Текст книги "Испытание Раисы (СИ)"

Автор книги: Александр Соколов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

– В таком случае, излишним будет себя беспокоить? – спросил Поров.

Чиновник пожал плечами.

– Хорошо! Честь имею кланяться!

– До свидания! – ответил чиновник.

Поров вышел той же спокойной походкой.

– Стоило столько потерять труда, чтоб уйти ни с чем! – с состраданием произнес чиновник. – Я думал, что он все здесь переломает, и вдруг ничего! Старый колпак!

И чиновник возвратился к своим обязанностям.

Поров, вернувшись домой, нежно поцеловал дочь и рассказал ей о случившемся.

– Но погоди, не горюй, еще не все потеряно, – сказал он в заключение. – Мы имеем впереди еще государя!

12

Грецки и его товарищи охотно пожертвовали деньги и были сильно огорчены, когда по прошествии трех дней Адина возвратила их. Старуха умолчала о последствиях своего посещения, а Поров, находившийся под невидимым надзором, был освобожден от него, показав вид, что не обращает внимания на ход своего расследования. Он более не занимался поданной жалобой, лежавшей в канцелярии управления под сукном, поэтому все вскоре забыли о ней.

Шум, произведенный в Петербурге этим происшествием, вскоре успокоился, и общее внимание было обращено на покражу образа из церкви. Поров воспользовался этим, чтобы хоть на время скрыть себя от всеобщего внимания. Зная, что поспешность может ему только повредить, он собирал сведения осторожно, потихоньку. Уверенный, что только один государь окажет ему справедливость, он отыскивал способ принести свою просьбу.

Всем вообще при выходе или при выезде государя было запрещено подавать какие бы то ни было жалобы или прошения. Эта на вид дикая мера в сущности была необходима: ведь государь не мог бы тогда нигде гулять, кроме как в своих садах или в ночное время.

И вот Поров стал искать случая дойти до государя, не рискуя быть задержанным. Он стал узнавать имена всех придворных дам и выбрал для своей цели графиню Грецки.

Источник, откуда Поров черпал свои сведения, был темен, но достоверен. Еще служа в полку, Поров был знаком с одним унтер-офицером, который состоял сторожем при дворцовых воротах.

Поров заходил к нему и из пересудов прислуги запасался сведениями, но опасался сказать, что он тот самый Поров, которым интересовался весь Петербург в течении сорока восьми часов!

Таким образом, Поров убедился, что графиня Грецки самый нужный ему человек, и искал случая обратиться к ней с просьбой.

Однажды графиня Грецки, отправляясь с визитами и выйдя на крыльцо, увидела перед собой старика с обнаженной головой, украшенной сединами, и с взглядом, полным благородства, изобличавшим незаурядного просителя.

Графиня была не только добра и гуманна, но, что удивительно для людей ее круга и того времени, она смотрела на всех людей с одинаковым состраданием, не вглядываясь ни в среду, ни в образование.

Увидев старика, умолявшего, но без унижения, она остановилась.

– Вы хотите говорить со мной? – ласково спросила она.

– Сударыня, – ответил он, выпрямляясь, – я – отец девушки, обесчещенной в «Красном кабачке»!

– Да? Но правда, что все уже кончено?

– Нет, – с горечью произнес старик, – мы не только не получили справедливости, но преступники даже имели намерение купить наше молчание!

– О! – прошептала графиня с негодованием.

Поров почувствовал, что графиня заинтересовалась им: она взглянула на него приветливо, так как этот простой, но гордый человек внушил ей доверие.

Графиня обернулась к лакею, молча ожидавшему ее у дверец кареты, и сказала:

– Отправь карету, я не поеду, – затем обратилась к Порову: – Зайдите ко мне, про ваше дело говорить на улице невозможно!

Она вошла к себе, старик последовал за нею. Сердце его билось от волнения и надежды… Они провели вместе целый час, и графиня все больше и больше поражалась рассказом Порова.

– Неужели вам предлагали денег? – спросила возмущенная графиня. – Что же ответила на это предложение ваша дочь?

Глаза бедного отца наполнились слезами.

– Она лишилась сознания, – проговорил он, – но уже после ухода той старухи! При ней она все время молчала, поняв, что я хочу все узнать. Она с характером, сударыня, и добрый ребенок.

