Текст книги "Возмездие (Сб.)"

Автор книги: Александр Насибов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 41 страниц)

– Но это не все, – продолжает Гитлер. – Скоро оружие «Фергельтунг» будет передано на заводы. В сентябре с конвейеров сойдет первая сотня ФАУ. В декабре мы будем делать их по тысяче штук в день. На подходе проекты других, еще более мощных образцов такого же оружия.

– Цель – Англия, мой фюрер? – Фегелейн наконец-то осмелился подать реплику.

– И Америка, – торжественно объявляет Гитлер.

Он видит: присутствующие удивлены, быть может, даже сомневаются! Палец фюрера вдавил кнопку звонка.

– Шмундт, – говорит он вошедшему адъютанту, – пригласите господина фон Брауна!

Вернер фон Браун входит. За последнее время он сильно изменился. При первой встрече с Гитлером, четыре года назад, инженер выглядел этаким робким штатским из чиновных низов. Теперь перед фюрером бравый офицер с серебряными витыми погонами и серебряными молниями в петлице френча: уже давно фон Брауну присвоен чин штурмбанфюрера[47]47
  Штурмбанфюрер – чин в СС, соответствует майору.


[Закрыть] СС.

Гитлер встречает его посреди комнаты, пожимает руку, усаживает в кресло, с которого догадливо встал Фегелейн.

Фон Браун докладывает. Обстрел Англии снарядами ФАУ-1 можно будет начать, если ничто не помешает, уже в нынешнем году. Что же касается бомбардировки Американского континента ракетами большого радиуса действия, то, вероятно, это произойдет позже – требуется много времени для подготовки. Предстоит переоборудовать несколько океанских подводных лодок, которые будут транспортировать ракеты. На континенте Америки необходимо иметь радиомаяки наведения. Желательно установить их на небоскребах крупнейших городов – скажем, Нью-Йорка. Тогда бомбардировка даст наибольший эффект.

Отвечая на вопрос Гитлера, фон Браун подтверждает: да, обстрелу могут быть подвергнуты многие точки Америки, штат Нью-Мексико тоже. Все дело в искусстве командиров подводных лодок, которые должны вывести свои корабли с ракетами точно в назначенные пункты у побережья.

Закончив, инженер встает.

– Вы летите сегодня? – спрашивает Гитлер. От его дурного настроения не осталось и следа. Сейчас он сияет.

– Я бы хотел немедленно, мой фюрер. Меня ждут в Пенемюнде.[48]48
  Пенемюнде было базой, на острове Узедом, где конструировались и строились самолеты снаряды и ракеты.


[Закрыть]

– Да, да, я понимаю… Шмундт, приготовьте самолет инженеру фон Брауну!

Вернер фон Браун выходит.

В течение нескольких минут Гитлер взволнованно шагает по кабинету. Он что-то бормочет, временами улыбается. Затем возвращается к столу и начинает говорить. Итак, он убежден: летом положение на Восточном фронте коренным образом изменится. Эта кампания в России будет последней. Разгром русских армий неотвратим. На Западе тоже произойдет решительный поворот в ходе войны. Цель будет достигнута жестокими бомбардировками Англии, в частности Лондона, снарядами ФАУ-1, затем такая же акция против Америки – уничтожение лабораторий и предприятий Лос-Аламоса, разрушение Нью-Йорка. Кроме того, предстоит организовать устранение президента Рузвельта.

Гитлер снова взвинтил себя. Его вытянутые руки лежат на столе и пальцы подрагивают.

– Все, – говорит он, – тогда все. Цель моей жизни будет осуществлена.

Он продолжает. Сказанное – итог его длительных раздумий о судьбах рейха и всего человечества. Вернер фон Браун был вызван для того, чтобы все убедились: машина запущена, заднего хода она не имеет… Кстати, новая серия океанских лодок, специально приспособленных для транспортировки ракет, уже на стапелях. Работа по конструированию радиомаяков наведения – в разгаре. Дело за опытными и решительными людьми, которые должны переправить их за океан… Особо важная задача – подготовка тех, кому будет поручена террористическая акция. Известны ли кандидаты, которым можно доверить эту работу?

Гитлер смолкает и вопросительно глядит на сидящих перед ним людей.

– Да, мой фюрер, – отвечает Гиммлер, – у меня есть такой человек. Офицер СД, отдел VI-С.

