Текст книги "Возмездие (Сб.)"

Автор книги: Александр Насибов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 41 страниц)

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Высокий тощий коммодор[33]33
  Коммодор – первый адмиральский чин в военноморском флоте некоторых стран.


[Закрыть] читает вслух бумагу, которую держит в обеих руках. Слева и справа от него – офицеры. В парадных мундирах, при кортиках и орденах, они стоят как на смотру.

Три офицера – это военный суд. Карцова отделяет от них стол, накрытый зеленым сукном.

Есть и четвертый член суда – тот самый представительный лейтенант Борхольм, что участвовал в первых допросах Карцова и безуспешно пытался схватить Абста. Сейчас он выполняет обязанности секретаря, восседая за столиком, который поставили для него в углу.

Здесь же присутствует матрос Джабб, еще один конвоир, переводчик да два майора, расположившиеся у двери.

Все это происходит на борту линкора, в салоне, где неделю назад излишне самоуверенный капитан-лейтенант устроил очную ставку Карцову и Абсту. С тех пор Карцов не видел этого офицера: допрос выловленного в бухте пловца вели чины морской контрразведки. С подследственным они разговаривали по десяти – двенадцати часов кряду, были вежливы, угощали кофе и сигаретами и… не верили ни единому его слову из тех, что он повторял и повторял, сперва горячо и страстно, а затем, по мере того как его оставляла надежда, все более равнодушно и вяло.

Ими было бесспорно установлено: в бухте, у мола, в одну и ту же минуту часовые обнаружили, а патрульный катер захватил двоих диверсантов – человека, который сидит сейчас перед ними, и его партнера. Тот, второй, был в резиновом костюме, имел кислородный прибор для дыхания под водой. Отвечая на вопросы следствия, он установил личность своего коллеги, показав, что тому было поручено минировать крейсер. И действительно, вскоре корабль был подорван.

Случай помог бежать человеку в резиновом костюме. Оставшийся должен отвечать за диверсию.

Карцов спорил, объяснял смысл показаний Абста. Но старший следователь, пожилой человек в чине майора, был непреклонен.

– А что, если предположить обратное? – говорил о н. – Вас схватили, вы знаете: с минуты на минуту под килем корабля взорвутся заряды. Поэтому вы решаете разыграть невинность, все свалить на товарища. И вот мы видим ваши вытаращенные в ужасе глаза, слышим взволнованный голос: «Крейсер! Спасайте крейсер!» Вы же отлично знали: взрыв неотвратим, уже ничто не спасет корабль!

– Я говорю правду, я советский моряк.

– Мне еще не случалось видеть советских моряков, которые татуировали бы на своей коже немецкие имена да еще латинскими буквами.

– Я все объяснил.

– Придумали, хотите вы сказать!

– Объяснил.

– А это как объясните?

Карцеву предъявили радиограмму. Оказывается, они все же радировали на материк, а оттуда был сделан запрос в Москву. И вот ответ: командование Советского Военно-Морского Флота подтверждает гибель корабля названного класса со всем экипажем такого-то числа, в таком-то квадрате. Подтверждена и фамилия врача. А в заключение указывается: «На левой руке капитана медицинской службы Кирилла Карцова татуировки не было».

– Ни в штабе флота, ни даже в штабе соединения, в которое входил мой корабль, не могли знать о татуировке.

– Кто же знал?

– Очень немногие. Она у самого плеча – чтобы показать ее, я должен снять китель, сорочку.

– Кто же мог знать о татуировке? – настаивал следователь. – Отвечайте, я предоставляю вам все возможности оправдаться.

– Члены экипажа корабля, на котором я проходил службу.

– Люди «вашего» корабля, которые сейчас мертвы? – Следователь не скрывал насмешки. – Вы правы, это отличные свидетели. Уж не отправиться ли за их показаниями в царство Нептуна?

– Но я перечислил весь экипаж моего корабля, назвал имена людей, их флотские звания, даже указал приблизительно возраст каждого. А вы не сочли нужным передать в Москву это важнейшее доказательство того, что я – это я!..

– Сдается мне, что корабль, о котором идет речь, ваши коллеги не утопили, а захватили. Люди с него убиты или в плену. Эта же судьба постигла и судового врача. Кто мог помешать вам, разведчику и диверсанту, вызубрить два—три десятка имен? Фашисты выкидывают и не такие штуки!

