Текст книги "Славия. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Александр Белый

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 52 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]

– Простите, а компаньона его как звали?

– Бартоломео де Гарсиа, вы были знакомы?

– Нет. – Теперь мне стало ясно, с кем именно был дружен неудачливый авантюрист Бартоломео. – И что теперь делать с этими закладными?

– Какой-нибудь торговец купил бы, но это ленные земли, которые можно продать только дворянину. Сделаем так, как изначально планировали, перепишем на вас или на другого, предложенного вами дворянина за означенную ранее цену.

– На меня нельзя. Надо оформить датой до двенадцатого сентября, а я дворянином империи стал только десять дней назад.

– Ну и что? Даже сегодняшним днем можем оформить, это будет означать, что было две переуступки, так и в наших книгах запишем, правда, оплата возрастет соответствующим образом. Так что, оформляем на ваше имя?

– Оформляем!

После всех расчетов и бумажных дел, получил на руки банковский вексель на сумму четыре с половиной тысячи серебром, а также документы на владение феодом Сильва. Да, именно купчие, так как все сроки по закладным давно истекли.

Так и оброс недвижимым имуществом, одну часть из которого и в глаза никогда не видел, а на вторую – нога ступала, только совсем в другой жизни.

Место, расположенное недалеко от побережья, где можно было бы делать все что угодно, для моих целей подходило. По крайней мере избавлюсь от этой католической братии, которая в замке Изабель, несомненно, достанет меня до упора. Ну а после окончания морской школы наступит следующий этап дел наших. Вот после этого, чтобы никто не зацепил во внутренних разборках, феод придется продать.

Опытный королевский герольд, седовласый мужчина в высокой шапке, с бородкой клинышком и подкрученными усами, едва взглянув на развернутый список, удерживаемый у двери старшим лакеем, сразу же расправил плечи, с достоинством прошагал в центр зала и объявил Изабель, а также меня как сопровождающее ее лицо.

Поддерживая дону под локоть и на полшага отстав, вышел вместе с Изабеллой из боковой двери и направился на ковровую дорожку, пересекающую зал из конца в конец. Радость моя двигалась, высоко держа головку и прелестную грудь, ее щечки пылали румянцем, а глаза от радости блестели.

Да уж, что женщине надо, чтобы она чувствовала себя счастливой? Иногда – кофе в постель, иногда – цветок, иногда – культпоход в театр. А если нет билетов в театр, можно сходить на экскурсию во дворец.

Мы вышли на дорожку и повернулись лицом к тронному возвышению, где в богатых, отделанных золотом и драгоценными камнями монументальных креслах расположились их католические величества король и королева-мать. Отпустил Изабель на шаг вперед, как требовалось по этикету для сопровождающего лица с соответствующим уровнем социального статуса, и мы направились к тронному подножию. Остановившись на положенной дистанции, Изабель присела в низком реверансе и склонила голову, я тоже застыл в глубоком поклоне.

– Дочь моя. – Довольно приятный голос королевы разрешил нам выпрямиться. Это была женщина лет сорока пяти, в строгом монашеском наряде с полностью закрытыми лбом и подбородком. – Мы скорбим о безвременной кончине супруга твоего, – она повернулась к королю, тот молча кивнул, – мы слышали о неком приключении, которое случилось во время твоего путешествия в столицу.

– О да, ваше величество, ваше католическое величество, – Изабель опять быстро поклонилась королеве-матери, затем королю и кивнула в мою сторону, – и если бы не дон Микаэль…

– Потом расскажешь, дочь моя, – что-то не понравилась королеве моя физиономия, она на меня взглянула коротко и общалась только с Изабель, зато король осмотрел внимательно с ног до головы, – не отходи далеко, мы тебя позовем, – сказала королева-мать, – ступайте.

Мы с поклоном отступили и отошли вправо, в толпу придворных, а герольд немедленно представил следующих приглашенных. Профессиональные придворные топтуны тут же попытались оттереть меня от Изабель и задвинуть подальше, на периферию событий.

