Текст книги "Испытание Раисы (СИ)"

Автор книги: Александр Соколов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

23

Все были крайне удивлены, узнав, что ничего не значащая девушка, достигнув такого высокого положения, отказывалась жить в своем роскошном доме и продолжает жить в своем скромном убежище.

– Чему тут удивляться? – сказала Адина, надменно пожимая плечами. – Пиявки живут только в грязи!

Это замечание было высказано чиновнику, заменившему генерала Клина, который часто, глядя на белую, мраморную ручку княгини, грустно размышлял о том, что княгиня для него суждена быть в числе звезд, иначе говоря, недосягаема.

«Но я же из-за нее попал в немилость, – рассуждал генерал Клин, – и в большую немилость, а это стоит хоть маленького участия и симпатии с ее стороны!»

Так говорил он себе не раз, но шансы его оставались теми же. Это доказывает, что генералу не хватало философии или он был лишен прозорливости, если мог ожидать, что Адина вспомнит о друге, попавшем в немилость хотя бы и по ее вине!

Первым делом Адины было – навестить дам, пораженных, как и она, приговором государя.

Визит к Собакиной был недолог: она постаралась поехать к ней так, чтобы не застать ее дома и прокляла тот несчастный случай, что дама эта, несмотря на час своих визитов, оказалась у себя.

Две-три слезы в платок, украшенный кружевом, несколько проклятий Раисе, несколько глубоких критических замечаний, полных снисхождений к приговору, немного слов христианского утешения – и княгиня Адина, поднявшись и быстрым движением маленькой ножки откинув шлейф своего черного платья, раскланялась с Собакиной и поспешила удалиться.

Когда за нею захлопнулась дверца кареты, она вытерла губы платком.

– Господи, как я не люблю плачущих! – сказала она с гримаской.

Зато визитом к графине Грецки Адина осталась очень довольна. Графиня не плакала, (это что-нибудь да значило!) и не позволяла нападать на Раису, чем возбудила удивление княгини.

– Как, милая графиня, вы защищаете эту девушку? – удивилась она.

– Мне нечего защищать ее, – спокойно ответила графиня, – она исполнила свой долг!

– Свой долг, заставив сослать моего брата, этого бедного медвежонка Собакина и наконец вашего племянника? Разве это был ее долг?

– Ее долг состоял в том, чтобы протестовать против незаслуженного оскорбления, а такого результата она сама не ожидала!

– Это еще не доказано! – заметила княгиня.

– Для меня это доказано, – ответила графиня с достоинством, но не возвышая голоса, что совершенно вывела из себя Адину.

– Все зависит от взгляда, – сказала она небрежно. – Мне кажется, если бы это случилось со мной, я думала бы только о том, как скрыться от взоров…

– Когда сердце чисто, – заметила графиня, – и когда чувствуешь себя невинной, тогда более страшишься несправедливости, чем скандала!

Адина приняла это на свой счет: графине слишком хорошо были известны ее маленькие интрижки, и необдуманно было бы вступать с ней в борьбу.

Молодая женщина, заметив, что уже поздно, встала и, поправив на плечах складки своей кружевной накидки, сказала:

– Надеюсь, вы будете принимать эту милую молодую особу?

– Никогда! – возразила графиня. – Хотя косвенно и невольно, но она была причиной несчастия для нашего дома! Я ее уважаю и глубоко сожалею, так как она будет несчастна, но между мною и ею нет ничего общего!

– А! – произнесла княгиня. – А я думала… В таком случае, до свидания, милая графиня!

Это было сказано таким тоном, что ясно указывало, что если бы графиня принимала Раису, то была бы лишена посещений Адины. Но пожилая дама нисколько не опечалилась этим.

– Прощайте! – сказала она посетительнице, провожая ее до передней.

Адина, возвращаясь к себе, придумывала самую изысканную месть всему семейству Грецки, но узнав, что в ее отсутствие внезапно заболела ее любимая левретка, занялась ее лечением, забыв обо всем остальном.