– Еще аргумент. Вы видите, как я владею русским языком; был приглашен переводчик, и он…

– Не хуже владеете вы немецким.

– Прошу вас, обязательно пошлите в Москву мою фотографию!

– Не вижу смысла. Впрочем, если б я и хотел, это невозможно.

– Почему?

– Бильд с метрополией не работает. Самолеты туда не летают. Остается отправка со случайным судном. Долго. За это время вы столько успеете!..

– Сбегу?

– Во всяком случае, попытаетесь.

– Но мы на острове!

– Э, не выдавайте себя за желторотого!.. Старшина Динкер, который был назначен неотлучно находиться при вашей персоне, вчера явился с просьбой. Он, видите ли, сомневается в том, что вы немец. Вот и пришел просить тщательно во всем разобраться… А Динкер потерял на войне отца. От одного слова «наци» его бросает в жар. И этого-то парня вы смогли окрутить и прибрать к рукам! Ну да он оказался на высоте, честно обо всем доложил. Могу сообщить: вы его больше не увидите. Место Динкера займет матрос Джабб. Он вылавливал вас из воды. Он слышал, как вас разоблачил ваш же коллега. Словом, представляется мне, что Джабб именно тот человек, который нужен для надзора за такой хитроумной бестией, как вы. Попробуйте окрутить его, добейтесь этого, и я скажу: вы сам дьявол!.. Впрочем, уже завтра дело ваше будет закончено.

– Меня будут судить?

– Разумеется.

– Зачем же суд? Вы считаете меня немцем, а военнопленных полагается…

– Вон как вы поворачиваете! – Майор презрительно оглядел допрашиваемого. – Не надо путать. Вы не военнопленный.

– Кто же я?

– Вы не были в форме армии своей страны, когда попали к нам, не смогли предъявить установленного воинского удостоверения. Поэтому вас будут судить как диверсанта и убийцу.

– Что же грозит диверсанту и убийце?

– Боюсь, что не могу вас обнадежить. На снисхождение можно надеяться в одном только случае. Вы знаете, в каком?

– Я должен дать ценные показания?

– Очень ценные, которые бы перевесили тяжесть совершенного вами преступления.

– Но я не немец! – Карцов устало потер виски. – Поймите, вы совершаете ошибку!..

Таков был последний разговор со следователем. Он происходил вчера. А сегодня Карцева судят. Точнее, уже судили, ибо сейчас читают приговор.

Процедура была недолгой. Огласили формулу обвинения. Задали подсудимому несколько вопросов и допросили свидетелей – Джабба и еще двух матросов. Далее коммодор совещался: сперва с соседом справа, затем – слева. Секретарь подал лист бумаги. Коммодор просмотрел его, сделал несколько исправлений, дал подписать членам суда.

Это и есть приговор, который сейчас оглашают.

Конвоир Джабб кладет руку на плечо Карцову, подбородком показывает на судей. Он объясняет: приговор прочитан, теперь надо выслушать его вторично, в немецком переводе.

Карцов механически кивает. Он рассеян, вял, не в состоянии сосредоточиться. В голове сумбур из обрывков воспоминаний, образов.

Временами что-то давит на сердце, в груди появляется боль. И все, что ему хочется, это уйти отсюда, вернуться в свою железную конуру на форпике,[34]34
  Форпик – носовой отсек на судне.


[Закрыть] где он, но крайней мере, будет один. Джабб не в счет. Последние два дня он неотступно рядом, но Карцов не замечает его, будто, матрос не больше чем деталь камеры, часть ее обстановки.

Внезапно переводчик и трое судей, на которых смотрит Карцов, расплываются в большое пятно. Оно дрожит, кренится…

С помощью Джабба он встает на ноги. И хотя чтение приговора продолжается, он почти ничего не слышит. У него голова разламывается от боли.

Вот переводчик опустил бумагу, снял очки.

– Поняли все? – спрашивает он, строго глядя на Карцова.

Тот молчит.

– Вас приговорили к смерти! – Переводчик таращит глаза, надувает щеки: Маленький, с непомерно развитым подбородком, он весьма горд выпавшей на его долю миссией. – Как лазутчик и диверсант вы будете казнены. Согласно уставу приговор военного суда обжалованию не подлежит.