Конечно, в жизни бывало, что меня задвигали, но полученные когда-то навыки работать локтями никуда не делись. Если бы в свое время ожидал чьей-то милости и не суетился, то были бы у меня не контракты, позволяющие жить безбедно, содержать свою семью и семьи тридцати шести своих сотрудников, а фиг-вамы. Поэтому отстоять козырное место в многолюдной толпе для меня не проблема.

Только сейчас, внимательно рассмотрев худое, как у узника концлагеря, перекошенное лицо короля с отвисшей влево нижней губой, понял, кто он такой. Не было никаких сомнений, это Карлос Второй, он был последним представителем испанских Габсбургов, которого обзывали Одержимым Уродцем. Мне самому лично не довелось об этом читать, но владеющий русским гид говорил, что король был болен эпилепсией и множеством других недугов. Правлением занимался мало, страну довел до голода и сепаратизма. Так как был импотентом, то наследника не оставил, и после его смерти развернулась длительная война за испанское наследство.

Сейчас я стоял и смотрел с сожалением на этого парня моего возраста с пышной шевелюрой густых рыжих волос, лежащих на плечах. Его голову поверх черной шапки украшала многолучевая корона, глаза бегали по очередному представленному ко двору гранду, а лицо слегка гримасничало. Очень даже может быть, что от боли.

Да, мне его было искренне жаль. Ведь не виновен он в том, что его дурковатые предки, дабы не допустить к золотому корыту под названием «Новый Свет» другие монаршие фамилии, за сто пятьдесят лет так смешали свою кровь, что дядя, женившись на родной племяннице, настрогал целую кучу уродов. Из них выжил только один, который до начала следующего века был осужден мучиться сам, мучить окружающих и близких, мучить собственный народ.

К сожалению, в большинстве стран мира такие браки к инцесту не относятся. Дядя может спокойно жениться на родной племяннице, а тетя выйти замуж за племянника – даже в России. А ведь до революции тысяча девятьсот семнадцатого года такие браки у нас были запрещены!

Когда представления закончились, король сдержал гримасу боли и что-то сказал королеве. Та, видно, подала какой-то знак, так как прибежали четверо придворных, помогли ему сойти с трона и препроводили куда-то за гобелены. Видимо, здесь такое часто случалось, никто ничему не удивился, толпа рассосалась и сгруппировалась в кучки по интересам. Впрочем, так же, как везде и во все времена.

К нам вдруг подошла молодая пара, и Изабель, не сдерживая эмоций, радостно хлопнула в ладоши и воскликнула:

– Луиза!

А в молодом человеке я с удивлением узнал дона Альфонсо, офицера городских кирасиров Манаги, с которым потом зажигали в кабаке и борделе. Оказывается, они с Луизой жених и невеста и так были представлены их величествам. Мы немного поговорили, потом их кто-то отозвал, а к радости моей присеменил полусогнутый старший лакей:

– Простите, сеньора, вас приглашает к себе ее величество.

– Одну? – удивленно спросила она.

– Да, сеньора, это апартаменты ее величества. Я вас провожу.

– Иди-иди. Все нормально, ожидать тебя буду здесь, – успокоительно махнул рукой. Изабель сделала мне маленький книксен и с горящими глазами устремилась за мажордомом, пышные юбки ее алого платья плыли, как воздушный шар.

Оставшись один, решил для себя – попав в королевский дворец, грех не воспользоваться такой возможностью и не совершить экскурсию: посмотреть, как ныне живут короли. Отошел подальше от основной тусовки и стал рассматривать картины и гобелены.

– Чтобы пошить этот костюм, его папаша продал последнюю козу, – услышал сзади голос.

– Да хубон что? Ты на шпагу посмотри, чтобы отправить этого молокососа на представление ко двору, его папаша, видно, весь феод заложил, – вторил ему другой.

Мне стало понятно, что за мной увязалась какая-то компания постоянных дворцовых топтунов из числа золотой молодежи. Мишкина экспансивность рвала душу, но возобладали Женькины хладнокровие и многолетний опыт общения, в том числе и с такими чувырлами. Поэтому сдержался и, не оглядываясь, стал двигаться дальше, молча и не спеша.

