Текст книги "Славия. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Александр Белый

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 52 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]

Для проверки работоспособности затвора и механизма подачи патрона и выброса отстрелянных гильз, а также пробных стрельб, как из винтовки, так и из револьвера, нужны были боеприпасы. Это потом мы наделали просечек для вырубки донышек, да оправок для бортовки и гибки закраины, а также пуансонов и матриц для горячей вытяжки стакана, но в самом начале по сотне гильз пришлось тупо выточить из отлитых заготовок.

Не стал делать гильзы одинаковыми, как в американском изначальном варианте, все-таки мой порох – не дымарь. Для револьвера остановился на размере десять на двадцать четыре, а для винтовки – десять на тридцать четыре.

Пулелейки сделал под пули типа «Минье», с воронками под стальной конус, которые под давлением газов распираются и служат для плотного движения по каналу ствола. Только винтовочную изготовил остроносой, весом семнадцать с половиной грамм, а револьверную – с обрезанным носиком и весом двенадцать грамм.

Испытания образцов проводили не в замке, а за озером в лесу, дабы не смущать ни охранников, ни дворню. У нас вообще никто не знал, чем мы с Иваном занимаемся, даже Андресу вход в мою личную мастерскую был закрыт. Взяли с собой найденную в подвале гнутую древнюю кирасу и четыре доски.

Два револьверных барабана по шесть выстрелов и два винтовочных магазина по четырнадцать – выпалили в белый свет, привязав оружие к дереву и дергая веревкой за спусковой крючок. После этого внимательно осмотрели, но ни люфтов, ни малейших нарушений конструкции не нашли.

Лично для меня это была просто работа, впрочем, не буду обманываться, молодую душу распирала гордость, но все равно, надо было видеть горящие глаза Ивана. Даже позволил ему первому произвести выстрел.

Револьверная пуля прошила трехмиллиметровую стальную кирасу, с десяти – пятнадцати шагов сделала глубокую вмятину, а с двадцати – пробила две доски-пятидесятки. Патроны с ослабленной навеской пороха работали хуже, поэтому мы их забраковали.

Винтовочная пуля пробивала кирасу с двухсот шагов, с четырехсот шагов пробивала три доски, а на пятистах – две, а в третьей застревала. Затем Иван за полминуты с дистанции в двести шагов прошил кирасу четырнадцать раз.

– Михайло Якимович, – потрясенно говорил он, накрутив на палец длинный ус и глядя на винтовку широко открытыми глазами, – да с такими винтовыми аркебузами мои полсотни казаков смогут полк швейцарских кирасир остановить.

– Хе, Иван Тимофеевич. Мы с тобой еще картечницу да минную мортирку не сладили. Так что смело можешь добавить к швейцарцам два полка лучших в Европе ляшских конных латников. Твоя подготовленная полусотня всех положит.

– Верю! Теперь верю, коль Господь дал тебе столь громадные знания, достоин ты скипетра великого князя или короля, о котором думы твои. Верю, сможешь поднять и сможешь донести.

– Смогу. Если только ты поможешь, Иван.

– Как же не помочь? Кто я такой, чтобы противиться воле Господа?!

– Тогда будь готов учиться, чтобы возглавить не пятьдесят казаков, а пятитысячную армию, и это для начала.

– А учить будешь ты?

– Да. Или ты во мне сомневаешься?

– Не сомневаюсь. В мире нет ученого, который знает малую долю твоего. И не верю ни в какого аглицкого механикуса. Только Онмог вложить в тебя сии знания великие. Теперь Онвзял тебя за руку и ведет. Даже не спрашиваю, так это или нет, ибо знаю. И хочу быть с тобой.

После этого испытания и последовавшего за ним разговора отношение Ивана ко мне внешне как бы и не изменилось, но стало гораздо теплее, и я это чувствовал. Что же касается этого оружия, то он в него влюбился.