– Красива ли она? – спросила графиня.

Может быть, если бы она была некрасива, то участие графини не было бы так горячо.

– Она моя дочь, – просто ответил Поров, – и как-то неудобно хвалить своих детей, но сказать правду, она красива!

Графиня немного задумалась.

– Любит ли она кого-нибудь? – спросила она.

Этот вполне женский вопрос показался Порову странным.

– Нет, сударыня, – ответил он откровенно, – дочь не любит никого! Она еще так молода! Она совершенно не знает жизни и еще не знакома со злом! Мать ее хорошо воспитала!

При воспоминании о жене глубокое горе омрачило лицо Порова, но он поборол свое волнение. Графиня, заметив это, оценила его молчание.

– Все, рассказанное вами, крайне важно! Приходите завтра ко мне с вашей дочерью! – сказала она ему на прощание.

– Слушаю, – ответил Поров вставая, – но я осмелюсь просить вас об одной милости.

– О какой? – спросила графиня, ожидая от него просьбы о деньгах, что разочаровало бы ее.

– Я прошу, как милости, скрыть участие, которое вы принимаете в судьбе моей дочери!

– Но почему? – удивилась графиня.

– Простите за откровенность, – без стеснения сказал старик, – наше дело близко касается высшей знати, а там уже распорядились оставить наше дело без последствий! Так что если узнают, что вы принимаете участие, то вопрос о деньгах, конечно, не возобновился бы, но я с дочерью рискую исчезнуть совсем!

Графиня слегка вздрогнула, а старик продолжал:

– Мы очень страдаем, ваше сиятельство, но несчастные очень недоверчивы! Простите нашу боязнь, но если бы узнали, что вы имеете намерение нам помочь, то виновных тогда ни за что не разыщут!

Поров говорил так уверенно, что графиня не только почувствовала правоту его суждений, но и тотчас же согласилась на просьбу его.

– Я устрою лучше, – сказала она. – Не говорите вашего имени лакею. Приходите завтра утром с дочерью, и вы будете тотчас же приняты!

Поров поблагодарил графиню и вышел.

Оставшись одна, она подумала, не слишком ли поддалась она словам незнакомца… Вопрос о сохранении тайны не казался ей странным и она охотно дала слово в этом отношении. Но она не давала обещания в отношении собирания сведений и потому, приказав запрячь карету, отправилась по визитам.

Первый визит был к старой фрейлине, страдавшей сильной глухотой и мало знакомой со слухами, поэтому он продолжался недолго.

Второй визит был к княгине Адине. Эта была ни глуха, ни нема, но имела свои причины молчать, о чем графиня Грецки не могла знать. Привычка вращаться в свете дала ей мысль поехать к княгине.

«Быть может, – думала графиня, – я что-либо узнаю у нее! Ее брат, Резов, гусар, возможно, он сам или кто-нибудь из его друзей замешан в этом».

Надеясь заставить проговориться княгиню, графиня Грецки поехала к ней.

В начале говорили они о новостях дня, о бале, данном в благородном собрании с благотворительной целью, затем о краже образа, и, наконец, графиня, сохраняя полнейшее равнодушие, перевела разговор на желанную тему.

– Надо надеяться, – дипломатично заметила она, – что на этот раз полиция будет счастливее, чем по делу о «Красном кабачке»… Вам известно, месяц тому назад…

Графиня покачала головой.

– Наш милейший генерал Клин не был счастлив в этом деле, – продолжала графиня, хорошо знакомая с отношениями генерала и Адины, – или он не выказал всей своей ловкости! Я слышала, будто бы ничего не открыто?

– Ничего, – проронила княгиня.

– Из трех человек не найти ни одного?.. Действительно, не особенно ловко! Говорят, что генерал понизился в цене, правда ли это?

Адина попалась в расставленные сети.

– Что за мысль! – ответила она с беспокойством. – Он деятельнее, чем когда-либо!

– Ну, тем лучше, тем лучше! – добродушно проговорила графиня. – Это неоконченное дело вызвало много худого против него!

– Что же говорят?

– Что он не ловок!

– Где же говорят об этом? Там?

Слово «там» означало: «В Зимнем дворце».

Графиня сделала отрицательный жест, но Адина была уже задета.

