будет помощь, пошлите кого-нибудь из ребят!

– Ладно! – отозвался Флавиан.

Хотя по нему было видно, что ему уже совсем не ладно. Я и сам уже начал всерьез ощущать на себе последствия пройденной части маршрута. Гудели ноги, особенно ощущались боли в бедренных мышцах, дыхание стало напряженным и частым, сердце ощутимо тяжело гоняло кровь по утомленному организму. Немели пальцы рук, сжимающие рукоятки палок, которые, подобно лыжным, принимали на себя значительную часть нагрузки при ходьбе.

И так себя чувствовал я, не страдающий пока (слава Богу!) ни гипертонией, ни артрозом суставов, ни варикозными расширениями вен на ногах, не считая перенесенного инфаркта и прочих имеющихся у моего батюшки болячек! При одинаковом росте в сто восемьдесят шесть сантиметров я тащил восемьдесят пять килограммов собственного веса плюс около пятнадцати в рюкзаке, итого – сто!

А бедный Флавиан даже без рюкзака тащил на своих больных ногах сто сорок! Почувствуйте разницу! Я ее чувствовал! В том, что начинал уже потихоньку ныть (про себя, конечно!), раздражаться на выскальзывающие из-под подошвы камни, на трущую плечо лямку рюкзака, на бьющуюся о бок в ритм шагов пластиковую фляжку, на...

Да, на многое я уже начинал внутренне напрягаться!

В отличие от меня, Флавиан был светел, и хотя изможден, бледен, но радостен. Я бы даже сказал так: «Лицо его освещалось неким вдохновением изнутри!» Хотя идти ему явно было все тяжелее. Он перешел на «гусиный шаг», ставя ступню шагающей ноги пяткой на уровне носка стоящей, одновременно вонзая в грунт наконечник противоположной ноге горной палки.

Топ-топ, топ-топ, ритмично и размеренно, согласуй шаги с дыханием, и при каждом шаге шепотом выдыхая: «Господи – Иисусе – Христе – помилуй – мя! – Господи – Иисусе – Христе – помилуй – мя!»

Совсем стемнело.

Теперь уже не видно было совсем ничего, кроме освещаемого слабым налобным фонариком отрезка тропы в несколько метров перед тобой. Какое-то время впереди еще слышались шаги и перестук ударяющих по камням горных палок, изредка перемежающийся отдельными словами уходящих вверх наших спутников, затем и эти звуки пропали. Только молчаливо идущий метрах в пяти впереди Флавиана Игорь все чаще останавливался, поджидая батюшку и напряженно вглядываясь в его слабо подсвечиваемое фонариком лицо.

Через каждые тридцать – сорок шагов Флавиан останавливался, зависал, опершись плечами в торцы рукояток выставленных вперед палок, затем, слегка отдышавшись, не переставая молиться, продолжал свое восхождение. Хорошо еще, что с наступлением темноты спала жара и, по мере нашего продвижения вверх, мы все сильнее ощущали периодические дуновения освежающего ветерка.

Трудно понуждать себя идти вверх, когда не видишь конкретной цели, не видишь места прибытия, а только нудную, утомительную дорогу, с осыпающимися из-под ног камнями, с давящей на плечи ношей, с тусклым светом, освещающим лишь малый отрезок пути перед тобою.

Тем более, когда конечная цель тебе не известна, ты не был там и не знаешь, что это такое и вообще стоило ли тратить силы, чтобы туда идти! Ты просто поверил кому-то, сказавшему, что она есть, эта цель, и что там есть то, ради чего стоит, изнемогая от усталости, борясь с раздражением и унынием, все-таки заставлять себя поднимать ноющую натруженную ногу и делать еще один шаг, и еще один, и еще...

И неизвестно, сколько еще таких вымученных шагов на пределе физических и душевных сил тебе предстоит сделать! Ты просто веришь, что эта цель когда-нибудь будет достигнута, что каждый твой шаг приближает тебя к ней ровно на один шаг и что тебе придется сделать еще ровно столько шагов, сколько их нужно сделать, чтобы дойти до этой долгожданной цели. А можно сесть и сидеть, хныча или ругаясь, или тупо молчать в изнеможенном бессилии, но тогда цель перестанет приближаться к тебе.

Все как в жизни.

Как важно в таком пути иметь перед собою того, кто тоже идет к той же цели, что и ты, причем так же тяжело и мучительно, а быть может, еще тяжелее, чем ты, еще мучительнее, но идет! И освещает своим фонариком путь еще на несколько шагов дальше, чем можешь осветить ты. Он тоже верит в достижимость конечной цели, как и ты, и своим движением впереди тебя он укрепляет и твою веру, придает тебе силу и желание идти за ним дальше, не отстать и не остаться в темноте, дойти и разделить с ним радость обретения!