– Эй, молокосос. – Третий голос оказался хриплым, он шипел мне почти в затылок, затем обошел с правой стороны. Скосив глаза, увидел достаточно взрослого мужчину лет двадцати восьми с презрительным взглядом черных глаз, его бородка едва скрывала косой шрам на щеке. – Мне ваша шпага нравится, и феод вдовы де Гарсиа тоже нравится. Шпагу вы мне сейчас подарите, а Изабеллу я сам возьму. Понятно?!

– Сосунок испугался, идет и молчит, – сказал первый. – Эй, сосунок, вы штаны еще не намочили? Чего молчите?

Старался не оглядываться, не обращать внимания, сдерживал эмоции из последних сил.

– Эй, ну-ка стой! – Хриплый вышел чуть вперед и с силой наступил мне на ногу.

У, блин! Как больно! Это был самый настоящий вызов, который спускать никак нельзя. Чисто автоматически рука воздействовала на ближайшую болевую точку противника. Захватил через новомодные штаны в обтяжку сильно выделяющиеся гениталии, резко сдавил и рванул вверх. Тот дико ойкнул и рухнул на задницу. Сам же отскочил в сторону и стал спиной к стене, придерживая эфес шпаги. Рядом увидел двух ошарашенных дворян лет двадцати – двадцати двух. А еще около ста удивленных лиц, развернувшихся в нашу сторону.

– Дуэль, – захрипел бородатый, согнувшись на полу.

– А яйца драться не помешают? – тихо спросил у него.

– Дуэль! Сейчас!

Увидел, как к нам поспешили человек десять дворян, среди них и Альфонсо. Впереди всех чуть ли не бежал герольд.

– Сеньоры! Обнажать оружие во дворце будет величайшим преступлением, – объявил тот и укоризненно уставился на меня. Со стороны действительно казалось, что я и есть виновник всех бед, ударил проходившего мимо тихого, кроткого дворянина. То есть нанес благородному оскорбление действием третьей степени.

– Сеньоры! Хочу объясниться! – решил оправдаться я в глазах общественности. – Эти трое преследовали меня, оскорбляли словами, в оскорбительной форме говорили о сопровождаемой мною доне Изабелле де Гарсиа. А в конце вот тот, – показал на встававшего с пола бородатого, – умышленно наступил мне на ногу. – Показал народу пятно на начищенном башмаке и продолжил: – И грубо потребовал, чтобы я подарил ему свою шпагу, – народ перевел глаза на шпагу, почти все уважительно кивнули, – после чего я не сдержался и оттолкнул его. Уж попал, куда получилось.

– Ложь. Я, Антонио де Вильяс, объявляю этого сеньора лжецом, вызываю на дуэль и требую удовлетворения. Немедленно. По старым правилам, без раундов. Бой до смерти.

– Я, Микаэль де Картенара, объявляю этого сеньора лжецом и наглецом и принимаю вызов. Без раундов. До смерти. Оружие – собственные шпаги.

– Сеньоры! – Герольд поднял жезл. – Обязан напомнить, что любые разбирательства в стенах дворца недопустимы. Кроме того, хочу довести до вашего сведения: дуэли запрещены. Прошу удалиться, следуйте за мной.

Мы двинулись за ним, а Альфонсо пристроился рядом и тихо сказал:

– Микаэль. Очень опрометчивый поступок, это у тебя от незнания. Де Вильяс – известный бретер, не лучшая шпага в Мадриде, но шпага сильная. У тебя еще есть возможность отложить бой хотя бы на сутки.

– Это ничего не даст. Дон Альфонсо, не согласишься ли быть моим секундантом?

– А ты не передумаешь, отказаться от дуэли не намерен?

– Нет.

– Что ж, сочту за честь. Но рекомендую воспользоваться правом вести бой одинаковыми дуэльными клинками.