– Где он?

– Здесь, мой фюрер.

– Здесь? – удивленно переспрашивает Гитлер. На лице Гиммлера возникает подобие улыбки.

– Я привез его с собой, ибо полагал, что он может понадобиться. Рекомендую его!

– Я хочу поглядеть на этого человека. Пусть он войдет.

Гиммлер направляется к двери, раскрывает ее.

– Войдите, гауптштурмфюрер[49]49
  Гауптштурмфюрер – чин в СС, соответствует капитану.


[Закрыть] Отто Скорцени! – говорит он.

– Скорцени, – бормочет Гитлер, – Отто Скорцени… Не могу припомнить.

– Он расскажет о себе, – отвечает Гиммлер, возвращаясь к столу. – Кстати, именно Скорцени осуществил операцию «Зоннтаг».[50]50
  Зоннтаг – воскресенье (нем.).


[Закрыть]

Гиммлер не случайно обронил это слово. Фюреру не следует забывать, сколько труда вложило РСХА в строительство подземного города, в одном из центральных зданий которого он сейчас находится. И дело вовсе не в том, что сооружение нескольких десятков казематов, электростанции, бетонного укрытия для поезда фюрера, его самолетов и автомобилей было сложной технической задачей. Все это строили рабочие и инженеры. Они же поверх невидимого города насадили лес – вековые ели и дубы и бутафорские деревья из металла и пластических масс, где настоящие не могли приняться. Главной задачей секретной службы рейха было обеспечение абсолютной тайны всего, что относилось к объекту. С рабочими поступили просто – их уничтожили: сперва лагерников, затем землекопов, бетонщиков, электриков, столяров, лесоводов, работавших по вольному найму. Но не так-то легко было «убрать» инженеров, среди которых имелись известные всей стране люди. И тогда гестапо провело операцию «Зоннтаг». Разработал ее сам Гиммлер, осуществил Отто Скорцени. В день окончания строительства «Вольфшанце» было объявлено: фюрер приглашает к себе в Берлин всех без исключения инженеров, чтобы лично поблагодарить их и наградить. В воскресенье к подземному городу подали самый большой транспортный самолет. Инженеры, набившиеся в его вместительном брюхе, были взволнованы близкой встречей с «вождем партии и государства» и предстоящими наградами. Что ж, Гитлер сдержал слово. Каждого из строителей «Вольфшанце» он наградил, но… посмертно. Ибо, поднявшись в воздух, самолет взорвался.

В кабинет входит гигант – почти два метра роста, мясистое лицо, атлетический торс, сильные ноги.

– Хайль Гитлер! – Рявкнув приветствие, он застывает на пороге с вытянутой вперед рукой.

Гитлер с любопытством разглядывает офицера. Его внимание привлечено шрамами на левой стороне лица Скорцени – один от угла рта к подбородку, другой на щеке.

– Шмисс?[51]51
  Шмисс – шрам от удара рапирой во время студенческой дуэли.


[Закрыть] – спрашивает Гитлер.

– Еще и сабельный удар, полученный на вашей службе, мой фюрер!

Гитлер улыбается. Ему нравится дерзость Скорцени.

– Давно в НСДАП? – задает он новый вопрос.

– Год вступления – тридцать второй. Член СС – год вступления тридцать четвертый, – отчеканивает Скорцени.

Он говорит отрывисто, громко, его зеленоватые глаза не мигая глядят на хозяина кабинета, огромные руки прижаты к бедрам.

– Сколько же вам лет?

– Тридцать четыре года и девять месяцев, мой фюрер!

Гитлер обменивается взглядом с рейхсфюрером СС. Он доволен.

Генрих Гиммлер коротко обрисовывает офицера. 1934 год, Австрия, участие в путче и устранении Доль-фуса.[52]52
  Энгельберт Дольфус – реакционный политический деятель, канцлер Австрии. Убит 25 июля 1934 года во время путча, организованного австрийскими и германскими фашистами.


[Закрыть] Затем напряженная работа по подготовке нового путча. 1938 год, участие в аншлюссе Австрии – охота за президентом Микласом и канцлером Шушнигом…

– Так вы австриец? – восклицает Гитлер.

– Да, мой фюрер, я ваш земляк.