Карцов поворачивается и медленно идет к двери. Пропустив его, конвоиры шагают следом.

Он выходит на палубу.

Просторная бухта сияет в лучах яркого южного солнца. Вода неподвижна, вдавленные в нее тяжелые тела кораблей – тоже. А на горизонте, который сейчас едва обозначен, четким треугольником проецируется одинокая скала. Странно, что Карцов не заметил ее. А ведь плыл мимо. Если бы задержался там на часок, все могло быть иначе…

Клонится к горизонту солнце. Еще немного – и оно покинет синее небо, чтобы утонуть в синей густой воде. И солнце, и море, и небо те же, что и в день, когда он спасся с гибнувшей лодки. Но тогда в сердце Карцова жила надежда. Да, рядом плыла акула. Но он был свободен, он боролся и победил ее! И он бессилен перед людьми. Спастись из фашистского плена, избежать акульих зубов – для того лишь, чтобы тебя убили союзники!..

Карпов неподвижно стоит у борта. Ему не мешают. Но конвоиры рядом, он чувствует их затылком, спиной…

Сзади протягивается рука Джабба. Между указательным и большим пальцами с желтыми, обкусанными ногтями зажата сигарета, остальные держат зажигалку. Карцов берет сигарету. Пальцы Джабба приходят в движение, крышка зажигалки отскакивает, и Карцов прикуривает от крохотного огонька.

После первых затяжек кружится голова. Но это быстро проходит.

И вновь глядит он на далекую коническую скалу. Почему так притягивает к себе этот камень? В его море, у входа в родную бухту, тоже высится одинокий горбатый остров…

Сигарета докурена. Так хочется еще! Обернувшись, он смотрит на Джабба. Тот молча протягивает пачку.

Карцов берет сигарету, разминает в пальцах и… застывает, склонившись к зажигалке, которую поднес Джабб. Он видит: на палубе лежит небольшое долото – инструмент закатился в шпигат[35]35
  Шпигат – устройство для стока воды.


[Закрыть] и едва заметен.

В следующие секунды Карцов действует автоматически. Пальцы разжимаются, и сигарета падает. Наклонившись, он подбирает ее. Другая рука, будто для опоры, ложится на палубу возле шпигата так, что долото оказывается под ладонью…

ГЛАВА ПЯТАЯ

Они лежат в чуть покачивающихся койках: Джабб вверх лицом, Карцов на боку, подсунув руки под щеку. Койки подвешены рядом. И Джабб, если хочет, может дотянуться до Карцова. Время от времени он так и делает: не поворачивая головы, проверяет, все ли в порядке с осужденным.

Джабб сторожит Карцова в камере. По узкому коридору, которым карцер сообщается с палубой, прохаживается еще один страж.

Осужденного бдительно стерегут. Он не должен бежать. Он не должен сам лишить себя жизни. Это сделают другие, которых, быть может, уже назначили. Их, вероятно, будет двое, если его собираются повесить, и человек пять—шесть, если предстоит расстрел. Он не помнит ни слова из приговора и не знает, какая смерть ему определена. Разумеется, можно спросить – Джабб рядом…

Карцов вздыхает. Всякий раз, когда он остается наедине со своими мыслями, они уносят его на родину. Вот и сейчас он полон дум о родном крае. Очень тревожно на сердце. Он убеждает себя, что самое трудное позади – миновало два года войны, а врагу не удалось взять Москву, форсировать Волгу, перевалить через горы Кавказа. Но ходили слухи, что нынешним летом немцы предпримут попытку нового генерального наступления по всему фронту. И вот лето пришло. Что сейчас там, на востоке?

Джабб вытягивает из-под подушки и кладет перед пленником толстую книжку с металлической застежкой. Карцов озадаченно разглядывает переплет белой лакированной кожи, на котором серебром вытиснен лотарингский крест.

– Полистай, – наставительно говорит Джабб. – Подави в себе гордыню, помолись, парень!

Карцов молча отодвигает книгу. Джабб берет ее, ладонью проводит по переплету, будто смахивает пыль. Лицо матроса сосредоточенно. Руки, в которых он бережно держит молитвенник, чуть подрагивают.

