Текст книги "Человек звезды"

Автор книги: Александр Проханов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)

Александр Проханов
ЧЕЛОВЕК ЗВЕЗДЫ

Часть ПЕРВАЯ

Мати неугасимого света, претерпевших до конца Победа.

Неизвестная молитва

Глава первая

Губернский приуральский город П. расположился растянуто и длинно по берегу студеной полноводной реки, которая вдруг становилась лазурной, как крыло сойки. И если долго смотреть на эту сгустившуюся синеву, то вдруг захватывало сердце от странного восхищения, которое граничило с ужасом, словно в тебе отрывалась бездна, и ты мог лететь в нее, пролетая тысячелетия и геологические эры, приближаясь к первому дню творения.

В древности здесь обитали племена, которых греческие историки живописали как людей с песьими головами и совиными лапами, признавая за ними способность перевоплощаться из человека в животное. Знаменитый «звериный стиль» бронзовых браслетов, ожерелий и гребней, найденных в захоронениях, подтверждал мнение греков. С великим искусством в орнамент украшений были вплетены травы, цветы, скачущие олени, бегущие волки, летящие птицы. И среди них попадались странные химеры с головами людей и телами кабанов, или же люди, у которых вместо рук были крылья, или журавли на человечьих ногах. И среди этих загадочных гибридов то и дело встречались фигуры в масках, пляшущие и бьющие в бубен.

По обоим берегам реки близко к поверхности выходили рудные жилы железа и меди, а также залежи кристаллической соли. Местные жители определяли месторождения по цветам, которые были пропитаны медью, железом или солью. Были ярко-желтые, или красно-ржавые, или белые, с голубоватым отливом.

Русские промышленники, пришедшие на Урал за рудой, строили заводы и плавильные печи. Возводили среди лесов и бревенчатых изб белоснежные, с каменными завитками, церкви. Шаманы и колдуны покидали капища и уходили поглубже в леса. Да, видно, не далеко. Потому что в церквях появились резные, из дерева, апостолы, святые и ангелы, чем-то странно напоминая языческих идолов, что устанавливались колдунами в священных рощах.

Город П. славился пушечных дел мастерами. Пушки, отлитые на местном заводе, воевали во всех русских войнах. И в память об этих войнах в разных частях города на постаментах стояли орудия. Одно из них, не уступающее в размерах Царь-пушке, имело форму огромной длинной бутылки. Из нее Иван Грозный сам палил по Казани, и если приложить ухо к жерлу, то услышишь несвязное лопотанье, будто бы татарскую речь. Другая пушка на высоких деревянных колесах пересекла вместе со Скобелевым Устюрт и срезала в Бухаре зеленый флаг эмира. Третья пушка, зеленая длинноствольная гаубица, стреляла по Рейхстагу до тех пор, пока ни капитулировала Германия, и последний невыпущенный снаряд так и остался в стволе.

Город П. был известен тем, что в последние годы Советского Союза, перед самым его закатом, стали появляться неопознанные летающие объекты в виде серебристых ромбов, от которых ночью становилось светло как днем. В газетах писалось, что инопланетяне облюбовали город П. с его подземными катакомбами, оставшимися от соляных и железорудных шахт, и там гнездятся целые эскадрильи летающих ромбов. Один из ромбов потерпел катастрофу, взорвавшись высоко над городом. Вспышка озарила небо, как ночное солнце, превратилась в сверкающее облако, из которого вышла прозрачная светящаяся великанша с распущенными волосами и прошла по небу, исчезая за лесами.

Город П., несомненно, обладал какой-то тайной, быть может, связанной с колдунами и шаманами или инопланетными существами, или иной призрачностью, заставлявшей думать, что это поселение вместе с церквями, заводами, памятниками в один прекрасный день снимется с места и улетит в светящиеся летние небеса. Или уплывет вниз по синей студеной реке. Или уйдет под землю, и на его месте вырастут леса, поселятся лоси и кабаны, и на болотах вновь заведутся журавли с человеческими ногами.