Подготовка серийного производства давалась нелегко, особенно изготовление металлорежущего инструмента и технологической оснастки. После того как мы внедрили револьверную головку для расточки барабана, кондукторы для сверления и гибки деталей, просечки различной конфигурации, а также шаблоны, мерительные скобы и мерные пробки, прошло три месяца. Теперь можно было запускать серию, но времени у меня не осталось, пора было отправляться на практику в море. Иван же изъявил желание лично выкупить сотню попавших в рабство казачат-подростков, не только физически пригодных, но и психологически готовых присягнуть и взять в руки оружие. Мы долго обсуждали этот вопрос, определялись, как необходимо действовать, но он почему-то не считал это дело сложным. Чтобы он чувствовал себя в дороге нормально, изготовили ему два револьвера, а также плечевую кожаную гарнитуру с патронташем на сто патронов и кобурами для скрытого ношения оружия. К этой же гарнитуре была подвешена половина мешочков с золотом.

Антона приодели, как и Ивана, в гражданское платье и добавили к его метательному вооружению еще один скрытый пояс с восемью клинками и отделениями для переноски денег.

Прощаясь у каботажного судна, отправляемого в Марсель, просил Господа о добром пути для них и счастливого возвращения. Очень надеялся, что, когда через полгода вернусь с практики домой, увижу результаты поездки.

Глава 3

В рынду пробили три склянки – ровно полдень. Возвращаясь из дальнего похода, мы входили в порт Малаги. Сегодня, двадцать четвертого сентября тысяча шестьсот семьдесят девятого года, прошел ровно год и один месяц с момента побега из рабства и объединения сознаний – моего, живущего ныне, и моего, вернувшегося из будущего на триста тридцать три года назад.

С апреля мне пошел уже семнадцатый, за это время тело еще более возмужало, но особенно странно выглядели совсем не юношеские глаза. Однажды Фернандо, с которым мы были в дружеских отношениях и общались накоротке, сказал:

– Слушай, Микаэль, у тебя сейчас взгляд, как у моего отца.

Я пожал плечами, понимая, что глаза такими сделала матрица сознания пожилого мужчины, и изменить ничего нельзя.

Впрочем, возмужали, окрепли и повырастали из своих одежек все курсанты. Да и стали мы уже совсем не теми пацанами, которые полгода назад впервые взошли на палубу фрегата. И пусть настоящими моряками нас называть пока рано, но службу марсового и рулевого матросов освоили неплохо. А еще, как сказал командир корабля, не каждому из нас быть хорошим канониром, но к участию в абордажной партии готовы все. Иначе и быть не могло, ведь что такое шпага, палаш и пистоль, мы знали с детства.

Наше плавание, к сожалению для нас, но к счастью и радости старых матросов, проходило уныло и однообразно. В Европе наступили мирные времена, поэтому ни в каких морских боях поучаствовать не пришлось. Но на всякий случай редкие встречные одиночные суда и караваны старались обойти нашу эскадру из десяти мощных линейных кораблей по далекой и широкой дуге. Даже два небольших шторма нас не очень сильно огорчили. Так, поболтало по паре дней, да и все. Несколько курсантов, правда, морской болезнью переболели тяжело, но судовой доктор поил их какой-то дрянью, и народ стал к болтанке привыкать. Во время второго шторма больных фактически не было.

Кормили на судне без кулинарных изысков. С кашами и похлебками варилось просоленное мясо, часто подавали сухую и соленую рыбу. Но самое главное – ежедневный рацион включал половину апельсина или лимона, дабы избежать заболевания «морским скорбутом» (сейчас так называется цинга). Читал как-то еще в той жизни, что за двести лет в семнадцатый-восемнадцатый века эта болезнь унесла свыше миллиона моряков, что гораздо больше, чем погибло во всех боевых действиях того времени.

Питание становилось приличным только при входе в какой-либо порт. Сразу же готовили и свежее мясо, и свежую рыбу, а фруктов мы могли накупить, сколько душе угодно.

Увольнениями особо не баловали, и не только нас, но и всех военных моряков эскадры. В тропиках темнеет быстро, поэтому курсантам разрешали сойти на берег только до девятой склянки, и было это всего четыре раза.