24

Поров тихо заснул под заботливым уходом своей дочери…

Раиса еще с детства переняла у отца познания об элементарном лечении некоторых болезней.

Отец с радостью передавал дочери свои познания, думая, что это никогда не будет лишним в ее жизни и даст ей возможность в будущем ухаживать за своими больными или под наблюдением доктора или же самостоятельно, если бы доктор отсутствовал.

Старый сослуживец и друг Порова, ежедневно навещая его, меняя рецепты, озабоченно качал головой, целовал руку Раисы, которую знал от рождения ее, и уходил опечаленный.

– Не нужно ли созвать консилиум? – спросила его однажды Раиса.

Старый доктор покачал головой.

– К чему? Жизнь покидает его!

Действительно, жизнь Порова угасала… Он таял медленно, без страданий. Он потерял память, ничего не просил и ни на что не жаловался… Едва возвращалось к нему сознание, он смотрел на свою дочь с выражением нежной озабоченности и скорби.

Раиса в такие минуты тотчас же с улыбкой приближалась к нему, как в прежнее время. Сидя у его постели и ласково улыбаясь, она говорила ему о веселых вещах, о весне, надвигающемся лете и их будущих прогулках.

Отец, слушая ее, однажды сказал, указывая на ее черное платье.

– Ты будешь еще долго носить траур, а это тяжело в твои годы… Не носи траура по мне: мне это будет больно!

Тщетно молодая женщина силилась отогнать от отца грустные мысли: он понимал, что конец его близок…

Он снова впал в беспамятство и еще только один раз в марте пришел в полное сознание.

Как раз в это время чиновник опекунского совета принес Раисе доходы с имений сосланных. Часть Грецки не была присоединена: это были доходы Собакина и Резова.

Раиса, попросив чиновника положить большие связки билетов на стол, выдала расписку. Оставшись одна с отцом, который занялся пересчитыванием денег, Раиса услышала от него:

– Нужно все эти деньги послать им: они нам не принадлежат. Слышишь ли ты?

– Будьте покойны, отец, – ответила Раиса, – я это сама знаю!

– Это хорошо! – одобрил отец. – Так напиши сейчас же!

Дрожащей рукой он указал на бюро, в котором хранилась бумага. Раиса, взяв два листа, написала на заголовке имена адресатов и, переписав счета, оставленные ей чиновником, приложила к ним деньги. Перед тем как запечатать конверты, она остановилась, вспомнив, что необходимо обозначить, от кого посланы деньги.

Отец наблюдал за меняющимся выражением лица молодой женщины и, чтобы обратить на себя внимание, дважды стукнул рукой по столу. Язык давно плохо служил ему, и они с дочерью часто пользовались мимикой.

– Как подписаться? – спросила Раиса скорее самое себя, чем отца.

– Подпишись своим именем – Раиса Грецки, – сказал старик твердым голосом.

Молодая женщина с удивлением взглянула на отца и быстро подписала свою новую фамилию.

– Раиса Грецки? – медленно проговорила она. – Так я подписываюсь в первый раз!

– Это принесет тебе счастье! Ты выполнила свой долг! – сказал торжественно старик, протягивая к дочери руку, которую та с чувством поцеловала.

Оба письма к большому удовольствию Порова в тот же день были отосланы…

Последнее нравственное усилие, казалось, истощило слабые силы старика. Прожив еще несколько дней, он около шести часов вечера сказал дочери изменившимся голосом:

– Есть у тебя еще деньги?

– Да, – ответила Раиса, – немного осталось от пенсии и хватит до конца месяца.

– После первого, – сказал Поров, голос которого все более и более слабел, – как получишь пенсию, отслужи панихиду по матери. Мы уже давно не были на ее могиле!

Раиса, прошептав отцу несколько ласковых слов, подошла к нему, чтобы приласкать. Он положил голову на руки дочери и как-то тяжелее задышал.

Раиса с беспокойством прислушивалась… Еще два-три вздоха и затем… ничего! Она склонилась к нему и взглянула в его глаза: отец был мертв! Она осталась круглой сиротой.