Генрих Гиммлер продолжает. В дни аншлюсса Скорцени – активный участник операции «Дер роте хаан».[53]53
  «Дер роте хаан» – «Красный петух». В дни гитлеровского вторжения в Австрию (март 1938 года) в Вене и других городах страны был произведен массовый арест антифашистов, евреев, поджог синагог. Под кличкой «Мюллер» Скорцени действовал в третьем районе Вены, где было уничтожено много людей и подожжены дома.


[Закрыть] В дальнейшем – работа непосредственно в СД, отдел VI-С. Главные направления – СССР и Америка. Гауптштурмфюрер СС Отто Скорцени зимой 1941 года во главе особой зондеркоманды был под Москвой. Он ждал, когда падет русская столица, чтобы участвовать в ее разрушении.

Гиммлер поднимает кулак:

– Но это у него впереди, мой фюрер!

– Москвой займутся другие, – ворчливо говорит Гитлер.

Он подходит к офицеру СД, берет его за плечи, запрокинув голову, вглядывается в глаза.

– Вы понравились мне, Скорцени, – говорит он. – На вас будет возложено поручение государственной важности.

– Готов служить, мой фюрер!

– Знаю. А теперь – идите.

За Скорцени затворилась дверь. Гитлер устремляет взгляд на руководителя абвера. Сейчас его очередь. Канарис вздыхает.

– Мой фюрер, – смиренно говорит он, – офицер, только что вышедший отсюда, очаровал всех. Я давно его знаю и высоко ценю. Я огорчу вас, но у меня нет человека, которого можно поставить на одну доску с ним.

Гиммлер настораживается. Он слишком хорошо изучил Канариса, чтобы поверить этому вздоху и этому тону.

– Я позволю себе начать издалека, – продолжает глава абвера. – Итак, 1939 год, март. Ваш гениальный план «Грюн» завершен без единого выстрела. Вы только что вернулись из покоренной Праги, куда я имел честь сопровождать вас. И вот в рейхсканцелярии я показываю вам пачку фотографий: люди верхом на торпедах, люди глубоко под водой – в респираторах и резиновых костюмах, буксирующие мощные взрывные заряды. Итальянские подводные диверсанты, мой фюрер. Напрягите свою память!

– Я не забыл, – отвечает Гитлер. – Но мне помнится и другое…

Канарис поспешно продолжает:

– Да, вы не рекомендовали это оружие для вермахта. Вы мудро рассудили, что армия и флот Германии справятся с противником и без применения человекоуправляемых торпед…

– Это была ошибка, – вдруг говорит Гитлер. – Большая ошибка, господин адмирал. Меня окружают не только умные люди. Немало и глупцов. Благодарите их. Это они уверили меня, что новых видов оружия не потребуется, что и с имеющимся мы проткнем земной шар, как нож протыкает масло.

Канарис облегченно расслабляет мускулы. Он угадал поворот во взглядах Гитлера и точно сыграл па этом. Теперь – действовать решительнее.

– Мой фюрер, – говорит он, – если это была ошибка, то ее можно исправить. Еще в то время я рассудил, что запрет использования торпед с людьми не относится к военной разведке Германии. И я не потерял ни одного дня…

Канарис докладывает о лаборатории «1-W-1» под Берлином, об экспериментах по лишению пловцов воли и памяти, о тайном логове Абста в недрах конической скалы, близ военно-морской базы противника. За все это время он ни разу не взглянул на Гиммлера и Фегелейна, хотя рассказ предназначался не только фюреру. Гиммлер пожелал проникнуть в тайну «1-W-1»? Очень хорошо – вот эта тайна! Но теперь она обесценена: Гитлер знает, кому принадлежит первенство в создании нового оружия, которое будет сейчас в цене!

– Кто же добился этого? – спрашивает Гитлер, внимательно слушающий шефа военной разведки.

– Один из офицеров моей службы. Разведчик, ученый, врач.

– Его имя?

– А еще раньше этот работник отличился в проведении плана «Руге», – продолжает Канарис, не отвечая на прямой вопрос Гитлера. – Это он совершил казалось бы невозможное – отыскал Франко, когда все надежды найти его были оставлены, отыскал, вовремя доставил на место и ликвидировал всех его конкурентов.

– Кто же этот человек? – нетерпеливо повторяет Гитлер, любопытство которого так ловко разжег Канарис.

– Разумеется, офицер абвера. Его зовут Артур Абст.

– Артур Абст, – повторяет Гитлер. – Он тоже здесь, как и Отто Скорцени?