Первый и четвертый раз мы гуляли по Санта Крус, главному городу острова Тенериф и столице провинции Канарских островов. Здесь, решив объединить приятное с полезным, обратился к командиру корабля с просьбой представить меня алькальду как нового владетеля феода на острове Пальма. Командир с радостью ухватился за возможность провести данную процедуру лично.

Ясное дело, что вместо шикарных застроек, суперсовременного города-курорта и морского порта, каким он мне помнился по будущей жизни, перед глазами предстала небольшая, но хорошо укрепленная каменная крепость с сотней невысоких каменных домов. Четыре артиллерийские батареи жерлами своих громадных пушек смотрели на залив, а на месте порта раскинулись сотни больших и маленьких сараев.

Сейчас Санта Крус выглядел как обычный средневековый городишко, и все же пройдут годы, и его ожидает хорошее будущее.

Представление алькальду прошло совершенно без вопросов, более того, как новому феодалу, мне довелось весь вечер провести на балу, устроенном в честь прибытия эскадры. Танцевать меня научила Изабель еще перед посещением королевского дворца, так что робкие взгляды некой молоденькой симпатичной особы мною были поняты правильно. В результате был удостоен двух модных танцев – гальярда и павана, но затем между нами возник барьер в виде пышной груди маман. Та перенацелила внимание своей дочери совсем на другого дворянина. Видимо, выяснила, что идальго, который нежно удерживает ручки ее сокровища, владеет всего лишь куском пустынного песчаного пляжа.

Ничего страшного, все равно весь вечер и ночь вместе с командой молодых офицеров провели весело и получили огромное удовольствие.

Второй раз мы пошли в увольнение на Кубе, в порту нынешней столицы острова – Сантьяго. Здесь в свое время тоже довелось побывать. С одной из трех работавших у меня в то время молодых мамаш-одиночек три года подряд возили на отдых и оздоровление деток наших работяг. Тогда старинная, а ныне современная архитектура города мне очень понравилась. Заметил себе на будущее, что для планировки и строительства собственных городов необходимо пригласить испанских и итальянских специалистов.

Куба всегда славилась табачными изделиями. Мне они до лампочки, но Иван курил по-черному, как паровоз, и не желал воспринимать предостережений минздрава в моем лице. Подумал немного, махнул рукой и купил ему в подарок две коробки самых дорогих сигар и десять фунтов отличного душистого табака. Пусть дымит и радуется.

А третье короткое увольнение дали в Панаме. Здесь накупил различных серебряных безделушек, которые были раза в три дешевле, чем в метрополии: фигурок святых, цепочек и сережек. Раздам дворне, пусть помнят доброту своего сеньора, которому еще полтора-два годика будут служить. Для мадам Марии вопреки пониманию того, что это не совсем верно, купил гарнитур с полудрагоценными фиолетовыми камнями, похожими на топазы, она заслужила. А для падре приобрел довольно большую статуэтку святого Себастьяна.

Наконец после непродолжительного посещения северо-западных берегов вице-королевства Перу плавание курсантского корабля подошло к завершающей стадии. Вторая эскадра вернулась в порт Панамы, где по инерции недавно действовавшего военного времени для отправления в Европу формировался большой конвой из маленьких торговых судов и огромных, неповоротливых галеонов. Здесь корабли заступили на патрулирование Карибского бассейна и берегов Вест-Индии.

Наш фрегат передали в подчинение Третьей Императорской эскадре, которая в сопровождении конвоя возвращалась в метрополию. Таким образом, обратное путешествие в Малагу оказалось абсолютно скучным и прошло без каких-либо происшествий.

Вернулись наконец домой и на берег сходили с отличным настроением. На твердом каменном пирсе слегка пошатывало, это после длительного пребывания на качающейся палубе обычное дело.

– Микаэль! Микаэль! – вдруг услышал знакомый голос. Шагах в десяти от трапа, рядом с лотком, с которого торговали европейскими еженедельными газетами, стоял молодой морской офицер.

– Луис! Тебя не узнать! – подошел к нему, бросил на мостовую сундучок и узел с вещами, после чего мы выполнили ритуал – похлопали друг друга по плечу. Оказалось, что мой товарищ получил назначение на должность старшего помощника капитана, поэтому засыпал меня вопросами о перипетиях морского похода и об общем состоянием корабля.