– Нам нечего отговариваться!.. Всем известно, что вы безмолвны, как могила! Но мне странно, что напрасно наговаривают на человека. Что же делать, если ему не удалось? Да, наконец, мое мнение, графиня, – то, что говорят об истории «Красного кабачка» – простая мистификация!

– Вы думаете?

– Я уверена! Я имею доказательства, – утверждала княгиня, – что ни этой девушки, ни ее отца не существует и что все это выдумки «красных», чтобы очернить знать. Это – картонный отец, а дочь его – кукла с эмалевыми глазами.

– А! Так вы думаете…

– Что не нашли преступников потому, что преступление не было совершено! – заключила Адина. – Вы видите, что бедный генерал ничего лучшего и сделать не мог!

– Я в восторге, – сказала графиня, поднимаясь с места. – Да к тому же самые лучшие и ценные доказательства…

– Какие? – с любопытством спросила Адина, провожая графиню.

– Да то, что он ухаживает за вами, милочка! Ведь всякому известно, что вы женщина, способная принимать ухаживание только высших людей!

Все это было сказано с такой милой улыбкой и с таким лукавством, что княгиня проглотила эту пилюлю, как мед. Оставшись одна, она сказала самой себе, что графиня что-то хитрит.

А графиня в то же время думала: «Положительно верно, что у нее родственник или друг, а может быть, и оба, замешаны в этой истории!.. На ваших друзей нельзя нападать, княгиня! Вы умеете их защищать…»

13

На следующий день Поров с дочерью были введены в гостиную графини Грецки. Старик, чувствуя, что от этого свидания зависит участь его дела, был явно взволнован.

Раиса была спокойна, посторонний даже сказал бы, что она равнодушна. Презрительная надменность разлилась по ее лицу. Прежде оно было просто красивым, теперь – одухотворенным от сознания своей правоты и пережитой трагедии.

Губы ее были крепко сжаты, черты все сузились, глаза выражали, по мнению толпы, суровое равнодушие и покой.

Прежде можно было пройти мимо молодой девушки, не замечая ее! Теперь, когда она проходила, всякий, оборачиваясь, задавал себе вопрос, кто она такая!

С первого взгляда, мельком брошенного на Раису, графиня убедилась, что перед ней не авантюристка, а глубоко и тонко страдающая женщина-ребенок. Грубая простота отца внушила ей доверие, в присутствии же Раисы она ощутила уважение, – уважение, невольно вызывавшееся всеми незаслуженными несчастиями.

– Прошу садиться, барышня, – просто сказала аристократка, указывая на стул.

Раиса села. Толстые складки черного суконного платья окружили ее как статую. Графиня подумала, что эта молодая девушка должна иметь большое понятие о свете, чтобы уметь так держаться.

– Сколько вам лет? – спросила она с милой, предназначенной для расположения к себе молодой девушки, улыбкой.

– Девятнадцать, – ответила Раиса, подняв на графиню свои глубокие черные глаза.

– Где вы получили воспитание?

– Дома, у матери.

– Вы посещали пансион?

– Нет, сударыня, я получила домашнее образование под присмотром матери.

– Владеете ли вы иностранными языками?

– Французским и немецким, но не в совершенстве!

– Знакомы ли вы с музыкой?

– Да, сударыня. Я готовилась к преподаванию уроков музыки.

– А теперь? – спросила графиня, удвоив внимание.

– Теперь, сударыня, при всем желании я не имею на это права!

Хотя эти слова были произнесены просто, но графиня почувствовала укор для себя, но имея возвышенную душу, она не только не рассердилась на неосторожную, но еще больше прониклась уважением к ней.

– Ваш отец рассказал мне про ваши попытки и малоуспешность их, – сказала аристократка. – Не сочтите мой вопрос нескромным, поверьте, что я не желаю оскорбить вас, но мне хочется знать, чего вы хотели достичь своими исканиями?

Раиса, взглянув на графиню, ответила медленно, но твердо:

– Правосудия!

– Безусловно! Но что вы называете правосудием?

– Наказание за бесчестие! – тем же тоном ответила девушка.

– А для себя лично вы ничего не хотите? Это же так естественно – вы ничего не хотите?

– Ничего! – ответила Раиса. – Ровно ничего!