– Нет, мой фюрер. Корветен-капитэн Абст на своем посту. Кстати, не так давно на упомянутой базе противника был подорван крейсер и поврежден большой док…

– Я помню, адмирал.

– Операцию проводил Артур Абст. Он сам подвесил заряды к килю корабля. Первый эксперимент, осуществленный в боевой обстановке. А сейчас обучены люди его специальной группы. Они готовы верхом па торпедах ворваться в гавань врага. Они будут одержимы одной мыслью – выйти к указанным целям, таранить их!..

– Но пловцов могут выловить – и все раскроется!

– Исключено, мой фюрер. Водитель не в состоянии покинуть торпеду. На случай, если она почему-либо не достигла цели, автоматически срабатывает ликвидатор, торпеда взрывается. Как видите, все предусмотрено. Но допустим невероятное: торпедист все же попал в руки врага. Его допрашивают, а он молчит. Молчит, потому что ничего не помнит! Проходит час—полтора – и он погибает: перед выходом в море ему сделана инъекция медленно действующего яда…

Гитлер покраснел от волнения.

– Это тоже заслуга вашего офицера? – восклицает он.

– Да, мой фюрер. Но я не закончил.

Канарис кладет на стол две фотографии. Первый снимок сделан под водой. Спиной к объективу – человек в респираторе, плывущий за буксировщиком, на котором смонтирован серебристый цилиндр. Второй план – дельфины, веером удирающие от преследующего их пловца.

На другом снимке запечатлен пляж. В воде, у его кромки два десятка дельфинов. Они выглядят так, будто напуганы и спешат выброситься на сушу. В море виден пловец с буксировщиком, цилиндр которого направлен на животных.

– Что это? – спрашивает Гитлер, рассматривая снимки.

– Новинка, мой фюрер. На фото показано действие опытного экземпляра нового оружия.

Канарис бросает иронический взгляд на Фегелейна. Догадался ли бывший жокей, что сейчас раскрыта тайна клетчатого саквояжа? Нет, сидит рядом со своим шефом и пялит глаза на фюрера…

Адмирал продолжает объяснения. Снимки, которые рассматривает фюрер, показывают действие никем еще не виданной пушки. Первое фото – начало охоты. Снимок на пляже – финал.

– Что за энергия действует в пушке?

– Краткое объяснение – на обратной стороне карточки.

Гитлер поворачивает фотографии, читает.

– Тут утверждается, что пушка способна воздействовать на любых обитателей моря?

– Да, когда она будет окончательно отработана. Это вопрос месяцев.

Гитлер задумывается. В сознании встают разрушенные и сожженные города России, Польши, Центральной Европы. И всюду виселицы, полные трупов рвы и лагеря, в которых умерщвляются миллионы людей… На минуту в нем шевельнулся страх. Страх перед возмездием. Нет, отступить он не может! Он слишком далеко зашел, чтобы думать об отступлении.

«Машина запущена, заднего хода она не имеет». Что ж, он не свернет! Он будет идти вперед, только вперед. И пусть этот мир, населенный людьми всех мастей, цвета кожи, рас, убеждений, идеологий, – пусть этот ненавистный мир захлебнется в собственной крови!..

– Канарис, – хрипло говорит Гитлер, – торпеды и персонал можно погрузить на подводные лодки и доставить туда, куда потребуют обстоятельства?

– Да, мой фюрер.

– И к берегам Америки?

– Разумеется.

Гитлер закрывает глаза. Ему уже видятся порты Нью-Йорка, забитые лайнерами, военными кораблями, нефтевозами. Под водой подбираются к ним всадники на торпедах, сверху на небоскребы пикируют ФАУ. Всюду – столбы пламени, дыма, воды. Земля и воздух содрогаются от чудовищных взрывов, сердца людей – от ужаса… И вслед за поверженным главным противником, Россией, на коленях – Америка!

Это итог всего: власть над миром, где каждый немец – хозяин, а сам он – владыка владык!..

Канарис угадал думы фюрера. На ум приходит сказанная кем-то фраза: «Гитлер подобен велосипедисту. Он должен крутить педали. Остановившись, он упадет».

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Просторная площадка возле лагуны. Спиной к воде выстроились пловцы. Все они в серых вязаных брюках. Торсы и головы обнажены.