– Рассказывать особо нечего, плавание проходило тихо и спокойно. Но корабль хорош. Я рад за тебя, ты получил отличное место.

– Я тоже назначением доволен, это серьезный карьерный рост. – Он самодовольно выпятил подбородок. – Да! Ты ведь знаешь, что дона Изабелла вышла замуж за дядюшку своего покойного супруга?

– Конечно, – спокойно ответил ему.

– Так вот! Представляешь, три месяца назад родила двойню! Двух мальчиков, – огорошил меня Луис и продолжил: – Счастливая – страшно. Правда, немного их не доносила, но Мария говорит, что все хорошо.

Моя душа замерла… Так-так, вот где была собака зарыта. Очень надеюсь, что доносила она детей нормально, и если все так, как думаю, то поведение умной девочки Изабель становится совершенно понятным.

– А дона Изабелла и мальчики как себя чувствуют? – спросил вдруг охрипшим голосом.

– Хорошо, наверное. Видел их третьего дня. Сосут грудь, спят и кричат. А если носить на руках, то молчат.

– А супруг доны Изабеллы как?..

– Да ему, наверное, лучше всех. Выздоровел, жизнью доволен. Либо вино дегустирует, либо сидит в саду да трубочкой пыхтит.

– А мальчики… Их как звать?

– Старшего, который выскочил раньше, Мигель. А младшего – Эвгенио.

Периметр этих владений, по моим прикидкам, был около шести километров, а владения за рекой составляли в периметре километров десять. На протяжении двух месяцев Иван гонял моих новых бойцов и по малому, и по большому кругу ежедневно – и утром, и вечером.

На корабле из физических нагрузок имелись только беготня по вантам да фехтовальные упражнения, поэтому, ужасно соскучившись по самой обычной пробежке, как только вернулся домой, физо с личным составом стал проводить сам.

Что говорить, атлетические, гимнастические и силовые упражнения Иван поставил не хуже, чем в любом сечевом курене. Говорит, что за три недели втянулись все, затем наметил наиболее перспективных, явно будущих командиров, но на пару с Антоном всех гонял от рассвета до заката.

И вот отныне каждое утро за мной бежало девяносто семь мокрых, грязных, забрызганных болотом с ног до головы, но резвых молодых бойцов. За плечами в торбах, изготовленных по типу вещмешков, каждый из них тащил от двух до трех ведер щебня. Второй круг малого периметра мы заканчивали обязательным для всех казаков, которые готовятся ходить в море на чайках, упражнением – форсированием озера. На том берегу, за пятьсот метров до водного рубежа, были специально уложены небольшие бревна, которые служили плавсредством для размещения личного имущества, то есть мешка со щебнем и обуви. Нужно было подхватить это бревнышко, перетащить к воде, переправиться на этот берег, оставить у моста мешок, а бревно вернуть на место. Таким образом, купаясь, бойцы смывали с себя вонючий пот и отстирывали одежду.

К сожалению, на самой первой тренировке один из них утонул. Еще двоих, сильно борзых и неуважительно ведущих себя по отношению к старшему, Иван зарубил саблей. Остальные ребята мне показались вполне приличными, психически уравновешенными, адекватными и физически крепкими. Но это всего лишь на первый взгляд. Однако доверюсь чутью Ивана, который их отбирал, три месяца общался с ними и жил рядом. Теперь моя задача – посмотреть, кто из них на что годен, и годен ли.

В день, когда вернулся домой, меня со стен замка заметили издали. У широко распахнутых ворот во главе всей дворни стояли Иван без шляпы, с лихо закрученным за ухо оселедцем, мадам Мария и Антон с охранниками, а по направлению к ступенькам донжона, создав широкий коридор, лицом друг к другу теснились эти ребята. Иван поймал меня в объятия и, похлопывая лопатообразной рукой по спине, приговаривал:

– Ну, конечно-конечно, что с тобой могло случиться? Да ничего!

– Это я за тебя переживал, брат, – толкнул кулаком в его твердокаменную грудь. – Но вижу, что все в порядке.