– Но вы только что говорили, что теперь не найдете учеников!

– Это большое несчастие, несчастие – непоправимо. Но свет не переделаешь, – ответила молодая девушка.

– Но, – продолжала все более и более удивлявшаяся графиня, – чем же вы будете существовать?

– Как только мы добьемся правосудия, мы тотчас же покинем Петербург! Государь может быть позволит мне сменить фамилию… Уехав в провинцию, где я буду никому не знакома, я надеюсь найти занятия.

– В семействе?

Раиса подняла голову с жестом негодования.

– О, сударыня, в праве ли я обманывать честных людей? О музыке мне придется забыть! Я буду дома заниматься шитьем, вышиванием, и, наконец, чем бы то ни было. Кроме того, мой отец получает маленький пенсион за службу в армии.

Графиня несколько времени молчала и с сожалением смотрела на длинные изящные пальцы Раисы.

А Порову простота и ясность ответов дочери доставила полное удовольствие.

– Однако до того несчастного происшествия, – снова начала графиня, – вы имели впереди большие надежды, насущный хлеб, карьеру и виды на замужество! Так не находите ли вы вполне естественным, чтобы вам назначили денежное обеспечение за причиненное вам несчастие, которое разбило все ваши планы на будущее?

– Плату за преступление? – проговорила Раиса, едва сдерживая негодование. – Нет, сударыня, нам этого не нужно, мы уже отвергли это!

– Позвольте вам заметить, – осторожно начала графиня, – существует большая разница между деньгами, предложенными тайно, в виде платы за молчание, и деньгами, назначенными судом. Одним словом…

– Нет, сударыня, – твердо возразила Раиса, отрицательно качнув головой, – я не ищу денег! Я ищу наказания разбившим мне жизнь!

Графиня несколько времени размышляла.

– Хорошо, – сказала она, – вы просите у меня должного, и мы достигнем цели!

Глаза Порова наполнились слезами радости, и в порыве благодарности он поцеловал руку покровительницы и, смутясь, вновь сел на стул.

– Но подумали ли вы о том, какое может последовать наказание? В руках полиции нанесенная вам обида – дело не важное, а в руках государя, которому я изложу вашу жалобу, оно может быть очень важно! Строгость наказания нельзя и предвидеть! Государь может наказать виновных, отняв у них имя, состояние и свободу! Подумали ли вы об этом?

– А подумали ли они обо мне, – сказала Раиса, поднимаясь бледная от негодования и трясясь от гнева. – Подумали ли они о том, что я потеряла?.. Я жила у родителей, занимаясь своим любимым делом, верная своим обязанностям и долгу! Они внесли в мою жизнь один только час, воспоминание о котором никогда не изгладится из моей памяти! На меня, незнакомую ни с каким злом, они наложили пятно, позорное, несмываемое пятно! Они разорили меня, отняв репутацию и честь! Они присудили к нищете моего отца, которого мой труд поддерживал бы! Они разбили и мою личную жизнь – я никогда не буду женой и матерью! Я умру одна, лишенная семьи! Негодяи! Они убили мою мать, павшую под тяжестью моего позора! И вы для них просите сожаления?! О, сударыня, если вы не понимаете, что я ненавижу их всей душой, прося правосудия, то зачем было оказывать нам столько доброты?!

Раиса стояла перед графиней с глазами, полными мрачного огня, с бледными щеками, с дрожащими губами, похожая на карающую Немезиду в своем черном платье.

Отец, стоя около нее, с горделивым уважением смотрел на свое дитя, так жестоко страдающее! Никогда еще Раиса не высказывала полностью своих сокровенных тайн! Со дня совершения преступления она не делилась с отцом, оставляя его действовать, поддерживая своим присутствием и твердостью, но не высказав ничего, что бы могло ознакомить его с ее внутренней борьбой.

Сегодня она ясно и определенно высказала все, что лежало на дне ее души и исстрадавшегося, тяжело раненого сердца, и ее слова для него и для графини приподняли завесу страшных мучений, о которых они не могли и предполагать!..

Графиня порывисто притянула к себе Раису и запечатлела материнский поцелуй на лбу молодой девушки.