– Нет. Я уже сказал.

Оказывается, дуэли действительно были запрещены еще отцом нынешнего короля, Филиппом IV, но в последнее время на этот указ все смотрели сквозь пальцы.

Местом поединка обычно выбирали плац за казармами гвардейцев, вот туда мы и двинулись в сопровождении целой армии дворян – сотни в полторы, не меньше. А что, киноконцертных залов здесь еще не появилось, а зрелищ утомленному безделием народу, как всегда, хотелось, вот все сеньоры и побежали. Побежали бы и сеньориты, да правила этикета не позволяли.

Азартные игры в Испании очень большой грех, но между тем ставки делали почти все, даже распорядитель нашелся, один из офицеров-гвардейцев. Народ был в курсе дела: куда падре денется, грехи все равно отпустит. Но, к сожалению, по разговорам знал, что на меня почти никто не ставит, и многие сетовали, что выигрыши будут маленькие.

– Дон Альфонсо, не мог бы ты сделать еще одно одолжение? Будет выглядеть неприлично, если ставку сделаю сам на себя. Здесь триста пятьдесят пиастров, – вытащил из рукава вексель, который мне когда-то вручила Изабель, – поставь от моего имени. Пусть сеньоры возрадуются, что смогут выиграть больше.

– Странный ты человек, давай лучше передадим эти деньги твоей даме, доне Изабелле. У тебя сильный соперник.

– Это не моя дама, к сожалению, – снял с себя хубон, левую перчатку и стал готовиться к бою, – но не стесняйся, дон Альфонсо, если у тебя есть какие деньги, добавь и смело ставь на меня. Поверь, я его убью.

Не обращая ни на кого внимания, сделал ряд упражнений и растяжек. Наконец толпа наблюдателей-болельщиков схлынула за черту, обозначенную секундантами.

Мы стали в стойку, солнце светило справа, оно склонилось почти к горизонту. Через час начнет темнеть. Противник оказался напротив меня. Несмотря на недавнюю злость, лицо его выглядело невозмутимым, но глаза были прищурены. По тому, как он перед боем раскачивался, пританцовывал и разгонял кровь, было ясно, что боец неслабый. Затем каждого из нас спросили о возможности примирения – не желаем ли мы принести друг другу извинения и отказаться от дуэли. Мы, естественно, не отказались.

Длину клинков не замеряли. Когда согласился на поединок и объявил, что оружием являются собственные шпаги, прекрасно видел шпагу противника, которая была длиннее моей сантиметров на двадцать пять. Вспомнил рассказ деда, что при приблизительно равном росте соперников управлять подобным клинком значительно сложнее. Даже опытного бойца захватывает инерция и протягивает движение на лишние доли секунды.

Все. Прозвучала команда Альфонсо:

– В позицию! – На секунду прикрыл глаза, отрешился от мира и спрятал чувства так, как был научен с самого детства. Шпаги вытянуты и концами клинков мы смотрим друг на друга. – …К бою!

Невозмутимое лицо противника исказила ухмылка. И – последовала атака!

Свист вспоротого клинками воздуха, мелодичный звон высококачественной стали, укол в руку. Мою. На манжете белой рубашки брызги крови. Разрыв дистанции. Рецепторы мозга боли не воспринимали.

Противник пытался выдавить меня влево, глазами к солнцу. А хрен тебе, шаг вправо делать проще.

Атака! Свист воздуха, звон стали, скрежет длинного клинка о мою гарду – и опять укол в руку. Разрыв. Что-то не так. Противник откровенно кривил в улыбке рожу. Все наблюдатели, как положено, молчали, можно было услышать муху. Боли в ранах не чувствовал, рука работала нормально, усталости не ощущалось.

Полшага вправо и вперед, атака! Двигался быстро. Взвизгнул круговой захват клинка противника и зашелестел по его полотну острый кончик моей шпаги. Нет, дед, не получилось так, как ты учил, не попал в горло. Уж очень опытный соперник попался. Но под ключицу достал! Немедленный разрыв, клинок противника чуть не зацепил мое левое плечо.