Весь околоток удивился, узнав, что Раиса не устроила блестящих похорон своему отцу.

«Она, вероятно, скупа, – говорили многие, – с такими доходами и не истратить таких пустяков!»

Но никто не знал того, что было на самом деле…

Когда молодая женщина вернулась с похорон пешком по глубокому снегу, кухарка сказала ей:

– Сударыня, вы забыли заказать обед!

Раиса опустила руку в карман, вынула оттуда маленькое портмоне, из которого взяла десятирублевую бумажку и подала служанке.

– Береги! Это все, что у меня осталось! – сказала она ей.

– Господи! – всплеснула руками кухарка. – Что же вы будете делать?

Раиса махнула рукой.

– С голоду не умрем! – заметила она.

А вечером этого грустного дня пришел к ней Фаддей.

Старый слуга чувствовал к госпоже, случайно посланной ему судьбой, уважение, граничащее с любовью. Для всех эта женщина была врагом его барина, для него же после посылки чемодана она была другом его господина.

Фаддей был настоящий фамильный слуга! С одной стороны, он знал только своего господина, с другой – верил в судьбу и был очень набожен.

– Господь послал графу это наказание, – сказал он однажды на кухне графа Валериана, – чтобы он остепенился! Он дозволял себе чересчур много и вел жизнь далеко не христианскую! Господь и архангел Михаил остановили его на пути к погибели!

– Да? Неправда ли? Он раскается в Сибири? – насмешливо спросил повар.

Повар был очень раздражен тем, что ему теперь не приходилось готовить тонких блюд. Он все бы простил Раисе, если бы она задавала обеды, на которых он мог бы показать свое искусство, которое не только доставляло ему много похвал, но еще приносило и немалый доход. А сейчас повар не мог ничем прославиться, а уж выгадать что-либо от каши и щей, обычной пищи прислуги, не представлялось никакой возможности.

Фаддей покачал головой с видом знающего человека.

– Я знаю, что говорю! – сказал он тоном пророка. – Я вам говорю, что молодой барин наказан за грехи, но десница Господня поддерживает его, а то он еще больше упал бы! И меня никто не разуверит в этом!

Фаддей и перед своей новой госпожой предстал с видом человека, подчинившегося воле свыше.

– Господь послал вам испытание, ваше сиятельство! – сказал он, низко кланяясь. – Да пошлет Он успокоение душе усопшего вашего батюшки!

– Благодарю вас! – ответила Раиса. – А у вас все в порядке? – добавила она, помолчав.

– Слава Богу, все исправно! Я пришел за приказаниями относительно траура. Быть может, вы пожелаете, чтобы прислуга была одета в траур!

– Нет, – сказала она, – слуги графа не должны носить траура по Порове, армейском фельдшере в отставке… Благодарю вас, что вы об этом подумали!

Уважение Фаддея возросло еще больше к этой молодой женщине, понимавшей свое положение и умевшей так держать себя.

– Я также пришел доложить вашему сиятельству, – сказал он, – что управлявший графа Валериана писал, что высылает деньги за проданную в Комарине рожь!

– Комарино? – переспросила Раиса.

– Да, усадьба графа. Он иногда проводил там лето. Это хорошее имение, с барским каменным домом и рекой.

Фаддей замолчал, ожидая, что скажет Раиса, но видя, что она продолжает молчать, он продолжал:

– Ваше сиятельство, весь запас сена вышел, а также и все дрова, и люди не получали жалования после отъезда барина…

– Хорошо, – проговорила Раиса, – я позабочусь обо всем. Сколько высылает управляющий?

– Двадцать три тысячи серебром, ваше сиятельство!

Раиса невольно задумалась, вспомнив об умершей от горя матери, о своем отце, умершем от нравственной слабости, о своей разбитой жизни и с горечью сказала самой себе:

«Деньги!.. Что они значат в сравнении с тем, чего я лишилась?»