Карцов наблюдает за ним. Через несколько часов Джабб умрет. Джабб и, наверное, тот, другой, размеренно шагающий по коридору. Карцов может вернуть себе свободу только такой ценой. До мелочей разработан план побега, точнее, план того, как выбраться на палубу. А там придется действовать по обстоятельствам. При большой удаче он незамеченным доберется до борта судна и по якорной цепи спустится в воду. Далее, надо выскользнуть из бухты и, оказавшись за молом, плыть в открытое море; быть может, на пути встретится какой-нибудь корабль.

Итак, подобранным на палубе долотом он убьет Джабба. Затем надо постучать в дверь – кулаком, двумя двойными ударами, как это делает Джабб. Получив такой сигнал, второй страж – это проверено! – тотчас отодвигает засов на двери.

Карцов лежит лицом вверх, сцепив на груди руки. Мысленно он видит каждый свой шаг, видит Джабба, корчащегося на полу, в луже крови. Кто же он такой, этот матрос с толстым, бугристым лицом и светлыми, почти бесцветными глазами? Клерк, мелкий торговец, коммивояжер? Нет, не похоже. Скорее всего, тянул лямку где-нибудь на заводе или в порту. Дома, конечно, осталась семья: у таких кряжистых да неторопливых всегда куча ребят…

Отворяется дверь. На пороге майор контрразведки – тот, что вел дело Карцова.

Джабб кубарем скатывается с койки. Конвоир, дежурящий в коридоре, вносит брезентовые разножки, ставит их у стены и выходит.

Джабб тоже направляется к двери.

– Отставить, – говорит майор. – Будьте здесь!

– Да, сэр.

Майор обращается к Карцову:

– Я должен побеседовать с вами.

И вот они сидят на табуретах, в метре друг от друга. В противоположном конце камеры, широко расставив ноги и заложив руки за спину, прислонился к переборке Джабб. Недавно покинутые койки еще раскачиваются, и по стене мечутся черные уродливые тени.

Майор приступает к делу без околичностей. Исполнение приговора не задержится – распоряжения уже сделаны. И, если осужденный хочет спасти себе жизнь, следует поторопиться. Приговор нельзя отменить или обжаловать. Но старший военный начальник, в данном случае комендант базы, обладает правом помилования…

Майор продолжает говорить. Карцов наблюдает за ним. Это спортивного вида человек. Кожа на его лице розовая, гладкая. В глазах, в голосе много энергии. И только седеющая голова да руки в морщинах свидетельствуют о том, что офицеру не так уж далеко до старости.

Между тем майор вынимает бумагу.

– Прочтите, – говорит он Карцову. Карцов читает:

КОРВЕТЕН-КАПИТЭНУ АРТУРУ АБСТУ. ОПЕРАЦИЯ «БЕЗУМЦЫ». ДЕНЬ X – 5 ИЮЛЯ 1943 ГОДА.

КАНАРИС.

Прочитав, он опускает бумагу, вопросительно глядит на контрразведчика.

– Подписано: Канарис, – негромко говорит майор. Он прячет документ и, вскинув голову, глядит на Карцова. – Что вам известно об операции «Безумцы»?

Карцов пожимает плечами.

– Эта бумага попала к нам в руки позавчера, – продолжает майор. – Близ базы мы потопили одну из ваших подводных лодок. Идя ко дну, она, по счастью, оказалась на рифах, сравнительно неглубоко. Водолазы проникли в нее, извлекли сейф из каюты командира. Документ, надлежаще опечатанный, хранился в отделении сейфа, которое имело механизм уничтожения… Как видите, есть все основания полагать, что отправители считали его важным. А на конверте значились только фамилия и имя, которые нам ничего не говорят. Кто такой Абст? Что это за операция «Безумцы»? Вы должны о ней знать.

Карцов не выдерживает. Ринувшись к майору, хватает его за грудь, поднимает с табурета, трясет.

– Поймите, – кричит он в бешенстве, – поймите, я русский, русский!..

Джабб с трудом оттаскивает пленника.

Майор приводит в порядок свой мундир, приглаживает волосы.