Что, теперь не улыбаешься? Его рубашка стала багроветь, а лицо исказила совсем другая гримаса. Но все равно, он был зол, но сосредоточен. Атака! Успел уйти в защиту, клинок жалобно зазвенел, с поворотом налево выгнулся вопросительным знаком, мой противник завалился чуть вперед. Дед говорил, что самое неожиданное для врага, когда он во время поединка вдруг видит не лицо, а твою спину. Обычно враг теряется и какое-то мгновение не знает, что делать. И я не знал, растеряется ли мой противник в подобном случае. Но увидев, что его клинок проскрежетал по моему сантиметров на сорок вперед, сделал шаг влево и назад, стал к противнику спиной. И в тот момент, когда его клинок начал совершать возвратное движение, понял, что дед недаром все последние годы бил меня палкой по жопе. Перехватил рукоять шпаги левой рукой обратным хватом, параллельно локтевому суставу, и сделал резкое движение клинком назад.

Сначала почувствовал длинное и вязкое сопротивление, затем услышал звук падающей шпаги и предсмертный хрип бывшего врага. В состоянии полнейшей тишины выдернул окровавленный до половины клинок своей «итальянки» и, не оглядываясь, направился к брошенным вещам.

Поединком были довольны все.

Проигравших пари если и душила жаба, то настоящему гранду, идальго или кабальеро, показать этого никак не можно. Доволен был персонально Альфонсо, который поставил на меня всего с еще тремя дворянами пятьдесят серебром, а выигрыш составил четыре к одному, то есть лично он получил сто пятьдесят пиастров.

Доволен был король, все-таки день прошел весело. Доволен был герольд, зачитавший новый указ короля, в котором мне предписывалось к завтрашнему вечеру покинуть столицу и не появляться в ней в течение пяти лет.

Доволен был и я. Даже не потому, что поднял чистыми две тысячи серебром (двести пятьдесят вручил распорядителю, пусть помнит мою доброту), а потому, что этот поединок стал моей рекомендацией. Это был, не считая боевых столкновений с копчеными, мой самый первый публичный бой с серьезным соперником. И я победил.

– Я так переживала! – Изабель крепко прижалась ко мне, придерживая мою перевязанную руку, когда возвращались домой, и пустила слезу. – Но ты знаешь, милый, когда все сеньоры и сеньориты делали ставки по золотому дукату, я единственная поставила на тебя. И выиграла! Целых сто пятьдесят дукатов!

Ее слезы высохли, и она весело рассмеялась.

Часть втораяМарш-бросок с полной выкладкой

Глава 1

Морская школа Малаги была одной из трех военно-морских школ империи, где готовили квалифицированных морских офицеров. Учащихся обычно набирали ровно столько, сколько было желающих, уплативших за обучение. Мест для проживания и учебы здесь имелось сто двадцать, но, как правило, такого количества желающих получить профессию не набирали никогда.

Обратил внимание, что на курс поступили ребята пятнадцати-шестнадцатилетнего возраста, большинство даже моложе меня. Что поделаешь, в Средние века совершеннолетие – возраст, когда человек вправе принимать самостоятельные решения и отвечать за свои поступки, наступает в четырнадцать лет. Это не начало двадцать первого века, когда в таком возрасте изнеженный и мягкотелый ребенок натурально умирает на элементарном уроке физкультуры, а учителей за это сажают в тюрьму. Государство при сем не желает признавать ни своей вины, ни причин деградации молодого поколения в частности и общества в целом, а также истоков дурного воспитания родителей. А здесь в семнадцать лет мужчина – это или глава молодой крестьянской семьи, или воин. Но если ты дворянин, то берешь в руки меч и идешь проливать кровь гораздо раньше.

Тысяча пиастров серебром за учебу это все-таки немало. Безземельным кабальеро такие деньги только снились, поэтому они начинали морскую службу с учебы в трехмесячной школе подготовки унтеров. Как это ни странно, но именно из них и вырастала основная масса специалистов военно-морского флота. Однако так сложилось, что офицеров, получивших патент в морской школе, как прослойку более высокого социального статуса, ждала и более стремительная карьера.

