Текст книги "Испытание Раисы (СИ)"
Автор книги: Александр Соколов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)
19
Княгиня, узнав о приговоре над своим братом, излила свое негодование в самых изысканных выражениях. Ее брат прекратил эти рассуждения, окончившиеся слезами.
– Слушай, – сказал он, – дело сейчас не в слезах: надо помочь мне жить там порядочно.
– Как же! Боже мой!
– Тебе известно, что мое имение конфисковано. Прекрасная графиня Грецки…
– Которая? – спросила Адина.
– Новая графиня, свадьба которой будет сегодня вечером.
– А! – проронила Адина с отвращением.
– Да, так вот, она сама или опека будет владеть моим имением. Результат один и тот же: я не буду получать ни полушки!.. Дай мне денег!
– Много?
– Все, что у тебя есть! Я не думаю, что моя просьба стеснит тебя, – сказал Резов, вздрогнув от предчувствия.
– Нисколько! Но ты знаешь, что у меня кроме долгов ничего нет! Вот все, что у меня есть!
Она взяла из бюро маленький бумажник и высыпала его содержимое.
– Увы, это все! Кроме того, это предназначено моей модистке, которая должна придти за ними завтра! Ты знаешь. У меня никогда не бывает денег: они скользят у меня меж пальцев!
Молодая женщина растопырила пальчики своей белой ручки, чтобы нагляднее представить, как скользят деньги.
Резов в раздумье сел. В комнату вошел его зять, камер-юнкер.
Увидев на столе банковые билеты, он догадался, о чем шла речь, и предложил свои услуги. Резов не отказывался: теперь не время было выказывать ложную деликатность.
Грецки в то же время посетил свою тетку. Графиня не стала плакать: судьба вмешалась в их дела, и они преклонились перед нею!.. Графиня передала племяннику все имеющиеся у нее деньги.
Кроме того Валериан захватил с собой еще все имеющиеся у него в наличии деньги, так как приговор о конфискации относился только до имений и их будущих доходов.
– Тетя, – произнес молодой человек, – прошу вас, исполните мою последнюю просьбу: напишите, пожалуйста, обо всем происшедшем моей сестре! У меня на это не хватит силы! Елена настолько же благородна, насколько я безрассуден! Сколько раз она предсказывала, что безумства мои могут дорого мне обойтись! Она не воображала, что ее слова так скоро сбудутся…
Графиня молчала.
Госпожа Марсова, сестра Валериана, никогда не была ее любимицей: ее постоянно обвиняли в бессердечии, которое было в сущности только наружное. Верность ее суждений казалась строгой, осторожность ее советов – эгоизмом, но все же жаловаться на нее никто не имел повода.
– Я напишу ей, – сказала графиня, – необходимо исполнить то, за что другой никто не возьмется! А эта… эта особа, что она будет делать?
– Моя жена? – горько отозвался молодой человек. – Бог с нею, пусть делает, что хочет, это до меня не касается.
Графиня задумалась.
– Валериан, – сказала она наконец, – это не ее вина: она жестоко страдала!
– Ну и хорошо! Я тоже буду жестоко страдать! Всякий в свой черед!.. Будете ли вы принимать ее, тетя?
– Можешь ли ты думать об этом? – воскликнула возмущенная графиня.
Выражение удовлетворенной злости пробежало по лицу молодого человека.
– Тетя, еще милость! – голос молодого графа дрогнул. – Удостойте меня своим присутствием при сегодняшнем бракосочетании!.. У меня нет матери, сестра далеко… Это не радость, а траур для нашего дома, в тяжелое время надо помогать друг другу!
– Хорошо, – сказала графиня, – я буду в церкви! Ты тотчас же после…
Валериан ответил наклонением головы.
– Бедное дитя!.. Так молод! Разорение! Сибирь!..
– Резов предполагает, что оттуда возвращаются, – сказал Валериан, чтобы успокоить тетку.
– О, этот отовсюду вернется! Вечно выйдет сухим из воды!
– Однако в данном случае он попался, он и его покровители! – сказал с улыбкой Валериан.
– Так и должно быть! Если бы княгиня не сунулась в это дело со своим язычком, все шло бы своим чередом, и вы не подверглись бы столь строгому наказанию!
20
Государь, желая, чтобы возмездие было по возможности торжественнее, приказал роскошно осветить полковую церковь.