Разогнав на удивление довольную моим появлением и радостную толпу дворни, взошли на ступеньки донжона и стали рассматривать выстроившееся войско. Все парни были одеты одинаково: штаны до колен, мягкие высокие башмаки, рубашка и жилет. На голове – обычные шапероны без излишних бубенчиков и фестонов.

– Вот! Прибыл наш князь! – воскликнул мой ближник и склонил голову в приличествующем воину поклоне. Точно так же поклонились все, только больше половины левой шеренги согнули спины до самой земли. Иван продолжил: – Это он выкупил вас, и только он вправе распоряжаться вашей судьбой.

– Иван, – тихо спросил и кивнул на левый фланг. – Ты что, крестьян набрал?

– Нет, все воинского сословия. Сорок восемь запорожцев и два десятка дончаков купил в Кафе, остальных добирал в Селисте: восемь сербов, шестеро бессарабов и два десятка болгар из Тырново и Добруджи. А кланяться… у них так принято.

– Постой, а почему в Кафе всех не купил?

– Два месяца дожидался и шерстил все воинские полоны. Ты же сам хотел грамотных хлопцев. Ну с нашими запорожцами все ясно, даже самый захудалый казак своих сыновей грамоте обучит, поэтому забрал почти всю пригодную молодежь. Сложнее было с дончаками. Из воинской аристократии отобрал всего два десятка человек, остальные, объявившие себя казаками, оказались вчерашними крестьянами. Вот и пришлось сходить в Селисту. Болгары, сербы и бессарабы тоже все грамотны, на церковном языке читать и писать умеют.

– Понятно, – кивнул, сошел со ступенек и, медленно прохаживаясь по проходу, стал внимательно рассматривать каждого бойца. Ребята в глаза смотрели прямо, многие настороженно, но испуганных взглядов не было. Все они выглядели крепкими и были молоды, лет пятнадцати – восемнадцати, не старше. Именно такая молодая поросль мне и была нужна: если их приблизить, пригреть, кое-что внушить и хорошо облагодетельствовать, а затем выпустить в мир и сказать «фас», любого порвут, как Тузик грелку.

Немного в стороне от болгарской шеренги вдруг заметил незнакомую девушку или скорее молодую женщину лет двадцати пяти, одетую в декольтированное светло-коричневое платье и того же цвета кожаные башмаки. То, что это не испанка, было видно сразу, голову ее укрывала не привычная мантилья, а обычная шаль. Рядом с женщиной стоял худощавый пожилой мужчина с седой бородкой клинышком, в старенькой европейской одежде. Дворянское происхождение у обоих на лбу было написано.

– Мадемуазель! Мсье! Чем обязан? – спросил по-французски.

– Мадам, ваша светлость. Вдова Рита Войкова, урожденная Ангелова из Тырново. – Она присела в реверансе.

Дедок тоже поклонился и представился:

– Ильян Янков, ваша светлость. Был лекарем войска второго тырновского воеводы Димитра Ангелова.

– Болгарские повстанцы против осман? – что-то такое вспомнилось из той, древней истории.

– Да, ваша светлость.

– Так, это… – услышал за спиной смущенный голос Ивана. – Мне понравился парень, Данко Ангелов, а они все продавались без права на выкуп и безвозвратно. Вот и подумал, что нам лекарь нужен, а Рита… она хорошим помощником будет. Я их устроил в гостевых комнатах на втором этаже.

– Очень хорошо, брат, – оглянулся на Ивана, который, опустив глаза, шаркал по булыжнику носком ботфорта. Проговорился: Рита, Рита, называет женщину по имени. Стесняется, прямо как молодой, честное слово. – Ты все правильно сделал, вопрос предупреждения и лечения болезней для нас имеет первостепенное значение.

– Простите, ваша светлость, – дедок смотрел на меня удивленно, – вы сказали предупреждение?

– Именно так. У вас есть медицинское образование?

– Да, ваша светлость. Я окончил Кембридж, учился у великого Френсиса Глиссона![8]

– Прекрасно! О медицине поговорим завтра, а сейчас не прощаемся, встретимся за ужином, – коротко кивнул и развернулся к Ивану: – Людей распускаем.