Если заглянуть в глаза иному обитателю города, то сначала увидишь чистую наивную синеву, как у целомудренного ребенка. Затем чем-то замутятся глаза, наполнятся дымом, и промерцает зловещая волчья вспышка. А потом обнаружится такая бездонная жуть, что лучше бы убраться подобру-поздорову, да и помолиться в церкви святым и угодникам.

Именно в этот город П. летним утром по федеральной трассе въехала просторная иномарка представительского класса и за ней утомленная фура с номерами восточноевропейской страны. Фура свернула на грузовую стоянку, а машина подкатила к лучшей гостинице города, и из нее показался смуглый водитель сумрачного вида, с кудрями до плеч, похожий на цыгана. Отворил заднюю дверцу и помог выйти господину средних лет, в мешковатом костюме, с невыразительным пресным лицом, маленькими неяркими глазками, с брюшком под небрежно заправленной рубахой. Сквозь редкие белесые волосы проглядывала розовая кожа, бесцветные брови были почти незаметны, походка его была нетвердой и семенящей. Единственно, что бросалось в глаза, это родимое пятно на лбу, яркое, как лепесток мака.

Господин прошел в гостиницу, а шофер внес за ним странную деревянную скульптуру, сколоченную из прямоугольных брусков, выкрашенных в красный цвет. Вместо головы у скульптуры был деревянный цилиндрик, и вся она напоминала робот, построенный из элементов детского конструктора. Господин заполнил у стойки анкету, взял электронный ключ и направился к лифту. Лифтер в фиолетовом мундире захотел помочь шоферу, потянулся к скульптуре, но из деревянного цилиндрика вырвалась ветвистая молния, опутала лифтера, словно щупальца осьминога, и швырнула в сторону, так что лифтер влетел в крону искусственного, стоящего у входа дерева, да там и застрял. Лифт унес господина и его шофера на этажи, а лифтер продолжал висеть в дымящихся фиолетовых лохмотьях.

Глава вторая

Губернатор Степан Анатольевич Петуховский, управляющий обширными землями, столицей которых являлся упомянутый город П., собрал в своем кабинете приближенных и верных соратников, чтобы обсудить грозную и неотложную тему. Стремительно приближался день, когда состоится визит Президента в их город, что воспринималось всеми, как неотвратимый кошмар, переживет который далеко не каждый, в том числе и сам Степан Анатольевич. Уже несколько губернаторов, что, казалось, на всю оставшуюся жизнь обосновались в своих губерниях, уютно жили во дворцах с золотыми крышами, летали на вертолетах стрелять в заповедниках зверя, утомившись от изнурительной русской глубинки, посещали свои родовые замки в горах Швейцарии и в долине Луары, – уже несколько губернаторов лишись своих мест. А некоторые, после визитов в прокуратуру, предпочли покинуть неблагодарное отечество.

Визит Президента в город П. воспринимался отцами города как кара Божья. И они собрались у своего столоначальника и благодетеля, чтобы обсудить стратегию коллективного поведения.

Степан Анатольевич Петуховский обладал сытым мясистым телом, требующим постоянного ухода и заботы, большой лобастой головой с выпуклыми бычьими глазами, повелительными и величественными жестами и манерой, когда ему что-нибудь нравилось, выпячивать нижнюю губу, которая начинала мокро розоветь, похожая на скользкий моллюск.

– Ну, родные мои, – обратился губернатор Петуховский к своим заместителям и министрам, – что мы покажем Президенту такое, отчего он, восхитившись, переназначит нас на другой срок?

Зам по дорожному строительству указал на опасность, которая возникает в связи с долгостроем дороги, ведущей от аэропорта в город. Президент захочет взглянуть на дорогу, а увидит одну только рытвину.

– Шубу можно украсть один раз. Чужую жену – два раза. Вы же умудрились украсть эту дорогу шесть раз. На эти деньги можно построить самую большую в Европе тюрьму, – сердито произнес губернатор.

Зам по промышленности предложил показать Президенту кондитерскую фабрику и угостить его фирменным тортом.