Впереди меня шел Флавиан. По горе и по жизни. Нашей целью была вершина. И на горе и в жизни. А на вершине – Преображение.

Флавиан остановился:

– Все, Леша! Сил больше нет, давай посидим! – Он грузно, со стоном опустился на какую-то возвышающуюся на обочине кочку.

Свет Игорева фонарика, оторвавшийся от нас в темноте метров на десять, тоже замер.

– Игорек, привал! – крикнул ему я.

Светящаяся точка начала спускаться, приближаясь к нам. Игорь подошел и присел рядом с нами на обочине тропы.

– Интересно, далеко еще до Панагии? – поинтересовался я, сам не знаю у кого.

– Трудно сказать, – ответил Игорь, – может, километр или три, а может, и метров сто. Мне говорили, что Панагия появляется внезапно, в конце этого ущелья, по которому мы сейчас идем. Идешь, идешь, а потом раз – и уже Панагия! Там наши ребята небось уже нас ждут, очаг разожгли, поесть организовывают. Отец Димитрий небось свой хитрый чай заваривает!

– Пошли! – улыбнулся, вставая, Флавиан. – Уж очень ты, брат Игорь, аппетитную картинку нарисовал, у Лешки вон уже слюнки текут!

– Ничего не текут, – ответил я, поднимаясь, – хотя чашечку живительного улуна сейчас бы в самый раз!

Мы двинулись дальше.

ГЛАВА 27. Восхождение. Игумения горы Афонской

Панагия и вправду появилась внезапно! Точнее, внезапно вверху впереди, метрах в сорока, засветился фонарик, и голос Эдуарда позвал:

– Отец Флавиан! Батюшка! Это вы?

– Мы! – исторг из работающих как кузнечные мехи легких придушенный возглас Флавиан.

– Поднимайтесь сюда, отец Флавиан, вы уже почти пришли! – Эдуард осветил своим фонариком сверху оставшийся нам отрезок тропы. Пройдя еще метров двадцать, мы увидели выделяющийся четким контуром на фоне ночного неба известный нам ранее только по фотографиям купол маленького скита Панагии. Он оказался всего в полусотне шагов от места, где мы поднялись из ущелья. Из-под двери скита приветливо выбивалась полоска гостеприимного света.

Даже не мог себе представить раньше, сколько радости может вызвать у меня встреча с человеком, с которым расстались всего пару часов назад.

– Брат Эдуард, здравствуй! – приветствовал его я. – Как там наш ужин? Лао Ди уже заварил улун?

– Наш ужин, брат Алексей, – улыбнулся в свете фонаря Эдуард, – находится, вероятно, метров на триста или четыреста выше! А может, уже и на все пятьсот!

– Не понял! – вынырнул из темноты Игорь. – А где ребята?

– Они сейчас поднимаются последний пятисотметровый отрезок пути на вершину. Меня они оставили здесь, чтобы предупредить вас о том, что будут ждать наверху!

– Ничего себе! – не мог въехать в ситуацию я. – А чего они туда пошли-то сейчас? Мы же договорились отдыхать в Панагии и утром, перед рассветом, начинать последний подъем, как это делают обычно все паломники! И кто тогда там? – Я показал концом палки на свет из-под двери скита.

– В этом все и дело! – снова улыбнувшись, ответил Эдуард. – Там находятся рабочие-албанцы, которые ремонтируют Панагию и что-то строят на вершине. Они не пустили нас к себе, сказав, что у них нет места, и жестами показали идти на вершину!

– Чего! – рассвирепел бывший спецназовец Игорь. – Да они у меня сейчас сами ночевать будут в овраге! Не пустить паломников! Пошли! Сейчас я посмотрю, как эти «албаносы» не пустят ночевать нашего батюшку!

Он сбросил рюкзак и решительно двинулся в сторону двери скита.

– Игорек! – тихим голосом позвал его Флавиан.

Игорь недоуменно остановился и повернулся к батюшке.

– Игорек! Не ходи туда, пойдем наверх, – еле стоящий на ногах Флавиан кивком показал в сторону вершины, – это не «албаносы», это Бог так благословляет нас совершить то, зачем мы сюда пришли!

– Отче! – Игорь был просто вне себя от возмущения. – Да вы же сейчас упадете! Как вам сейчас туда идти? Это невозможно!

– «Невозможное человекам возможно Богу»! – процитировал Евангелие Флавиан. – Если Бог руками албанцев отправляет нас наверх, значит, Он даст и сил дойти туда.