Громадный ковер был разостлан от входа до аналоя, предназначенного для чтения святого Евангелия. Все люстры были зажжены, и все офицеры полка в полной парадной форме ожидали приезда обрученных.
Со стороны жениха присланная из дворца фрейлина изображала государыню, а генерал свиты его величества – государя со стороны невесты.
Все было назначено заранее для совершения блестящего брачного церемониала и если бы не слышавшийся с улицы звон бубенчиков у лошадей, предназначенных везти ссыльных, можно было подумать, что здесь происходит бракосочетание лиц высшего круга.
Резов и Собакин были назначены шаферами к жениху.
Сестра Резова приехала из любопытства, мать Собакина – чтобы лишний раз увидеть сына перед ссылкой.
Грецки вошел в сопровождении своей тетки и фрейлины, назначенной ему в посаженные матери. Певчие запели концерт громогласно, и Валериан, побледнев от стыда и злости, встал на свое место впереди товарищей.
Едва окончился стих, как тишина воцарилась в церкви… Присутствующих, подстрекаемых любопытством, оказалось более, чем было места в церкви. Все шептались, глядя на Грецки, и с нетерпением ожидали приезда невесты…
Вдруг произошло движение в толпе… Молчание вновь воцарилось, и певчие огласили своды концертом.
Раиса, под руку с генералом, опустив голову, медленно подвигалась вперед. Она была одета в кашемировое платье белого цвета, единственно употребляемого при венчании, тем более, что еще не кончился траур.
Длинная белая вуаль закрывала ее стан, гибкий и изящный. Вместо флёрдоранжа, означающего невинность, головку ее украшала гирлянда из белых, едва распустившихся роз, что обычно употреблялось при венчании вдовы… Да и как могло бы быть иначе? Что такое была Раиса?! Не замужняя, не вдова и не девушка!..
Она подвигалась медленно, как бы нехотя. Тяжесть полученного ею возмездия давила ее: она знала, что в этой толпе большинство ненавидело ее! Она чувствовала, что многие из присутствующих, видя одержанную ею победу, готовы завидовать ей, и вместе с тем она сознавала, что становится противной и ненавистной в глазах своего будущего мужа.
«Если это к тому же не он, – думала она, – то как же он должен меня ненавидеть! Как я должна быть ему противна!».
Она приблизилась к аналою. Грецки подвинулся вперед, и генерал вручил ему ледяную руку Раисы.
Церемония началась…
Ладан дымился, певчие оглашали церковь священными песнями, а впереди стояли два существа – одно из них горячо желало смерти другого, другое же с разбитым сердцем…
Священник приблизился к ним со словами о таинстве брака. К счастью, священник был человеколюбив и гуманен. Приняв утром клятву Раисы, он знал, что ей суждено стать супругой одного из этих молодых людей, поэтому он не говорил про сладость семьи, про счастье, ожидающее их. Он говорил им про христианские обязанности, про тернии нашей жизни, и не одна женщина, вспомнив свои тернии, украдкой уронила слезу.
– Согласны ли вы взять в жены эту особу? – спросил он у Грецки.
– Да! – ответил тот с сердцем, готовым разорваться от бессильной злобы.
– Желаете ли в мужья этого человека? – спросил священник у Раисы.
– Да! – ответила она едва слышным голосом, опустив голову и покраснев от стыда.
Священное вино было вынесено в золотом ковше: супруг обмакнул в него губы, за ним – супруга, и оба троекратно повторили этот обряд – символ вечной связи.
Священник обменял кольца, и были поданы венцы. Резов и Собакин, каждый с венцом в руке, держали их над головами молодых.
Священник, соединив их руки, трижды обвел молодых вокруг аналоя при громком пении певчих, призывавших на венчавшихся благословение Господне.
Наконец и эта обрядность кончилась, и супруги стояли перед священником. Согласно обычаю он сказал им:
– Поцелуйтесь!
Только теперь Раиса и Грецки в первый раз взглянули друг на друга, и она вздрогнула под презрительным взглядом своего мужа.
– Поцелуйтесь! – повторил священник и затем, наклоняясь к Грецки, шепнул ему на ухо: – Ради Бога, не делайте скандала!
Грецки согнул свой высокий стан и наклонился к жене. Сколько вылилось злобы и отвращения в поцелуе, едва скользнувшим по губам Раисы!