– Мое дорогое дитя, – проговорила она, выражая искреннее чувство симпатии честной женщины, – все матери должны сочувствовать вашей жалобе! Потому что, если честь девушек не будет ограждена или отомщена, мужчины не будут знать границ своим сумасбродным поступкам! Рассчитывайте на меня! Ваша жалоба будет услышана свыше, и я не сомневаюсь, что вы получите удовлетворение!

Отец и дочь поклонились покровительнице, которая поднялась.

– Пользуйтесь мною без стеснения, – сказала она с грацией, – не нуждаетесь ли вы в чем-либо? Не возьмете ли у меня денег в долг?

Поров сделал отрицательный жест.

– Мы живем тем, что имеем, – сказал он, – и в нашем деле деньги испортили бы все!

Он взял дочь под руку, графиня его остановила.

– Узнаете ли вы их? – спросила она Раису. – То есть виновных?

– Я в этом уверена! – ответила та. – Но я много бесплодно искала.

– Ищите еще! – ободрила ее графиня. – До свидания!

Пока Поров и его дочь спускались с лестницы, графиня уже удалилась и вышла в зал.

Когда Поровы вышли на крыльцо, к нему подкатил черный рысак. Молодой человек, закутанный в бобровую шинель, выскочил из саней. Привыкший видеть своих друзей в посетителях своей тетки, Валериан Грецки поднял глаза на выходивших и, взглянув на Раису, невольно вздрогнул.

Прочла ли она в глазах молодого человека ужас быть узнанным? Узнала ли она, несмотря на пышный меховой воротник его черты?.. Только она тоже вздрогнула и остановилась.

Валериан Грецки решил подняться по ступенькам крыльца навстречу. Швейцар уже распахнул дверь, и он скрылся за нею.

– Отец, – тихо прошептала взволнованная Раиса, кладя руку на плечо отца, – это один из трех негодяев!

– Этот офицер?

– Да!

Поров вернулся опять в дом и спросил у швейцара:

– Кто этот прекрасный молодой офицер, только что вошедший? – стараясь говорить развязно и спокойно.

– Это племянник графини, граф Валериан Грецки! – ответил швейцар высокомерно.

Поров вернулся к дочери.

– Это племянник графини, – сказал он.

Раиса встревожилась.

– Не надо говорить об этом графине, – сказала она. – Идемте, папа, мы его найдем потом!

14

Валериан вошел к тетке. После обычных приветствий и вопросов он спросил:

– Ma tante, кто это такие старик и девушка в трауре, вышедшие сейчас отсюда?

Графиня вспомнила, что виновные принадлежат к одному полку с Валерианом, и, узнав в чем дело, он может помешать ее проектам, поэтому она сделала равнодушное лицо и ответила:

– Ах, это бедняки, которым я желаю добра! Ты знаешь, что у меня много protИgИ, они приходят ежедневно.

Валериан успокоился и не стал спрашивать, какую протекцию она хочет им оказать, так как обыкновенно тетка не скрывала своих планов. Из этого молодой человек заключил, что не подвергается никакой опасности, но все же сократил свой визит и весь день был скучным и задумчивым.

В полку он встретил Резова и рассказал ему о своей встрече.

– Уверен ли ты, что это она? – скептически относясь ко всему, спросил его Резов. – Уверен, что она не узнала тебя?

– Уверен?! Разве можно быть когда-нибудь в чем-нибудь уверенным? – ответил Грецки.

– Ну, а доказательства у тебя есть? – опять спросил Резов. – Если же у тебя их нет, значит, ты не уверен! А раз есть сомнения, то опиши мне эту особу, а то странно, черт возьми, быть замешанным в деле и не знать той особы, из-за которой рискуешь поплатиться!

– Ты всегда шутишь! – сказал сердито Валериан. – Если бы ты видел ее, как я!

– Признаюсь, что я не видел ее, как ты! Счастливец, шалопай! Он имел все выгоды, а нам остается дрожать, как листья… Ну, скажи откровенно, что она – очень красива, наша… твоя победа?

– Ах, мне сейчас не до ее красоты! Если бы ты знал, как ее глаза поразили меня!

– Черт возьми! Быть может, не лишнее остерегаться? Что ты скажешь относительно маленького путешествия за границу?

– Перед майским парадом? Полковник никогда не согласится!

– Это верно!.. Ну, будем надеяться на счастье! Отбрось постную физиономию. У тебя вид статуи командора, Дон Жуан ты эдакий!