– Есть много вопросов, достойных внимания вашего сиятельства, – продолжал Фаддей, кашлянув в руку. – Лошади ничего не делают, потому что вы не пользуетесь ими! Быть может, возможно их послать в Комарино, где прокорм ничего не стоил бы, между тем, как здесь… Да и люди… Их бы тоже можно послать в деревню, а то в Петербурге они только портятся и даром тратят деньги.

– Я приду завтра к вам, – сказала Раиса, понимая, что новая тяжелая обязанность падает на ее слабые плечи.

– В котором часу графиня прикажет ожидать себя? – почтительно спросил Фаддей.

– В три часа! – ответила она.

– Графиня удостоит обедать у себя? – спросил старый слуга.

– Нет, нет! – прошептала Раиса.

Фаддей откланялся.

– Не прикажете ли прислать карету? – спросил он на пороге. – Лошади болеют без прогулки! Им бы это было полезно!

– Пришлите карету в три часа, – сказала Раиса, краснея.

Странное чувство овладело ее. Все, что относилось к Валериану, ложилось на нее печатью стыда и было для нее недосягаемо. Она невольно краснела перед домом мужа и всем, что ему принадлежало, как перед ним самим, а отчего – и сама не знала.

Когда Фаддей удалился, Раиса вернулась в комнату, где умер ее отец.

– Плохо или хорошо я делаю? – проговорила она, глядя на портреты родителей. – Какой совет дадите вы мне, мои умершие дорогие советчики? Суждено ли мне остаться в неизвестности в этом гордом свете, который меня отталкивает? Должна ли я гордо поднять голову, как невинная, или робко скрыться, как виновная?.. Боже мой! Вы знаете, что я невинна! Зачем же мне бежать от того, что мне послано судьбой?!

25

На следующий день весь квартал был удивлен и жужжал, как потревоженный улей, когда в два с половиной часа собственная карета Раисы, запряженная парой вороных рысаков, остановилась у маленького домика. Молодая женщина села в экипаж и карета быстро умчалась.

Угадывая желание своей госпожи, Фаддей не предупредил прислугу о ее приезде, и только он да швейцар ожидали ее в передней. Швейцар снял с нее ее скромное суконное пальто.

Раиса не останавливалась, как в первое свое посещение, а прямо прошла в кабинет Валериана.

Большой кабинет был оббит темно-зелеными гобеленами, и портьеры такого же цвета на окнах едва пропускали свет.

Фаддей, войдя за нею следом, поспешил подставить ей рабочее кресло и положил на стол маленький ключик.

– В маленьком ящике, ваше сиятельство, вы найдете деньги, присланные сегодня утром на мое имя, как и раньше делал управляющий.

Взгляд слуги старался прочесть на лице Раисы, порицает ли она его поведение… Не заметив ничего, он продолжал:

– Там также уведомление о состоянии имения. Барыня, быть может, пожелает ближе ознакомиться?

Раиса тихонько выдвинула ящик. Пакет с деньгами, присланный утром, лежал перед ее глазами. Невольно она вспомнила про десятирублевую бумажку, ее единственные деньги, отданные накануне кухарке и по всей вероятности уже истраченные.

Какой контраст между ее нищетой и этим богатством!.. Все, что было здесь, по воле государя принадлежало ей! Сколько желаний она могла удовлетворить на эти деньги! Костюмы, драгоценности, удовольствия, не считая роскоши этого большого дома со всей мебелью, серебром, хрусталем и экипажами!..

– Сколько всего должны? – спросила она Фаддея.

Он начал длинные счеты, и молодая женщина, не имея возможности все запомнить, записывала на бумаге.

В течение двух часов они разобрали все упущения, а именно все вопросы о сене, о жаловании, о прокорме, процентах по некоторым займам Валериана…

Билеты были вынуты из ящика и разложены в кучки, и на столе обложены бандеролями, на которых было написано, куда именно назначались деньги.

– Это все? – спросила Раиса, вздохнув не то от усталости, не то от облегчения.

– Все! – ответил слуга, бросая внимательный взгляд на свою добрую госпожу.

Раиса пересчитала оставшиеся деньги: их осталось пятнадцать тысяч рублей.