«Если бы это был он! – с тоской думала она, уничтоженная унижением и горем. – Как бы узнать правду?»
Присутствующие, приблизясь, молча поклонились новобрачным. Не было поцелуев и веселых поздравлений, ложных или от души, но всегда сопутствующих каждой свадьбе!..
Графиня холодно поклонилась своей племяннице, ответившей ей почтительным поклоном.
Поров взял под руку свою дочь, готовый защищать ее от нападений, но их не было.
Грецки, поклонясь своей жене, поблагодарил священника и в сопровождении своих товарищей удалился в соседнюю комнату. В этой комнате осужденные должны были переменить свое платье на дорожное.
Раиса с отцом остались одни посреди церкви. Уже тушили свечи, и вокруг них становилось темно. Несколько солдаток приблизилось к Раисе и с любопытством смотрели на нее.
– Отец! – простонала Раиса, – Это хуже смерти!
– Честь спасена, графиня, – сказал старый фельдшер, гордо подняв голову.
Она поглядела на него с удивлением.
– Графиня… – проронила она. – Правда, я графиня, но мое состояние и звание послало троих в Сибирь! Это ужасно!
Вдруг она встрепенулась и в волнении сказала, обращаясь к отцу:
– Папа, позвольте мне переговорить с графом! Это очень нужно! Пойдите, – обратилась она к ожидавшему лакею, – передайте графу Грецки, что я хочу с ним говорить!
– Что ты думаешь сделать? – спросил Поров, пока лакей спешил исполнить полученное приказание.
– Отец, я вас умоляю позволить мне поговорить наедине с этим человеком! Во что бы то ни стало, я должна знать… Я вас умоляю!
Поров, видя на лице дочери сильное волнение и непоколебимую уверенность, уступил и удалился в смежную с церковью залу.
21
Раиса подошла к алтарю, от которого ее отделял высокий иконостас, украшенный позолотой и образами.
Несколько лампад перед безмолвными и почерневшими образами там и сям бросали тусклый свет на позолоту. В конце еще горели две толстые свечи, согласно обычая пожертвованные супругами.
Боковая дверь открылась, и Раиса увидела входящего мужа. Уже одетый в дорожное платье, он держал в руках меховую шапку. Никогда еще Грецки не был так красив, и никогда лицо его не выражало такой строгой твердости.
– Что вам угодно? – спросил он у прислонившейся от слабости к перилам Раисы.
– Я хотела говорить с вами, сударь… Вы не можете уехать так…
– Я исполняю волю царя, – холодно ответил Грецки.
– Царь дал мне положение и имя, которых я не искала… Я не желала…
– Вы не желали нам отомстить? В таком случае не надо было кричать о мести! – перебил ее Валериан.
– Я не желала причинить вам зла, – прошептала Раиса с отчаянием, чувствуя, что волнение охватывает ее вновь.
Да, она не желала зла этому молодому человеку, ее мужу… Собакин возбуждал в ней только антипатию… Резова она возненавидела за его дерзкие, оскорбительные взгляды… а этого… она чувствовала, что простила бы его от всего сердца, если бы она была уверена, что это он…
– Приговор, вас поразивший, жесток, – начала молодая женщина, – а может быть, и несправедлив.
– Приговор свыше не может быть судим, – произнес Валериан с сардонической усмешкой. – Да к тому же не вам на него жаловаться!
– Однако, сударь, – возразила, ободряясь, Раиса, – если вы не всех виновнее, зачем же вас постигло сильнейшее наказание?
Та же дьявольская улыбка пробежала по лицу Грецки.
– Мы все трое одинаково виновны! – сказал он.
– Вы сами знаете, что нет! – в отчаянии вскричала Раиса. – Вы отлично знаете, что только один из вас должен был бы искупить вину! Не жестоко ли с вашей стороны скрывать его имя? Даже в вашем присутствии я столько вынесла унижения, не зная, могу ли я смотреть прямо в глаза или…
Она закрыла лицо, покрытое смертельной бледностью, и отшатнулась к решетке. Мысль отомстить промелькнула в голове Грецки, и он с радостью ухватился за нее.
– Что вам за дело? – развязно сказал он. – Вы имеете все, чего желали: имя и состояние! Разве не довольно?
Раиса гордо выпрямилась при этом оскорблении.