Четверть часа назад Карцов поднял их с постелей, заставил проделать гимнастические упражнения и сейчас готовится выдать каждому специальную пищу. Порции установлены в строгом соответствии с результатами исследований, которым люди подвергались накануне вечером.

– Минуту, Рейнхельт!

Это Абст. Он только что вышел из туннеля и задумчиво глядит на нового врача. В течение нескольких дней Ханс Рейнхельт проходил подробный инструктаж у Ришер. Затем под наблюдением самого Абста он столько же времени практиковался в определении потребной нормы препарата для каждого из пловцов. И вот со вчерашнего дня врачу предоставлена самостоятельность. Пока все идет нормально. Но у Абста нет уверенности, что стоящий перед ним человек до конца осознал ответственность, которую несет… Разумеется, приняты все меры. Каждый шаг врача под наблюдением. Рейнхельт круглые сутки с пловцами. Он даже спит в одном помещении с порученными ему людьми, и, если случится неладное, первой жертвой будет он сам. И все же…

– Вот что, – говорит Абст, – я решил провести эксперимент. Сейчас вы оставите одного из них без препарата.

– Зачем, шеф?

– А вот увидите. Где ваша книга?

Карцов протягивает ему журнал со списком пловцов.

– Вычеркните кого-нибудь.

– Не могу, шеф, – тихо произносит Карцов, догадавшись о намерении Абста.

– Вычеркивайте. Сами, по своему выбору. Ну!

Карцов вынужден подчиниться и наугад проводит карандашом по списку. У него трясется рука. Он понимает: один из тех, что стоят в строю, в эту секунду обречен на нечто страшное, быть может, на гибель.

– Так, – говорит Абст, заглядывая в книгу. – Это был Гейнц. Ну-ка, давайте сумку!

И он отбирает те полтора брикета, которые предназначались пловцу.

Повинуясь приказу, Карцов приступает к раздаче препарата. Пловцы получают брикеты, тут же разрывают упаковку и принимаются за еду.

Опорожнив сумку, он оглядывает людей. Некоторые еще жуют. Те, кто уже справились с едой, едва заметно покачиваются на ногах.

Пловец, по имени Гейнц, никак не реагирует на то, что его обделили. Как и другие, он тупо глядит в пространство неподвижным, пустым взглядом. Это высокий, гармонично сложенный юноша с удивительно четким рисунком мышц. Такую рельефную мускулатуру редко встретишь у пловца. Впрочем, из медицинской карточки Гейнца известно, что когда-то он был не только классным брассистом, но и отличным борцом. Карцов представляет себе; как выглядел этот спортсмен на состязаниях – гордая осанка, сверкающие азартом глаза… Где-то остались его родители, любимая девушка. Если бы знали они, во что превратился Гейнц, что его вскоре ждет!..

– Готово? – спрашивает Абст.

Карцов молча отходит в сторону.

Абст отдает распоряжение: Глюк поведет людей завтракать, потом – на работу.

– А вы, – говорит он Карцову, – прикажите Гейнцу выйти из строя и следовать за нами.

На железной двери задвинуты два массивных засова, За ней, на полу каменной конуры, похожей на тюремную одиночку, неподвижно сидит человек. По эту сторону двери, у овального глазка, – Абст и Карцов.

Заперев подопытного, Абст увел к себе нового врача и в течение четырех часов снова экзаменовал его. Сейчас они вернулись туда, где заперт Гейнц.

– Посидим, – говорит Абст, взглянув на часы – Теперь уже недолго.

Они устраиваются на широком скальном выступе. Карцов с трудом сдерживает волнение. Он весь в ожидании того, что должно произойти в камере. Неужели несчастный погибнет?

И он решает сделать последнюю попытку.

– Шеф, – говорит он, – вы затеяли эксперимент из-за меня? Полагаете, что иначе я не оценю в полной мере ваших предупреждений?

– Да.

– Опасения напрасны. Я все воспринял очень серьезно. Боюсь, вы зря губите ценного бойца. Прошу вас, пока еще не поздно…

– Поздно. – Мельком взглянув на часы, Абст повторяет: – Поздно, Рейнхельт. Это скоро начнется.

– Как угодно, шеф. Я только хотел…

– Вы ничего не должны хотеть! – резко обрывает его Абст. – Вы должны получать приказы и выполнять их как можно лучше!

Карцов молчит. Возражать бессмысленно. Надо держать себя в руках.