– Желаете знать, почему я столь настойчив? – говорит он все тем же ровным, спокойным голосом. – Видите ли, вы изволили прибыть к нам именно пятого июля, то есть в тот самый день, который объявлен началом операции «Безумцы». Согласитесь, что мы вправе делать кое-какие выводы! Еще раз прошу, расскажите все, что знаете. В ваших силах оказать человечеству важную услугу. Я уполномочен заявить, что ваше положение может круто измениться к лучшему. Поэтому внимательно выслушайте то, что я скажу. Итак, ваши пловцы атаковали базу. Можно не сомневаться, что будет и вторая попытка, и третья. Словом, они не оставят нас своими заботами. И вот мы разработали план. В момент, когда база подвергнется очередной атаке, вы «сбежите». Вас доставят непосредственно на территорию Германии или одной из стран, оккупированных ее войсками. Все будет сделано безупречно, ни у кого не возникнет и тени сомнения в том, что вы бежали, проявив чудеса находчивости и смелости… А потом вы начнете работать. Вы поможете нам ликвидировать корабли и базы, с которых действуют подводные диверсанты. И я заверяю, что ни один волос не упадет с головы отважных германских воинов, которых с вашей помощью мы возьмем в плен. Окончится война – и они вернутся домой целые и невредимые. Конец же, как вы понимаете, уже предопределен. После тяжелого поражения, которое потерпели ваши армии на русской реке Волге, Германию ничто не может спасти. Вот почему, помогая нам, вы помогаете и своей стране. Она обречена. Она тем более обречена, что не дремлют и Америка с Британией. Мощь союзников колоссальна. Поэтому человек, который в этих условиях приближает конец войны, поступает благородно.

– Я советский офицер, – устало говорит Карцов.

– Это ваше последнее слово?

Помедлив, майор встает. Сейчас у него лицо старого человека.

Видно, он очень надеялся на вербовку того, кого считает немецким диверсантом.

Майор медленно идет к двери. Задержавшись у выхода, он оборачивается.

– Уж не считаете ли вы, что мой визит и мое предложение, равно как суд над вами, – инсценировка?.. Быть может, вы думаете: «Это проделано с целью заставить меня признаться»? Ошибаетесь, если так. – Майор морщится, будто у него болит голова – И сейчас вы упустили свой последний шанс. Очень жаль, ибо я почему-то питаю к вам чувство симпатии.

И он выходит.

Выждав, Джабб присаживается на табурет, касается плеча пленника.

– Послушай, а ты зря отказался. Согласился бы – и дело с концом. Ну чего тебе стоило? Майор сказал правду: фашистам конец один. Чего же артачишься? Или ты, парень, о двух головах – одной не жалко?

Джабб в последние дни нервничает, он приглядывается к осужденному, и его гложут сомнения. Их заронил дружок – тот самый старшина Динкер, которого по требованию майора контрразведки списали на берег. В ожидании катера Динкер улучил минуту и, озираясь по сторонам, поманил приятеля пальцем.

«Джабб, старина, – зашептал Динкер, – они повесят русского! Я вышел из игры, ты вступаешь в нее. Я ничего тебе не советую, но поговори с ним, раскинь мозгами. Может, что и сделаешь для бедняги».

Джабб оцепенел. Он едва не двинул Динкера кулаком: не впутывай в историю!..

Динкер уехал. И вот Джабб вторую ночь без сна. А этот последний разговор со смертником, что называется, доконал матроса. Подумать только: человеку предложили жизнь, свободу, а он ни в какую! Кто же это такой? Гитлеровский фанатик? Но ярый фашист не стал бы прикидываться русским. Да еще после суда и приговора, когда все решено. Он бы любую возможность использовал – только вернуться к своим и снова взять в руки оружие. Так кто же этот человек? Неужели Динкер был прав?..

Где-то на палубе бьют склянки. Корабельный колокол – рында звонит глухо, тоскливо. «Будто по покойнику», – думает Карцов.

Два двойных удара. Это значит: двадцать два часа.

Время побега приблизилось.

Сейчас все решится.

Карцов медленно опускает руку в карман, повлажневшими пальцами стискивает долото…

И разжимает руку. Он вдруг понял, что не сможет убить матроса.

Еще несколько секунд внутренней борьбы – и он вытаскивает долото. Кладет его на край стола. Медленно бредет к койке.

Джабб глядит на долото остановившимися глазами. Придя в себя, хватает его, проводит пальцем по острому лезвию. Каким образом инструмент оказался у осужденного? Для чего был предназначен? Или – для кого?