– Да, – ответила она, – я желала носить имя, которое должно было мне принадлежать! Если высочайшее распоряжение правильно, скажите мне это: я хочу, я имею право это знать!
– Узнайте это от тех, кто помог вам так хорошо отомстить! От меня вы ничего не узнаете, уверяю вас! Кончим эту комедию, сударыня! Вы отлично знаете то, что стараетесь прикрыть незнанием!
– Клянусь Богом! – горячо воскликнула Раиса, в знак данной клятвы приложив руку к образу Спасителя. – Я ничего не знаю!
Она была восхитительно хороша в эту минуту: гнев, страдание и то чувство, которое не делало Грецки ее врагом, – все это придало ее красивым чертам какое-то сверхъестественное очарование.
Молодой человек невольно вспомнил «Красный кабачок», душу раздирающие крики, мольбы Раисы, слезы и борьбу в темноте…
«Очень возможно – подумал он, – что ей неизвестно, что то был я».
Чувство жалости стеснило его грудь, он уже готов был открыть Раисе тайну, как вдруг на улице раздался звон бубенчиков… и инстинкт мести превозмог…
– Вы не знаете? Тем лучше: это будет вам наказанием за причиненное нам зло! Прощайте, сударыня, будьте счастливы!
Он быстро удалился, с глубокой иронией произнеся последние слова.
Раиса, увидев, что он ушел, а с ним исчезла последняя ее надежда, упала перед образом.
– Господи! – сказала она громко. – Если бы это был он. Как бы я его любила!..
Звон бубенчиков, смущенный шепот голосов, выражавших свои пожелания, вывели ее из апатии, оторвали от горьких дум…
Отец, долго ждавший ее с беспокойством, вошел в церковь.
– Они уезжают! – сказал он.
Раиса подошла к окну.
С обнаженными головами под снегом, падавшим большими хлопьями, осужденные принимали последнее благословение священника.
Трое молодых людей, уезжавших в ссылку, производили странное чувство… Солдаты, любившие их, с факелами в руках, выстроившись, освещали путь отъезжающим. Послышался плач госпожи Собакиной, прощавшейся с сыном, она была почти без чувств…
Княгиня Адина поцеловала брата с небывалой твердостью. Что касается Грецки, то он, получив благословение своей тетки, сел в кибитку и больше не оборачивался.
Кибитка, окруженная конными жандармами, тихо тронулась по дороге, покрытой свежевыпавшим снегом.
Раиса следила за ней, пока она не скрылась, а потом, повернувшись к отцу, сказала твердым голосом:
– Едемте!
У подъезда их ждал придворный лакей.
– Карету графини Грецки! – громко крикнул он.
Карета Валериана, запряженная прелестными рысаками, приблизилась к крыльцу.
– Куда прикажете ехать? – спросил лакей, помогая Раисе и ее отцу сесть в карету.
– К нам, – ответил Поров, – в наш бедный маленький домик!
Карета помчалась в направлении, противоположном тому, в каком уехали осужденные.
Когда Раиса вышла из кареты, кучер спросил о дальнейших приказаниях.
– Возвращайся домой! Завтра я увижу, – ответила ему Раиса.
Карета быстро скрылась.
Молодая женщина вошла в свой бедный домик, в котором провела все свое детство и юность. Обе старые служанки, кухарка и горничная, ожидали ее с поздравлениями.
Какая перемена за один день!..
Могла ли она утром предвидеть все случившееся?.. А если бы предвидела, то согласилась ли бы она на все это!..
Раиса не смогла ответить на эти вопросы.
22
На следующий день Раиса, проведя бессонную ночь, встала все же рано. Ум ее усиленно работал. Возникший в ее голове вопрос оставался неразрешимым, и она оставляла его, чтобы задать себе новый…
Она одела свое черное платье и в сопровождении отца отправилась на могилу матери. Кладбище было недалеко, поэтому они пошли пешком. Ночью выпал большой снег и на дороге ослепительной белизны лишь кое-где виднелись следы санных полозьев, шедшие к воротам кладбища, украшенным черным крестом.