– Эх ты, эклер с хвостиком. Раньше в этих зданиях работали над искусственным интеллектом. Шесть академиков мирового значения. А сейчас ты хочешь Президента сладким кремом испачкать.

Министр торговли предложил повести гостя в новый супермаркет, созданный на месте авиационного завода. Назначить большую распродажу по бросовым ценам.

– А он посмотрит на китайское барахло и плюшевых мишек, от которых у детишек прыщи выскакивают, да и спросит: «А правда, что здесь начинали строить звездолет для дальнего космоса? Можно его посмотреть?»

Министр речного хозяйства предложил покатать Президента по реке и устроить рыбалку на омутах, где расплодилось стадо белорыбицы. Ведь Президент – рыболов и охотник.

– Ну повезем мы его на катере по реке, а он скажет: «А где же у вас судоходство?» Раньше по реке теплоходы, баржи, «метеоры», «ракеты» сновали. А сейчас и лодчонки паршивой не видно. Как вы ему объясните?

Министр культуры робко предложил повести высокого гостя на премьеру спектакля «Дядя Ваня».

– «Дядя Ваня»! «Тетя Маша»! Тьфу! Сколько можно этих дядей и тетей показывать? Да вашему дяде восьмой десяток пошел, и из него на сцену катетер вываливается!

Губернатор зло рассмеялся, и соратники смущенно умолкли, так и не дождавшись, когда нижняя губа Петуховского начнет выступать вперед, как розовый моллюск из раковины.

Губернатор смотрел на соратников, молодых и не очень, плутоватых и хитрых и мнимо застенчивых и смиренных, похожих на притихшую стаю, тревожно и вопрошающе глядящую на своего вожака. Стоит ему отвернуться, как алчная стая кинется в разные пределы губернии и начнет алчно грызть, рвать, отхватывать лакомые ломти. Ненасытно глотать, давиться, отрыгивая непереваренные куски, жадно отыскивая по сторонам еще не тронутую клыками добычу. Всю эту стаю вырастил он сам из щенков. Притравливал, учил делать стойку, брать след, неутомимо преследовать обреченную жертву, перекусывать ей поджилки и горло, приносить в окровавленных зубах добытый трофей ему, хозяину, получая за это отрезанные уши и хвост. Но стоило ему дрогнуть, ослабеть или забыться, как все хищное скопище выходило из повиновения, рвало губернию на части, и он сам, губернатор, вполне мог почувствовать, как смыкаются у него на горе отточенные клыки.

– Ну вот, родные мои, берите бумагу и записывайте, – произнес Петуховский тоном утомленного учителя, сожалеющего о недалеких учениках, – Президента повести на многострадальную дорогу и в рытвинах посадить людей с совками и кисточками. Набрать из музея разных черепков, костей, бронзовых зверюшек. Зарыть в землю. Сказать Президенту, что найдено уникальное археологическое поселение, поэтому и остановилось строительство. Дать ему совок, пусть откопает какой-нибудь амулет и подарит своей жене. Это раз. На кондитерской фабрике испечь торт размером сто метров на сто метров с профилем Президента из сладкого крема и марципана, с надписью «Добро пожаловать». Это два. В супермаркете устроить бесплатную раздачу товаров населению, как знак заботы администрации о народе. Пусть какой-нибудь мальчик прочтет Президенту стишок о солнышке и счастливом детстве. Это три. Гостя повезти на рыбалку и сделать так, чтобы он поймал белорыбицу на пуд весом, с медным кольцом на хвосте и надписью «Сию рыбу кольцевал государь Петр Алексеевич» и датой. Пусть Президент почувствует себя рядом с Петром Великим. Это четыре. Никаких дядей Вань и тетей Маш. Устроить пляски шаманов в шкурах, с бубнами. Пусть Президент наденет медвежью шкуру и постучит в бубен. Это ему понравится. А остальное приложится. – Петуховский умолк, словно раздумывал, не упустил ли чего. Потом обвел соратников тяжелым бычьим взглядом. – Суслики вы. Головки маленькие, а резцы большие. Что бы вы без меня делали, – с этими словами он завершил совещание и отпустил соратников, чтобы те воплощали его творческие наработки.