– Меня собирался прикончить? – растерянно бормочет он.

Пленный стоит в дальнем углу камеры, отвернувшись к стене.

Джабб подходит, становится за его спиной.

– Чего же не убил? Ведь мы враги! Я вылавливал тебя из воды. На суде свидетельствовал против. Теперь стерегу, пока за тобой не явятся…

Карцов молчит.

Глаза матроса наливаются кровью. Он выставляет трясущиеся кулаки. Его большое, сильное тело вздрагивает от напряжения.

– Отвечай! – требует он. – Отвечай, будь ты проклят! Почему не убил?

Карцов резко оборачивается.

– Да поймите же, – почти кричит он, сверля матроса ненавидящим взглядом, – поймите, я русский, русский!..

Они сидят на брезентовых табуретах в дальнем от двери конце камеры. Джабб ожесточенно трет платком лоб, глаза, щеки, закуривает сигарету, шумно сморкается и вздыхает.

– Верно, все верно, – бормочет он. – Правильно, что отказался от предложения майора. Уж нацисты быстро бы раскусили, какой ты есть немец!.. Но что же нам делать, как поступить? Ты не думай, я бы плюнул на все и сходил к майору: так, мол, и так, посылайте новый запрос. Но считаю, будет не польза, а вред. Спишут, как Динкера. Еще и всыплют. Ах, дурак я, дурак, не поверил ему. А ведь знал – Динкер несколько лет проработал в России. Подмахнул контракт с фирмой – и айда к Советам строить завод. Слушай, он не приврал: он и впрямь работал в городе, откуда ты родом?

– Да…

– Ну и ну! – шепчет Джабб. – Вот ведь как может случиться… И он забросал тебя вопросами: сейчас, мол, выведу на чистую воду! Так было дело?.. Ты должен знать: после разговора с тобой он прямиком двинул к майору, не побоялся. Там слопал отказ – хотел до самого адмирала дойти. А вышло: списали парня с корабля да еще и влепили неделю отсидки. Это значит – не лезь не в свое дело…

– У меня просьба.

– Выкладывай!

– Можно отправить письмо?

– Нельзя.

– Перехватят?

– Видишь ли, оно не дойдет в срок… – Джабб сдвигает брови, отворачивается.

– Значит, со мной… скоро?

– Завтра.

– Все равно, – твердит Карцов, – все равно надо отправить письмо!

– Я все соображаю, что бы такое придумать, – задумчиво говорит матрос.

– Поздно!

– Поздно, когда убьют. До тех пор не поздно. – Джабб сжимает кулаки. – Или решил сам надеть на шею петлю?

– Но что можно сделать?

– Бежать! – выпаливает Джабб.

Карцов ошеломленно глядит на матроса. А у Джабба от возбуждения блестят глаза.

– Бежать! – решительно повторяет он. – Ты же сам хотел… Теперь предлагаю я! Может, откажешься?

– Я сбегу, а вас отдадут под суд.

– Будет суд или не будет, это еще как сказать. Скорее всего, обойдется. Конечно, всыплют так, что шкура будет трещать. Но ведь дело стоит того? – Джабб хватает Карцева за грудь. – Беги, русский! Может статься, встретишь конвой – корабли часто проходят севернее базы. Случись такое – и твое дело в шляпе. А на крайний случай – лучше погибнуть в море, чем болтаться в петле!

– Совершив побег, я тем самым подтвержу…

– Да ни дьявола ты своей смертью не докажешь. Убьют – и баста! И будет болтать! Слушай, что скажу. Так вот: ты бежишь, а потом я изловчусь и отправлю весточку. Накропаешь страничку, я и перешлю. На тот случай, если что приключится в пути…

– Как же вы все устроите?

– Не твоя забота!.. – Спохватившись, Джабб озабоченно глядит на часы: – Времени, парень, в обрез. Схожу принесу бумагу, составишь письмо. А потом – с богом! До рассвета должен выбраться из бухты.

– Сколько же сейчас времени? – не выдерживает Карцов.

– Двадцать три часа без самой малости.

Карцов ходит из угла в угол, стараясь шагать медленнее, ровнее дышать.