– Да вы там просто помрете, по дороге! – в отчаянии махнул рукой Игорь.

– Недостоин я, брат Игорь, такого счастья – помереть на вершине Святой горы! – улыбнулся мой батюшка. – Значит, не помру! Пошли, чего время тянуть!

Бурча что-то под нос, Игорь взял свою поклажу, вскинул ее на плечи и первый двинулся в сторону видневшейся каменистой тропы, ведущей на вершину.

Мы двинулись за ним.

Теперь останавливаться приходилось все чаще, уже не через тридцать – сорок шагов, а через десять – пятнадцать. Флавиан явно изнемогал. Да и я-то сам, вроде и не совсем уж старый и больной, можно сказать – муж «спортивного обличия», а, пройдя столько часов подряд все время в гору, причем большую часть пути по изматывающей жаре, был далеко не в лучшем состоянии.

Ноги, особенно бедренные мышцы, гудели так, что хотелось, чтобы их не было вообще, дыхалка работала на износ, легкая джинсовая рубаха была мокрой насквозь, хоть выжимай! Голова кружилась от усталости, от горного воздуха и от сознания того, что Флавиан сейчас испытывает то же самое, только в гораздо более тяжелой степени. К тому же и тропа вскоре превратилась в узенький, утыканный острыми камнями карниз, идущий серпантином вверх по крутому мраморному склону. Если сорваться вниз...

Даже думать не хотелось о том, в каком виде тебя будут хоронить.

Примерно через полчаса устроили привал. Кое-как примостились на тропе между повсюду торчащих острых каменных обломков.

– Батюшка! – обратился к Флавиану Эдуард, подождав, пока тот отдышится и немножко придет в себя. – Скажите, а это точно, что женщины не могут находиться здесь, на Афоне?

– Точно! – кивнул Флавиан.

– Даже монахини? – опять спросил Эдуард.

– Даже монахини!

– Тогда я не понимаю... – задумчиво пробормотал фотограф.

– А в чем вопрос? – поинтересовался у него батюшка.

– Видите ли, не знаю, как сказать, – замялся Эдуард. – Не хочу, чтобы вы подумали, что я немного того, – он покрутил пальцем у виска, – хотя вот Алексей же сказал, что «то ли еще будет»... Словом, я видел там, – он показал вниз, в сторону Панагии, – женщину, судя по одежде – монахиню, средних лет и очень красивую.

– Когда? – не удержавшись, встрял я.

– Минут за двадцать до того, как подошли вы с батюшкой! – повернулся ко мне Эдуард.

– Как это было? – явно стараясь сохранять спокойствие, спросил его Флавиан.

– Я сидел на камне рядом с тропой, по которой должны были подняться вы, – ответил фотограф, – и, как вы меня научили, читал по вашим четкам молитву Иисусу, я даже не скажу, сколько раз я успел ее прочитать. Когда я в очередной раз прошел весь круг узелков и остановился на крестике, я сказал, как вы меня научили: «Пресвятая Владычице Богородице, спаси меня, грешного!» И мне почему-то так легла на душу эта молитва, что я начал повторять ее дальше вместо молитвы Иисусу, перебирая узелки четок. А когда я завершил весь круг, все тридцать три узелка, она как раз и прошла рядом со мной!

– Просто прошла рядом? – уточнил батюшка.

– Она остановилась, посмотрела на меня очень доброжелательно, перекрестила меня рукой, улыбнулась и пошла дальше. В руке у нее был деревянный посох с небольшой перекладиной сверху!

Флавиан сунул пальцы в нагрудный карман и достал оттуда небольшую заламинированную карточку.

– Такой посох? – он протянул карточку Эдуарду.

– Такой! – удивился тот. – Подождите, да это же она сама! Только плащ у нее был не красный, а черный, весь в мелких складочках! Постойте, да это же... – он посветил фонариком поближе, чтобы разглядеть надпись на иконке, – это что, Дева Мария?

– Эта икона называется «Игумения горы Афонской», – ответил Флавиан, – вы только что получили от нее благословение, от Игумении горы Афонской. Это единственная женщина, которая ходит своими стопами по этой земле. Кстати, «Панагия» переводится как «Всесвятая», этим именем на Афоне чаще других имен называют Матерь Божью. Оставьте себе эту икону, пусть она будет вам памятью об этой встрече!

Вы бы видели глаза Эдуарда, когда до него дошло, что же случилось с ним менее часа назад! Впрочем, и у нас, остальных участников этого разговора, лица вряд ли были менее потрясенными.

Кажется, даже Игорь перестал гневаться на «албаносов».