Он вспоминает недавний разговор с Абстом. «У нас немало героев, готовых умереть за фюрера». Как бы не так! Они, эти «герои», были хороши, когда гигантская военная машина немцев сокрушала слабое сопротивление бельгийцев, поляков, расправлялась с французами. В памяти встает снимок, обошедший в те дни все газеты: польские драгуны с саблями наголо атакуют немецкие танки… Будешь героем, расстреливая из танков беспомощных конников!

Стон из-за двери!

Вздрогнув, Карцов поднимает голову.

Стон повторяется.

По знаку Абста Карцов подходит к двери.

– Откиньте заслонку глазка! – командует Абст.

Карцов смотрит в глазок. Он видит: человек сидит на полу, прислонившись к скале; ноги вытянуты, голова безвольно опущена на грудь.

– Глядите, – требует Абст, – глядите внимательней! И представьте себя рядом. В одной с ним пещере, понимаете? Вы плохо обслужили его, зазевались, проявили небрежность… Ночь. Вы спокойно спите, рядом лежат двадцать четыре таких, как этот. В вашей сумке препарат, который вы забыли дать им. И вот они пробуждаются…

Человек поднял голову, закрыл руками лицо. Сидя на полу, он раскачивается. Все сильнее, сильнее. Из-под прижатых ко рту ладоней вырвался стон. Стон громче. Это уже не стон – раскачиваясь, человек исторгает протяжный вой.

Еще мгновение – и он на ногах.

Карцов видит его лицо. Минуту назад оно было бесстрастно. Теперь на нем бешенство, ярость. Умалишенный озирается. Вот он увидел дверь, выставил руки, пригнулся. Поймав его взгляд, Карцов пятится.

В следующий миг тяжелая дверь содрогается от навалившегося на нее тела. В дверь колотят. Каменное подземелье оглашается воплями.

Абст довольно улыбается: эксперимент произвел впечатление. Можно не сомневаться: уж теперь-то новый врач будет аккуратен и бдителен.

Он берет Карцова за руку, ведет по коридору. Крики умалишенного звучат глуше. Вскоре лишь отдаленный, неясный гул сопровождает их по извилинам скального лабиринта.

– Вам жаль его? – спрашивает Абст. Он вздыхает: – Ничего не поделаешь. Вы уже знаете, несчастный был обречен. Месяцем раньше, месяцем позже, но итог был бы один. Жалко беднягу! Но, увы, такова его судьба.

Карцов не отвечает. Скорее бы остаться одному, отдышаться, привести в порядок мысли!.. У развилки туннеля он замедляет шаг.

– Я бы хотел заглянуть к Ришер, шеф.

– Кстати, о ней. Итак, ваш диагноз – истерический паралич? Вы уверены, что не ошиблись?

– Уверен.

– И никаких сомнений?

– Не понимаю вас, шеф.

– Она более двух недель без движения. Вы докладываете: улучшения не наступило. Однако истерические параличи излечиваются сравнительно быстро…

– Ришер впечатлительная, нервная особа.

– И это тормозит выздоровление?

– Да. Она внушила себе, что никогда не поправится. Я обязательно вылечу ее, но требуется время.

Абст приводит Карцова в свое рабочее помещение. Разговор продолжается там.

– Время, время! – восклицает Абст, усаживаясь за стол и поглаживая попугая. – Его-то как раз и нет у нас с вами, дорогой Рейнхельт. Я бы сам лечил Ришер, да не могу: занят, очень занят, коллега. А впереди много серьезных дел.

Абст видит, что собеседнику явно не по себе, и по-своему истолковывает его состояние: новый врач напуган, ошеломлен. Что ж, очень хорошо! Но во всем надо знать меру. И Абст решает несколько отвлечь его от мрачных мыслей.

Протянув к попугаю руку, он дважды щелкает пальцами. В ответ птица ловко кувыркается на насесте. Еще щелчки – и следует новый пируэт попугая.

– Нравится вам мой малыш? Это подарок, Рейнхельт. Подарок человека, который вырастил и воспитал меня.

Попугай получает порцию корма. Абст некоторое время наблюдает за тем, как он клюет, потом обращается к Карцову:

– Так вот, Рейнхельт, вы должны знать: скоро сюда доставят новую партию умалишенных. Их необходимо быстро подготовить к работе. Это будет поручено вам. Постарайтесь, чтобы к тому времени Ришер была на ногах.