Кончался обременительный день, и приближался желанный и сокровенный час, вознаграждавший Степана Анатольевича за все труды и раденья. Он собирался на загородную, сокрытую от посторонних глаз виллу, куда верный помощник и он же руководитель охраны, привозил ему маленьких девочек из сиротских приютов. Пресыщенный властью, обремененный богатством, которое доставалось ему безо всяких трудов, путем отчислений от всякого доходного в губернии дела, не находя удовольствия в деликатесах и винах, он имел одну-единственную отдушину, утешавшую среди беспросветных нескончаемых хлопот.

Маленькие прелестные создания, наивные и беззащитные, приносили отраду его душе и утеху его отяжелевшему мясистому телу. Когда очередную девочку, робкую и испуганную, лепечущую, не выговаривающую слова, приводили из ванной в большую гостиную, где на мягком ковре были разложены игрушки, кубики, куклы, и Степан Анатольевич, в шелковом халате, брал маленькую гостью на колени, передавал из своих губ в ее маленький розовый ротик сладкую шоколадку, приговаривая: «Ах ты, моя масенькая. Это я, твой добрый папочка»! Ласково перебирал пальчики ее рук и ног, целовал нежное тельце, приходя в возбуждение, в сладострастное неистовство, отчего девочка пугалась, начинала плакать, а он мнимо сердился, кричал на нее: «Зачем ты огорчаешь любимого папочку»? Больно шлепал по розовым ягодицам, слыша истошный, захлебывающийся крик, который глушил своим огромным, жадно дышащим ртом. И потом, поднимаясь с ковра, запахивая на своем волосатом теле шелковый халат, минуту смотрел на истерзанное, дрожащее тельце, и его нижняя губа медленно выступала, как розовый мокрый моллюск.

Степан Анатольевич уже готов был вызвать шофера и покинуть кабинет, как появился помощник и неуверенно, боясь нареканий, протянул ему визитку:

– Тут один посетитель, Степан Анатольевич. Он не записывался. Не знаю, как просочился в приемную. Говорит, что познакомился с вами в Кремле, в кабинете Владислава Юрьевича. Я сказал, что узнаю.

Петуховский недовольно взял визитку. На ней было начертано: «Виктор Арнольдович Маерс. Президент Международной академии искусств». Это имя ничего не говорило Петуховскому. Титул внушал подозрение, что за ним скрывается легковесный пустобрех или хитрый авантюрист, которые во множестве, как назойливые комары, осаждали губернатора, надеясь высосать из него капельку бюджетных денег. Но имя человека, на которого визитер ссылался, действовало магически и не позволило Петуховскому отослать его прочь.

– Ну ладно, впусти. Но скажи, не больше пяти минут. У меня совещание в городе.

И не успел еще помощник выйти, как навстречу ему, бочком, скользко и ловко, протиснулся в кабинет господин с сияющей улыбкой, в которой светилось такое обожание, такое счастье от нечаянной встречи, что Петуховскому показалось, что они и впрямь где-то встречались.

– Степан Анатольевич, дорогой, ну как я рад, как я рад. Как будто вчера расстались. А вы все такой же, могучий, деятельный, настоящий государственник. Мало кого из губернаторов поставишь в ряд с вами. Владислав Юрьевич очень высоко вас ценит. Говорит: «Пока у руля Петуховский, мы за Урал спокойны».

Господин был среднего роста, слегка одутловатый и полный, но радостные всплески рук, скользящие движения ног придавали ему сходство с изящным танцором. Его редкие рыжеватые волосы, розовая кожа черепа, белесые, почти незаметные брови делали его лицо заурядным, если бы ни лучистые, как две масленые лампадки, глаза, в которых играли лукавство, подобострастие, смех и острая прозорливость, полыхавшая моментальными зеленоватыми лучиками. На лбу господина сочно краснело алое родимое пятно, похожее на лепесток мака.