Отец и дочь шли молча, не глядя друг на друга. Порову представлялась погребальная колесница, увозящая тело его доброй, верной жены… Полный грусти при воспоминании о счастливом времени, проведенном с женой, он размышлял о полученном блестящем возмездии…
Раиса, думая о том же, представляла себе радость матери – если бы она была жива! Чувство одинаково тяжелое и приятное наполняло ее при воспоминании о случившемся накануне… Сильное горе переносило ее в Сибирь, и она мысленно следила за кибиткой, уносящей ссыльных, укоряя себя за то, что она меньше думает об умершей от горя матери, чем об этом человеке – ее недруге и муже…
Они пришли на могилу Поровой.
Старый фельдшер истратил все свои скромные сбережения, чтобы соорудить приличный памятник умершей жене…
На могиле, на куске гранита красовался металлический крест с вделанным в него образом Божьей матери, и имя умершей, выведенное золотом, блестело над следующей эпитафией:
«Блаженны страждущие, яко тии утешатся».
Раиса прикрепила к кресту венок из белых роз, надетый на нее накануне.
«Ни жена, ни мать, – горько подумала молодая женщина. – На моей стороне все горе замужней жизни, радостей же я знать не буду… Они думают, что я отомщена, а я несчастна, более несчастна, чем была».
Вернувшись домой, Раиса заметила слабость в походке отца. Если вчера у графини Грецки он показался ей постаревшим и очень изменившимся, но еще полным сил и энергии, то сегодня, когда его задача была доведена до конца, он изнемогал от тяжести двойного горя и его растерянный вид и усталая походка сразу показали ей, что отец долго не проживет.
Молодая женщина предвидела полное одиночество в будущем и горько думала о том, что некому будет ее утешить, когда она потеряет последнего близкого ей человека, отца!.. Мысль ее перенеслась на сосланного, и невольная слеза упала на ее черное платье.
Войдя в дом, они удивленно взглянули на толпу друзей, ожидавших их с цветами. Известие о благосостоянии Раисы притянуло их к этому очагу, от которого они так недавно постыдно бежали.
Женщины, состоявшие в родстве или бывшие короткими знакомыми, пришли узнать, что думает делать Раиса со своим состоянием. Те, которые не могли придти сами, прислали своих слуг с поздравлениями и цветами.
Молодая женщина холодно принимала дружеские излияния этой толпы: она знала им цену. А своим возвышением она так мало гордилась, что посетители, удаляясь, были проникнуты полным уважением к ней.
* * *
Когда все ушли, Поров и Раиса, переодевшись, вышли. Они отправились на квартиру Валериана Грецки.
Там царило полное смятение…
Полученные от властей приказания нагнали страх на необразованную челядь. Слуги думали, что теперь новая их госпожа имеет право жизни и смерти над ними. Она была как полновластная царица над своими подданными!
Дом был в полном порядке, лошади, заботливо прикрытые попонами, стояли в упряжке, экипажи блестели, как новые.
Раиса с тяжелым сердцем поднялась по лестнице, обитой красным сукном, и вошла в покои своего мужа.
– Как он богат! – сказал Поров.
Раиса, очень довольная тем, что он не сказал: «Как мы богаты!», повернувшись к нему, наградила его взглядом, полным детски-искренней благодарности и признательности.
Громадное богатство Валериана Грецки всюду проявлялось в предметах барской роскоши! Начиная с передней, украшенной дубовой панелью, до будуара, где серебряный умывальник покоился на итальянском мраморе, – все кругом дышало блеском и негой высшей знати.
Тонкий вкус выражался в качестве предметов, а не в количестве их. Все было прекрасно: мягкость материи, удобство мебели, ясность больших зеркал! Все удостоверяло, что хозяин был богат и умел хорошо распорядиться своим богатством.
Старый дворецкий, родившийся в дворце графов Грецки, шагом сопровождал своих новых господ. Он вынянчил Валериана, любил его без памяти и был убит его ссылкой. Он отдал бы остаток своей жизни на то, чтобы сопровождать своего господина, но это было воспрещено.
Подойдя к спальне Валериана, он распахнул настежь двери, как и во всех других комнатах, и стал в стороне.
Поров вошел, но Раиса не решалась: ей казалось неловким войти в комнату мужчины и она покраснела.
– Что же ты? – обратился к ней отец.
Она, стесняясь и стыдясь, вошла.
Роскошная мебель выдавала утонченный вкус. Кровать, узкая и короткая, настоящая лагерная койка с тонким тюфяком была покрыта тонким голландским полотном, и байковое одеяло как бы ожидало возвращения своего хозяина.