Фаддей глядел на нее с большим уважением и в то же время с какой-то боязливой горечью. Он думал о своем сосланном молодом барине, которого он в детстве носил на руках, которого охранял, нянчил, распекал, у изголовья которого он проводил столько бессонных ночей, когда тот был болен, и который заставлял его проводить бессонные ночи, пока сам где-нибудь веселился.

Сосланный по всей вероятности уже истратил все, что захватил с собой. Он должен быть там очень несчастен, в хижине, заменяющей ему собственный дом, без книг, собак, лошадей, а может быть, даже без сигар…

Фаддей всей душой был привязан к барину, понимал, как тяжело тому находиться без привычного ему с детства комфорта, но не мог же он сказать об этом Раисе!.. Ведь все теперь принадлежало ей!

Не довольно ли с ее стороны и того, что она оплатила все счета, заплатила все долги и кормила прислугу, в которой не имела ни малейшей надобности?!

Эти бедные люди, дворовые Валериана, не смели ни покинуть ее, ни чего-либо требовать от нее: она могла свободно распоряжаться их жизнью и смертью!..

Она ревностно заботилась обо всем, что касалось Валериана, что еще можно требовать от нее?..

И все же Фаддей, взглянув на образ, висевший в углу, перекрестился и, ободрив себя краткой молитвой, кашлянул, предупреждая о своем желании говорить.

Раиса вышла из своей задумчивости и протянула руку к ящику. Фаддей почувствовал, что момент упущен.

Раиса, вынув банковые билеты, отсчитала двенадцать тысяч и, свернув в маленький пакет, отодвинула его немного дальше, затем пересчитала оставшиеся и вложила в маленький бумажник, найденный в ящике.

– В котором часу закрывается почта? – спросила она.

– В три часа, – ответил Фаддей.

– Сегодня слишком поздно, – заметила Раиса.

Она взяла перо и написала на большом конверте:

«Его сиятельству графу Валериану Грецки».

– Где он находится? – спросила она.

Старик сказал адрес, который она написала твердой рукой.

– Свечку! – проговорила она, не поднимая глаз.

Старик зажег свечу. Сургуч и гербовая печать находились тут же. Раиса, заботливо вложив в конверт сложенные двенадцать тысяч, запечатала его и положила перед удивленным дворецким.

– Завтра как можно раньше вы отправите это графу Грецки, – сказала она.

Фаддей глядел на нее, не веря своим глазам. Крупные слезы заблестели на его ресницах.

– Что же? – спросила Раиса. – Вы поняли?

Подняв свой милый, кроткий взгляд на старого слугу, она прочитала на его лице что-то такое, что заставило ее покраснеть от радостного смущения.

Фаддей уже все передумал, и его заключение было сделано: он трижды по тогдашнему обычаю поклонился в ноги молодой женщине и приблизился к ней, чтобы поцеловать ее руку.

– Сам Господь послал вас к нам! – произнес он со слезами, катящимися по его морщинистым щекам. – Пути Господни неисповедимы! Да будет благословение Господне на вас! Вы одели нагих и напоили жаждущих!

Этот монолог, заимствованный из святого Писания, не вызвал улыбки на лице Раисы: она сама готова была заплакать.

Раиса сказала старику:

– А теперь выйдете, мой добрый Фаддей, я хочу остаться одна!

Старик бережно взял драгоценный пакет.

– Напишите сзади ваше имя, сударыня, – сказал он, – ведь вы же посылаете деньги!

– Нет, – ответила Раиса, – это вы!

Фаддей поклонился и вышел.

Оставшись одна, Раиса направилась к маленькому дивану, поставленному так удобно, что он нехотя должен был быть любимым местом отдыха своего хозяина.

Действительно, припав на его спинку, молодая женщина почувствовала запах английских духов и дыма очень хороших сигар. Ясно, что Валериан проводил на нем все свое время, когда находился дома.

Раиса на мгновение поддалась чувству радости от совершенного благородного поступка, но муки сомнения вновь вернулись к ней.