– Тот миг на кремлевском приеме, когда мне выпала честь быть вам представленным, я почитаю счастливейшим мгновением моей жизни. По гроб благодарен Игорю Ивановичу, который ради меня прервал свою беседу с Анатолием Борисовичем и подвел меня к вам. Как раз стал говорить Владимир Владимирович и, как всегда, произнес свою меткую и колкую шутку, о кобельке, который чует сучку за версту. Кого он имел в виду? Должно быть, Меркель, не правда ли? Впрочем, Дмитрий Анатольевич сделал вид, что не понял шутки.

Посетитель сыпал именами, жестикулировал, словно изображал каждого-каждого, о ком говорил. И Петуховский растерянно вспоминал, на каком из кремлевских приемов он мог познакомиться с говорливым господином и что за важная птица был этот господин, если запросто общался с персонами, при одном имени которых хотелось встать.

– Собственно, чем обязан? – произнес Петуховский, осторожно нащупывая в зыбких словах и жестах гостя твердую деловую основу.

– Видите ли, я не сразу, далеко не сразу сделал этот выбор. Вы не представляете, как долго я колебался. Совещался с Артуром Сергеевичем, чей тонкий вкус и художественная эрудиция не имеют себе равных. Советовался с Николаем Леопольдовичем, непревзойденным знатоком международных отношений. И конечно же пользовался бесценными рекомендациями Григория Феоктистовича, который среди всех губернаторов указал именно на вас, как на утонченного ценителя прекрасного, чуткого ко всему современному и актуальному. Именно поэтому я приехал к вам, в ваш замечательный город П.

– С каким же предложением вы явились в наш город П.? – спросил Петуховский. У него голова начинала кружиться от обилия имен и отчеств, за каждым из которых ему мерещилась именитая персона, припомнить которую он не мог. – В чем ваша идея?

– А идея моя, дорогой Степан Анатольевич, состоит в том, чтобы ваш славный, но, извините, слегка захолустный город П. превратить в культурную столицу Европы.

Произнеся это, Маерс воззрился на Петуховского смеющимися счастливыми глазами, из которых излетали зеленые лучики, пронзавшие насквозь Степана Анатольевича. А того обуяло раздражение, и он не знал, продолжать ли ему разговор, выведывая из слов посетителя какую-нибудь неявную для себя угрозу. Или же появившийся в его кабинете господин – просто шарлатан и обманщик, охотник за даровыми бюджетными средствами, и сейчас самый момент, чтобы его раскусить и указать на дверь.

– Как же это вы превратите наш захолустный, как вы выразились, город в культурную столицу Европы, если у нас даже Эйфелевой башни нет? – Петуховскому понравилась собственная шутка, отчего нижняя губа стала медленно выдвигаться, словно розовый моллюск покидал свою раковину. – И пирамиды Хеопса тоже нет.

– В том-то и дело, в том-то и дело, дорогой Степан Анатольевич. Вы точно угадали, метко заметили. Ни Эйфелевой башни, ни пирамиды Хеопса. И поэтому на пустом месте, с белого, как говорится, листа мы начнем создавать культурную столицу Европы. Второй Париж. Вторую, если угодно, культурную мекку. В глухих уральских лесах вдруг вспыхнет и засияет на весь мир новый культурный светоч, отнимая пальму первенства и у Парижа, и у Вены, и у Санкт-Петербурга.

– Да? И что это будет? – иронично расспрашивал Петуховский, позволяя шарлатану возвести затейливое сооружение из обманов и фантазий, чтобы потом одним махом разрушить этот воздушный замок и строго указать фантазеру на дверь.