– Хорошо, шеф, я приложу все усилия.

– Ну, а каковы ваши взаимоотношения? Вы ей понравились?

– Не знаю. Кажется, не очень. Она молчит. Временами плачет. Очень нервная особа.

– Вам задавались вопросы?

– Только относящиеся к лечению. И еще: время от времени у меня просит сигарету.

– Ришер получает норму.

– Вероятно, норму надо увеличить. В ее положении…

– Хорошо.

– Еще просьба, шеф. Мне запрещено разговаривать с ней. Я имею в виду беседы на отвлеченные темы. Это создает дополнительные трудности в лечении.

Нельзя недооценивать психотерапию. Вы прекрасно знаете: для такого больного беседы столь же важны, как гимнастика, массажи или витамины. Быть может, снимете свой запрет?

– Ладно, Рейнхельт, разговаривайте с ней. Но подчеркиваю: только на отвлеченные темы, как вы сейчас выразились. Болтайте о музыке, о кино или книгах. Ни слова о политике, о положении в стране или о том, что творится в мире. И тем более о вашей работе здесь. Ведите себя так, будто она посторонний человек.

От рабочего помещения Абста до комнатки Ришер – полсотни шагов.

Карцов медленно движется по уходящему вниз коридору. Он все еще не оправился от потрясения, вызванного бесчеловечным экспериментом Абста.

Люди всегда люди, что бы с ними ни случилось. Больные, а тем более страдающие расстройством психики, должны быть предметом особого внимания и заботы. Это элементарно. Но фашисты – и гуманизм!.. Карцов знает о том, что творят гитлеровцы на оккупированной советской земле.

Через линию фронта просачиваются сведения о злодеяниях захватчиков на Украине, в Прибалтике, Белоруссии. Беглые пленные рассказывали о городе смерти на западе Польши, в котором расстреливают и травят газами сотни тысяч людей… А недавно прошел слух: в Бресте немецкие химики создали завод, где варят мыло из человечьего жира. Когда об этом узнали на корабле Карцова, кто-то из моряков усомнился: слишком уж невероятно.

Невероятно? У Карцова сжимаются кулаки. Теперь он знает, на что способны нацисты!

А ведь немецкий народ дал миру настоящих героев. И в шеренге славных не последними были медики. Карцов вспоминает. Берлинский врач Отто Обермайер привил самому себе холеру и отказался от лечения. До последней минуты он диктовал ассистентам все то, что чувствовал, – люди должны были научиться распознавать холеру, чтобы лучше бороться с ней… Медики Вернер и Бенцлер из Мюнхена с этой же целью заразили себя тифом.

Во имя здоровья и счастья человечества врачи должны были экспериментировать, и они ставили опыты на себе: заражались чумой, лихорадкой, проказой, подвергались укусам тарантулов, змей…

Они, эти рыцари и герои, и – Абст!

Подумать только, у него такой же диплом врача, он тоже давал клятву беззаветного служения больным и страждущим!

До комнаты Марты Ришер – десяток шагов. Карцов заставляет себя мысленно перенестись к этой странной девушке. Кто она? Фашистка вроде Абста, его преданная помощница? Кажется, в этом трудно сомневаться: Ришер делала то, что теперь поручили Карцову. Но ему известно и другое: Ришер вела киносъемку пловца на берегу лагуны, плакала и швыряла в воду брикеты. А потом спрятала в скале свою камеру. Несколько дней назад, находясь па площадке, он улучил момент и запустил руку в тайник – камера все еще там.

Он сопоставляет это с другими известными ему обстоятельствами мольбами Ришер отпустить ее в Германию, истерическим припадком и попыткой отравиться, когда Абст ответил отказом.

Тайная киносъемка пловца плюс съемки торпед и другого секретного оружия, которые она могла производить раньше, и настойчивое стремление уехать отсюда – нет ли связи между этими фактами? А вдруг она собиралась показать отснятую пленку кому-нибудь в Германии? Но кому? Уж во всяком случае не хозяевам Абста, которые обо всем творящемся здесь, конечно, осведомлены. Кому же тогда? Быть может, представителям оппозиции гитлеровскому режиму? Чепуха! Нет там никакой оппозиции, нет и не может быть. Люди, которые не были согласны с нацизмом, уничтожены или загнаны в лагеря, а те немногие, что уцелели, затаились, забились в щели, не смея высунуть носа. Свирепый нацистский террор ликвидировал все передовое, светлое, чем когда-то гордилась эта страна.