– У них по графику вечерняя пробежка. Сержант! – позвал он Антона. – Принимай команду.

Раздав счастливой дворне безделушки, которые здесь считались исключительно ценными вещами, отправился в собственные апартаменты, где скинул просоленную одежду и отдался в руки своей довольной жизнью и подарками горничной, ожидавшей меня у корыта с теплой водой. Немного отдохнув от приятных эмоций, спустился в столовую на ужин, там наконец впервые за долгое время отведал вкуснейшую свежеприготовленную пищу. Затем, отложив на завтра отчет Марии по хозяйству, пригласил в кабинет Ивана.

– Рассказывай, брат, как все прошло? Действительно, переживал за тебя сильно.

– Да ничего в том не было сложного, только хлопотно очень. Разыскали в Марселе Пьера, с которым был в плену, он нам все и устроил. Оказалось, что по окончании войны резко сократились перевозки товаров, и в порту простаивала куча судов. Вот он и познакомил меня со своим дядей, хозяином и капитаном торговой шхуны, который берега Османской империи знает, как свой Марсель. Сговорились с ним об оплате за наем на три месяца (с посещением Кафы) и доставку в Малагу. Выторговали за работу даже немного меньше, чем предполагали, – сто двадцать пять луидоров или двести пятьдесят цехинов. В Кафу пришли через шесть дней. Что сказать? Сам знаешь, рабов там продается много, от двух десятков до сотни в день, но молодежи воинского сословия, каких ты хотел, единицы. Поэтому и сидел там почти два месяца и помаленьку хлопцев выкупал. Ты же знаешь, что пан Иван Серко подписал смешное письмо султану?

– Да, это было еще три года назад.

– Так вот, запорожские казаки теперь стали злейшими врагами Порты, а наш кошевой – чуть ли не кровником султана. Султан приказал своим янычарам и татарским мурзам, чтобы те не давали Запорожской Сечи ни одного спокойного дня. И с Речью Посполитой мы сейчас не в ладах, да и царь Московский недоволен ни Сечью, ни Доном. Так что жизнь веселая, бои и набеги идут с переменным успехом, а полон татарский, турецкий и ляшский у нас есть. Ну и у них соответственно Кафа не пустая.

Таких, каким был ты – рабов без права выкупа, – нашлось всего девять человек, купил без напряга по восемь-девять талеров за брата. С остальными казаками, которые шли на обмен или выкуп, было сложнее.

Приходил к баракам у караван-сараев и договаривался с работорговцами о цене, которую они могут получить сейчас, а не через два-три месяца. Сговорились на двадцать пять талеров. Все они знали, кого именно хочу купить и где меня найти, поэтому, как объявлялся новый полон, меня сразу извещали. Тогда я брал с собой двух ранее выкупленных казаков, приходил в барак, кланялся обществу, говорил все как есть и на том целовал крест. Встретил многих знакомых братьев-товарищей, идти к тебе хотели почти все. Пришлось сказать о твоем наказе выкупать молодежь, так что отобрали лучших хлопцев. Забирал в первую очередь сирот. Говорят, Иван Заремба уже дома, слух о Собакевиче давно распустил, и многие казаки о том поговаривают. Некоторые, правда, сомневаются.

Дончаков в Кафе тоже немало. Те, которых выкупил, – казачки добрые, из воинских семей третьего-четвертого поколения. Правда, двое еще на корабле бузить начали, а когда подошел и приказал вести себя достойно, стали посылать меня на хрен. Пришлось укоротить на голову.

Последнее время военного полона было все меньше, а наш капитан где-то услышал о восстании в Тырново и большом числе болгарского полона в Селисте. Здесь я и добрал тридцать четыре человека, все они продавались без права выкупа и возврата, бойцы – по восемь талеров, а бывшие крестьяне – по четыре. Бойцы были в возрасте пятнадцати-шестнадцати лет, всех, кто постарше, янычары на рынок не водили, порубили на месте. Разве что лекаря да Риту выкупил. И еще полторы тысячи серебром от твоего имени отдал для выкупа наших братьев-товарищей. – Иван вопросительно на меня взглянул.