– О, это целая программа, с которой рад познакомить вас, дорогой Степан Анатольевич. Сюда, в этот тихий и Богом забытый город П. нахлынут художники из всех уголков Европы, и даже из Нового Света и стран Латинской Америки. Они распишут своими фантастическими граффити унылые стены ваших остановившихся заводов и заброшенных складов. Их рисунки будут напоминать те, что в свое время покрыли Берлинскую стену, и эту стену за огромные деньги по кусочкам продали коллекционерам всего мира. Перфомансы, которые украсят фасад зданий и фонарные столбы, превратят город в волшебное изваяние, рожденное из стеклянного блеска, душистой пены, фонтанирующих радужных струй. Скульпторы поставят на всех площадях, на всех перекрестках свои творения, и уже не пушки будут доминировать в городе, а затейливые абстрактные сооружения, напоминающие: одно – стеклянную женщину, другое – сверкающий пропеллер, третье – живую печень, четвертое – фаллический символ. Есть мастера, которые из прутьев ивы могут построить Эйфелеву башню, а из натуральных помидоров – пирамиду Хеопса. Музыканты и певцы привезут сюда все разнообразие жанров, от классического джаза, гангстер-репа до магической музыки и звуков, издаваемых утомленным, не добежавшим до цели сперматозоидом. Поэты и писатели будут читать свои произведения на всех языках Европы, а критики и культурологи станут устраивать дискуссии и «круглые столы», посвященные проблемам современной эстетики. Город превратится в феерию огней, аттракционов, цирковых представлений, волшебных спектаклей, где средствами музыки и танцев будет развернута картина человечества с его пороками, страстями и великими устремлениями. И главное, – зрители, туристы, пилигримы со всего мира, которые поедут, полетят, поплывут, чтобы насладиться этим феерическим действом. И мир ахнет, обнаружив, что музы переселились из Парижа, Вены и Рима в доселе никому не известный город П.

Маерс произнес все это на одном дыхании, перемещаясь по кабинету, взмахивая руками, как крыльями, подпрыгивая и ударяя ножку о ножку, рисуя перед глазами обомлевшего Петуховского чудесный преображенный город.

Степан Анатольевич справился с головокружением, когда перед ним вдруг залетала, засверкала прозрачными крыльями стрекоза. Укротил в себе порыв, побуждавший поверить в утопию. Строго произнес:

– Вам не откажешь в умении пудрить мозги. Но, видите ли, мне сейчас не до этого. Мы в нашем городе ожидаем визит Президента, и все наши силы, все небогатые материальные средства направлены на это мероприятие. Извините, нам не до пустяковых фантазий, – и он стал подниматься, давая понять, что прием окончен.

– Вот именно, визит Президента. Владислав Юрьевич как раз и просил меня помочь организовать этот визит. Дорогой Степан Анатольевич, ну чем вы собираетесь порадовать, чем изумить Президента? Хотите подарить ему какую-то окисленную медную штуковину, назвав ее амулетом? Да ему недавно подарили часы «Патен Филипс» стоимостью в триста тысяч долларов. Или хотите испечь к его приезду торт длиной в сто метров? Да его недавно встречали в Букингемском дворце. Постелили под ноги ковер в двести метров. По сторонам стояли гвардейцы в медвежьих шапках, и встречал весь цвет английской аристократии. Или подсунете ему полудохлого сома с фальшивым кольцом на хвосте? Да наш Президент – ультрасовременный человек, увлекается электроникой, цифровыми коммуникациями, квиттерами, айпедами, айфонами, а не тухлыми рыбами. Хотите удивить подставным шаманом в вывернутом на изнанку тулупе? Да он в Париже восхищался мистериями лучших балетмейстеров мира, и одной из балерин преподнес драгоценный алмаз Якутии. Наш Президент воспитан на западной музыке, обожает дизайн современных автомобилей и самолетов, говорит во сне по-английски и выписывает из Европы самых дорогих массажистов и мастеров педикюра. Так что, дорогой Степан Анатольевич, баней и вениками его не удивишь.

Маерс произнес это с печальным видом и едва заметным сожалением по отношению к Петуховскому с его провинциальными представлениями о прекрасном. Но это унижающее его сожаление осталось не замеченным Степаном Анатольевичем. Он был поражен осведомленностью таинственного гостя, который никак не мог знать о недавнем секретном совещании, где в полнейшей тайне разрабатывался план торжественных мероприятий. В осведомленности гостя было что-то пугающе и зловещее. Только принадлежность к спецслужбам обеспечивала такую осведомленность, наличие в кабинете встроенных подслушивающих устройств.