Мечты уносят его далеко за пределы железной клетки. Губами он ощущает вкус вольной морской воды. Вот устремился к нему острогрудый красавец с алым стягом на гафеле. Он приближается, он совсем рядом.

Карцов кричит, протягивает к нему руки. И тогда из пучины встает коническая скала. Она растет, заслоняя корабль День меркнет, все тонет во мраке…

Он встряхивает головой, чтобы отогнать нелепое видение Как мчится время! Кажется, Джабб только что покинул камеру, а наверху уже пробили очередные полчаса.

По трапу стучат шаги.

Дверь отворяется. Это снова майор.

Зачем он пришел? Неужели матрос все же обратился к нему?

Карцов заставляет себя неторопливо пройти к койке, лечь и закрыть глаза Он слышит: сделав несколько шагов, майор остановился рядом.

– Я подумал, что напоследок вам все же захочется повидать меня, – говорит контрразведчик.

Ответа нет.

– А где Джабб? – спрашивает майор у часового в коридоре.

– Не знаю, сэр. Он недавно отлучился. Должен быть с минуты на минуту. Да вы не беспокойтесь, здесь все в порядке.

Джабб не ходил к майору! Нахлынувшая было радость вновь сменяется острой тревогой. Он вот-вот вернется, майор уведет его с собой, задержит…

– Прощайте! – говорит контрразведчик. И еще с минуту медлит у двери.

Оставшись один, Карцов облегченно переводит дыхание. Однако опасность еще не миновала – майор может встретить Джабба на трапе, на палубе.

Время бежит, бежит…

Шаги в коридоре. Снова майор? Или Джабб?

Нет, в камеру входят часовой и незнакомый матрос. Оба вооружены.

В полночь на кораблях всех морей и океанов сменяются вахты. Вот и здесь, у карцера, вступает на пост новый страж. Один сдает осужденного, другой принимает его.

Рында возвещает о начале новых суток. А Джабба все нет. Почему?

Отпереть свой рундук, взять блокнот и перо – минутное дело. Он же отсутствует больше часа.

Вдали возникает рокот. Похоже на шум турбин корвета. Вскоре доносятся и удары глубинных бомб, сбрасываемых перед входом в бухту, чтобы отогнать субмарины немцев.

Что, если подводные диверсанты вновь перебрались через боны и сейчас подвешивают заряды к килям кораблей? Тогда опять загрохочут взрывы, все вокруг придет в движение, бухту ярко осветят, и о побеге нельзя будет и думать.

Карцов сжимает руками пылающий лоб. Джабб – где же он?..

Половина первого ночи. Через четыре часа рассвет, после которого, если бежать не удастся, для осужденного уже не будет ни дня, ни вечера.

И вдруг кто-то берет его за плечо.

– Джабб, – шепчет Карцов, – Джабб!..

– Ну-ну, – бормочет матрос, – будет нервничать. Вот бумага и ручка. Не мешкай, пиши.

– Кому?

– Русским властям. Смелее пиши, открыто. Я придумал, как устроить, чтобы письмо дошло. Тут один матрос списывается подчистую. Надежный парень, не подведет. Доставит письмо на метрополию. А там, мне говорили, сейчас много ваших ребят. Кому-нибудь из них и передаст. Ловко?

– Да, да! – Карцов благодарно кивает, и перо торопливо бежит по бумаге.

Исписана страница, вторая.

– Хватит! – командует Джабб.

Карцов заканчивает письмо, складывает листки.

– Держи конверт. Не забудь адрес.

– Спасибо!

Карцов крупно выводит: «Передать в Наркомат обороны СССР».

Джабб берет письмо, прячет на груди.

– Все будет как надо, – бодро говорит он. – Вот увидишь, мы еще повоюем!.. А теперь слушай новость. Это – чтобы сил у тебя прибавилось перед трудным делом. Так вот: ваши дали нацистам по зубам, крепко дали, парень!

– Где?..

– Я, видишь, запамятовал, как он называется, этот город. Не так уж и далеко от Москвы. Пятого июля немцы начали наступление. Здорово начали. Но русские были начеку. Неделю оборонялись, а сейчас пошли вперед. Только что радио передало: нацисты наложили в штаны и бегут. Такие дела! Так что взбодрись и гляди веселей.

Карцов хватает Джабба за плечи, притягивает к себе, крепко целует.