– Правильно сделал, я бы и сам так поступил, – одобрительно кивнул ему.

– А на пятьсот двадцать в Малаге хлопцев одел. Осталось восемнадцать пиастров. Вот и все.

– Не густо. У меня тоже кроме акций Вест-Индской компании, отложенных на оплату постройки и оснащение корабля, осталось всего тысяча двести пиастров. – Подумалось, что и деткам подарок нужно приготовить, и вернуть Изабель семь тысяч серебром за латы и оружие. Что ж, придется заниматься очередной экспроприацией. В нужном мне месте денежек должно лежать немало. – Ничего, Иван, деньги скоро будут. Кстати, ты выяснил, у кого из казачков какие наклонности и предпочтения, может, мастеровые или ученики мастеров есть? Или все только саблями машут?

– Конечно, саблей махать да хабар таскать поинтересней, чем у горячего горна молотом махать. Но среди казаков, ты знаешь, почти половина в кузне хотя бы подмастерьями с молотом повертелась. Так что пятеро запорожцев, двое дончаков, двое болгар и один серб – хлопцы перспективные, испытал я их. Из серба и двух братьев-дончаков могут выйти неплохие литейщики. Дончаки говорят, что в их станице еще прадед литьем железа и бронзы ведал, но после восстания Разина семья была разорена, а они остались сиротами. Но твои станки всем понравились, троих наиболее заинтересовавшихся завтра покажу. Ну и четверых на кузнечных и слесарных работах натаскать можно. – Он помолчал, подергал свой длинный ус и продолжил: – В Толедо литейщик один знакомый есть, очень интересный мастер, он разные опыты с рудой делает, а в плавки с железом добавляет куски других чистых металлов. Надо бы этих троих к нему на учебу пристроить. Если я попрошу, он возьмет.

– Мы с тобой тоже, Иван, кое-какие понятия имеем, и не только про добавки. Однако знания лишними не бывают, – подвинул к себе лист бумаги, взял тростниковую ручку и стал делать пометки. – Возьми с собой денег да доплати ему за науку.

– Не. Денег не возьмет, но хлопцев хорошо припашет.

– А рудознатцы там есть?

– Как же, в Толедо есть целая школа рудознатцев. Школьников там немного, десяток-полтора, а начинают учиться, как и везде, первого ноября.

– Отлично, очень нужное дело. Человек пять на учебу требуется отправить. А плотников у нас нет? Мне нужны будущие корабельные мастера.

– В донских и запорожских степях какие могут быть плотники? Трое казаков, правда, помогали чайки ладить, да двое бессарабов, говорят, немного в этом деле понимают. И все.

– Хорошо. Этих пятерых отвезу на год в Малагу на верфи. Отдам мастерам в обучение. Кузнецов, литейщиков и пять человек будущих рудознатцев через неделю отвезешь в Толедо. К этому времени подорожные выправлю. Станочников оставлю здесь, сам учить буду. Так? Ничего не забыли?

– А шкиперы?

– Не забыл. Несколько дней с ними побегаю, присмотрюсь и отберу дюжину ребят. После того как дадут мне вассальную клятву, отвезу в Барселону.

– А с языком как быть? Некоторые только латынь, тюркский да польский знают, а с испанским – совсем никак.

– Да будет точно так, как было с тобой. Ребята неглупые, бросим в языковую среду, через месяц разберутся что почем, а через год, глядишь, не хуже нас разговаривать будут.

– И то верно.

– Должен тебе сказать, брат, что ты справился со всеми делами отлично. В дальнейшем к себе будем забирать всех братьев-православных, но именно эти ребята, которых ты так тщательно отобрал, должны стать фундаментом нашего будущего общества.

– Не сомневайся, Михайло, бойцы добрые. Да не могло быть иначе, я же опытный казак.

– Как проявил себя Антон?