Степан Анатольевич пугливо обвел кабинет глазами, гадая, где скрываются звукозаписывающие установки. Быть может, за портретом Президента, похожего на зоркого тетерева. Или в складках трехцветного государственного флага. Или гипсовым губернским гербом, где на старинной пушке сидит таежный соболь.

– Ну что вы, что вы, Степан Анатольевич, никакой электроники, никакой акустики. Просто современное искусство во многом основано на магических практиках, на ясновидении, телекинезе, угадывании мыслей и чувств. Искусство работает на уровне инстинктов, как у животных, которые предчувствуют катастрофы или затмения. Я лишь скромный маэстро, бравший уроки у великих магов, царящих в современной музыке, живописи и поэзии.

– Как это возможно? Вы колдун?

– Немножко, совсем немножко. Просто нужно очень чувствовать, очень любить другого человека. Среди бесчисленных, наполняющих космос волн настроиться на волну человека, и тогда многое тебе может открыться.

Маерс замер, воздев руки, словно дирижер, остановивший мимолетный звук. Глаза его закатились, и казалось, он спит, слабо покачиваясь в незримых волнах как морская водоросль.

– И вот я вижу просторную комнату с мягким ковром на полу. На ковре сидит девочка, совсем голенькая, на ее голове большой белый бант. Она играет прелестной плюшевой лошадкой, смеется, ползает по ковру. В комнату входит высокий тучный мужчина, облаченный в шелковый халат. Наклоняется к девочке: «Какая хорошенькая лошадка. Какой красивый бантик». Нижняя губа мужчины выпячивается от удовольствия, напоминая большого розового слизняка. Мужчина протягивает девочке коробку с конфетами, девочка тянет ручки, но он не дает. Берет конфету в свой рот, причмокивает, щурится от удовольствия. «Какая вкусная конфетка. Поцелуй папочку, скушай конфетку». Он впивается девочке в губы, мажет ее личико шоколадом, облизывает ее щечки, носик и лобик. «Ты ведь любишь папочку? А папочка любит тебя». Мужчина сбрасывает халат. Ожиревший, волосатый, хватает девочку, начинает ее мять, кладет себе в рот пальчики ее рук и ног. Девочка пугается, плачет, хочет вырваться от мужчины. Тот сердится, начинает кричать, делает страшное лицо, больно бьет девочку по маленьким ягодицам, так что они начинают краснеть от ударов. «Так вот как ты любишь папочку. Ты гадкая, мерзкая дрянь». Девочка истошно кричит и плачет. А мужчина наваливается на нее своим тучным телом, запечатывает ее плачущий ротик своими мокрыми губами. Маленькое тельце скрывается под громадным волосатым туловищем, и вокруг на ковре разбросаны детские игрушки, и на стенах детские рисунки с изображением солнышка, полевых цветов и летящих птичек…

Степан Анатольевич тихо взвыл от ужаса:

– Вы кто?

Ему казалось, что родимое пятно на голове Маерса источает красный сноп лучей, которые просвечивают насквозь его душу, читает все потаенные мысли, угадывает все вожделения, все гнездящиеся пороки и извращения, и это промелькнувшее побуждение открыть ящик стола, достать пистолет и выстрелить в красное светящееся пятно, погасить эти рубиновые лучи.

– Ну что вы, дорогой Степан Анатольевич, зачем нам этот дурацкий пистолет? Вы меня не правильно поняли. Я не осуждаю, не порицаю. Напротив, преклоняюсь и восхищаюсь. Все, что пошлая общественная мораль называет недостойным и даже преступным, на самом деле свидетельствует об утонченности натуры, об изысканном вкусе, о способности вкушать тонкие яства, дегустировать экзотические напитки. Именно этим отличается художник от дровосека, мистик от рыночного торговца, смельчак, срывающий табу, от пресного ханжи и конформиста. Вы, утонченный гурман, ценитель истинной красоты, которая невозможна без боли, без насилия, без истязания себя и других. Именно в этом суть современного искусства, которое обретет в городе П. свою столицу, а в вашем лице – покровителя и кумира.