Грецки хотел уйти, но Резов его остановил.

– Приезжай сегодня вечером к моей сестре, божественной Адине, как говорит генерал Клин, воображающий, что цитирует стихи… Моя сестра в самых хороших отношениях с начальником полиции… Ты не сердись, что я говорю тебе это! Она вертит им, как хочет, а он облизывается, глядя на нее, как кот на крынку с молоком, поставленную очень высоко!.. Но что делать, мой милый? Надо жить иллюзиями, если не можешь пользоваться действительностью!

Грецки не утерпел и улыбнулся, подумав, что иногда кот, подпрыгнув высоко, опрокидывает крынку, чтобы воспользоваться молоком… Но он все же отправился вечером к княгине, у которой приемы была назначены по понедельникам, после итальянской оперы, и продолжались от одиннадцати до трех часов. Ужина обычно не было, а также и танцев, но зато игра в страсть и соблазн переходила со ступеньки на ступеньку.

Вся гвардия и хорошенькие женщины-аристократки забавлялись этой игрой, не стараясь поймать друг друга в сети.

Адина стояла выше суждений своих друзей и подруг: хотя много рискованного произносилось, но в этом доме не было совершено ни одного бесчестного поступка! Только много соблазнителей в положении, остроумно примененным Резовым к генералу Клину, облизывались, глядя на хорошенькие горшочки, стоявшие для них недосягаемо. Быть может, некоторые горшочки и были разбиты, но это не касается нашего рассказа.

– Подумай, Адина, – сказал Резов, поймав сестру в дверях, – один из нас встретил сегодня нашу жертву!

– Один из вас? Значит, это не ты?

– Увы, нет! Я ее так мало видел, что и не узнал бы!

Взглянув на хитрую мину брата, княгиня подмигнула и, ударив его веером по руке, произнесла: «Глупый!»

– Кто же счастливец, узнавший ее?

– О, нет, сестра! Секрет романа и тайна драмы! Клятва трех героев над кинжалами и все потрясающее старинных драм заключается в этом! Ты можешь послать меня на смерть, но этого не узнаешь!

Горячность его во время рассказа привлекла внимание генерала Клина, но увидев, что это был Резов, высокий чиновник, раздвинув сморщенные было брови, подошел к Адине.

– Генерал! – произнес Резов с целью посмеяться. – Знавали ли вы преступников, выдававших сами себя, чтобы избежать преследования полиции?

Генерал покачал головой: вопрос показался ему невозможным.

– Да, mon gИnИral! Есть такие, я вас уверяю, что есть! Вот первый пример: я прошу вас посадить меня на ночь в тюрьму, чтобы избежать преследования моей жертвы!

– Неужели? – спросил генерал, снисходительно относясь к этой шутке. – Кто же ваша жертва?

– Женщина, женщина, генерал! – проговорил Резов с ударением, вызвавшим улыбку на лица присутствующих. – Генерал, спасите меня хоть на сегодняшнюю ночь! Я боюсь быть узнанным!

– Так это маскарадная победа?

– Почти что вроде этого!.. И вот его – тоже! – сказал Резов, возбужденный, как от вина в ту ночь похищения, указывая на подходившего Грецки. – Он в таком же положении, как и я: нас обоих преследует женщина!

Грецки, бледный от страха и гнева, старался выдержать обращенные на него взгляды, но внимание больше было обращено на Резова. Тот по своей неосторожности возможно далеко бы зашел, но сестра испугалась за него и ущипнула до крови его за руку. Он пришел в себя и вскрикнул:

– Что я вам такое рассказывал, господа? Сестра ущипнула меня до смерти! Всегда и всюду женщины!..

Подали ужин, и разговор веселого общества принял другое направление.

Грецки уехал и возвратился домой, полный ярости. Войдя в свою комнату, слабо освещенную ночником, он содрогнулся, увидя в углу какую-то темную массу. Он в ужасе попятился назад думая, что перед ним Раиса, но масса не двигалась и, когда он зажег свечу, то увидел, что это была его новая шуба, принесенная утром портным… Проклиная страх, посылая ко всем чертям гуманность и самого себя, Валериан уснул на левом боку и провел всю ночь, не выходя из кошмаров.