Лично меня дела империи интересовали мало, тем более какая-то карьера. Вот то, что Голландская война только что закончилась, радовало. Лет бы пять мира, – очень много вопросов смог бы решить спокойно и без напряжения.

Все мои устремления и действия были направлены на достижение основной цели – задачи-максимум. Что? Сильно круто? Возможно, но мы попытаемся.

А что делать? Модно одеваться, вкусно кушать, владеть солидным банковским счетом, богатой движимостью и недвижимостью, а также красивыми женщинами? Но это у меня всегда было. Ведь никогда не лежал, а бежал, поэтому было и в той жизни, будет и сейчас.

Но для меня сегодняшнего этого слишком мало. И если Господь не приберет, то создам свой мир и построю свой дом. Сильный мир и красивый дом. По собственному проекту. Нет-нет, очень далек от мысли, что получится мир всеобщего благоденствия. И коню ясно, что сие невозможно – будут и довольные, и безразличные, и недовольные. На то оно и государство, по сути своей – машина подавления, чтобы регулировать подобные вопросы.

Каким мой мир будет, еще не знаю. Но внутреннюю политику направлю на создание сильного, богатого и любящего свою страну человека. Хочу, чтобы не бродили бомжи, чтобы не могли появиться мамы, которые по какой-либо из причин продавали собственного ребенка на органы. Хочу, чтобы не голодали дети, чтобы с раннего возраста им были доступны учеба и медицинское обслуживание, чтобы в их душах и сознании росли честь, совесть, взаимное уважение, особенно мужчины к женщине, культура винопития и отвращение к наркомании. Хочу, чтобы Трудолюбивый Человек имел достойный заработок, который обеспечил бы приличную жизнь ему и его семье. И если мои подданные не будут знать имен премьер-министра и министров, потому что они им неинтересны и безразличны, то стану просто счастлив.

Думаю, одно мое появление начало менять течение рекии явилось катализатором становления будущего сильнейшего игрока, способного заложить основы другого мирового порядка. И дело не в том, что я такой Великий Перец. Просто не может быть иначе, потому что если будет иначе, то получу пинок под зад и улечу обратно в небытие. Но если в результате моих усилий и усилий моих потомков не погибнут миллионы людей в ГУЛАГах, бухенвальдах, от рук непримиримых террористов, значит, Онотправил меня сюда не зря.

Но, как бы там ни было, о прямом воздействии на внешнюю политику какой-либо страны ближайшие двадцать пять лет даже помышлять не буду.

Вот где-то так и крутились мои мысли. Но сможет ли один человек все это поднять?

А почему бы нет? Нужно хорошенько упереться и постараться. Будем считать, что отдохнуть довелось в жизни прошлой, а в этой нужно поработать. Что ж, нам не привыкать, однако главнейшее сейчас – морская школа, и нужно грызть гранит науки.

Учебный процесс был разбит на следующие этапы:

Первый – пять месяцев теории по устройству парусных судов с дополнительными практическими занятиями на верфи.

Второй – до полугода плавания в качестве матроса на одном из фрегатов Императорского флота в составе эскадры. Обычно в Новый Свет и обратно. На данный период всех унтеров замещали офицеры школы, которые, кстати, через каждые три года тоже проходили ротацию и направлялись в действующий флот. За это время каждый курсант должен был сдать зачеты марсового и рулевого матроса, а также артиллериста и абордажира.

Третий – пять месяцев теоретических занятий по морской географии, навигации, лоции, системе связи, а также по военно-морскому искусству, подготовке и ведению морского боя.

Четвертый – двух– или трехмесячное плавание в должности помощника шкипера любого каботажного судна, следующего вдоль берегов метрополии.

Ну, и пятый, последний – торжественное вручение патента военно-морского офицера и грандиозная пьянка.