– Барин сам убил медведя, – сказал старый дворецкий, указывая на чудесный медвежий мех, служивший ковром перед постелью.
Все молчали…
Ободренный добродушным отношением и величавым достоинством Раисы старик прибавил:
– Вы будете жить здесь, сударыня? Прикажете приготовить обед?
– Нет, нет, – мы не будем жить здесь! Не правда ли, отец?
– Конечно, нет, – ответил и Поров.
Дворецкий удивился.
– Тогда не прикажете ли нанять для вас другое помещение?
– Нет, – ответила Раиса, – не надо: мы будем жить у себя.
Дворецкий еще больше удивился.
– Как прикажете, – сказал он со вздохом. – Барин очень любил эту комнату.
Раиса окинула взглядом предметы, близкие хозяину и любимые им: несколько книг, фамильные портреты, маленькие безделушки украшали туалеты, – все воспоминания о друзьях, а может быть, и о любовницах!
– Чей это портрет? – спросила Раиса, указывая на портрет молодой, чрезвычайно красивой женщины с холодными чертами лица.
– Это сестра графа Валериана, ваша светлость, – ответил старик.
Раиса перевела свои взоры на другой портрет, повешенный над кроватью, в голубой бархатной раме.
– А это? – снова спросила она.
– Ах, Боже мой! – с грустью произнес дворецкий. – Это умершая графиня, ваша свекровь! Граф хотел увезти ее портрет с собой, да, должно быть, позабыл!
– Надо отослать его немедленно! – с живостью сказала Раиса.
– Ах, госпожа, – проворчал старик с укоризной, – мы не имеем права ни до чего дотронуться: это все вам принадлежит!
Раиса глянула на дворецкого и, подумав немного, спросила:
– Где чемоданы графа?
– Какой вам нужен?
– Принесите небольшой чемодан!
Дворецкий исчез.
Поров, сидя на маленьком диване, положа руки на колена с видом усталости, следил за своей дочерью.
Скоро вернулся дворецкий с чемоданом в руках.
– Этот чересчур мал, – заметила Раиса.
Старик вышел и вскоре вернулся с чемоданом средней величины.
Раиса с лихорадочной поспешностью принялась укладывать в него предметы роскоши: канделябры, чернильницу, книги, бювар, – все то, что могло служить памятью Валериану и скрасить его жизнь в далекой глуши. Затем, взяв со стола салфетку, она покрыла все уложенное и завернула в нее миниатюрные портреты. Открыв комод, она вынула дюжину платков, шелковые рубашки и остановилась, увидев, что чемодан полон.
– Граф сильно дорожил портретом матушки, – осмелился заметить старый слуга, считая поступок Раисы за грабеж.
– Тем лучше, – сказала Раиса, обернувшись к нему лицом, покрасневшим от работы. – Вы знаете адрес графа, так что пошлите ему сегодня же этот чемодан!
Пораженное лицо старика много выразило чувств, но больше всего на нем выделялись удивление и радость.
– Сию минуту, сударыня! – сказал он дрожащим от волнения голосом. – Сию минуту! Граф будет очень доволен!
Раиса, запирая чемодан, склонила голову на его крышку и заперев, передала ключи дворецкому.
– Как вас зовут? – спросила она.
– Фаддей, ваше сиятельство!
– Итак, Фаддей, вы мне будете отдавать отчет во всем, что тут будет происходить! Все останется так, как было при графе, чтобы он, возвратясь, нашел все, как было!
– Вы думаете, что он возвратится? – спросил старик новую графиню с глазами полными слез.
– Я надеюсь, – прошептала она как во сне.
Фаддей взглянул на нее. Неизвестно, что он мог прочесть на лице Раисы, но он, приблизясь к ней, взял ее руку и почтительно поцеловал.
Раиса возвратилась к действительности.
– Каждую неделю приходите ко мне с докладом, – сказала она, – я ухожу.
Она взглянула на отца. Тот, сидя на диване, заснул, откинув назад голову. Лицо его было бледно, он казался мертвецом.
– Сударыня, прикажете заложить? – спросил старый слуга.
– Нет, – ответила Раиса, – пошлите за каретой.
Удивленный Фаддей поспешил повиноваться.
Раиса осторожно разбудила отца и свела его с лестницы, обитой красным сукном.
Возвратясь домой, Поров слег в постель. Им овладела спячка, которая не покидала его больше.