– О! Очень хорошо. Хоть он из смердов, но добрый вояка. А то, что пана завалил, так его можно простить, я бы и сам такое стерво порешил. Ему этого не говорил, но мне кажется, что он байстрюк от какого-то воина. Есть у него воля и дух, и грамоту, оказывается, самостоятельно постиг, да и к другим языкам талант имеет. Внимательный, подвижный, резкий, когда мы сошли в порту Марселя, за нами увязались какие-то злодеи недорезанные, так он их выявил раньше меня. Нет, никакой заварушки не было, просто показали, кто мы есть на самом деле, и они тут же свалили. А потом уже никто за нами не следил. Так вот, Антон в Кафе вместе со всеми и в церковь ходил, не глядя на то, что униат.

– Ну и что, что униат. Не беда, их церковь отличается от нашей только тем, что папе римскому подчиняется, теперь будет молиться в нашей.

– В дороге с ним много говорил. Парень он умный, понимает, что хорошее будущее ему светит только рядом с тобой. А придем в Украину, мы его выкрестим по-своему.

– Добро. Иван, войска от безделья не мучаются?

– Точно не мучаются, нагружаю так же, как положено молодежи на Сечи или в любом другом курене. Только вдвое крепче. – Он потряс в воздухе своим кулачищем.

– Как я соскучился, брат, сидя на фрегате, по вольному простору земли! – раскинул руки, потянулся в кресле и хлопнул ладонью по столу. – Так что, пока не начались занятия в школе, ежедневную утреннюю и вечернюю пробежку беру на себя. Стрелковую подготовку тоже. Рукопашный бой и фехтование разделим на двоих. Так?

– Так. Только Антона тоже надо припахать, у него метание клинков и ножевой бой неплохо получаются.

– Принимается. А еще четыре часа в день буду учить людей новой грамоте и некоторым наукам. Это очень важно.

– Да? Тогда я твои науки тоже буду учить, добре?

– Какие вопросы, Иван? Конечно, добре. Только мне придется иногда прерываться, буду раз в неделю ездить на учебу в Малагу… Ну все, давай отдыхать, только возьми завтра с собой винтовку и револьверы и ожидай нас после пробежки за озером. Боеприпасы забери все, начнем молодежь совращать.

– Разумно, – сказал он, подымаясь. – Да! С падре надо что-то делать, ему наша компания ортодоксов, которая плевать хотела на его костел, очень не нравится.

Самые первые уроки письма и счета давались мне тяжело. Три дня оттягивал начало занятий по различным надуманным причинам. Честно говоря, не педагог я ни разу, но понимаю, что отныне взвалил на плечи ношу главного учителя, профессора, академика своего будущего немаленького феода, и нести мне ее придется многие годы, даже десятилетия, и не на кого будет спихнуть.

К счастью, все мои ученики были обучены церковнославянской грамоте, и мой русский язык, которого еще в привычном разговорном виде не существовало и в помине, воспринимался ими вполне удовлетворительно. С арифметикой тоже не было сложностей, арабский счет большинство учеников знали, а кто не знал, усвоили быстро.

– Итак, ученики мои, отныне и навсегда и вы, и те, кто в будущем захочет жить на моих землях, станут обучаться разговаривать на этом языке, который называется… славянским. – Ребята сидели в казарме, держали в руках небольшие доски с прикрепленными листами бумаги и наливными тростниковыми ручками. Равнодушных не было, все, открыв рот, внимательно вслушивались в каждое мое медленное и выразительное слово. Здесь же присутствовали в качестве таких же учеников Иван, Антон, доктор Янков и Рита. – Это новый язык, который имеет множество нужных нам в будущем технических, экономических, военных, медицинских, политических и прочих специальных терминов. Очень надеюсь, что на этом языке лет через сто – сто пятьдесят будет разговаривать полмира. Конечно, не все станут учеными, но если хотя бы кто-нибудь из вас захочет углубленно изучать математику, физику, химию, биологию, медицину, механику или металлургию, я буду просто счастлив. Мало кто знает, что это за науки, а о некоторых никто из вас даже не слышал, но поверьте, это ужасно интересно. Знайте, заинтересовавшиеся моими знаниями станут великими учеными, их ждут материальное благополучие и невиданный успех. Уж мы об этом позаботимся.