До этого радостного события мне еще как медному котелку, но в порт Малаги уже вошла Вторая эскадра Императорского флота и через неделю все первогодки должны были отправиться в поход. Сегодня же все шесть групп курса сдавали экзамены своим офицерам-наставникам.

Все эти пять месяцев учебы для меня прошли совершенно легко и без напряжения. Три дня в неделю у нас были теоретические занятия, а следующие три дня – практические.

На теоретических по макетам и схемам изучали устройство судов: особенности корпуса, рангоутов с такелажем и парусное вооружение. На базе этих знаний уже разбирали их типы и характеристики: начиная с не имеющих рангов шхуны и брига, заканчивая линейными кораблями, от фрегата до крупнейшего галеона. А вот практические занятия проводили на верфи.

Лично мне совершенно не нужны были все эти пять месяцев учебы. Теория мной хорошо была усвоена за месяц, месяц же понадобился для изучения теории и практики постройки судов и изготовления парусного вооружения. В отличие от абсолютного большинства курсантов-бездельников, которые только слонялись по верфи наблюдателями, деньков десять неслабо попотел: помогал борта сшивать, сам клей варил и навязался в помощники парусному мастеру. По данному поводу никто надо мной не подшучивал, хотя было немало кривых взглядов. Во-первых, все знали, что я есть состоятельный идальго, и, во-вторых, что могу дать немедленный укорот. Историю моей дуэли в столице не слышал только глухой. И, в-третьих, со всеми курсантами у меня были ровные, товарищеские отношения, а с грандом Фернандо, младшим сыном герцога Арагона, стал дружен, даже дважды приглашал его в свой маленький замок.

Между прочим, статус вольного слушателя – очень серьезная привилегия, ее имели всего четверо курсантов. Нам можно было вообще, кроме среды и субботы, не приходить на занятия, но дураков не было, с нас спрашивали, как со всех, поэтому первые два месяца некоторые дни пришлось даже жить в казарме. А вот последующие три – да, занимался делами собственными.

Из Мадрида мы вернулись без приключений, правда, в Толедо провели два дня. Первый день отдыхали и привечали выздоровевших бойцов, а на второй Изабель что-то нездоровилось, даже лекарку вызывала. Уже стал было переживать, но она рассеяла мои сомнения. Когда появилась, выглядела веселой и вполне здоровой.

– А это так, чисто женские дела, – небрежно махнула рукой, затем крепко прижалась ко мне и прошептала: – Как я счастлива, что ты появился в моей жизни.

На обратном пути она завела разговор о том, что ныне все больше сеньоров освобождаются от своих маленьких удельных армий, оставляют по дюжине кирасир, которые несут чисто охранную службу. Путешествуют же почтовыми поездами, что гораздо быстрее и гораздо безопасней. Раньше, да, соседи частенько друг друга прессовали, поэтому де Гарсиа содержали шесть дюжин кирасир. В оружейной комнате уже много лет пылились пять десятков комплектов лат и оружия, которому Педро постоянно организовывал чистку и смазку. Вот она сейчас и обдумывала: а не продать ли все это, ведь один комплект стоит не менее тридцати дублонов золотом? И не уполовинить ли замковую охрану?

В принципе мысль правильная. Когда-то читал в каком-то источнике, что уже в конце семнадцатого века в Европе никаких мелких междоусобиц среди феодалов не было. Все вопросы регулировались либо нотариально и в судебном порядке, либо на более высоком уровне.

– Думаю, радость моя, что ты права. С людьми поступай, как хочешь, только посоветуйся с Педро. В отношении лат и оружия – не спеши. Вполне возможно, что оно мне понадобится, но если тебе срочно нужны эти шесть тысяч пиастров, то я тебе их хоть сейчас дам.

– Что ты?! Ты даже не представляешь, что ты мне подарил. Ты изменил мою судьбу! Никаких денег от тебя не возьму, а если латы нужны, так я тебе их дарю. – Она погладила мою раненую руку. – И все же, милый, никак не могу понять, откуда у тебя столько денег? Ты выплатил огромное состояние за два феода и, насколько я понимаю, даже сейчас располагаешь суммой не меньшей.