Стоп!.. Карцов вздрогнул от пришедшей на ум догадки. Что, если Ришер – разведчица? Для такого предположения есть все основания. Но на кого она работает? На американцев или англичан? Может быть, она русская?..

– Спокойно, – шепчет Карцов, зажигая сигарету. – Спокойно, не торопись. – Он жадно глотает горячий дым. – А вдруг вся цепь твоих рассуждений – лишь домысел? Тогда неизбежна ошибка, которую уже не поправить. Спокойно, не делай поспешных выводов!..

Перед ним дверь в стене коридора – небольшая, окрашенная в серое, с грубой скобой вместо ручки. Он гасит сигарету и стучит в дверь…

Марта Ришер лежит в постели. У нее такая же, как у всех, раскладная железная койка. Но укрыта больная не коричневым суконным одеялом казенного образца, а красно-белой полосатой периной.

При виде врача она откладывает книгу, которую читала, опускает глаза.

– Добрый день, – говорит Карцов.

Ришер подтягивает перину к подбородку. Карцов задает вопросы: самочувствие, сон, аппетит? И получает короткие, односложные ответы. При первых посещениях нового врача Ришер держалась иначе, но Карцов строго выполнял указания Абста, и она замкнулась. С тех пор в их взаимоотношениях ничего не изменилось.

Он приступает к работе, пытается вызвать коленные и ахилловы рефлексы. Тщетно. Ноги Ришер безжизненны.

– Теперь массаж, – говорит Карцов.

Он тщательно разминает мышцы ног. Ноги у Ришер стройные, мускулы хорошо развиты.

– Занимались спортом? Молчание.

– Занимались, – уверенно говорит Карцов. – И я знаю: это был велосипед!

Глаза Ришер полузакрыты. У нее длинные, круто изогнутые ресницы. Карцов упомянул о велосипеде – и ресницы дрогнули.

Он внимательно разглядывает ее тонкий прямой нос, полные губы – совсем еще детские, сросшиеся на переносице густые светлые брови… Обыкновенное лицо. И глаза самые обыкновенные – чуточку задумчивые и печальные. Встретишь такую где-нибудь под Воронежем или, скажем, на Ставрополье – и не отличишь от тысячи других.

Закончив процедуру, Карцов опускается на табурет, достает сигареты.

– Устал, – признается он. – Разрешите курить?

Ришер кивает.

– Не желаете ли составить компанию?

Девушка берет сигарету. Карцов долго пытается добыть огня, но спички отсырели. Тогда Ришер протягивает руку к столику у изголовья, нащупывает зажигалку.

– Спасибо. – Карцов прикуривает.

Взгляд Ришер встречается со взглядом Карцова, в котором сегодня доброжелательность, теплота.

– Устал, – повторяет Карцов улыбаясь. – Отдохну немножко – и начнем гимнастику… Кстати, я тоже увлекался велосипедом.

Он с юмором рассказывает, как однажды на шоссейных гонках сбил неосторожного прохожего.

– И как вы думаете, кем оказался прохожий? – восклицает он. – Моим соседом по дому, с которым у нас были давнишние нелады. Разумеется, он не поверил, что это случайность…

– Вы все сочинили, – говорит Ришер.

– Сочинил, – признается Карцов.

– Зачем?

– О, у меня коварный замысел!

– Хотите развеселить меня?

– Очень хочу. К тому времени, когда за вами придет транспорт, вы должны быть на ногах.

Он хотел приободрить больную, но при упоминании об отъезде девушка начинает плакать.

Карцов встает, чтобы подать воды, и… остается на месте.

В комнату входит Абст.

– Что здесь происходит? – спрашивает он, остановившись у порога.

– Ничего особенного, шеф. Просто я сделал массаж, и вот в ногах фрейлейн появились боли. Хороший признак. Разумеется, фрейлейн разволновалась.

– Это правда? – говорит Абст, обращаясь к Ришер.

Та наклоняет голову.

– Хорошо. – Абст оборачивается к Карцову: – Закончив с больной, приходите ко мне. Возьмите с собой карточки группы.

– Вы вторично солгали, – говорит Ришер, когда шаги Абста затихли в отдалении.