Маерс летал по кабинету, всплескивая руками, касаясь невидимых точек, проводя незримые линии, окружая Петуховского неосязаемыми паутинами. Словно танцующий паук захватывал в свои радужные сети чудесную бабочку, – душу Степана Анатольевича, которая вначале ужасалась плену, ждала своей неминуемой гибели, но с каждым всплеском волшебной руки, с каждым проблеском лучистой паутинки успокаивалась. Страх улетучивался, сменялся сладостью и облегчением. Ему было сладко передавать свою утомленную душу во власть другого, могущественного, всеведающего, желающего ему блага. Вся его неутоленность, губительные страхи, снедающие его стяжательство, властолюбие, больное сладострастие отступали. Уже не гнездились в нем, а были отданы этому загадочному незнакомцу, который явился не для того, чтобы погубить, но спасти.

– Кто вы? – спрашивал Петуховский, испытывая блаженство, как человек, плавающий в невесомости. – Кто вы?

Жестокие рубиновые лучи, исходящие из раскаленного черепа Маерса, сменились легчайшим золотистым излучением, какое бывает в сосновом лесу, среди смолистых стволов, где нет-нет и сверкнет узор золотой паутины.

– Я выбирал из многих русских городов, прежде чем остановил свой взгляд на городе П. Приглядывался ко многим губернаторам, прежде чем выбрал вас. Ваша утонченная сексуальность, ваша мечтательность, ваш креативный разум, – чего стоит ваша выдумка с налимом времен Петра Великого. Или перфоманс с тортом длиной в сто метров. Вы, как никто, из губернаторов приблизились к пониманию современного искусства. – Маерс скользнул на одной ноге, отведя назад другую, словно конькобежец на льду, а потом закружился, высекая коньками снопы голубых искр, так что в глазах Петуховского все засверкало россыпями бриллиантов. Он уже верил каждому произносимому слову, боялся, что восхитительная музыка слов прервется, что чародей покинет его. – Властители мира понимают, что больше нельзя управлять человечеством с помощью силы, принуждать авианосцами, космическими группировками, интригами разведок. Что деньги, вчера еще всесильные, сегодня обрушились вместе с финансовыми рынками и мировыми банками. Что идеологии, будь то коммунизм, фашизм или либерализм, утратили власть над умами. И только искусство, изощренное, рафинированное, воздействующее на подсознание, инстинкт, использующее волшебство, магическую красоту, только искусство способно опьянить человечество, повести туда, куда зовет его художник и кудесник. Искусство становится властелином мира. Вы согласны со мной, Степан Анатольевич?

– О да, – опьяненный музыкой слов, опутанный лучистыми сетями, плавая в голубой невесомости, отозвался Петуховский, и ему казалось, что прелестная девочка гладит его по волосам своей нежной ручкой.

– Наш Президент осведомлен о предстоящем в городе П. изумительном празднике. Об элевсинских таинствах двадцать первого века, о дионисийских играх и вальпургиевых ночах. Вы, Степан Анатольевич, становитесь повелителем не просто города П., но и, если угодно, повелителем мира, ибо здесь, в предгорьях Урала, раскинется мировой центр искусств со своими музеями, консерваториями, музыкальными аренами, академиями. Отсюда потянутся невидимые струны во все уголки обезумившего, ввергнутого в хаос мира, и музыка этих струн вновь вернет миру гармонию, иерархию, и в этой иерархии Россия займет лидирующее место. Президент это знает и поэтому стремится сюда. Вы будете обласканы, вы накануне нового взлета карьеры. Так губерния превращается в центр мира. Так из уральских туманов возникает столица, перед которой склоняются Париж, Рим и Нью Йорк.