– Жестокий! – шептала она, дав волю своим слезам. – Жестокий и неблагодарный!..

26

Раиса часто возвращалась в дом своего мужа.

В этих посещениях она находила прелесть запрещенного плода: ею всегда овладевало какое-то непонятнее волнение, заставлявшее ее то краснеть, то бледнеть при воспоминании о Грецки…

Она чувствовала какое-то сладкое страдание, дотрагиваясь до вещей мужа, перелистывая его книги, изучая его привычки по рассказам Фаддея.

Старый слуга все более и белее привязывался к своей госпоже, так молчаливо и с достоинством заботившейся обо всем.

Молодая женщина внесла с собой в этот дом, управление которым было запущено, полный порядок и экономию, который входит в привычку при больших нуждах и малых средствах. За домом велось строгое наблюдение, излишние расходы были сокращены, бесполезные рты отосланы в деревню, так что доходы графа, наполовину расхищаемые, значительно возросли.

Фаддей заметил это и проникся еще большим уважением и любовью к умной правительнице.

Раиса решила разобрать один из ящиков, ключи от которого передал ей старый слуга. На самом дне, в маленьком ящичке, она нашла толстую связку писем.

Первым ее побуждением было перечитать их, а вторым – не читая бросить в огонь, так как это были письма женщины! Третье, самое благоразумное, – поглядеть на числа и подпись…

Она взяла одно письмо, написанное восемь месяцев тому назад за подписью Елены Марсовой. Раиса вспомнила, что это имя принадлежало сестре ее мужа, имение которой находилось рядом с имением Валериана.

Фаддей тоже говорил ей об этой женщине, но как-то нехотя и так безучастно, как об особе, про которую не хотел сказать ничего хорошего и ничего дурного.

Молодая женщина взяла одно из ее писем и решила прочесть, а потом сжечь, не прочитав, она была охвачена удивлением.

Госпожа Марсова два года тому назад загадочно лишилась своего мужа. Большинство было удивлено, и некоторые подозревали ее в преступлении. К несчастью она не могла доказать противного.

«Ты, который так хорошо знаешь, как я была привязана к мужу, – писала она, – какую любовь хранила я к нему, несмотря на наши размолвки! Ты, который знаешь, сколько я выстрадала от его безумств и измен, – поддержи и защити меня от сплетен…»

«Твоя обязанность защитить меня, моя – молчать, высоко подняв голову, – стояло в другом письме. – Нападки на меня имеют тень обвинения! Требуется употребить все усилия в пользу невинных!»

Валериан кажется не обратил должного внимания на эти воззвания, так как письма сестры становились все холоднее. Последнее, написанное впопыхах, дрожащей рукой, заключало следующее:

«Ты не приезжаешь, ты не хочешь приехать, а твое присутствие, быть может, спасло бы меня! Это служит доказательством, что ты также считаешь меня виновной! Я не унижусь до оправдания! Когда-нибудь ты раскаешься, что больше верил слухам, чем словам своей сестры. В тот день Бог простит тебе! Быть может, и я прощу, но только в том случае, если ты сознаешь свое заблуждение и несправедливость!»

Раиса задумалась, дочитав все до конца.

«То, что я сделала, очень плохо, – подумала она, – хотя все это не секрет, так как Марсова жалуется на тех, которые должны были бы ее защищать!»

Она положила письмо в ящик и позвала Фаддея. Тот сейчас же вошел. Он никогда при посещении молодой графиней своего дома не отходил далеко.

– Вы никогда не говорили мне о моей свояченице, – сказала она, – вы только назвали мне ее имя. Что это за женщина?

Фаддей сделал нерешительный жест.

– Это хорошая женщина, – торопливо произнес он. – Это сестра вашего мужа.

– Я это знаю! Она вдова?

– Да, вдова, – ответил Фаддей, опуская глаза.

– Есть у нее дети?

– Мальчик семи лет!

– Отчего умер ее муж?

– Он помер… Бог его призвал.

– После болезни? – настаивала Раиса.