Огоньки вспыхнули в широко раскрытых светлых глазах матроса – огоньки радости, удивления. Или так показалось Карцову? Быть может, Джабб все еще сомневался в пленнике и окончательно поверил ему только сейчас? Не потому ли он и не возвращался так долго?

– Пришлось выждать, – говорит Джабб, как бы отвечая Карцову. – Прежний часовой не выпустил бы тебя в ночное время. А новый – порядочная разиня. Скажу, что у арестованного неладно с животом, он и не станет артачиться… Теперь слушай, да повнимательней. Как окажемся на палубе, двинем не туда, где гальюны, а прямиком на бак. Сделаешь десяток шагов и упрешься в кнехт левой скулы. К кнехту и подвязан конец. Присядь, нащупай его, лезь за борт. И – с богом! Понял?

– Понял, – поспешно отвечает Карцов. – Идемте!

– Погоди! Оказавшись в воде, не отплывай от борта, держи вдоль него к штевню, а оттуда – к бочке, на которой стоит корабль. Ты должен доплыть до нее и затаиться, прежде чем я подниму тревогу. Запомни: у тебя будет минуты две, от силы – три. Успеешь управиться?

– Постараюсь! – шепчет Карцов, вздрагивая от волнения.

– И упаси тебя боже шуметь. Заметят – и мы с тобой покойники. Будем болтаться в петле рядышком. Это хорошенько запомни, не оплошай, не подведи меня.

– Ясно. Идемте же!

– Сейчас пасмурно, – продолжает Джабб, – видимость ноль. Ветер с оста, слабый. Море – два балла. Словом, погодка что надо. Хотя ветер, сдается мне, будет сильнее. К утру может заштормить… Линкор стоит кормой к бонам. В ту сторону я и буду палить, как подниму тревогу. Арестант, мол, кинулся к борту, стал перелезать через поручни. Тут я, не мешкая, вскинул автомат. Всадил в него полдюжины пуль, он и пошел на дно, кормить кальмаров.

– Нужен всплеск от моего «падения» за борт.

– Будет! – Джабб хитро щурит глаза. – У борта наготове балластина.

– Понятно.

– А ты замри за бочкой. Не дыши. Выжидай. Пока не погаснут прожекторы и не уймется кутерьма. – Джабб достает из кармана какой-то предмет. – Голова-то, вижу, зажила. Держи, натянешь на нее.

– Зачем? – Карцов недоуменно разглядывает сетку для волос.

– Надень, как окажешься в море. Дно бочки в космах водорослей. Нарви их, запихай в ячеи сетки – будет маскировка. Так и плыви: весь внизу, под водой, наверху одна голова в сетке, из которой торчит трава. Разумеешь? Ногами не очень-то двигай. Пусть тебя несет отливным течением. Как раз попадешь к бонам. А там – действуй, да попроворнее.

– Спасибо!

Джабб показывает небольшой пакет:

– Провизию тебе собрал: шоколад, сахар. Все в резиновом мешке, воды не боится. Передам наверху. Пакет не должен попасть в чужие руки. Поэтому внутрь положил груз. Выпустишь его – он и потонет.

Карцов кивает. Говорить он не может. Матрос в последний раз оглядывает товарища:

– Ну, брат, отвоюемся – буду искать тебя. Город, откуда ты родом, я запомнил. Ты уж того… не помри до тех пор!

И он шутливо тычет кулаком в грудь Карцова. Он нарочито груб, в его голосе, жестах бравада, А глаза смотрят печально…

– Ну, все! – Джабб решительно разрубил ладонью воздух. – Двинули.

Он подходит к двери, стучит.

– В гальюн, – небрежно роняет он в ответ на вопросительный взгляд часового. – У парня свело брюхо.

Посторонившись, часовой пропускает обоих. Джабб берет свой автомат, хранившийся в коридоре, отводит затвор.

– Вперед, – командует он.

Палуба встречает их могильной чернотой теплой пасмурной ночи.

Сеет дождь. С берега тянет горелым углем. Тихо, тревожно. Карцов невольно останавливается.

– Иди! – шепчет Джабб и подталкивает его в спину.

Карцов делает несколько шагов и натыкается на препятствие. Это кнехт, о котором упоминал матрос.