Эх, знала бы ты, дорогая, что я, отправляясь в Мадрид, кроме драгоценностей и акций французской Вест-Индской компании имел при себе около двадцати тысяч серебром наличных и безналичных денег, а вернулся фактически с той же суммой, даже с некоторым прибытком пиастров в восемьсот, так еще не так удивилась бы.

– Изабель, точно так же, как существуют чисто женские дела… Помнишь, ты мне сказала? Точно так же существуют дела чисто мужские, о которых женщинам лучше ничего не знать. Но, чтобы ты чувствовала себя спокойно, скажу так: нашел клад. Нет-нет, не на твоих землях!

Она рассмеялась и ткнула мне в плечо свой кулачишко.

В замке Гарсиа нас встретили как заблудших детей, словно мы не месяц отсутствовали, а как минимум год. Радовалась вся челядь, было видно, что Изабель здесь и вправду любят.

Рядом со свободными от караула кирасирами стоял улыбающийся Иван. Одет он был вполне прилично. Не в хубон, конечно, но из-под жилета и короткого пиджака светло-коричневого цвета выглядывала белоснежная рубашка с большим отложным воротником и широкими манжетами, еще на нем были свободного покроя штаны до колен и широкополая шляпа. На ногах – желтые ботфорты с опущенными голенищами, на широком поясе висели кинжал и самая настоящая турецкая сабля в черных ножнах, отделанных желтым металлом. Рукоять обтянута кожаным шнуром, а крестовина и набалдашник, изготовленный в виде головы сокола, были из точно такого же желтого металла, вероятней всего, позолоченные.

– Ох, Михайло! – Он тискал меня и хлопал по спине. – Как мне надоели эти немцы и это ничегонеделание.

– Так-таки ничего и не делал?

– А дона Изабелла в своем письме обозначила меня как кабальеро, вот и пришлось соответствовать. Развлекался, конечно, как мог. Молодки, кхе-кхе, гарные есть, вот в этом деле здесь работы – непочатый край. А фехтовать не с кем, – он кивнул на кирасиров, – солдаты они. Обыкновенные.

– А сабелька твоя откуда, уж не затрофеил ли где по дороге?

– Куда нам, я ж не ты, который все банды испанские разогнал. Саблю сам ковал два с половиной года из местной толедской стали, – он взял ее за ножны, приподнял и вытащил до половины клинок, – а позолоту дал наложить мастеру перед самым отъездом.

Клинок мне понравился. Возможно, до моей «итальянки» по качеству не дотягивал, но был не хуже, чем в индийской сабле, которую я когда-то снял с мурзы.

Иван проживал в комнате рядом с моей, и мы до ночи планировали свое будущее. Дел накопилось множество, а времени оставалось крайне мало – занятия в школе начинались через семь дней. Решили, что прямо завтра с утра отправимся в Малагу и узаконим земли феода Сильва. И уже не в замке Гарсиа, а именно там будем разворачивать все свои дела.

Ночью к телу Изабель, к сожалению, не допустили. Сначала Мария выскочила, как черт из табакерки, и стала поперек, затем и радость моя. Был зацелован, но мягко и настойчиво выпровожен за дверь.

Мои новые владения находились немного в стороне от основной дороги, но в двух часах езды от Малаги, где-то между двумя холмами, которые являлись началом горной гряды Кордильеры-Бетика.

Мы с Иваном управились за два дня. Переночевав в гостинице, прямо с утра направились в Алькасабу, тот самый бывший дворец-крепость мавританских королей, а ныне владения графа Малаги. Немного переживал, что мое представление может затянуться на неопределенный срок, но, к своему удивлению, аудиенцию мне не назначили, а приняли тут же, прямо с утра.

Как-то уже довелось видеть эти мраморные колоны и полы триста тридцать лет тому вперед. Но тогда помещения выглядели новее, что ли? Может быть, такое ощущение сложилось из-за закопченных светильниками потолков?