– Я не знаю, я там не был, – прошептал Фаддей. – Уже десять лет, как я в Петербурге, и не знаю, что там делается.

Раиса, заметив, что ничего не добьется от него, отпустила старика. Фаддей, удаляясь, остановился у дверей.

– Разве вы не едете в деревню? Хорошее время настает, а управляющий-то неважный! Вы, сударыня, умеете так хорошо вести хозяйство… Если бы поехали туда, то много бы пользы принесли!

Молодая женщина взглянула на слугу: тот имел неспокойный вид.

– Вы получили плохие новости? – спросила она его.

– Плохие? Нет! Госпожа Марсова писала мне… писала только несколько строк, – добавил старик. – Она пишет, что так не может долее продолжаться: со времени ссылки барина там все пошло наоборот!

– Вы думаете, что необходимо туда отправиться? – спросила его Раиса.

– Конечно! А чем скорее, тем лучше!

– Мы поедем туда через неделю, – сказала она, – передайте людям, что я беру их с собой! Мы будем жить в деревне!

Удивленный и восхищенный этим быстрым решением, Фаддей взглянул на свою госпожу. Она имела решительный вид и выдержала с улыбкой взгляд старика.

– Положительно сам Господь ее послал! – думал Фаддей.

Раиса собралась быстро. Горничную свою она отпустила, кухарку также, мебель, безмолвная свидетельница горя и радости, была отдана на сохранение.

Когда ее выносили, Раиса смотрела на нее с тяжелым чувством: эти старые куски ореха, эти клочки протертой материи были поверенными ее девичьих грез, ее надежд и опасений!.. Но все это осталось в прошлом, и она не хотела заглядывать назад.

Накануне отъезда Раиса в последний раз посетила дом Валериана. Белые чехлы уже были натянуты на диваны и кресла, люстры и зеркала закрыты кисеей. Штофные портьеры и занавеси тщательно уложены и пересыпаны камфарой. Все было в порядке, все выглядело чисто, печально и пустынно, как в домах, покинутых на лето.

Окна, выкрашенные мелом, едва пропускали свет, и Раиса, оглядев все кругом, невольно подумала, что это запустение очень похоже на ее жизнь, такую же холодную и бесплодную…

– Нет, не бесплодную, – прошептала она, – я могу сделать много добра!

И тут же другая мысль пробежала в ее голове:

– Валериан, кажется, в ссоре с сестрой! Необходимо их помирить!

Окончив осмотр, Раиса решилась задать Фаддею вопрос, готовый уже в течение нескольких недель сорваться с ее уст.

– Получил ли граф чемодан, который вы ему послали? – спросила она, краснея и не смея поднять глаз.

– Да, сударыня!

Раиса не спросила, благодарил ли ее Валериан: если бы это было, Фаддей не замедлил бы передать об этом. Все же она спросила:

– Остался ли он доволен?

– Да, сударыня, он был очень доволен и сказал, что эти воспоминания облегчат его несчастье!

Раиса вздохнула.

«Если бы он захотел, – подумала она, – я была бы около него и облегчила бы его одиночество!»

– А деньги? – спросила она, – прибыли?

– Должно быть, прибыли, но мы не получили ответа.

Заехав к графине Грецки и не думая просить принять ее, Раиса оставила свою визитную карточку, а затем послала Фаддея узнать у графини, не будет ли каких поручений в деревню для племянника или госпожи Марсовой.

– Поручений не будет! – ответила графиня, а затем прибавила: – Фаддей, что ты думаешь об этой молодой женщине?

– Я думаю, – ответил с жаром старый слуга, – что одному Богу известно, что она делает! Эта женщина будет счастьем нашего дома!

– Да услышит тебя Господь! – вздохнула графиня.

На следующий день Раиса в сопровождении горничной и Фаддея выехала в Комарино. Поезд, везший ее туда, пробежал мимо густого леса, в котором покоились ее родители.

– Прощайте, мои дорогие! – прошептала молодая женщина со слезами на глазах. – Прощай все, что я любила! Я стремлюсь навстречу неизвестности. Что-то она мне сулит?!